Я тронулся в путь, пешочком, и только желудочные черевички согревали мое натерпевшееся сердце. Дорогой я представлял себе Ксанушку и с чувством воображал, как радуется она обновке, отклячивши ножку... Да только...
Здесь Вакула заплакал пьяными слезами и уронил голову на грудь. Один из нас, человек жестокосердный и грубый, несдержанно захохотал:
- Дальше нам ясно! Два пальца в рот - и царские тапки полетели в ведро! А ты заработал по хребтине ухватом... И еще долго выяснялось, как эта обувь к тебе попала. По каким-таким трудодням ты к ее хозяйке захаживаешь, и не у нее ли кантовался?
По глухим рыданиям Вакулы мы поняли, что слова эти - горькая правда.
Покуда он утирался, мы подлили ему в пунш и зубровки, и кое-чего другого. Он выпил, лениво повозмущался... смесь неспешно делала свое дело... Вакула задумался... внезапно черты его лица прояснились, он что-то припомнил про Михаила Сергеевича и рассказал нам историю...
...про Золотого Петушка!
1989, 2004
64. Положительная динамика, или Ну, погоди
сказка-быль
- Ну, погоди!
- И это все, что он говорит?
- Да, профессор. Рука уже поправилась, и нога нормально ходит. Он все понимает, но выговаривает только это.
- Знаете, у него было счастливое детство. Такая штука называется эмболом. Сохраняется только то, что въелось глубже прочего. Обычно это бывает какое-нибудь матерное слово. А у него - прелесть какая!
- Профессор, но вы возьметесь?
- Да, мы поковыряемся в черепе, подсадим сальник... сосуды прорастут, кровоснабжение усилится... Операция тяжелая, но я надеюсь на положительную динамику. Речевой диапазон должен расшириться...
- И дорого обойдется?
- Недешево. Но игра стоит свеч, согласитесь?
......
- Профессор, как его состояние?
- Вы можете забрать его домой. Динамика небольшая, но есть. Прошу вас, голубчик, ответьте: какое сегодня число?
- Ну, заяц, погоди!...
- Видите? Добавилось слово "заяц". Для этого восстановились миллиарды мозговых клеток. Дело пойдет на лад.
......
- Профессор, мы снова к вам.
- С нетерпением слушаю. Мои уши на гвозде внимания.
- Речевой диапазон расширился.
- Отлично!
- И диапазон поступков - тоже. Он разбил витрину "Детского мира", выхватил зайца и стал называть его всеми словами, которые, по вашим словам, у всех глубоко въедаются.... Слов пять или шесть произнес, исколошматил его...
- Вот видите: целых шесть слов!
- Доктор, он, казалось, и не знал их... И не произносил никогда...
- Значит, вы произносили...
65. Полостное сокрытие
По прибытии в аэропорт Великан тяжело отдувался. Пот лил с него градом. Он еле выкарабкался из такси. Таксист уже, багровея от натуги, вытаскивал из багажника огромный рюкзак.
Потом Великан заполнил таможенную декларацию и вразвалочку подошел к стойке.
- Наркотики? Оружие? - спросила у него миловидная мулаточка в таможенной форме.
Великан облизнулся.
- Боже меня упаси. Здесь у меня продукты, - он указал на рюкзак. - Я большой любитель покушать.
Великана огладили длинными палками, раздался звон.
- Ах, простите, - Великан вынул ключи от родового замка, монеты, портсигар, снял ремень и сразу сделался в два раза толще.
- Я попрошу вас развязать рюкзак, - вздохнула таможенница.
Тот повиновался. Рюкзак был доверху набит сырами, колбасами и президентскими куриными ногами, завернутыми в фольгу.
- Все в порядке, - улыбнулась досмотрщица.
На сей раз ее улыбка была гораздо шире. В ней сквозило непонятное и неприятное для Великана торжество. Он обернулся направо и увидел, что его уже теснит офицер полиции. Такой же громила теснил Великана справа.
