Кстати, надеюсь, вы помните, что безобидное для русского уха слово «негр» в Америке – такое же табу, как матерная ругань в России? И не смотрите на то, что чернокожие рэпперы почем зря называют друг друга «niggas» – то, что можно своим, не позволено белым «эксплуататорам», так что пользуйтесь эвфемизмами «African American» или, на худой конец, «black», чтобы сохранить лицо – в прямом смысле этого слова.
Но Гарлем не всегда был черным районом. Сначала здесь стояла обычная голландская деревня, вошедшая в состав Нью-Йорка лишь в 1660 году. До середины XIX века на месте современного Гарлема были поля, луга и фермы, принадлежавшие нью-йоркской знати, которая добиралась сюда из Нижнего Манхэттена полтора часа на пароходе. Когда в конце XIX века в Гарлеме началось строительство особняков и многоквартирных домов, он пользовался репутацией престижного района: здесь были поля для игры в поло, свой оперный театр, и со дня на день должны были запустить прямую линию метро. Главные архитектурные жемчужины Гарлема относятся именно к тому времени: row houses («дома в строчку») в районе парка Маунт Моррис (Mount Morris Park – сейчас он известен как парк Маркуса Гарви (Marcus Garvey park), построенные по проекту архитектора Вильяма Татхилла (William Tuthill), архитектора концертного зала Карнеги-Холл; дома по Эджком-авеню (Edgecombe Avenue), особенно роскошный № 409, где жили самые влиятельные афроамериканцы начала века, плюс масса просто интересных и необычных зданий.
После спада на рынке жилья 1904 года риелторам пришлось спасать район, предлагая новые квартиры внаем чернокожим американцам. Последние потянулись сюда не только из других районов Нью-Йорка, но и из южных штатов США, где ситуация с правами чернокожих оставалась крайне тяжелой.
В промежутке между 1920-м и 1930-м годами Гарлем окончательно «почернел» – добровольная сегрегация позволяла жителям анклава не опасаться притеснений со стороны работодателей, квартирных хозяев и радикалов, проводящих в жизнь идеи «белого превосходства». Эти годы вошли в историю как «Гарлемский ренессанс»: творческий всплеск среди культурной элиты Гарлема дал миру многих выдающихся писателей и художников, но вышло так, что в России мы лучше всего знакомы с джазовыми музыкантами той поры, в том числе с Дюком Эллингтоном, Луи Армстронгом, Эллой Фитцджеральд, Каунтом Бэйси и другими.
В это же время возник легендарный джазовый клуб Cotton Club, где выступали практически все звезды черного джаза тех лет; его «крышевал» знаменитый гангстер и бутлегер Оуни Мэдден, и многие годы каждый вечер здесь собирался весь цвет Манхэттена. Заведение совершенно официально именовало себя клубом «только для белых», при этом официанты, бармены, танцовщицы и музыканты были исключительно черными – в те годы это считалось модной фишкой, как и танцы черного кордебалета в леопардовых шкурах.
Оригинальное здание клуба разрушили в 1989 году, а заведение, работающее сейчас под маркой Cotton Club, довольно банально, если не сказать уныло. Вместо него сходите лучше вечером в Apollo Theater (253 West 125 St.) – легендарный театр эстрады, в котором состоялись первые выступления группы Jackson Five и Стиви Уандера. Вечера «открытого микрофона» по средам – это всегда кот в мешке, но среди откровенной любительщины есть шанс узреть новую Алишу Киз – она тоже начала свою карьеру на этой сцене.
Великая депрессия больно ударила по Гарлему, безработица и последовавшие расовые волнения постепенно превратили Гарлем в откровенную трущобу. 1990-е годы район встретил огромным количеством заброшенных домов и неконтролируемой преступностью. Уличные банды орудовали настолько нагло, что проезжающие через Гарлем автомобилисты боялись останавливаться на красный свет.
Джентрификация, или, проще говоря, рост привлекательности недвижимости в ранее недооцененных районах вкупе с усилиями администрации мэра Джулиани несколько выправили ситуацию, но и сейчас нельзя сказать, что в Гарлеме дела обстоят радужно. Разговоры о втором «Гарлемском ренессансе» отражают скорее ожидания, чем реальность, но ситуация за последние 20 лет улучшилась радикально – вместе с ценами на недвижимость, выросшими на 300 %.
Несмотря на то что уровень преступности в районе заметно выше, чем в целом на Манхэттене, белому человеку в светлое время суток находиться здесь довольно безопасно, хотя недавно, в 2014 году, Гарлем попал в сводки национальных новостей из-за самого крупного в новейшей истории массового ареста – полицейские задержали более ста членов местных банд. И все же, если вы хотите остановиться на Манхэттене, но не хотите тратиться на жилье, вполне можно рассмотреть вариант аренды квартиры в Гарлеме – выбор на airbnb сейчас велик как никогда, да и бандитов все равно уже поймали.
