Надо посоветоваться, решил Ежи. Кроме Яна, ему не с кем, других близких людей у него нет. Значит, на следующие выходные он навестит брата, да и конференция к тому времени уже закончится. На душе полегчало. Ежи поколебался с минуту, налил в рюмку на два пальца коньяку, залпом проглотил и отправился на боковую.
Конференция открылась в понедельник с утра. Посвящалась она гипотезе, выдвинутой российским учёным профессором Лавровым. Коллега Лавров, опираясь на собранную в шести Зонах информацию, предполагал, что расширение Зон четвертьвековой давности лишь первое звено в цепи предстоящих. В частности, русский профессор предлагал план тотальной эвакуации населения и собирал подписи коллег под апелляцией к руководству Института для выделения необходимых средств.
Оппонент Лаврова, директор хармонтского филиала Института доктор Бергер, хотя и соглашался, что новые расширения возможны, предлагал особого значения им не придавать. Жилые сооружения и производственные постройки давно были эвакуированы, и в непосредственной близости от границы хармонтской Зоны находилась сейчас лишь исследовательская лаборатория, в которой Ежи некогда работал. Персонал лаборатории к неожиданностям был готов, так что паниковать и тратить средства, чтобы избежать надуманной, гипотетической, опасности, доктор Бергер считал нецелесообразным.
На третий день после открытия конференции трехчасовой доклад зачитал с кафедры и доктор Ежи Пильман. Он представил на рассмотрение коллег промежуточный вариант.
– Не переходи мост, пока не подошёл к нему, – процитировал Ежи старую английскую поговорку. – Расширениям Зон двадцатипятилетней давности предшествовала наступившая задолго до них повышенная активность. Если таковая начнётся вновь, времени подготовиться к сюрпризам будет достаточно. Тем более что повторное расширение, если оно и случится, сюрпризом уже не станет.
Завершилась конференция праздничным банкетом, который почтил присутствием известный благотворитель и меценат, мэр Рексополиса Карл Цмыг. Неужели правда, мрачно думал Ежи, глядя исподлобья на сидящего во главе стола весело хохочущего мэра и на улыбающуюся помощницу по организационным вопросам по левую руку от него. Господин Цмыг был само обаяние напополам с красноречием: он поднимал тосты, произносил речи, острил и вовсю хохотал над шуточками учёных. Мелисса соответствовала. Она почти не изменилась с годами, думал Ежи, автоматически поглощая праздничные деликатесы и не ощущая вкуса. Его жене сейчас тридцать пять, а выглядит она лет на десять моложе. Изящная, светловолосая, с искрящимися весельем зелёными глазами и ямочкой на подбородке. Достойная помощница наидостойнейшего общественного деятеля, что говорить. Не дождавшись завершения банкета и не прощаясь, Ежи вышел вон. Институтский охранник подогнал машину к крыльцу, предупредительно придержал дверцу. От полагающегося по штату личного шофёра Ежи в своё время отказался. Он уселся за руль, включил зажигание и поехал в научный городок, передислоцированный в Рексополис из ныне провинциального Хармонта.
Накануне субботы вечерний город гулял. Беззаботно фланировала по центральным улицам молодёжь. Люди постарше степенно оккупировали выносные ресторанные столики. На перекрёстках уличные музыканты исполняли рок, джаз и блюз. Рекламные огни: красные, жёлтые, зелёные, фиолетовые – придавали всеобщему веселью привкус разбитного ярмарочного балагана.
Ежи пересёк центральную площадь со строгим и величественным, выполненным под старину зданием мэрии. Площадь носила имя Валентина Пильмана, и Ежи, который вот уже десять лет этим гордился, неожиданно почувствовал неприязнь. Пару секунд он не мог понять, откуда она взялась, и осознал это, лишь свернув с площади на улицу Барбриджа. Переименовали её недавно, раньше называлась улица в честь одного из бывших директоров Института. В отличие от прочих центральных городских артерий, здесь было спокойно и тихо. Вдоль чугунных, украшенных позолотой оград, расхаживали подтянутые, сосредоточенные парни. Возвышалась на улице Барбриджа, на равном расстоянии от обоих её концов, роскошная резиденция мэра. В окружающих её домах жили семьи его свиты. Ежи поморщился: часть свиты носила прозвища, которые непременно упоминались репортёрами наряду с фамилией. Носатый, Гундосый, Одноглазый, прекрасная компания. Правда, Одноглазый, кажется, уже умер, если только его не убили.
Домой Ежи приехал в отвратительном настроении. Поднялся в кабинет, уселся за стол и стал смотреть на висящий на стене напротив портрет Валентина. Нобелевский лауреат был на нём изображён молодым, жизнерадостным, таким, которого Ежи впервые увидел, когда учился во втором классе арлингдейлской общеобразовательной школы.