- Потрудитесь объяснить нам, что это такое, - полицейский указывал пальцем куда-то вниз, на пол. - Имейте в виду, что все, что вы скажете или не скажете, может быть и будет использовано против вас.
Великан заглянул себе под ноги. Прямо из-под него в зал ожидания, через который он только что прошел, убегала струйка белого порошка.
Полицейский нагнулся, дотронулся до порошка пальцем, лизнул.
- Чистый кокаин, - заметил он укоризненно.
Послышался слабый треск рвущейся материи. Из рюкзака выполз мальчик размером с пальчик; с большим трудом он вытянул следом корочки сотрудника Интерпола, которые были немногим больше, чем он сам.
- Остальное в брюхе, - пропищал мальчик, отдуваясь.
Великана схватили под локти и поволокли на рентген. Мальчик поспешал следом.
- Нафаршировал братьёв пакетиками, словно гусей, и сожрал. Сволочь. Я тебя упеку на двести лет! - закричал он снизу вверх.
Рентген показал в животе у Великана нечто, напоминавшее многоплодную беременность.
- Это Ганс, - начал объяснять мальчик-с-пальчик. - Это Фриц. Еще шевелится. Это Фридрих. По-моему, пакетик разорвался - смотрите, какое блаженное лицо, даже на рентгене видно. Это Генрих... Это Иоганн...
- Полостное сокрытие, - кивнула мулатка, и Великана заковали в наручники.
66. Потерянное время
- Кто вы такой? - спросила гардеробщица.
- Я? Петя Зубов!
- Петя Зубов? Этого не может быть! Вы, должно быть, дедушка Пети Зубова! Вы посмотритесь в зеркало!
Петя Зубов посмотрелся и ахнул. Из зеркала на него глядел неухоженный, заросший космами дед. "Надо остальных предупредить! - разволновался Петя. Время! Время!"
Вскоре нашел он Марину Поспелову - старушку семидесяти восьми лет. Она играла в мячик. Схватил ее за руку, и они побежали, чтобы успеть. Еще двоих не хватало: Наденьки Соколовой и Васи Зайцева. Наденьку нашли во дворе, она выглядела годиков на восемьдесят семь и прыгала себе по шашечкам, играя в классики. А после и Васю нашли, который тянул на все девяносто и прицепился к трамвайной "колбасе". Сняли его, обнялись.
- Скорее бежим, - говорит Петя. - Иначе к сроку не поспеем, и все пропало.
Долго бежали, пока не добрались до леса, на границе с которым был тот самый домик, где старички недоброе каркали. Там уже сидели за столом те же самые зловещие личности с именами и отчествами: Сергей Владимирович, Ольга Капитоновна, Марфа Васильевна и Пантелей Захарович. Санитары приосанились, заулыбались:
- Молодцы! К самому ужину поспели! Давайте сюда увольнительные, мы вам отметим. Маразм не маразм, а ты смотри, как они ориентируются, не то что эти арифметики. Все карцера боятся.
Один санитар сказал:
- Сегодня по радио говорили, что в Америке научились вставлять в башку микрочип для памяти. Но в русской версии он твердит на выходе лишь одну строчку из поэта Вознесенского: "И памяти нашей, ушедшей, как мамонт, вечная память".
Повар сердито сказал:
- Можно бы и разнообразить для старичков. Для мобил же пишут разную музыку. Вот это скажем: "А годы летят, наши годы, как птицы, летят..."
- Как рыбы плывут, - подхватил санитар. - Эй, Фирс! Ты ложку-то переверни, да с другого конца возьми.
Повар, глядя в окно, мечтательно сказал:
- Какой здесь раньше вишневый сад был! И во что превратили? Дерьмократы поганые. Потерянное время!
67. Привередливые кони и Позорные волки
За горами, за лесами, за колючими стенами сидит ворон на дубу, он играет во трубу: "Подъем!"
