«Одиннадцатое июня две тысячи двадцать седьмого года. Двадцать один час три минуты.
Все, я внутри. Проводили до самой калитки, но дальше уписались, – Хребет тихонько захихикал. – Навели пацаны шороху… Байку рассказали – ими поверили. Ладно, поглядим, что тут да как… Пылищи, конечно – о-го-го! Ковром! А вот следов вообще нет, хотя должны бы остаться. Получается – пацанята и сами тут не были? Побоялись в дом с приведениями входить, напридумывали… – он вновь хихикнул. – Гро-о-о-зные сталкеры…»
«Двадцать один час двадцать девять минут.
Осмотрелся в холле. Хм… В принципе – все, как и говорили, – голос Хребта был слегка, самую малость, растерян. – Четыре двери, пятая – аркой. Одна закрыта наглухо. Радиации – ноль! Интересный феномен! И вода в фонтанчике есть, хотя откуда течет – не ясно. Так что же получается – все ж заходили они сюда? Но… как же пыль?.. Ковром лежит, нетронута… Правда – в окнах ничего такого сверхъестественного. Пыльные грязные окошки.»
«Двадцать один час тридцать девять минут.
Видел во дворе наркологии выродка…»
«Двадцать два часа тридцать минут.
Обошел первый этаж. В окнах и впрямь темно – но так и время уже позднее. Пусто, тихо. На втором этаже, кстати, тоже тишина. Собственно, я и не сомневался. С фонарем плохо, лучше осмотрюсь завтра…»
«Двадцать два часа пятьдесят семь минут.
Обосновался в раздевалке на первом этаже. Переночую, осмотрюсь немного – и назад. Лютый ждет. С патронами. Да и пацанов надо по носу щелкнуть. От горшка два вершка, а строят из себя…»
«Двенадцатое июня. Девятнадцать часов двадцать семь минут.
Не понимаю, что творится! – голос Нибумова дрожал, и в нем явственно слышались панические нотки. – Ночь прошла спокойно, спал, как убитый. Утром проснулся, поел. Оделся, пошел к выходу… шел минут пять – бесполезно! До двери – четыре метра, а я словно на месте стою! Попытался выбраться через окна – во всех, кроме окна гардеробной – серая муть, хотя времени уже часов семь утра! В окне гардеробной – все тот же выродок в наркологии! Пробовал разбить – тянется! На второй этаж тоже подняться не смог! Все, как они и говорили…»
«Тринадцатое июня. Двадцать два часа три минуты.
Хода нет, – теперь, сутки спустя, Хребет говорил это совершенно спокойно, констатируя факт. – Весь день провел на первом этаже. Еще раз тщательно осмотрел все окна. Ручки есть – но не одно не открывается. Бился над каждым, наверное, по полчаса – бесполезно. Разбить – не поддаются: либо тянутся, либо твердые. Жидких окон пока не видел, но уже сейчас нет сомнений, что ребята не врали… На второй этаж так и не попал – та же история, что и с выходом. Словно бесконечный эскалатор навстречу. Я, конечно, человек упертый… Шел наверх часа два – остался там же, где и стоял. У подножья. Что-то это мне напоминает из прошлой жизни…»
Здесь Данил, слушая запись, грустно усмехнулся. Нибумов всегда и все воспринимал критично. Иногда это бесило – но он, видимо, был настоящим ученым и на веру не принимал ничего, пока не удостоверялся в этом сам. Но – ладно бы, не верил молча, вежливо. Так нет – обязательно стебаться начнет… Что ж… вот и поплатился за свое ослиное упрямство…
«Семнадцатое июня. Шестнадцать часов четырнадцать минут.
Свойства пространства времени не изучены. Чем больше ответов – тем больше вопросов. Голова кругом… О, если бы мне сюда мои лабораторные приборы! – голос Хребта был полон отчаяния. – Та дверь, что по рассказам пацанов вела из холла на чердак, – теперь ведет на второй этаж! Вошел в нее, хотел вернуться обратно – но через нее же попал на чердак! Как это может быть – просто не укладывается!..»
«Девятнадцатое июня. Двадцать один час пятьдесят семь минут.
С самого утра бродил по подвалу. Кретин! Думал, что поступил умнее пацанов – привязал к перилам веревку, чтобы без помех выбраться по ней назад, – Хребет захихикал безумным смехом. – Этот день стоил мне пряди седых волос… Идиот… Там все то же – тьма! Пошел вперед – исчез свет в дверном проеме. Испугался… Развернулся, пошел по веревке назад… Прошел метров триста – впустую! Веревка тянется, и нет ей конца и края! Развернулся, опять пошел вперед… потом побежал… не помню… кажется я все время бежал… Потерял веревку… Паника, черная паника! Застилает разум, стучит по мозгам! Тьма лезет прямо на свет фонаря, вяжет его, как живая!.. Никак не отойду от этого кошмара… Вышел я только к вечеру и вышел не на второй этаж, как пацаны, а в ту же дверь, куда и вошел… Пространство закольцовано!.»
