Держась подальше от тусклого света уличного фонаря, Ян одну за другой выкурил три сигареты. Затем, не отрывая взгляда от переливающейся четырьмя цветами нарядной вывески с надписью «Парадиз», пересёк улицу. Стриптиз-бар был единственным заведением в городе, где можно было найти выпивку, травку или девочку в любое время суток.
Втянувшись в тёмный узкий проход между домами, Ян присел на корточки и, привалившись спиной к стене, стал ждать. Мама правильно сказала тогда – с неё достаточно. С них всех достаточно. Пять лет непрестанной, безостановочной травли из-за кретинских суеверий, по сути, ни за что. Надо убираться отсюда, из этого тихого, некогда казавшегося уютным и родным провинциального городка. Однако, прежде чем убраться, необходимо получить по счетам. Город задолжал Зденеку Квятковски, его жене и сыновьям. Задолжал с тех пор, как десять лет назад семья переселилась сюда, поддавшись на уговоры въедливого проныры из Бюро эмиграции. Как же его звали, этого прилизанного, вкрадчивого типа с бегающими глазками… Ян не помнил.
Десять лет назад Зденек Квятковски продал дом в Хармонте, оставшийся ему от отца, польского эмигранта, успевшего удрать от европейской кориченвой чумы. Кто ж знал, что цены на недвижимость в непосредственной близости от Зоны вскорости взлетят до небес. Знал, со злостью подумал Ян, тот прилизанный тип из Бюро эмиграции или откуда он там, знал наверняка. Эти подонки сделали тогда на хармонтском жилищном буме миллионы.
Вырученных за дом денег и пособия, которое Бюро «щедро» предоставляло желающим переселиться, Зденеку хватило на покупку бензоколонки с автомастерской в оживлённом месте – на перекрёстке Арлингдейлской окружной с муниципальным хайвэем. Осталось ещё на уплату первого взноса за просторную и солнечную квартиру в центре города.
Первые годы отец с матерью надрывали жилы и выбивались из сил, чтобы поднять сыновей. Зденек Квятковски не вылезал из мастерской, Тереза – из посудомоечной в придорожной пиццерии. Ян после школы дотемна горбатился, помогая отцу на заправке, и даже малолетний Ежи умудрялся подрабатывать разносчиком пиццы.
Через пару лет дела пошли на лад. Мастерская обросла клиентурой и стала приносить постоянный доход. Муниципальный хайвэй расширили, что заметно увеличило оборот на бензоколонке. Тереза теперь сидела на кассе в небольшом, торгующем всякой автомобильной всячиной семейном магазинчике при мастерской. Ян выиграл юношеский чемпионат города по боксу среди полутяжей, сразу вслед за ним взял серебро в первенстве штата, и тренеры стали прочить ему блестящую карьеру. Тихого, вежливого и улыбчивого Ежи учителя начальной школы усердно ставили одноклассникам в пример. Он запоем читал, самостоятельно штудировал учебники физики для старших классов и неизменно выигрывал шахматные турниры. В отличие от задиристого, спуску никому не дававшего старшего брата, Ежи Квятковски считался лучшим и одним из самых перспективных учеников в школе.
Так продолжалось до тех пор, пока по городу не поползли слухи, один другого несуразнее и нелепее. Началось с автомобильных аварий: какой-то умник подсчитал, что девять из десяти столкнувшихся, слетевших с трассы в кювет или снёсших придорожное дерево автомобилей заправлялись в последний раз на бензоколонке Зденека Квятковски. В арлингдейлской вечёрке опубликовали статью, в которой напрямую об этом говорилось. Сразу вслед за статьёй угробился на гололёдной дороге местный священник, за полчаса до аварии забравший отремонтированный «рено» у Зденека из мастерской. Тем же вечером за святым отцом в рай проследовал начальник полиции, которому Зденек с утра поменял масло. А ещё через неделю, час спустя после того как покинул заправку, проломил ограду и рухнул с моста автобус с бейсбольной командой.