- Что тут у вас за базар? - загремели запоры; в камеру вошли, поигрывая дубинками, трое в форме.
А дело началось с очень ответственной операции. Спасти положение мог только Конек-Горбунок.
- Важный вопрос решаем, брателла, - сказал Каюму Смотрящий камеры. Погоняло у Смотрящего было Бай. - Ты понимаешь, что с тобой будет, брателла, если конь не доскачет?
- Очень хорошо доскачет, - кивал Каюм. - Я сделаю Конек-Горбунок. Это такой специальный конь. Он долетит, как птица.
Горбунок, он же малява, касался судьбы очень важного в камере человека. Всякому культурному человеку из современной литературы известно, что конями называют записочки, облепленные хлебным мякишем. И перетянутые нитками. Ими, конями, пуляют через отверстие в решетке в окна напротив, и так общаются. Плюют конем в специальную трубку-газету. Мякиш прилипает, малявная записка изымается, натягивают нитку, проводят дорогу, а менты их потом находят и режут, дороги эти.
Сивка-Бурка был уже перехвачен и подшит к делу. Еще один Конь стал сразу Огонь, потому что свалился точно в горсточку прикурившего прапорщика, который пересекал тюремный двор. Росинантом нечаянно подавились, и счастливчика отвели в санчасть.
- Дддда что-та кони... мне попались... привередливые-е-е-е... протяжно тянули в углу.
- Конек-Горбунок - особый Конь, - клялся Каюм. - Он долетит.
- Ну, гляди, - сказал Смотрящий. - Я тебя за язык не тянул.
Каюм до посадки играл трубачом в провинциальном оркестре. В трубе он возил героин и был взят прямо в оркестровой яме, когда закладывал пакетики. У Каюма была хорошая дыхалка, и он клево плевался конями. За такое мастерство сокамерники прозвали его Морисом-Мустангером из романа, который перед сном, ежедневно, тискал Смотрящему один петушок.
Каюм до посадки играл трубачом в провинциальном оркестре. В трубе он возил героин и был взят прямо в оркестровой яме, когда закладывал пакетики. У Каюма была хорошая дыхалка, и он клево плевался конями. За такое мастерство сокамерники прозвали его Морисом-Мустангером из романа, который перед сном, ежедневно, тискал Смотрящему один петушок.
Каюм тщательно вылепил из мякиша фигурку с загадочными аэродинамическими свойствами - не то Горбунка, не то Пегаса. На выпеченном и разжеванном Горбунке покоилась вся его надежда.
И хлебный Горбунок не долетел. Что-то сломалось - может быть, крылья; а может - мотор, и ангел, как в песне, рухнул, то есть пал.
Так что начальники явились на дикие крики Каюма.
- Папка старый был! Мамка старый был! - вопил Каюм еще на суде. - Судья калым хотел, откуда взять?
А теперь он кричал и жаловался, потому что его волокли к параше:
- Конь хотел! Конь жалел! Бай жениться хотел!...
- Пошли из этого зоопарка, ничего страшного, - сказал старший офицер, и гости вышли. - Террариум, - донеслось уже из коридора.
- Бай уже женится! - донесся до них истошный вой Каюма.
68. Прикладная диалектика
Сказка в продолжение философии Г. Остера
- Куча - это что? - спросил Слоненок.
Конечно, это были не настоящие звери, а не вполне в уме, юные красавцы-герои из молодежных комедий изготовления США, приехавшие на пикник. И у них были свои любимые, интимные ники-кликухи.
- Куча - это когда много, - сказала Мартышка.
- А много - это сколько? - спросил Слоненок.
- Ну вот, смотри, - объяснила мартышка. - Вот я наливаю одну стопочку бренди. Удав, ползи сюда. Удав, это много или мало?
- Мало, - нахмурился Удав, опрокидывая стопочку.
- Хорошо. А две?
- Мало, - Удав выпил вторую.
- А пять? - Удав выпил еще три.
- Мало, - отрезал он.
