Тем временем Годунов закурил сразу две сигареты, издал стон наслаждения и спросил:
– Это заведение для разложенцев?
– Да.
– Хорошее место. Жаль, цветов нет. Среди цветов разлагаться приятнее. А разложенцы – это те, кто делает деньги, а не вещи?
– Точно.
– А если человек делает вещи и на этом разбогател? Он не разложенец?
– Нет, – ответил Денис. – Он правильный предприниматель.
– И он не ходит в «Евроблины»?
– Ходит. Только у таких людей нет времени ходить в «Евроблины». Правильные предприниматели деньги экономят и все вкладывают в дело, а не пропивают по злачным местам. «Евроблины» и прочие заведения, где принимают только твердые червонцы, созданы по инициативе государства. Для добывания из карманов граждан свободно конвертируемых ценностей. Лития, драгоценных металлов и валюты.
– Звучит как учебник.
– А я вам как раз учебник и цитирую. Правильный предприниматель экономит и бережет. А разложенец – тратит.
– Хо! – сказал Годунов. – Нас учили по-другому.
– Процветать, – подсказал Денис.
– Да. Развиваться. Нас учили не ограничивать себя в развитии. А вас учат экономить и беречь.
– Вас учили потреблять.
– Не все подряд, – сказал Годунов. – Только то, что развивает. Ладно, это чепуха все. Давай выпьем, Денис. За твою маму.
Они не успели выпить за маму: раскрашенные блядчонки и их смутно знакомый Денису кавалер одновременно повернули головы, как и все прочие посетители. Годунов замер, едва не уронив графин с огненной водой. Официанты выпрямили спины. Меж столиков шла Таня. Только один человек не пожирал ее глазами: ее парень, без пяти минут жених, молотобоец и студент Денис Герц.
Годунов вскочил и отодвинул стул.
– Привет, – музыкально сказала ему Таня. – Вы не похожи на свои фотографии.
– Зачем фотографии, – страстно вскричал Годунов, – если перед вами оригинал!
– Привет, Денис, – сказала Таня.
Молотобоец кивнул.
– Подождите, – сказал Годунов. – Не смотрите на него! Смотрите на меня. Так мы создадим иллюзию того, что вы пришли ко мне, а не к нему.
Таня улыбнулась:
– Но я действительно пришла к вам.
– Хо! Как это прекрасно! Последний раз такая женщина приходила ко мне тридцать четыре года назад. Конечно, потом тоже приходили, но совсем не такие…
– А какие?
– Тетки, – сурово произнес Годунов. – В возрасте. Пятнадцать минут секса и два часа разговоров о взрослых детях. Знаете, что такое старческая любовь? – Годунов трагически поморщился. – Ой, не спеши, у меня давление поднимется… Ой, погоди, у меня в спину вступило…
Таня расхохоталась, и Годунов быстро ей налил.
– Перестаньте, – попросила она. – Это ужасно! Я не хочу стареть.
– Я тоже не хотел, – ответил Годунов. – И до сих пор не хочу.
– Лучше расскажите, как там у вас. Под Куполом.
Денис вздохнул.
Выпили. Таня чокнулась с Денисом вполне непринужденно, но в глаза не посмотрела. «Ну и пусть, – подумал он. – Разумеется, она только за этим и пришла. Писатель Годунов ее не интересует. Ее интересует Годунов, приехавший из-под Купола».
Тем временем писатель Годунов в несколько мгновений ликвидировал яичницу из пяти яиц, накидал в пустую сковороду мятых салфеток и потребовал фирменных блинов с семгой.
– Под Куполом скучно, – сказал он. – Там совершенно нечего делать. Там ничего не происходит. Однообразие. Там сейчас даже песни пишут без припева.
– Вы всегда курите сразу по две сигареты? – спросила Таня.
– Нет. Просто у вас с этим строго. А без обычной дозы табака я становлюсь вял.
– А под Куполом? Там можно курить?
– Нельзя. Но можно купить разрешение.
– Вот видите. А тут не продают разрешений. И много чего не продают.
– По-вашему, это главное?
Таня спокойно пожала плечами.
– Конечно нет. Но я – женщина. Молодая. Мне пора думать о детях. Я не очень вижу своих детей в этой обстановке. Я не хочу, чтобы мой сын или моя дочь росли здесь. На рыбьем жире и вареной морковке.
– Вы хотите, чтобы они росли под Куполом?