– Извини, отец, – сказал Ежи с горечью.
– Вы меня звали, доктор?
Ежи оторвал взгляд от портрета и посмотрел на застывшую в дверях домработницу.
– Нет-нет, – смущённо сказал он. – Это я, похоже, разговаривал с самим собой.
Кэти помялась на пороге, повела плечами, переступила с ноги на ногу.
– Вы так и не ответили на мой вопрос, доктор Пильман, – пряча глаза, сказала она.
– Мм… просите, на какой вопрос?
– Я спрашивала, нравлюсь ли вам.
Ежи задумчиво смотрел на неё и думал, что, наверное, правы те, кто говорил, что клин вышибают клином. Может, действительно закрутить романчик со всеми удобствами. Тогда, если окажется, что сплетни о его жене правдивы, он в какой-то мере с ней поквитается. В следующий момент Ежи устыдился и даже испугался, что, оказывается, способен на мелкую месть, пускай и мысленно. Никаких чувств приходящая домработница у него не вызывала.
– Кэти, – мягко сказал он. – Я не из тех мужчин, которые бросаются на симпатичных молоденьких девушек. Извините. Вы, наверное, захотите взять расчёт?
С полминуты Кэти, стоя на пороге с опущенной головой, молчала. Затем сказала негромко:
– Нет, не хочу. Вы можете рассчитать меня, доктор Пильман, если пожелаете. Но если нет, я останусь при вас. Мне ничего от вас не нужно, но я надеюсь – когда-нибудь настанет мой день.
В субботу утром Мелисса упорхнула из дома, пока Ежи ещё спал. Пробудившись, он наскоро позавтракал и спустился в гараж.
В Хармонт Ежи прибыл к полудню, проехал через некогда оживлённые, а ныне пустынные периферийные улицы с заросшими чертополохом огородами и покосившимися заколоченными жилищами. Вырулил в рабочий квартал. Здесь ещё жили, хотя явно уже не рабочие: фабрик в Хармонте не осталось. Каждое второе строение, однако, стояло заброшенным. Асфальт на дорогах потрескался, Ежи то и дело приходилось огибать рытвины, а в одном месте прямо посреди проезжей части красовалась здоровенная яма с торчащим из неё ржавым задком провалившегося автомобиля. Ежи выругался, сдал назад, свернул, объехал препятствие параллельным переулком и наконец выбрался в центр. Слоняющиеся по тротуарам неопрятные личности зловещего вида лишь усугубляли и без того неблагоприятное впечатление.
Особняк, некогда построенный Стервятником Барбриджем и считавшийся в его времена роскошным, на фоне всеобщего запустения выглядел вполне прилично. Ворота были распахнуты настежь, и Ежи, дав гудок, повёл машину по подъездной аллее к дому.
Сажа вышла встречать его на крыльцо, приветливо помахала рукой. Из-за зарослей розовых кустов выбежал огромный, под семь футов ростом, Гуталин. Миниатюрная русоволосая Беляна сидела у него на плечах, обхватив ножками в светло-сиреневых чулочках могучую чёрную шею, и со смехом понукала, чтоб шибче вёз. При виде дяди Ежи Гуталин остановился, ссадил с плеч мгновенно ставшую угрюмой сестру и степенно двинулся гостю навстречу.
Что-то со мной не так, думал Ежи, похлопывая племянника по плечу и поглаживая светло-русые волосы племянницы. В Карлике дети души не чают, а со мной ведут себя словно я им чужой.
– Спит, – сказала Сажа, когда Ежи покончил с похлопыванием и поглаживанием. – Я не стала будить, он…
Ежи понимающе кивнул и проследовал за ней в дом. Уселся за стол и стал наблюдать, как Сажа, двигаясь грациозно и ловко, смешивает ему коктейль.
– Долго его не было? – спросил Ежи, в основном чтобы разбавить словами паузу.
– Сутки, – Сажа поставила перед ним бокал с задорно торчащей соломинкой и уселась напротив. – Ежи, – сказала она проникновенно, – это ведь не может продолжаться вечно. Янику под пятьдесят.
Ежи согласился, что не может, и что пора уже браться за ум, и должность лаборанта в Институте для Яна он выхлопочет, несмотря на его биографию, несмотря на…
– Ежи, – прервала Сажа, – не в Институте дело, он туда не пойдёт. Ему надо помириться, – Сажа гулко сглотнула, – с Карликом. Столько лет прошло, и я не железная – всё время между двух огней. Поговори с ним, пожалуйста. Может быть, хотя бы тебя он послушает. Не ради нас с ним, ради детей.