«Двадцать третье июня. Шестнадцать часов тридцать одна минута.
Голова пухнет от мыслей! Я не могу систематизировать свои наблюдения! Все, что вижу, – пишу в тетрадь или на диктофон, – но этого мало, катастрофически мало! Мозг не в состоянии осмыслить все сразу и провести аналогии, параллели! Мне сюда хотя бы простейший ноутбук!..»
«Двадцать пятое июня. Ноль часов три минуты.
Хорошо, что у меня есть диктофон и запасные батарейки. Без него, чую – заплутал бы во времени. Такое чувство, что я здесь уже годы, хотя цифры на табло упрямо это отрицают…»
«Двадцать девятое июня. Семь часов три минуты.
Запасы консервов и воды тают на глазах. Знал бы – взял гораздо больше! Но вода в фонтане абсолютно нормальна, пробовал. Хоть от жажды не подохну…»
«Второе юля. Ноль часов ноль минут.
Время здесь воспринимается совсем по-другому. Не удивлюсь, если это так и по времени Убежища я торчу здесь уже лет десять!.. И, думается, что здесь оно может течь не только вперед, но и назад…»
«Ноль часов семь минут.
Но стекла… вот от чего берет оторопь!.. Надо установить закономерность… Тетрадь толстая, пишу убористо – надеюсь, хватит…»
«Девятое июля. Девятнадцать часов тридцать девять минут.
За это время, что я тут нахожусь, вид ел я очень много. Стекла – хотя теперь уже понятно, что это и не стекла вовсе – показывают что попало и с любыми интервалами. Большую часть времени в них стоит либо мрак, либо серая мглистая муть. Но иногда они словно приоткрывают завесу и показывают кусочек другого мира… Или – нашего, но только отстоящего по времени. Словом… кажется, я видел шестидесятые годы. По крайней мере, старые “Волги” ГАЗ-21 были в ходу именно тогда. Видел совсем другую местность, не ту, что лежит вокруг детского сада… Видел вообще черт знает что – лимонное небо и дождь, падающий снизу вверх! Видел горящие ледяным светом мелкие точки звезд, словно окно распахнулось посреди космоса… а однажды – это, кажется, было дня четыре назад – в течение трех часов в среднем окне первого этажа горел огромный голубой шар посреди космоса! И если это было солнце – то явно не наше… У меня башка трещит от гипотез и догадок! И что странно… иногда стекло твердое, иногда тянется, а иногда – как вода. Все это что-то значит – вот только что?!..»
«Пятнадцатое июля. Девять часов пятьдесят девять минут.
Продолжаю наблюдение и сбор информации для формирования базы данных. Вчерашний день стал для меня кошмаром… Я видел очень странное место и очень странное существо… Пожалуй, именно его описывали пацаны. Окно открылось из точки сверху… Это был какой-то склад или ангар – большое помещение, с рельсами на полу и воротами. На воротах – цифра “211” и что-то написано… кажется, по-немецки. Полки рядами, на них – стеклянные емкости. Некоторые были разбиты. Существо медленно бродило между полками… иногда оно падало и корчилось на полу, и тогда напоминало большую выпуклую черную кляксу. Кажется, ему нездоровилось… В дальнем углу лежал в клочья порванный ОЗК, на правом рукаве и штанине – две красные полосы, как на комбинезоне Родионова. Рядом – пулемет, распотрошенный рюкзак и офицерская полевая сумка. Человека в ангаре не было, даже следов его не осталось – видимо, его сожрала та самая мерзость. Я наблюдал эту картину часа полтора, а потом все начало тускнеть, и уже через несколько минут в окне снова была чернильная темень.