Зденек Квятковски подал на редактора вечёрки в суд и добился опровержения. Положения дел оно не спасло. На Арлингдейл и его горожан одно за другим обрушились несчастья. Люди стали выпадать внезапно из окон, ломать конечности, в разы увеличилась смертность от инфарктов, инсультов и раковых опухолей. Сотню жизней унесла эпидемия гриппа. Едва она закончилась, с востока налетел невиданной силы ураган, вслед за ним пришло землетрясение. Снежная лавина похоронила под собой горнолыжную базу со всем персоналом и тремя десятками туристов. В довершение всего, в городе объявился сексуальный маньяк-растлитель, за которым безуспешно охотились до сих пор.
Нашлись новые умники, засевшие за статистические расчёты и вскоре выпустившие сенсационный бюллетень. В поразившей город цепи несчастий обвинялись три семьи хармонтских эмигрантов, на этот раз не огульно и навскидку, а с цифрами и выкладками. На двухстах пятидесяти снабжённых таблицами, диаграммами и графиками страницах доказывалось, что жертвами катаклизмов стали люди, так или иначе с эмигрантами связанные или пересекавшиеся. Бюллетень был подобен разорвавшейся бомбе – в городе началась охота на ведьм.
Зденеку Квятковски официально предложили убраться, грозя в случае несогласия большими и малыми неприятностями. И те и другие начались, едва Зденек убраться отказался. Из квартиры семью Квятковски выжили после того, как банк востребовал назад ссуду на жильё. Мастерскую пришлось закрыть – ремонтировать автомобили у Квятковски местные жители отказывались даже забесплатно. Неделю спустя судьбу мастерской разделил магазин. Лишь бензоколонка теперь позволяла перебравшейся в убогий квартал за железнодорожной насыпью семье кое-как сводить концы с концами.
Вскоре, впрочем, квартал опустел: соседствовать с «прокаженными» не желали даже самые отпетые городские подонки: воры, хулиганы, профессиональные безработные, попрошайки и нищеброды.
Ежи стал всё чаще возвращаться домой с расквашенным носом или подбитым глазом. Пару раз в школу разбираться являлся Ян, и на время избиения прекращались, потом вспыхивали по новой.
– Дерись, – жёстко сказал брату Ян. – Не жди, пока придётся давать сдачи, нападай первым, всегда. Только так можно заставить с собой считаться.
Тихий и вежливый книжный мальчик Ежи совету внял. Физика и шахматы были заброшены. Изнуряя себя многочасовыми ежедневными тренировками, завершающимися спарринг-боями с братом, за три года из первого ученика Ежи превратился в наглого и дерзкого хулигана, терроризирующего всю школу, включая директора и учителей.
Яну один за другим отказали колледжи, куда он пробовал подать документы. Теперь вкалывал он на железнодорожной станции по двенадцать часов в сутки, в одиночку разгружая вагоны.
Однажды, когда Ян возвращался с разгрузки заполночь, наперерез ему из-за приземистого здания железнодорожного депо вышли трое. Отделались они лёгкими травмами, в полную силу Ян не бил. Подступаться к нему после этого случая перестали: выяснилось, что мрачный, себе на уме эмигрант за пазухой носит кастет и, если что, не остановится ни перед чем.
Серия катаклизмов закончилась внезапно, как и началась, но, памятуя о прошлом опыте, горожане по-прежнему бойкотировали единственную оставшуюся в Арлингдейле эмигрантскую семью. Тем не менее вернуться в Хармонт Зденек Квятковски отказался категорически, и долгое время Ян был с ним согласен. До тех пор, пока в дружной и крепкой семье не начались скандалы и ссоры.
– Я не хочу, чтобы мои сыновья стали сталкерами и загнулись в Зоне, – с грохотом крушил кулаком ветхий, занозистый кухонный стол Зденек. – Не будет этого!