Так за чем же нужно ехать в Гарлем? Кроме джаза и соула, здесь можно услышать госпел в самом аутентичном и незамутненном виде. За подобным опытом, сулящим выход в астрал, лучше идти в настоящую черную баптисткую церковь – например, в нео-готическую Abyssinian Baptist Church (132–142 West 138 St.) 1923 года постройки. В качестве бонуса – нарядные прихожанки в шляпках всевозможных фасонов и 67-трубный орган. Учтите, что туристов пускают лишь на воскресную 10-часовую службу, и то в порядке живой очереди.
Еще в Гарлеме можно познакомиться с аутентичной афроамериканской кухней и попробовать то, что называют soul food – «еду для души». Жареный цыпленок, mac’n’cheese (макароны с сыром), куриные крылышки с вафлей, мясной рулет с темным соусом – лучше всего их делают в кафе Melba’s по адресу 300 W. 114 St. Из новых звезд на гарлемской гастрономическом небосводе нужно упомянуть ресторан Red Rooster шефа Маркуса Сэмюэльсена (Marcus Samuelsson) – эфиопца, усыновленного в Швецию и получившего впоследствие французское кулинарное образование. Шведское влияние чувствуется в обильном использовании брусники, но традиционный кукурузный хлеб и свинина в кофейном соусе барбекю удовлетворят любого гурмана-аутентиста.
Из магазинов Гарлема я больше всего люблю Demolition Depot (216 East 125 St.) – лавку крупнокалиберного «антиквариата», остающегося после разбора и ремонта старинных зданий. Здесь можно присмотреть мраморный каминный портал, люстру в стиле ар-деко, бронзовую скульптуру льва в натуральную величину и много всего такого, о чем декораторы могут только мечтать. Познакомиться с последними веяниями хип-хопперской моды можно в магазине Vault (2498 Frederick Douglass Blvd.): здесь совершенно чумовой выбор кроссовок и бейсболок – приготовьтесь, что вас будут останавливать на улицах, чтобы поинтересоваться, где вы такие отхватили.
Дабы понять, кто есть кто в афроамериканском искусстве и чем дышит художественное сообщество Гарлема, зайдите в Студийный музей Гарлема (Studio Museum of Harlem, 144 W 125 St.); по воскресеньям вход бесплатный, можно отправиться сюда прямиком с церковной службы.
Исторические районы
Нью-Йорк – город с синдромом множественной личности. Вот вы идете вдоль улицы аккуратных браунстоунов, переходите дорогу и внезапно ощущаете себя гномом на поляне между высоченными небоскребами; или, к примеру, бежите себе по Пятой авеню, сворачиваете за угол и обнаруживаете себя в корейском районе, где что ни вывеска – салон по наращиванию ресниц или круглосуточное караоке.
Попробуйте как-нибудь пройти Манхэттен сверху донизу по берегу Гудзона – да, это вполне реально, хотя и займет у вас почти целый день. Так вот, справа от вас всю дорогу будет бежать река, ну а смена декораций по левому борту будет ужасно увлекательной: вы пройдете мимо роскошных парков, стоянок мусоровозов, причалов частных яхт и круизных лайнеров, изукрашенных граффити ангаров, теннисных кортов, депо метрополитена, стройплощадки Всемирного Торгового Центра – и все это за несколько километров пути.
Шаг влево, шаг вправо – и из респектабельного Нью-Йорк превращается в индустриальный, а мощеный тротуар под ногами резко обрывается, переходя в дешевый бетон. Если махнуть рукой и пойти куда глаза глядят, вам как минимум несколько раз почудится, что вы переместились во времени и пространстве. Такое праздное шатание, когда вы отдаетесь на милость собственных ног и перестаете заглядывать в карту, – самый лучший способ увидеть настощий Нью-Йорк. Для тех, кто здесь впервые, это шанс составить о городе свое личное впечатление, а для тех, кто уже, кажется, знает его вдоль и поперек, это возможность открыть для себя что-то совершенно неожиданное.
Но есть несколько районов, которые, по моему мнению (совершенно субъективному и оттого непререкаемому), составляют соль, или, если хотите, соль, перец, чеснок, укроп и петрушку Нью-Йорка. Без них бульон города пресен, как будни командировочного. Возьмите за труд побывать в них – и если даже не в первый свой приезд, то хотя бы в последующие.