– Ежи, – прервала Сажа, – не в Институте дело, он туда не пойдёт. Ему надо помириться, – Сажа гулко сглотнула, – с Карликом. Столько лет прошло, и я не железная – всё время между двух огней. Поговори с ним, пожалуйста. Может быть, хотя бы тебя он послушает. Не ради нас с ним, ради детей.
Карл Цмыг, 52 года, мэр Рексополиса
С годами продувная рожа Носатого Бен-Галлеви обзавелась морщинами, старческими венозными прожилками на щеках, но продувной осталась по-прежнему.
– Что-то готовится, Карлик, – сказал Бен-Галлеви озабоченно и повёл вислым, вполлица носом. – Я это чую, оно в воздухе носится.
– Факты, – бросил Карл. – Я никаких поводов для беспокойства не вижу. Напротив, дела идут гладко как никогда.
Он ничуть не лукавил. Доходы в последнее время значительно выросли и стабилизировались. Количество всевозможных проблем, наоборот, резко пошло на убыль. Предстоящая предвыборная кампания сулила победу: достойного соперника штат выдвинуть не сумел. Предварительные опросы населения показали подавляющее преимущество Карла над остальными. Походило на то, что, если в течение ближайших месяцев не произойдёт ничего экстраординарного, губернаторство у Карла, можно считать, в кармане. А вместе с ним новые перспективы и усиление влияния. Потомству он завещает мощную, жизнеспособную и самодостаточную финансовую империю, им останется только пожинать плоды его деятельности. Правда, двадцатипятилетний Арчи тот ещё оболтус, дай ему волю, он развалит всё что угодно, даже финансовую крепость. Карл, однако, и сам в возрасте Арчи был без царя в голове, так что у мальчика всё ещё впереди. И тем не менее Арчи Карла беспокоил всерьёз. Зато у Сажи растут прекрасные дети, и он ещё посмотрит, как распорядиться империей, когда настанет время уйти на покой.
– Фактов нет, Карлик, – невозмутимо сказал Носатый. – Но знаешь, меня больше всего как раз беспокоит, что наступило затишье. Будто готовят против нас что-то поганое и сейчас затаились, силы копят и ждут, пока бдительность у нас притупится.
– Ладно, – интуиции Носатого Карлик за долгие годы научился доверять безоговорочно. – Согласен, давай допустим, что против нас готовится акция. Что ты предлагаешь?
– Конкретного – ничего, – быстро ответил Бен-Галлеви. – Знать бы, откуда нас ждёт удар, можно было бы принять превентивные меры. А так… Я, однако, вот что хочу спросить, Карлик: насколько ты уверен в своих людях? Я имею в виду тех, кто замкнут на тебя напрямую.
– Стопроцентно. Каждый не раз проверен, впрочем, ты это знаешь не хуже меня.
– В том-то и дело, – почесал переносицу Бен-Галлеви. – Понимаешь, статистика штука упрямая. Если у нас в течение десяти лет раз в месяц проваливался курьер с товаром, два деловых партнёра объявляли банкротство и полдюжины рангом пониже проворовывались и присаживались в тюрьму, и вдруг всё это разом прекратилось, оно само по себе кое о чём говорит. Если же копнуть чуть глубже… Представь, что курьеры перестали проваливаться, потому что их пасут. Деловым партнёрам предложили финансовую помощь в обмен на некоторые услуги. А проворовавшихся горемык перестали хапать и сажать, потому как им дают обрасти жирком: с нищего взятки гладки, а состоятельному человеку есть что терять.
– Ладно, – Карл скрестил на груди руки. – Считай, убедил. Что дальше?
– Взгляни, – Носатый Бен-Галлеви выудил из-за пазухи отпечатанный на принтере лист бумаги и протянул Карлу. – Здесь чёртова дюжина имён. Давай предположим, что один из них засланный.
Карл нахмурился. Первым в списке стояло имя самого Бен-Галлеви. Вторым – Дины, третьим – помощницы по организационным вопросам Мелиссы Пильман. Дальше шли имена остальных трёх помощников мэра и шести напрямую докладывающих Карлу и получающих от него распоряжения директоров принадлежащих семье Цмыг крупных фирм. Замыкал список начальник охраны.
– Первую тройку можешь вычёркивать, – сказал Карл. – Дина вне подозрений: мой крах будет означать крах и для неё с Арчи. Мелисса тоже, но несколько по другим причинам. Ну а если я начну подозревать тебя, дружище, лучше мне застрелиться прямо сейчас. В остальных я тоже уверен, но если ты настаиваешь…
– Карлик, – отведя взгляд, сказал Бен-Галлеви. – По каким причинам вне подозрений Мелисса? Я не из любопытства, сам знаешь.
Карл задумчиво побарабанил пальцами по столу.
