Сажа сама хотела бы знать ответ на этот вопрос и даже часто думала над ним. Почему кожа у людей бывает разного цвета, её тоже никто не учил, а своим умом дойти упорно не удавалось.
– Не знаю.
– А твои дети будут белыми или чёрными?
– Да не знаю я, Арчи, – сказала Сажа сердито. – Как получится. Поиграй тут пока.
Она спустилась в сад, потому что захотелось побыть одной и подумать обо всех этих сложных вещах. Задрав нос, прошлёпала босыми ногами по траве мимо любезничающей с Носатым Бен-Галлеви Диной и побрела между высаженных ровными рядами розовых кустов.
Подумать Саже не удалось: приветливо размахивая руками и улыбаясь во всю лоснящуюся на солнце толстомясую ряшку, от ограды спешил навстречу Дядюшка Бен, которого Карлик недавно привёл, чтобы охранять ворота. Зачем их охранять, Сажа не понимала, но Карлику, безусловно, было виднее. Раньше служил Дядюшка Бен в полиции, потом оттуда ушёл, потому что, по его собственным словам, из него стал сыпаться песок. Был Дядюшка отчаянным добряком и, в отличие от всех прочих Сажиных знакомцев, чёрным, как и она.
Дядюшку можно было спрашивать о всяких-разных вещах, про которые кого другого спросить Сажа бы постеснялась, она сама не знала почему.
– Если у меня будут дети, – без проволочки приступила к делу Сажа, – они будут чёрными или белыми?
Дядюшка Бен озадаченно почесал сверкающую на солнце лысину. Улыбка понемногу сползала с его добродушной толстущей ряшки.
– А ты почему, моя девочка, спрашиваешь? – поинтересовался, наконец, Дядюшка Бен. – Или к тебе кто-то клинья подбивает? Так я ему, поганцу, ноги-то из жопы на раз выдерну.
Сажа заулыбалась. Отчего бывают дети и как подбивают клинья, она знала, это знание пришло так же, как то, кто такие шлюхи, – само по себе. Ничего постыдного или неудобного в процессе зачатия детей Сажа не видела, а от Дядюшкиных грубоватых шуток ей всегда было весело. Она представила, как Дядюшка, отдуваясь и пыхтя, выдирает ноги из жопы гипотетического ухажёра, и расхохоталась.
– Некому выдирать, – сказала она, отсмеявшись. – Так чёрными будут мои дети или белыми?
– Чёрными, чёрными, – нехотя ответил Дядюшка Бен. – А насколько чёрными, зависит от того, что за сукин сын тебе попадётся. Если он будет белым, то и детки у вас родятся не совсем чёрные. А с тёмно-серой кожей или, может быть, даже светло-серой, как повезёт. В школу бы тебе надо, девочка моя, там про эти премудрости объясняют, я только давно уже всё позабыл.
– Зачем это мне в школу? – возмутилась Сажа. – Мне и здесь хорошо. Да и потом, я ни за какую парту не влезу.
Они потрепались ещё немного, и Дядюшка отправился охранять, чтобы не утащили, ворота, а Сажа в детскую, где соскучившийся Артур набросился на неё, повалил на диван и оттаскал за волосы.
Вечером Сажа, как обычно, смешала Карлику коктейль и вынесла в сад, где тот сидел, вытянув ноги, в шезлонге и курил, медленно пуская дымовые кольца. Солнце уже зашло, и тёплый сентябрьский ветерок ласково обдувал Саже босые щиколотки. Гнутые фонари тускло освещали садовую аллею, в конце которой был виден клюющий носом Дядюшка Бен, рассевшийся у ворот в специально для него поставленной прозрачной будке.
– Карлик, – сказала Сажа, подавая бокал с задорно торчащей из него соломинкой. – Как думаешь, мне стоит пойти в школу?