Но представление на этом не закончилось. Едва я собрался уходить, как окно вновь посветлело, и я увидел смутно знакомую мне комнату… Лишь потом, спустя час или два, пережив весь тот ужас, что открылся мне, я понял, что видел маленькое бомбоубежище под соседним домом, где сейчас находится Большой спортивный зал… То, что творилось на моих глазах, нельзя даже назвать кошмаром… Это существо… оно было там! Люди метались по залу, как кролики в загоне, а создание стояло в самой середине – и убивало, убивало, убивало, всаживая в их тела свои мерзкие ложноножки!.. Эта картина открылась лишь на несколько мгновений – но мне хватило и их… Так вот что случилось с теми беднягами! Но… как? Каким образом эта дрянь появляется в разных местах, там, где хочет? Или это уже было другое существо – ведь маленький бомбарь опустел годы и годы назад… Я не понимаю всего происходящего…»
Но представление на этом не закончилось. Едва я собрался уходить, как окно вновь посветлело, и я увидел смутно знакомую мне комнату… Лишь потом, спустя час или два, пережив весь тот ужас, что открылся мне, я понял, что видел маленькое бомбоубежище под соседним домом, где сейчас находится Большой спортивный зал… То, что творилось на моих глазах, нельзя даже назвать кошмаром… Это существо… оно было там! Люди метались по залу, как кролики в загоне, а создание стояло в самой середине – и убивало, убивало, убивало, всаживая в их тела свои мерзкие ложноножки!.. Эта картина открылась лишь на несколько мгновений – но мне хватило и их… Так вот что случилось с теми беднягами! Но… как? Каким образом эта дрянь появляется в разных местах, там, где хочет? Или это уже было другое существо – ведь маленький бомбарь опустел годы и годы назад… Я не понимаю всего происходящего…»
«Двадцатое июля. Двадцать три часа двадцать три минуты.
Какие же ценные наблюдения хранит сейчас моя тетрадь! Мне бы попасть сюда лет тридцать назад, во времена моей молодости! Если б изучить все это целым научным отделом – цены бы этим сведениям не было!..»
«Двадцать первое июля. Двадцать два часа тридцать три минуты.
Кажется, за все это время у меня впервые появилась стоящая гипотеза. Даже – две. И они хоть как-то согласовывается со всем этим… беспределом. Хотя как это возможно – я просто не представляю… Словом… Хм… Хотя…» — дальше шло неразборчивое удаляющееся бормотание, словно Нибумов, бросив диктофон, куда-то торопливо побежал».
«Двадцать девятое июля. Четырнадцать часов сорок семь минут.
Моя теория обрастает новыми фактами, только подтверждающими ее. База данных еще мала, но уже позволяет сделать определенные выводы… Я не понимаю, как Это могло образоваться на нашей планете – дайна любой планете вообще! Наверняка виной всему война и атомные бомбардировки… Но окна… Как согласуются со всем этим окна?..»
«Первое августа. Двенадцать часов сорок пять минут.
Первая гипотеза: я думаю, что это место – подобие черной дыры… – Хребет начал вдруг безо всяких предисловий и говорил торопливо, словно пытался выплеснуть свои догадки как можно быстрее, пока не передумал. – По крайней мере, некоторые их свойства сходны… Как реальный объект исследования черные дыры никогда не рассматривались – понятно, почему – но некоторые их свойства рассчитаны математически, и даже есть подтверждения этих свойств наблюдениями космоса. Масса этого объекта так велика и гравитация настолько чудовищна, что черная дыра искривляет вокруг себя геометрию пространства и времени. Черная дыра в масштабах одного отдельно взятого детского сада… – слышно было, как Хребет растерянно ухмыльнулся, будто не верил, смущался своих слов. – Пацаны рассказывали, что видно со стороны, когда идешь, но не приходишь… Движения человека замедляются, он словно плывет… А ведь математически рассчитано, что именно этот феномен может наблюдаться при входе в горловину черной дыры… Наблюдателю со стороны будет казаться, что на подходе к ее горизонту событий скорость наблюдаемого объекта постепенно уменьшается, пока он не застынет, как муха в янтаре… Ведь фотоны, идущие от тела, будут испытывать все большее смещение – из-за чудовищного гравитационного поля все физические процессы с точки зрения удалённого наблюдателя будут идти всё медленнее и медленнее. Гравитационное замедление времени и эффект Доплера… Сам же объект в это время будет ощущать себя движущимся вполне нормально, и замедления времени его не коснутся, он его просто не почувствует. Правда, на подходе к сингулярности его просто разорвет гравитацией и приливными силами, а этого в нашем случае не наблюдалось… Однако тут есть масса нестыковок… Хотя бы то, что появись этот объект на планете – Земля была бы сожрана им в течение первой же минуты… – Хребет умолк и послышался его протяжный вздох. – Вторая гипотеза не менее фантастична. Возможно, пространство скомкалось в данной точке и соприкоснулось во множестве мест, отстоящих от нашей планеты на миллиарды световых лет и километров… Тогда в случае с черной дырой окна – это червячные переходы. А в случае скомканного пространства – точки-переходы соприкосновения этих пространств… – Хребет захихикал. – Бред! Дикий бред!.. Представляю, какую морду скроил бы профессор Грин, выдай я ему подобные гипотезы… Ученая братия разнесла бы меня в пух и прах, лишив всех званий и регалий… да вот только они не видели всего того, что видел я. Все представления фундаментальной науки здесь встают с ног на голову…»
«Десятое августа. Пятнадцать часов ровно.