– Лучше, чтобы мы все загнулись от голода здесь? – кричала на мужа Тереза. – Что ты заладил: сталкерами да сталкерами? Неужели в Хармонте не осталось другой работы?
Зденек угрюмо отмалчивался, ссоры затихали на день-другой лишь для того, чтобы возродиться с новой силой.
– Мама права, – сказал однажды отцу Ян. – Надо убираться отсюда. Ежи уже, считай, взрослый, на жизнь мы заработаем.
Зденек обругал Яна, но на следующий день тот повторил свои слова вновь. И на следующий. И через два дня.
– Ладно, – сдался, наконец, отец. – Как только Ежи окончит школу, мы вернёмся. В Хармонте шанса доучиться у него не будет…
От гнева Ян стиснул челюсти. Теперь шансов доучиться у Ежи нет в любом случае. Счастье, если брат не останется инвалидом. Эти гады отказались даже положить его в больницу на обследование. А полицейский сержант в участке, ухмыляясь, отказался от расследования.
– Мало ли в городе драк, – сказал он с издёвкой. – Сегодня одного побьют, завтра другого отлупят. Если из-за каждой потасовки мы будем сажать молодёжь в тюрьму, в городе скоро никого не останется…
«Крайслер» братьев Тони и Роберто Джиронелли подкатил к бару за пять минут до полуночи. Ян выудил из-за пазухи кастет, продел пальцы в свинцовые кольца. Тони Джиронелли вылез из машины, помог, придержав дверцу, выбраться двум накрашенным блондинкам. Роберто сдал назад и припарковал «крайслер» к тротуару.
Едва Роберто притушил фары, Ян вскочил. Вывалился из прохода между домами. Опустив голову и шатаясь, словно пьяный, поплёлся к бару.
– Эй, приятель, – со смехом окликнула его одна из блондинок. – Где это ты так нагрузился?
Ян рванулся. В три прыжка поравнялся с компанией и с маху всадил кастетом Роберто Джиронелли в переносицу. Развернулся, ногой в живот достал Тони и, когда тот согнулся от боли, ввалил сложенными в замок руками в затылок.
Истошно завизжали девицы. Ян подскочил к лежащему навзничь Роберто, обутой в рабочий ботинок ногой своротил ему челюсть. Подпрыгнул и обеими ногами сокрушил рёбра. Метнулся к пытающемуся удрать на четвереньках Тони, ухватил за шиворот, вздёрнул. Дверь бара распахнулась, оттуда на крыльцо вырвались посетители. Ян, развернув Тони к себе, заехал ему коленом в пах, всадил ребром ладони в кадык, приподнял враз обмякшее, ставшее безвольным тело и швырнул навстречу набегающей из бара толпе. Развернулся и, отмахивая прыжками, побежал прочь. Минут десять Ян петлял по арлингдейлским ночным переулкам, затем, убедившись, что его не преследуют, сбавил шаг.
Четверть часа спустя Ян забрался в угнанный накануне старый, видавший виды пикап. Ещё через двадцать минут пикап притормозил возле двухэтажного особняка Кертисов. Ян на ощупь нашарил под сиденьем бутыль, до краёв наполненную бензином. Была бутыль заткнута плотной промасленной паклей, из которой тянулась волокнистая нить фитиля. Ян выбрался из машины, чиркнул зажигалкой, поджёг фитиль, дождался, когда язычок пламени подберётся вплотную к пакле, и с размаху метнул бутыль в окно первого этажа. Прыгнул за руль и дал по газам. Ещё через полчаса вторая бутыль полетела в окно бакалейной лавки, которую держал отец Рассела Нота.