– Зачем? – удивился тот. – Я в детстве пару лет ходил. Занятие, дочка, самое что ни на есть дурацкое и для дураков. Всякие недоноски и выжившие из ума старухи норовят командовать тобой, заставлять тебя заучивать никому не нужную ерунду да ещё ставят тебе в пример всяких маменькиных сынков. Если у человека есть голова на плечах, он без всякой школы добьётся своего, а если нет, никакая школа ему не поможет. Читать и писать научиться никогда не поздно, дочка, а больше в этой школе ничему и не учат. Вот станешь чуть взрослее, преподавателя я тебе найму. Да прямо завтра могу нанять, если хочешь.
Сажа сделала страшные глаза, наотрез отказалась от преподавателя и отправилась на боковую.
Пробудилась она посреди ночи, вскинулась на постели и секунду спустя вскочила на ноги. В груди вдруг закололо, и стало нехорошо. Однажды с Сажей уже случалось такое, давно, когда ей было всего лишь шесть лет от роду. Тогда предчувствие не подвело – часа не прошло, как в дом нагрянули полицейские, перевернули всё вверх дном и увели с собой Гуталина, предварительно нацепив на него наручники. Сажа до сих пор жалела, что не растолкала тогда его, храпящего после вечерней пьянки.
Она подскочила к окну и, приникнув лбом к стеклу, пристально вгляделась в сад. Ничего необычного в саду не было, тускло освещали аллею фонари на гнутых, вычурных столбах, да плясала в конусах их света сентябрьская мошкара. Чего-то тем не менее не хватало в привычном пейзаже, с минуту Сажа пыталась понять, чего именно, но ей это не удавалось. Тогда она, бесшумно ступая, выбралась из спальни и притворила за собой дверь. На цыпочках спустилась по лестнице в холл. Двое бездельников, которых Карлик держал в доме по ночам, свесив головы, дремали в креслах.
Сажа пересекла холл и через дверь чёрного хода выбралась из дома наружу. Ночную ватную тишину нарушал лишь стрёкот кузнечиков. Сажа сделала шаг, другой и застыла. До неё внезапно дошло, чего именно не хватало в саду, когда она глядела на него из окна. Сажа метнулась от крыльца под прикрытие высаженных вокруг дома декоративных сосен. Проскользнула между стволами и мимо рододендроновых клумб, мимо розовых кустов помчалась к воротам.
Дядюшки Бена не было в прозрачной, специально для него заведённой будке. В десяти шагах от неё Сажа замерла, перевела дух, затем медленно, очень осторожно двинулась вперёд. Дядюшка лежал возле ограды на животе, со связанными за спиной руками. Сажа подавила порыв немедленно броситься к нему на выручку. Застыв на месте, она напряжённо вглядывалась в глубь сада и простояла, не шевелясь, минут пять, пока не увидела метнувшуюся между сосновых стволов тень.
Не отрывая взгляда от того места, в котором скрылась тень, Сажа двинулась от ограды к особняку. Когда она преодолела уже две трети пути, в свете паркового фонаря на мгновение появилась человеческая фигура, метнулась через окружающую дом тропинку и слилась со стеной в пяти шагах от крыльца.
Медленно, очень медленно Сажа двинулась на сближение. И когда человек скользнул из темноты на крыльцо, оттолкнулась от земли и бросилась на него.
Человек на крыльце резко обернулся. Мгновение спустя Сажа поняла, что она сейчас умрёт. В руке у пришлого был пистолет, и его ствол хищно целился Саже в лоб. Она не знала, почему незваный гость не выстрелил, а шарахнулся с крыльца в сторону. По инерции она пролетела мимо, но извернулась, сумела крутануться на месте и с маху нанести удар ногой, метя в висок.
Она промахнулась: в том месте, где мгновение назад была голова ночного разбойника, оказалась пустота. А в следующую секунду тот бросился на неё, свалил на землю и подмял под себя. На миг их лица оказались напротив, Сажу ожгло взглядом серых, глубоко упрятанных под надбровные дуги глаз.