Хода назад отсюда для меня нет. Остается только вперед… Последние несколько дней на втором этаже постоянно открыто жидкое окно. Я и сейчас стою перед ним. Там какой-то туннель… Я решил попробовать войти – ведь пропихнули как-то пацаны плюшевого медведя! Консервов осталось месяца на два, но сидеть тут больше нет смысла…»
«Двадцать четвертое августа. Пятнадцать часов ровно.
Итак – я на новом месте. Это и впрямь туннель, как я и предполагал. Он бесконечен, я брожу тут уже две недели – но он уныл и однообразен, как дорога в пустыне… Переход прошел удачно, кроме перепада давления я ничего не почувствовал. Оставил на месте перехода свои вещи, пошел осмотреться. Туннель вел только вперед, без поворотов и ответвлений. Заблудиться я не боялся… Однако это не получилось бы у меня при всем желании – пройдя всего с километр, я наткнулся на свои же вещи! Знакомые штучки – да только меня уже не проймешь. Плавали, знаем… – послышалась усмешка. – Я пошел обратно – и на этот раз я шел гораздо дольше, но к своим вещам так и не вышел. Странно… Пришлось возвращаться. Пространство в одну сторону неравнозначно пространству в другую сторону… Очень странно…»
«Двадцать седьмое августа. Двадцать три часа ровно.
Вокруг стоит тьма – но она стоит тут не всегда. Временами стены тоннеля вдруг светлеют, словно снаружи встает солнце, и лучи его пробиваются сквозь камень – и тогда здесь можно даже читать! Свет бледный, словно ранним утром, но даже такой свет – словно глоток воды в пустыне, после царящей здесь тьмы…»
«Двадцать восьмое августа. Семь часов пять минут.
Я засек периодичность – шесть часов света на каждые двадцать часов тьмы…»
«Пятое сентября. Семнадцать часов пятьдесят две минуты.
Несколько дней назад я набрел на странный, словно опаленный огнем железнодорожный состав. Внутри были люди – оплывшие, изуродованные, слипшиеся друг с другом… Но самое главное – одно из окон этого поезда проявляет те же свойства, что и окна в детском саду, с той только разницей, что оно всегда твердое. Я наблюдал за ним несколько дней, возвращаясь снова и снова. Чаще за ним стоит мгла, гораздо реже – что-то осмысленное, но однажды… Однажды я видел колонну грузовых автомобилей посреди поля и людей вокруг. За окном стоял день… Я помахал этим людям – и, кажется, они даже увидели меня! – но картинка мелькнула очень быстро, как если бы поезд двигался. В другой раз – это была платформа подземной станции. Я готов поклясться – это было метро! Москва или Питер… Колонны, высокие потолки, лепнина… Правда, вся эта роскошь утопала в полутьме – наверное, там была ночь, и горело только скудное ночное освещение – но посреди платформы почему-то стояли вооруженные автоматами люди… Я не успел даже помахать – они мелькнули и исчезли – но поезд они определенно заметили. Засуетились, забегали… однако платформа уже скрылась – окно опять стало черно…»
– Вы поняли?.. Уж не нас ли он тогда видел? – оглядел сталкеров Добрынин. – Помните туман? Я тогда тоже внимание обратил… За окном мужик стоял – рукой нам помахал! Он заросший был, я его и не узнал! А это, оказывается, был Нибумов…
– Утешает, – кивнул Семеныч. – Значит все это – не бред сумасшедшего. Или совпадение… Ладно, дальше…
«Шестое сентября. Восемнадцать часов тридцать минут.
Я отодрал несколько металлических листов, оттащил их к своим вещам… Я соорудил там некое подобие домика из хлама, попавшегося мне здесь – и сделал из этих листов крышу… Неуютно спать посреди дороги. Здесь тепло, но желание иметь крышу над головой – инстинктивное. Уж не дичаю ли я, поддавшись инстинктам ?..»
«Двенадцатое сентября. Четыре часа пятьдесят пять минут.
Сгнили носки – пора уже… “Берцы” тоже скоро запросят каши… Сколько я здесь брожу? Диктофон показывает три месяца, но я чувствую, что дольше, много дольше…»