– Не из тех, что ты думаешь, – ответил он. – Работницей она оказалась гораздо лучшей, чем любовницей. У меня давно с ней ничего нет. Зато есть кое-что на неё. Подробности тебе ни к чему, извини, они интимного свойства. Но если со мной по вине Мелиссы что-нибудь случится, для неё всё кончится тем же днём. Замужество, положение, перспективы – всё.
– Карлик, – Носатый Бен-Галлеви по-прежнему смотрел в сторону. – Что это за подробности интимного свойства?
Карл подавил вскипевшую было в нём злость. Они с главным управляющим знали друг друга три десятка лет. Из досужего любопытства тот спрашивать бы не стал.
– Свидетельства двух десятков человек, которые её драли, – сказал Карл грубо. – В том числе заснятые на плёнку. В любой момент их можно распубликовать в Сети, после чего она сможет разве что сниматься в дешёвых порнофильмах. Мелисса об этом знает. Достаточно?
– Вполне.
– Ну и славно. Когда мне впервые доложили об этом, я был в бешенстве. Но потом кое-что понял. У всех свои методы работы и свои способы сдаивания информации. У неё эффективнее, чем у любого другого. Теперь моя очередь: почему ты меня об этом спросил?
Носатый хмыкнул.
– Так, сущие пустяки, – сказал он. – Информация столетней давности. Её видели вместе с покойным Лемхеном. А также на его похоронах.
– Меня тоже, – усмехнулся Карл. – Слава творцу, никаких дел с конторой Лемхена я давно уже не имею. Отец Мелиссы когда-то работал на Лемхена, так что ничего удивительного.
– Это я, разумеется, помню. Карлик, а тебе известно, что за контору представлял Лемхен?
– Конечно. Оптовые поставки, и не только извне в Хармонт, но кое-что и из Хармонта наружу. Сам понимаешь, что именно. У Лемхена была волосатая лапа в конгрессе, он особо и не скрывал.
– Что ж, – Носатый Бен-Галлеви задрал вверх ладони. – Сдаюсь. Займусь тогда остальными.
– Займись-займись, – улыбнулся Карл. – И не паникуй. Ничего ещё не случилось и навряд ли случится. Что-нибудь ещё?
– Через три месяца у Стилета истекает срок.
Карл кивнул. Стилета Панини упаковали с подачи Мелиссы, накрыли с поличным в момент расчёта с оптовиком. Бизнесом на время отсутствия Стилета заправлял его сын Джузеппе, которого год назад тоже упаковали. Карл не исключал, что с подачи той же Мелиссы – с капитаном Ленни Уильямсом она не разлей вода. Интересно, подумал Карл, с ним она тоже… И не менее интересно, догадывается ли Стилет, кто его сдал. Может, и догадывается, и тогда не исключено, что решит отомстить.
Карл отпустил главного управляющего и велел секретарше пригласить Мелиссу Пильман. Закурил, отправил кольцо дыма в потолок. Всему хорошему когда-нибудь наступает конец, философски подумал Карл. Шесть лет, что Стилет Панини провёл в камере, прошли спокойно, эксцессы, конечно, случались, но как им не случаться с такой-то спецификой. Сейчас заправляет в Хармонте старшая дочь Стилета Франческа, та ещё штучка, под стать папеньке. Она неудачно вышла замуж, поговаривали, что беспутный супруг не вылезает из борделей, а жёнушку поколачивает. Франческа, как положено добропорядочной итальянке из хорошей семьи, терпела. Но потом, когда брат Джузеппе присел вслед за отцом, с мужем рассталась. Кардинально эдак рассталась: бедолагу нашли однажды утром с пулей в башке. Доказать, правда, ничего не удалось, а жаль. С Чёрной вдовой, как стали называть нарядившуюся в траур Франческу, приходилось теперь считаться.
– Звал, Карлик?
– Присаживайся.
Карл докурил сигарету, откинулся на спинку кресла. Долгое время он трудно приспосабливался к тому, что посетителей приходится принимать не в привычной домашней обстановке, а в кабинете мэра с развешанными по стенам портретами президентов. Официальная, строгая обстановка претила Карлу, ему даже казалось, что Линкольн с Вашингтоном и Эйзенхауэром неодобрительно поглядывают на него. Вот и сейчас…
– Слушаю внимательно, Карлик, – напомнила о своём присутствии помощница по организационным вопросам.
Карл оторвал взгляд от неприятного, костистого лица Эйзенхауэра и перевёл его на посетительницу.
– Тебе не кажется, что против нас что-то затевается? – спросил он.
Мелисса пожала плечами.
– По моей части всё чисто, – сказала она. – Избиратели готовятся избирать. Рекламщики рекламируют. Полиция, как ей и положено, бдит. А я грешным делом подумала… – Мелисса нарочито возвела очи горе, – что тебе захотелось мм… Иначе с чего бы, подумала, стал звать меня среди бела дня.