– Ну… Начнем с того, что я хочу рожать в нормальных условиях. Я хочу, чтобы меня наблюдал нормальный доктор, а роды принимал нормальный акушер…
Годунов понимающе кивнул.
– Милая Таня, – сказал он. – Знаете, почему Пирогов был великим хирургом? Потому что много резал. И он резал солдат. Он отпиливал им руки, ноги, делая до двадцати операций в сутки. Можно предположить, что под его ножом умерли многие – но в конце концов опыт был накоплен, и сейчас Пирогов считается величайшим хирургом всех времен. Так вот, Таня: хороший доктор – это тот, у кого богатая практика. Если в больнице грязно, это не значит, что вас будут плохо лечить.
– Это слабо утешает, – твердо сказала Таня.
– Ваши опасения я понимаю, но вас не пустят рожать под Купол. Либо потребуют за это огромных денег. Беременным женщинам из Европы запрещен въезд в Новую Москву. А беременность определят сразу, еще в аэропорту. Там для этого есть очень чувствительная техника…
– Значит, я забеременею там, – сказала Таня. – В Новой Москве.
– Это другое дело, – ответил писатель. – Но чтобы жить в Новой Москве, вы должны получить официальное приглашение…
– Я все это знаю, – перебила Таня. – Либо по приглашению, либо за деньги… – Она помедлила, искоса взглянула на Дениса, коротко вздохнула. – Слушайте, у меня есть человек – он готов организовать мне переезд. И не только мне – ему тоже, – она небрежно ткнула пальцем в Дениса. – Не буду скрывать – тот человек желает, чтобы я оказала ему определенные услуги.
– А Денис против, – сказал Годунов.
– Да. Денис против.
Годунов просверлил Таню выцветшими глазами.
– Он прав.
Таня побледнела.
– Нет! Неправ. Он во всем меня устраивает, он хороший, честный и смелый парень. Но однажды мы разошлись, и у меня появился другой мужчина. Его друг, кстати!
– Некто Глеб Студеникин, – тихо вставил Денис.
– Хо! – выдохнул Годунов. – Даже так.
– То есть я жила с другим мужчиной на его глазах. Он все знал.
– И молчал, – подсказал Годунов.
– И молчал! – воскликнула Таня, неприятно вытаращив глаза. – Потом я вернулась к нему, и он меня принял. Я, простите, утром вылезла из чужой постели, а вечером пришла в его постель, и это его не смутило. Теперь еще одно. Для того чтобы добыть деньги, он до сих пор таскает балабас. Знаете, что такое балабас?
– Примерно.
– Он, – Таня ткнула пальцем в Дениса, – носит на сотые этажи аккумуляторы и еду. Рискует жизнью и свободой. Я предлагаю ему все изменить. Я опять залезу в чужую постель, ненадолго… За это мы с ним получим все. Безопасность, покой, здоровых детей, нормальную работу, не связанную с криминалом, с риском для жизни… Разумеется, я все понимаю. Это проституция. Настоящая, банальная.
– Нет, – небрежно возразил Годунов. – Не банальная. Банальная – это вокзальный минет за мятую сотню.
Денис взял графин. Горло его было ледяным, но он почувствовал холод не пальцами – головой. Он налил, проглотил, ничего не понял.
– Прошу вас… – произнес он.
Язык не слушался. Странно, что ярость заставляет губы неметь: должно ведь быть наоборот. В моменты гнева все обязано работать идеально: и ноги, и руки, и мозг, и гортань. Чтобы было легче рвануться, всей силой мышц, обездвижить врага боевым криком и пронзить его насквозь.
– Пожалуйста… давайте… не будем. Таня, мы поговорим вдвоем… Не сейчас…
– Нет, – грубо ответила Таня. – Мы поговорим сейчас. Мы же для этого собрались, правильно? Жаль, что твоя мама уехала, она бы меня поняла. Но я не успела с ней обсудить… А теперь – вот, приехал человек, друг твоего отца и твоей матери… Ты зачитывался его книжкой. «Бледные люди»… Я, кстати, тоже прочитала… Пусть он скажет, как нам быть. Ты сам говорил: делай что хочешь, я приму тебя любую. «Если тебе хорошо с Глебом – будь с Глебом». Так ты говорил. А теперь я хочу быть с той сволочью, которая устроит нашу жизнь. Я так хочу, понял?!
– Эй, – миролюбиво сказал Годунов. – Молодые люди! Ваша проблема – не проблема. Мы ее решим в пять минут. Не волнуйтесь. Через полчаса мы выйдем отсюда, и каждый будет знать, что делать.