- Прекрасно, - Мартышка налила шестую стопочку. - А теперь?
- Мало.
Она налила ему седьмую, восьмую, девятую и десятую.
Удав выпил и начал делать зарядку для того, что они с Мартышкой называли хвостом. Мартышка захлопала в ладоши:
- Много?
- Мало, - улыбнулся Удав.
- Тебе понятно? - Мартышка прильнула к Удаву и обратилась к Слоненку.
- Нет, - сказал Слоненок.
Он взял бутылку и допил, все что было. И сразу, с непривычки, потому что у него был самый высокий IQ, навалил кучу.
- Куча! Куча! - захохотал Попугай.
- Мы с кучи и начинали, - напомнил Слоненок. - Теперь все ясно.
69. Приключение Синдбада
Вообще говоря, его звали вовсе не Синдбад. Восточный орнамент своему имени он, человек зажиточный, придал самолично путем подкупа, позднейших вставок в тысячу и одну ночь - прошу прощения за нескромные ассоциации. На самом деле это был великий мореплаватель и путешественник по имени Сент-Бад, английский лорд-дворянин, совершавший кругосветные подвиги ради своей обожаемой жены, очаровательной леди Джейн. Сент-Бадом же он звался за то, что и сам он, и предки его, считали купание делом святым, особенно горячую ванну. Для леди Джейн он постоянно привозил с отдаленных островов удивительные диковины, всякий хлам, живой и неодушевленный, среди которого попадались и полезные вещи - например, эликсир долголетия, благодаря которому они оба веками сохранялись так хорошо, что можно было действительно вставлять в тысячу и одну ночь.
Однажды приволок на цепи одноглазого Циклопа, который только и знал, что жрать да ломать все вокруг, а потому был вскорости продан одной строительной компании для сноса старого фонда, но и оттуда сбежал, едва получил подъемные, и шлялся по темному Лондону, и потрошил несчастных женщин, которые из-за несоразмерности анатомии отказывались его удовлетворить. Его не поймали только потому, что очень боялись ловить, а отважный лорд Сент-Бад уже утратил к нему интерес.
И вот в свое последнее, роковое, уже совсем современное путешествие Сент-Бад позабыл, что женщина на корабле - сплошное горе, принял на борт леди Джейн и отправился к одному таинственному острову ловить гигантскую обезьяну, которая, судя по слухам и местной религии, там обитала. Он выследил ее прибором инфракрасного видения, но та успела похитить гулявшую по берегу леди Джейн и что-то ей нашептала, развела с ней какие-то шуры-муры. Поэтому, когда Сент-Бад вознамерился застрелить косматое чудище, леди Джейн заслонила обезьяну грудью и сказала, что не позволит пролиться крови и заберет обезьяну в Нью-Йорк, куда они давно переехали.
Обезьяна, малость умевшая говорить, назвалась Кинг-Конгом. Гневаясь на леди Джейн, лорд Сент-Бад не посмел пойти против ее воли. В Нью-Йорке же, после нескольких цирковых выступлений выяснилось, что это вовсе и не обезьяна, а просто очень большой, но сильно запущенный, заросший и одичавший на необитаемом ранее острове человек по имени Робинзон Крузо, который тоже прожил долгую жизнь, найдя очередной эликсир, да приобрел кое-какие дурные сексуальные привычки, регулярно общаясь с Пятницей и другими туземцами, которых Пятница соблазнил необычным опытом. И леди Джейн, втайне от лорда Сент-Бада, соблазнилась этими привычками. А вынужденный труд на острове сделал из Робинзона не человека, как воображали Дарвин с Энгельсом и Сталиным, а совсем наоборот.
После этого лорд Сент-Бад, не в силах простить себе такую ошибку, когда Кинг-Конга побрили и вычистили, пустил себе пулю в лоб. Ведь он, как-никак, был членом Географического общества и ведущим передачи "В мире животных".