Ян взглянул на часы и выругался вслух – времени на прощание с родителями и братом не оставалось. Ничего, они поймут. К трём утра Ян, провожаемый доносящимся из города воем полицейских сирен, вывел пикап на окружную. Промчался до пересечения с хайвэем, притормозил. Бросил последний взгляд на так и не выручившую семью Квятковски бензоколонку. Вырулил на трассу и, пока не рассвело, безостановочно гнал на восток. Затем съехал с хайвэя на грунтовку, через полмили загнал пикап в лес, вылез и скорым шагом двинулся обратно к дороге. В пять утра его подобрал дальнобойщик, водитель овощной фуры. С ним Ян проехал на восток сотню миль, рассчитался пачкой сигарет и сменил фуру на рефрижератор. К вечеру он был уже в пятистах милях от Арлингдейла.
– Как добраться отсюда до Хармонта, приятель? – осведомился Ян у владельца круглосуточного придорожного ресторанчика.
Выслушал ответ, поблагодарил, попросил разрешения переночевать в подсобке. Утром наколол хозяину дров и помог разгрузить продуктовый фургончик. Получил вместо платы омлет с ветчиной, крекерами и апельсиновым соком, на скорую руку проглотил и поднялся, собираясь прощаться. В следующее мгновение Ян застыл, услыхав голос телевизионного диктора из программы экстренных новостей.
– Новая серия преступлений совершена вчера в Арлингдейле, – скороговоркой трещал диктор. – Четыре человека доставлены в городскую больницу с ожогами различной степени тяжести. Ожоги получены в результате пожара, возникшего в доме пострадавших, в окно которого неизвестный ночью бросил бомбу с зажигательной смесью. Ещё двое, братья Роберто и Антонио Джиронелли, госпитализированы после жестокого избиения, совершённого неизвестным за час до начала пожара. На операционном столе Антонио скончался, за жизнь Роберто сейчас борются врачи. В обоих преступлениях подозревается некто Ян Квятковски, исчезнувший из города той же ночью.
Пару секунд Ян изучал сменившую физиономию диктора фотографию. Была она пятилетней давности: рефери на ринге поднимал радостному победителю руку в боксёрской перчатке. Ян хмыкнул и бросил беглый взгляд в прилепившееся к стене у входа зеркало. Узнать в заросшем щетиной, лохматом и неопрятном бродяге того короткостриженого паренька с атласной кожей и ясным открытым взглядом было нелегко.
Ян попрощался и, выбравшись на хайвэй, поднял руку.
Карл Цмыг, 29 лет, предприниматель
Закинув ноги на стол и пуская в потолок кольца сигаретного дыма, Карл Цмыг принимал посетителей. Было посетителей двое, и выглядели оба так, что в приличном обществе показаться рядом с ними было бы зазорно. Карл, однако, условностями пренебрегал: мало ли как человек выглядит, главное то, что у него внутри и может ли он быть полезен для дела. Прощелыга Мартен и Киприот Сатырос для дела годились. Карл знал обоих издавна, ещё с тех пор, как все трое, тогда ещё никому не известные наглые молокососы, вынесли из Зоны свой первый хабар.
С тех пор, однако, многое изменилось. Киприот отсидел два года в камере, Прощелыга умудрился от тюрьмы отвертеться, но оба, как были нищими выпивохами, завсегдатаями расплодившихся в последнее время баров и пабов, так и остались. Карлу удалось подняться на несколько ступеней выше. Отношения между ними тремя, впрочем, мало изменились и остались приятельскими – снобизм и барство Карлу были несвойственны.
– Давайте уже, предъявляйте, – насмешливо сказал Карл. – Если, конечно, есть что предъявлять.
Прощелыга Мартен высморкался в кулак, утёр ладонь о штаны и потащил из-за пазухи брезентовый мешок с хабаром.
– Тут вот какое дело, Карлик, – пробормотал он. – Хабара нынче кот нагадил, сам знаешь. Но кое о чём мы хотим тебе рассказать.
– О чём же? – Карл небрежно высыпал содержимое мешка на стол.