– Верю, – пробормотал Денис, вставая. – Извините, Гарри. Я сейчас.
В туалете негромко играло что-то плавное, из раннего Тихона Беса, и гнев понемногу отступил, освободил Дениса. Но горечь осталась. Зачем она так? Захотела лечь под миллионера-разложенца – иди, ляг. А что ты там потребуешь взамен – деньги, тряпки или билет в город под Куполом – это не важно. Хочешь? Иди, сделай молча. Только не надо превращать это в трагический подвиг. А тем более – с кем-то обсуждать. Я никогда не требовал от тебя верности. Я вообще ничего от тебя не требовал. Делай что хочешь. Либо мы вдвоем, либо поодиночке, остальное не важно.
Дениса сильно ударили по плечу, он обернулся и увидел того, смутно знакомого, бросавшего из своего угла стремительные короткие взгляды, и вспомнил его.
– Привет! – сказал майор. – Я смотрю, ты меня совсем забыл, бляха медная.
– Нет, – ответил Денис. – Не забыл.
– Молодец. Я давно хотел тебя увидеть.
– Зачем?
Майор удивился.
– Как это «зачем»? Ты за полгода ко мне ни разу не зашел. И даже не позвонил, бляха медная! А я, между прочим, на тебя рассчитывал…
Майор расстегнул зиппер и стал мочеиспускаться, явно наслаждаясь процессом.
– Я зайду сегодня же, – пробормотал Денис, продвигаясь к выходу.
– Стоять! – велел майор. – Я не закончил!
Он бодро подпрыгнул, стряхивая последние капли. Рванул кран умывальника, стал мыть руки, тщательно, с мылом. Денис сунул руки в карманы.
– Тебя полгода не было, – тяжелым голосом произнес майор. – А когда мы случайно встретились, ты тут же обещаешь, что завтра зайдешь. У тебя, бляха медная, что-то есть для меня?
– Нет, – ответил Денис.
– Ты полгода гулял, делал что хотел, и у тебя ничего нет?
– Ничего.
– Салфетку дай.
– Что?
– Салфетку, говорю, дай!
Денис не пошевелился.
– Щенок, – сказал майор. – Ты за кого меня держишь? Я тебе поверил. Я тебя отпустил. Мог под суд отправить, бляха медная, – но не отправил. Посмотрел на тебя, подумал: вот хороший честный парень, настоящий, бляха медная, правильный молодой человек, я не буду ему жизнь ломать, я ему помогу… И отпустил тебя. Попросил по-людски, приходить хоть иногда, за жизнь побеседовать. А ты повернулся ко мне спиной и свалил… Как будто я, бляха медная, не офицер, а шлюха дешевая…
Майор явно собирался продолжить тираду, но ему помешал вошедший Годунов. Писатель был пьяный и бравый. Он улыбнулся майору и спросил у Дениса:
– Ты чего тут застрял?
– Уважаемый, – сказал майор, сузив глаза, – выйдите, пожалуйста. Буквально две минуты.
– Конечно, – сказал Годунов. – А поссать можно?
– Нельзя.
– Жаль, – вежливо ответил Годунов. – Я бы поссал, если честно. А вы, извиняюсь, тут типа начальник сортира?
– Да, – проскрежетал майор. – Выйдите.
Годунов улыбнулся.
– Денис, – весело сказал он, – это кто?
– Не важно, – пробормотал Денис.
– Он в самом деле начальник сортира, да?
– Гражданин, – прорычал майор, – покиньте помещение.
И предъявил значок.
– Хо! – провозгласил писатель. – Секретная служба ее величества! Не люблю, но уважаю. А что у вас за дело к молодому человеку?
– Это вас не касается.
– Почему же, – сказал Годунов. – Я его близкий родственник. Ну-ка, Денис, иди отсюда. Иди к Тане. А мы с гражданином начальником поговорим. О том, как проводить в туалетах оперативно-следственные мероприятия. Иди-иди.
– Стой на месте! – сказал майор, метнув в Дениса взгляд. – А ты, старик, исчезни, бляха медная. От греха. Иначе по шее получишь, понял?
– Понял, – кивнул Годунов. – Только не вспотей, сынок.
Майор фыркнул, перевел взгляд с Дениса на Годунова и вдруг тоже улыбнулся.
– Ну вы даете, ребята, – тихо сказал он. – Со мной такое в первый раз. Сделаем по-вашему. Щенок пусть валит, а старик останется. Я люблю таких стариков.