А Кинг-Конг задумал снова сделаться человеком. Робинзоном он быть не хотел и смеялся, расставаясь со своим прошлым. Сократил свое имя наполовину - убрал вторую. Сел за пишущую машинку и стал вспоминать, что с ним было, да что ему снилось, да кто ему являлся на острове. Очень скоро он радостно улыбнулся в бороду, набил заголовок "Сияние", и дальше наколотил еще кучу томов, ибо его память говорила, и говорила все больше страшные, немыслимые вещи. Сейчас мистер Кинг совершенно очеловечился, носит очки и даже, по-моему, сбрил бороду. Правда, не до конца усвоил дорожные правила, и недавно попал под колеса.
70. Пропорции огромного размера
В ведомстве Лилипутии, куда угодил Гулливер, для него быстро нашлись переводчики.
Когда путешественника выбросило на берег, его быстро доставили на место специальным транспортом, которым перевозят баллистические ракеты.
- Из него самого недурная боеголовка получатся, - ворчали сопровождающие. - В шахту - и дело с концом.
Для собеседования включили локатор вместо лампы, задействовали подъемник, расположились по бокам - слева и справа.
- Я думаю, уважаемый Гулливер, что выбор у вас небогатый, - сказал один. - Вы проникли к нам незаконно. Вам остается надеяться лишь на ваши весьма необычные физические данные. Поэтому для начала поработаете в милиции... Получите новый документ.
Кончиками ногтей Гулливер раскрыл книжечку, и ему перевели: "Дядя Степа".
- Ну, а во флоте вы нужны, - крякнул второй. - Послужите для страны.
- Для какой страны? О какой стране вы говорите? - осведомился Гулливер без особенного восторга.
- А вот об этой! - вдруг заорал первый собеседник, выхватил из-за пазухи карту мира и развернул ее перед задержанным. - Вот где наша страна! Раздвиньте пальчики, измерьте! А вот где ваша!
И Гулливер моментально ощутил себя лилипутом среди бробдингнегов. "Они похожи на лапутян столько же, сколько и на гуигнгнмов, - думал он. - Но нет, не они".
71. Прощай, Дорога из желтого кирпича
Ролевики облюбовали себе скверик с песочницей и грибом. Скверик был благоустроенный: от каждого подъезда тянулись дорожки из желтого кирпича.
Сегодня пришли не все: Дровосек, Страшила, Гудвин, Бастинда, Тотошка и несколько Жевунов. Жевунами была мелюзга, наряженная в колпаки с бубенцами. Остальные - старшеклассники и студенты.
- Ну, куда пойдем? - спросил Страшила.
Ролевики, разодетые на манер своих кумиров, отдыхали под музыку. Элтон Джон прощался с Дорогой из желтого кирпича.
- Я без Элли никуда не пойду, - сказал Тотошка.
- Давайте-ка лучше сегодня без Элли, - негромко заметил Страшила. После вчерашнего.
- Элли... Элли... - прошептал Дровосек. - Кто такая Элли?
И все дружно подхватили:
"А что это за девочка, и где она живет; а вдруг она не курит, а вдруг она не пьет..."
Дверь дома вдруг распахнулась, и на пороге возникла Элли, только недавно выписанная из шестой психиатрической больницы. Растрепанная, с неумытым лицом, она пускала слюни и тупо смотрела на приятелей. Желтые зубы обнажились в недоброй улыбке.
- Девочка, убивающая домиком! Девочка, убивающая домиком! - закричали Жевуны и бросились врассыпную.
Элли двинулась по дорожке. В руке она сжимала свою любимую с детства игрушку: железный, увесистый, с облупившейся желтой краской домик. Его изготовили и пустили в продажу в середине пятидесятых годов.
- Девочка, убивающая домиком! - вопили со всех сторон.
За Элли, заламывая руки, уже бежали родители. Но та успела догнать убегавшего Гудвина и ударила его самым углом желтого домика в голову, проломив ее насквозь. Гудвин упал.