Сажа выгнулась под нападающим дугой. Рванувшись, освободила из захвата левую руку, коротко ударила сероглазого незнакомца кулаком в висок, ухватила за ворот и отпихнула от себя. Тот откатился, одновременно с Сажей вскочил на ноги, и в руке его вновь сверкнул в фонарном свете пистолетный ствол. Однако он и в этот раз не выстрелил, а попятился, держа Сажу на прицеле и не сводя с неё взгляда.
С треском распахнулась входная дверь, на крыльцо выскочили оба дремавших в холле бездельника. Ствол в руке ночного разбойника на мгновение ушёл влево, и этого мгновения Саже хватило, чтобы броситься на него и головой в лицо нанести удар. Пистолет отлетел в сторону, человек рухнул навзничь, и Сажа, завершая атаку, зафиксировала ему руки, а потом резко заломила левую болевым приёмом.
Полицейская машина влетела на территорию особняка десятью минутами позже. Пронеслась по аллее и, отчаянно взвизгнув тормозами, остановилась. Четыре копа разом вымахнули из неё и навели стволы на сидящего на земле и криво усмехающегося ночного гостя.
Нервный, злой, на себя не похожий Карлик долго и пристально глядел незнакомцу в лицо. Потом повернулся и, ни слова не говоря, пошёл в дом. На полпути остановился и бросил Саже через плечо:
– Теперь я твой должник, дочка.
Сажа растрогалась, как бывало всякий раз, когда Карлик называл её дочкой. Слёзы сами собой собрались в уголках глаз и потекли по щекам. Сажа всхлипнула, как обычно, тонко, по-девчоночьи. Копы, надев на незнакомца наручники, запихивали его в машину. Сажа утёрла слёзы и шагнула к ним.
– Ты почему не стрелял? – спросила она. – Слышишь, я тебя спрашиваю. Почему?
Полицейские на секунду замерли, и арестованный, повернув голову, ответил насмешливо:
– Потому что дурак.
Он вдруг невесело, словно нехотя, рассмеялся и добавил презрительно:
– Эх, ты, силачка.
Часть 2. 2001—2002
Ежи Пильман, 25 лет, аналитик хармонтского филиала Международного Института Внеземных Культур
Ежи вывел на компьютерный монитор карту, навёл фокус на обозначенный крестом объект, дал увеличение. Карта была хорошая, выполненная в лаборатории на основе спутниковой фотографии. Вон даже детскую коляску видно в воротах облупленного дома в Чумном квартале. Велосипед со свёрнутой на сторону рамой, покосившийся грибок на пустыре. И Первый Слепой квартал хорошо отображён, и Второй, хотя в Слепые кварталы ни один сталкер не сунется, а те, которые сунулись, там и остались. Они с Антоном, впрочем, не сталкеры, им в Слепой квартал ни к чему, им в другое совсем место надо.
Антон подошёл, уселся на стол и принялся болтать ногами. Ежи с неудовольствием посмотрел на него и вновь уткнулся в экран. Антона аккредитовали в Институте по программе обмена опытом. А какой тут, к чертям, обмен: у них в Сибири или где там всё по-другому. Нет, не всё, конечно, но многое. Медведи какие-то по Зоне бродят. Сталкеры совсем обнаглели, шастают чуть ли не в обнимку с полицией. Впрочем, там и полиция другая, и называется, словно народное ополчение во времена войны Севера и Юга. Нет, мозги у Антона, конечно, ладно скроены, и смелость с трусостью у него в нужной пропорции. Месяц назад, когда Кен гробанулся, сам вызвался идти и вытащил-таки Кена, вернее, то, что от того осталось. А потом выдул из горла полбутылки водки прямо в предзоннике и крыл журналистов странными русскими матерными словами.
– Слушай, Антон, – сказал Ежи, оторвавшись от монитора, – как думаешь, если гаражи сзади обойти, а? Прямой путь не всегда самый короткий. Канавка там такая петляет, вот вдоль неё «мальчиков» и пустить, а?