Район Бруклин Хайтс (Brooklyn Heights),
Бруклин
Променад, нависающий над шоссе Brooklyn-Queens Expressway, гораздо больше напоминает палубу круизного лайнера, проплывающего мимо берегов Манхэттена, чем рукотворную эспланаду. Отсюда открываются лучшие виды на нижний Манхэттен, статую Свободы и Бруклинский мост, перейдя который, сюда проще всего попасть. Старинные дома с палисадниками, выходящие фасадами прямо на реку, помимо восхищения, вызывают вопросы об их возможной стоимости – поверьте, даже самые смелые цифры, предложенные воображением, не будут чересчур смелыми.
Три года назад терраса Бруклин Хайтс (Brooklyn Heights), одиноко висевшая над Ист-Ривер, наконец-то соединилась с парком Бруклин Бридж Парк (Brooklyn Bridge Park): с торца к ней теперь подходит зигзагообразный подвесной мост Сквиб бридж (Squibb Bridge). Своим видом (как, впрочем, и легкой пружинистой отдачей под ногами пешеходов) он очень напоминает трапы кораблей, в бесчисленном множестве пристававших когда-то к пирсам, на месте которых разбили новый городской парк.
Кстати, парк – одно из относительно недавних приобретений района. Постиндустриальный ландшафт заброшенных пирсов с полуразобранными-полуразвалившимися зданиями ангаров долго мозолил глаза бруклинцам, но в «царствование» мэра Блумберга было решено претворить в жизнь проект озеленения этой зоны, очень напоминающий по духу проект парка Хай-Лайн. Теперь вдоль берега тянутся удивительные по продуманности ландшафта насыпные острова-скверы, где нашлось место и покатым лужайкам, и спортивным площадкам, и пристани для весельных лодок, и старинной карусели с разноцветными лошадками.
Виды – это, конечно, основной бонус прогулки по Бруклин Хайтс, но все же непременно углубьитесь внутрь района, пройдите по узким улочкам и понаблюдайте за патриархальным бытом домов, многие из которых были построены еще до Войны за независимость. Неудивительно, что район Бруклин Хайтс стал первым официально утвержденным «историческим районом» после образования городской Комиссии по охране памятников в 1965 году. Район пестрит не только интересными домами, но и необычными названиями улиц, типа Cranberry, Pineapple и Orange (Клюквенная, Ананасная и Апельсиновая). Существует легенда, что за такой фруктовый салат район должен благодарить одну из упорных местных бабушек, которая каждый вечер заклеивала таблички с «официальными» названиями улиц бумажками с названиями «авторскими». Ее соседям эта безобидная игра так понравилась, что в итоге за улицами закрепили их фруктовые имена.
Гуляя по району, вы обнаружите множество свидетельств бережного отношения бруклинцев к своему прошлому: вот, например, на торце одного из домов по Мидда-стрит (Middagh St.) до сих пор красуется нарисованное от руки объявление о найме квартир «To Let Flats». Архаичность выражения выдает возраст надписи, ведь уже лет сто фраза «квартиры внаем» на американском английском звучит как «apartments for rent».
Кстати, здесь же, по адресу 24 Middagh St., стоит один из самых старых домов района, построенный в 1829 году и прозванный «Королевой Бруклин Хайтс» за совершенные пропорции и лаконичность. По деревянному сайдингу, решетчатым ставням, ионическим пилястрам и цветовой гамме фасада можно составить представление о том, как выглядел район в начале XIX века. Бруклин Хайтс может похвастаться списком знаменитых интеллектуалов, которому позавидует даже Гринвич Виллидж: здесь опубликовал свой поэтический сборник «Листья травы» Уолт Уитмен, здесь жил изобретатель документального романа Трумен Капоте, поэт Уистен Хью Оден, британский композитор Бенджамин Бриттен и оба Миллера – Артур и Генри.
Возможно, узнав о том, что вы хотите съездить на Бруклин Хайтс, нью-йоркские друзья в один голос завопят про пиццерию Grimaldi’s (1 Front Street) – ее вы легко найдете по бесконечному хвосту очереди, потому что слава этого заведения гремит уже не один десяток лет, но, по моему стойкому убеждению, она не вполне заслуженна. То есть пицца (ее тут продают навынос только целыми пирогами и только за наличные), конечно, хороша, но не настолько, чтобы потратить два часа своего нью-йоркского времени на стояние в очереди. Лучше проведите это время в River Café (1 Water St.), притаившемся тут же под Бруклинским мостом: «кафе» это, конечно, никакое не кафе, а высококлассный ресторан, рекомендующий своим посетителям соблюдать дресс-код, но столик, в буквальном смысле качающийся на волнах Ист-Ривер, фирменные гребешки на гриле и сумасшедшие десерты, на которые непременно нужно оставить место, компенсируют небольшие усилия с вашей стороны.