«Пустышка», три «чёрных брызги», два «браслета» и «зуда». И всё. После того как полгода назад из города внезапно исчез Ричард Г. Нунан, поток хабара из Зоны принимал Карл. А точнее, ручеёк, норовивший вот-вот иссякнуть. Чем занимался в Хармонте пропавший Ричард, Карл догадывался. А потом и уверился, когда через неделю после того как Нунан исчез, Карлу нанёс визит некий Лемхен, похожий на одряхлевшего бойцового бульдога, изрядно потрёпанного в собачьих боях. Этот Лемхен битый час юлил, перхал, откашливался, утирал носовым платком слезящиеся собачьи глаза, а потом взял и выдал, что Ричард был, можно сказать, его другом. И не просто другом, а эдаким, с позволения сказать, работягой, которому Лемхен платил за труды. И что в сферу деятельности Ричарда входил контроль за утекающим из Зоны хабаром, о чём Карл, впрочем, и сам догадывался без всякого Лемхена. И что теперь контролировать хабар некому, но человек в авторитете в этом деле непременно нужен и даже необходим.
Карл справился с искушением послать визитёра, откуда пришёл, и предложил изложить в деталях. Бульдогообразный Лемхен в детали, однако, вдаваться не стал, а вновь битый час юлил, перхал и откашливался. После чего заявил, что Карлу лучше бы согласиться сотрудничать, тем более что ничем ему это сотрудничество не грозит, а вот отказ может обернуться всякими неприятными неожиданностями. К этому времени Карл уже смекнул, что к чему. Он кликнул Сажу и велел подать её фирменный кофе, который та варила на углях – по-африкански, с запахом дыма и едва уловимым горьковатым привкусом золы. Затем Карл откупорил бутылочку коньяку, старого, выдержанного, оставшегося ещё от покойного Барбриджа. Под кофе с коньяком побеседовали предметно. В результате Карл согласился замкнуть контакты Ричарда на себя и хабаром делиться сообразно здравому смыслу, на основе взаимоуважения сторон. В знак благодарности Лемхен брал на себя урегулирование и утряску возможных неприятностей с властями. Он также обещал всяческое содействие в начинаниях, намекал на некую особую организацию, заинтересованную в инициативных и верных людях, и, наконец, убрался.
Пару следующих месяцев Карл занимался замкнувшимися на него контактами. Первым делом он уволил к чертям Мосла, бестолкового управляющего, которого Ричард, по всей видимости, держал для прикрытия. Карл в прикрытии не нуждался и на место Мосла поставил как раз к тому времени освободившегося из тюрьмы Носатого Бен-Галлеви. С людьми Носатый ладить умел, был, как подобает еврею, оборотист и деловит, правда, насколько Карл подозревал, путался за его спиной с Диной. Впрочем, на фривольный нрав супруги он давно уже махнул рукой. В особенности после того, как та поклялась, что Артур рождён от законного мужа, а Мясник, повозившись с анализами, отцовство Карла подтвердил.
– Карлик, ты что, не слушаешь? – вклинился в воспоминания гортанный голос Киприота Сатыроса.
– Извини, отвлёкся, – Карл выудил из бокового кармана перетянутую резинкой пачку зелёных. Отсчитал полтора десятка купюр, толкнул по полированной столешнице по направлению к визитёрам. – Так о чём вы хотели мне рассказать?
– Премного благодарны, – Прощелыга Мартен смёл купюры со стола, свернул трубочкой и упрятал за пазуху. – Ты западный склон пика Боулдер хорошо помнишь?
Карл наморщил лоб. На склонах пика Боулдер он бывал добрых пять, а то и шесть лет назад. Когда ещё сталкерствовал и, рискуя в любой момент отдать богу душу, по этим склонам ползал. Бывало, на четвереньках ползал, а бывало, и по-пластунски. Северная окраина зоны, хабара там всегда было мало, но тем не менее находили… Он, помнится, нашёл там «белую вертячку», товар редкостный и недешёвый. Или то было на другом склоне, на восточном?..