«Мальчиками» называли в исследовательской лаборатории Института неуклюжих, с дурацкими жёлтыми корпусами киберов. За два года, что Ежи провёл в лаборатории, киберов этих сожгли немерено, и толку с них было всего ничего, но приказом кого-то шибко умного из институтского руководства Чикагский экспериментальный упорно продолжал поставлять новых.
Антон спрыгнул со стола, подошёл и, презрительно скривив губы, вгляделся в карту.
– Давай, – сказал он небрежно. – Правильно, пускай «мальчики» идут. Я бы штук десять сразу погнал, для надёжности. А мы отсюда посмотрим: горят они знатно, долго горят, затейливо.
Ежи досадливо крякнул. Горели «мальчики» и вправду отменно, словно в Чикаго специально позаботились о хармонтских любителях фейерверков. Зона к киберам не благоволила и истребляла их с каким-то даже наслаждением. Отстреливала, давила, сжигала, иногда испепеляла и расщепляла на атомы. Людей, впрочем, она тоже не щадила, но людям хотя бы давала шансы. По словам статистиков, после расширения шансы эти уменьшились по сравнению с теми, что были раньше. Насколько уменьшились, правда, было неизвестно: на сталкеров статистика не распространялась. Однако блуждающих «Весёлых призраков», мигрирующих «комариных плешей», стрекающего «мочала» до расширения не было. А сейчас – пожалуйста, в полный рост. Кена это «мочало» и угробило, стрекануло с гаражной крыши, едва тот отошёл от «галоши» на десяток шагов.
– Так что же всё-таки делать, а? – тоскливо спросил Ежи. – Не вижу, как ещё можно туда подобраться.
– А нужно ли? – ответил Антон насмешливо. – Исследования российских учёных показали, что «рачий глаз» нефункционален. К тому же нам наверняка неизвестно, «глаз» это или не «глаз». В конце концов, почему бы тебе не передать материалы в Рексополис? Там большие умники сидят, пускай они и решают, а наше дело маленькое.
Ежи хмыкнул. Охота же Антону валять дурака. «Рачий глаз» артефакт не просто редкий – редчайший. За всю историю хармонтской Зоны официально ни один не зарегистрирован. А тот, что десять лет назад вынес из Зоны сталкер по прозвищу Рыжий Шухарт, канул невесть куда. Отошедший от дел Шухарт утверждает, что его потерял. По пьянке, мол, обронил где-то. И вообще на контакт идти отказывается, не до Зоны ему, дескать, с семьёй у него беда, с дочерью что-то там эдакое. Ежи пожал плечами. Легендарная, можно сказать, личность этот Шухарт: площадь в его честь в Хармонте названа и две улицы, а ему, видите ли, не до Зоны. Ладно, чёрт с ним, не в Шухарте дело. Кибер, накрывшийся вместе с Кеном, успел сделать серию снимков, на которых явственно красно-лиловый округлый предмет диаметром в два с половиной дюйма. Согласно документации, поступившей из других Зон, предмет этот не что иное, как легендарный «рачий глаз», функциональность которого установить пока не удалось. Да и как её установишь, если на весь мир добыты всего три экземпляра неполной сохранности. Все три именные и названы в честь добытчиков. «Глаз Ковалёва», «глаз Фишера» и ещё одного австралийского парня с замысловатой фамилией. «Глаз Пильмана младшего», каково, а? Валентин, будь он жив, наверняка гордился бы первым значимым успехом приёмного сына. Так или иначе, отдать материалы в Рексополис – всё равно, что самому себя обокрасть.
В отстоящий от Зоны на полсотни миль Рексополис филиал Института переехал через полгода после расширения. Можно сказать, эмигрировал, а фактически удрал куда подальше. Название «хармонтский» филиал, впрочем, сохранил, но в самом Хармонте осталась лишь исследовательская лаборатория, можно сказать, полевая, базирующаяся в бывших институтских корпусах. Десять сотрудников, секретарша, завлаб и две дюжины охранников, видимо, из расчёта два бездельника на одного не вполне.