Если же хочется перекусить на скорую руку, имейте в виду, что в парке Бруклин Бридж Парк работает множество палаток с разнообразной снедью, но милее всех мне олдскульный заводик мороженого Brooklyn Ice-cream Factory (1 Water St.) в старинном здании ангара пожарных катеров. Мороженое делают прямо здесь же, шарики огромные, очередь иногда тоже, но мороженое настолько прекрасно, что вам, возможно, захочется взять пинту с собой домой. Советую обратить внимание на сорта Butter Pecan и Peaches & Cream.
Район Гринвич-Виллидж (Greenwich Village), Манхэттен
Если уж на то пошло, то Greenwich – никакой не «ГринВич», а «Гринич» – именно так это название произносят в Нью-Йорке, который славятся хитрыми интерпретациями на первый взгляд простых топонимов. К примеру, название улицы «Houston street» по правилам чтения и здравого смысла должно произноситься как «Хьюстон» – вот ведь и город с таким названием в Техасе есть – ан нет. Ньюйоркцы читают его как «Хаустон», приводя в недоумение не только иностранных туристов, но и своих же братьев-американцев. Я припоминаю лишь одну подобную орфоэпическую «фигу в кармане»: ту, что заготовили петербуржцы для москвичей, которые никак не возьмут в толк, почему у них канал «обвОдный», а не «обводнОй».
Так вот, возвращаясь к Гринвичу, который я по русской традиции буду писать через «в»: название свое он получил еще в те далекие годы, когда был настоящей деревней. Он расположен между 14-й улицей на севере и Хаустоном на юге, с востока его ограничивает Бродвей, а с запада – Гудзон. Местные жители ласково называют его The Village, видимо, потому, что образ патриархальной коммуны как нельзя лучше подходит району компактного проживания интеллектуалов и богемы всех мастей. Кстати, раз уж речь зашла о компактном проживании, стоит упомянуть, что именно в Гринвиче (по адресу 75½ Bedford St.) стоит самый компактный дом Нью-Йорка – его ширина меньше трех метров. Но, несмотря на узость, пару лет назад дом был продан за 3,25 миллиона долларов.
Но если в 60-е Гринвич был мировой столицей битников, панков, центром ЛГБТ-движения и оплотом контркультуры, то сейчас поэтам и музыкантам жить здесь стало слишком дорого: джентрификация вкупе с деиндустриализацией сделали этот малоэтажный зеленый район пределом мечтаний самых состоятельных ньюйоркцев. С тех пор как художники съехали, за молодежный задор в Гринвиче отвечает только кампус университета NYU (New York University), разбросанный по нескольким зданиям вокруг Вашингтон-сквер (Washington Sq.), и колледж Parsons The New School for Design, готовящий новых марков джейкобсов и донн каран.
Чем хорош Гринвич? Ну, во‑первых, атмосферой. Местами кажется, что ты попал в лондонский Блумсбери: улицы застроены таунхаусами с фирменным высоким крыльцом и палисадником, но встречаются и переделанные под жилье конюшни, куда копыто лошади не ступало уже больше века, и здания смутно индустриального облика, превратившиеся в дорогие кондоминиумы, – в общем, все, за что мы любим Нью-Йорк.
С другой стороны, тут есть и то, за что Нью-Йорк любить довольно сложно: из-за плотной застройки между домами нет технических переулков, поэтому весь мусор, скопившийся за день, выставляют в мешках на обочину, чтобы поутру его мог забрать мусоровоз. Такой фирменный нью-йоркский способ обращения с отходами называется «curbside garbage disposal» («сбор мусора с обочины»). Поначалу он ужасно царапает глаз, да и вонючие потеки на тротуаре не прибавляют городу шарма, но пока что ничего лучшего в даунтауне не придумали, поэтому приходится мириться и молиться, чтобы не случилось забастовки мусорщиков – людей, помогающих Нью-Йорку сохранять цивильный вид.
Еще в 20-е годы Гринвич облюбовали суфражистки, левонастроенные граждане и писатели. Если бы в Нью-Йорке были в почете мемориальные доски, то в Гринвиче наверняка бы появились надписи «В этом доме жил…» и имена писателей Джека Керуака, Юджина О’Нила, Эдгара По, художника Эдварда Хоппера и оккультиста Алистера Кроули. Здесь, в съемной квартире на Morton Street, 44, семнадцать лет жил Иосиф Бродский; говорят, его особенно радовало то, что его улица, минуя кирпичные пакгаузы на берегу, упирается в Гудзон, напоминавший поэту о далекой Неве. Другим концом Мортон уходит в Бликер-стрит (Bleecker Street) – главную артерию Гринвича.