– А если так, – бормотал Ежи, смещая фокус от креста на карте влево. – Если с запада обойти, чёрт с ними, в самом деле, с гаражами. Добраться на «галоше» до грузовиков, оттуда до объекта футов семьсот, если по прямой. Но по прямой мы не пойдём, пускай по прямой дураки ходят. А мы вот сюда, к развалинам трансформаторной будки, как полагаешь?
– У будки и гробанёшься, – оптимистично заявил Антон. – Ничего страшного, не ты первый, не ты последний.
Ежи укоризненно посмотрел на него.
– Не пойдёшь? – напрямик спросил он. – Значит, тогда я один. Возьму «мальчиков», штук пять, десять мне ни к чему. Пущу их вдоль гаражей, а сам к будке. Пока Зона «мальчиками» занимается, проскочу через пустырь к мусорным бакам, а оттуда уже рукой подать. Дальше там страшно, вот в чём дело. Ладно, пройду как-нибудь, бог не выдаст, свинья не съест. Заберу «глаз» – и тем же манером назад.
Антон вытянул из пачки сигарету, сунул в рот и принялся гонять из угла в угол. Курить он бросил и теперь мучился, пытаясь восполнить нехватку никотина хотя бы табачным запахом.
– Я вот что думаю, – сказал Антон, дожевав фильтр и ожесточённо швырнув сигарету в пластиковое ведро. – К будке мы не пойдём, а…
– «Мы»? – обрадованно перебил Ежи. – Ты участвуешь?
– Куда я денусь, – фыркнул Антон. – Надо же девкам чем-то мозги пудрить. В общем, никакой будки. А пойдём мы с тобой обычным маршрутом. Из «галоши» выберемся за полсотни метров до грузовиков. Прости, ваши футы мне вот где сидят, – Антон махнул ребром ладони поперёк горла. – Значит, выйдем в пятидесяти метрах и двинемся к пустырю с востока. Добираемся до кучи строительного мусора… Ты следишь?
– Конечно. Только зачем нам куча?
– Сейчас поймёшь. Где в вашем захолустье рыболовный магазин?
Ежи растерянно заморгал.
– Не знаю, – сказал он. – В охотничьем вроде бы есть рыболовный отдел. А зачем тебе?
– Не мне, а нам, – усмехнулся Антон. – Значит, в этом магазине мы с тобой покупаем спиннинг, вместо блесны цепляем на лесу кошку, это такая штуковина с тремя крюками. Забираемся на кучу и кошкой твой «рачий» артефакт выуживаем.
У Ежи загорелись глаза.
– Здорово, – сказал он. – Слушай, а как мы будем выуживать? Я никакой не рыбак.
– А кто рыбак, я, можно подумать? Пацаном головастиков в ручье ловил разве что. Ничего, потренируемся за городом с недельку. Наловчимся, потом пойдём. А пока давай-ка рванём-ка мы с тобой в «Боржч». А то у меня, как в России говорят, кишка кишке кукиш показывает.
В «Боржче», как обычно, было людно. Некогда заведение принадлежало знаменитому скупщику, от тех времён осталась в зале барная стойка в стиле ретро. Поговаривали, что первые сталкеры вываливали на эту стойку мешки с хабаром и прямо тут же заливали в глотки что покрепче. По стенам были развешаны фотографии этих сталкеров, преимущественно в траурных рамках. Сейчас их именами назывались хармонтские улицы, дети в школах изучали биографии – как же, отчаянные парни, герои, сложившие головы на алтарь науки. Уголовное прошлое большинства героев скромно замалчивалось.
Ежи заказал шураско, которым «Боржч» славился ещё со времён владельца-скупщика и которое новый хозяин, хармонтский финансовый воротила Карл Цмыг, оставил в меню как фирменное блюдо. Антон, традиционно попеняв официантке за искажённое название, потребовал боржч.