– Гарри, – позвал Денис. – Ну его к черту. Это не ваше дело, давайте не будем…
– Будем, – небрежно возразил Годунов. – Иди, я скоро.
– Да, – произнес майор. – Иди-иди. Позвонишь мне завтра после обеда. А я объясню старичку, что почем в моем городе.
– Не переживай, Денис, – сказал писатель. – Гражданин начальник выпимши. Он решил, что ему все можно.
– Это да, – сказал майор. – Это точно. Мне все можно.
Старый Гарри нехорошо улыбнулся.
– Гражданин начальник просто не знает, кто я такой. Сейчас он мне скажет фамилию, звание, должность, я все запишу и прямо сегодня пойду к его шефу…
Денис вышел. Подумал – не подождать ли возле двери? Потом решил, что надо все рассказать Тане, вернулся в зал, сел напротив, посмотрел – она сидела безучастная, холодная. Произнесла, глядя в пустоту:
– Глеб звонил. Тебя искал.
– Ты сказала, что мне не до него?
– Скажи ему сам! – раздраженно бросила Таня. – Он звонит каждый день! Нашли, тоже, радистку Кэт! Скажи, передай, объясни… Разбирайтесь сами! Без меня! То ты бегал за ним как собачка, то не можешь даже по телефону поговорить!
– Мне не о чем с ним говорить. У него своя жизнь, у меня своя…
«Ничего я ей не расскажу, – подумал Денис. – Не потому, что нельзя рассказывать, а потому, что невозможно рассказать. Ни про Глеба, ни про семя стебля, ни про майора, бляха медная. Все зашло слишком далеко и завязалось слишком туго. Студеникин, умный парень, еще зимой понял, что с Таней лучше расстаться. Независимая, дерзкая, импульсивная – она будет только мешать».
Он вздохнул и пообещал, что сегодня же позвонит Глебу. Потом сидели, молчали, Денис выпил водки; Годунов не возвращался, и майор тоже. Пришли сразу две новых компании – щуплые разложенцы с дамами, приодетыми в «Торгсине». Шепотом выругавшись, Денис пошел в сортир.
Годунов лежал на полу под умывальником, хрипел, лицо было бескровным, серым, кисть левой руки дико вывернута. Обе брючины задрались, новые ботинки модели «полуколхозник» пахли новой кожей, а носки были разные, один темно-серый, другой – синий.
Глава 3
Денис ругался и умолял, но врач был непреклонен. Нельзя, и все. Нельзя, потому что нельзя. Не положено. У нас нет места, и вы будете нам мешать. Возьмите такси и езжайте следом. Только все равно не угонитесь, мы поедем быстро, а таксисты обязаны соблюдать правила…
Но Денис не нашел такси. Да и тратить чужие деньги было нехорошо. Ему и так пришлось вытащить у Годунова бумажник, чтобы заплатить по счету. Обшаривая, под взглядами медиков и официантов, лежащего на носилках старика, Денис чувствовал себя паскудно и, когда извлек требуемое количество сала дьявола, аккуратно вернул остальное назад, в карман куртки.
Потом носилки вдвинули в машину. Таня заплакала. Годунов был в сознании: то громко хрипел, то бранился сдавленным голосом. Судя по всему, майор использовал обычный парализатор, табельное оружие патруля, архаичное и надежное. Мощный электрический разряд вызвал мгновенный сбой в работе сердца.
Неотложка приехала быстро, в течение часа.
Врач продиктовал адрес больницы, Денис кивнул. Запиши, сказал врач. Я запомнил, сказал Денис. Ничего ты не запомнил, сказал врач, найди бумажку и запиши.
Заревел сигнал. Машина тронулась.
Вот тебе твоя родина, сказала Таня. Вот тебе место, где ты родился и собирался жить всю жизнь. Любой мент может сделать с тобой все что угодно. А если Годунов умрет?
Не умрет, ответил Денис. Такие умирают, только если сами захотят. А умрет – есть кому закопать…
Таня кивнула. Закапывай. Только без меня. Я больше не могу. Хочу, но не могу. Сил нет. И виноват – ты.
Разумеется, ответил Денис. Кто же еще? Да, я виноват. Это я отпустил тебя. Отдал Глебу. Потом я смотрел, как Глеб превращает тебя в шикарную шалаву, любительницу устриц или что ты там любишь. Потом я взял тебя обратно. И вместо устриц кормил пшенной кашей. Типа с милым рай и в шалаше. Потом я рассказал тебе, как живут под Куполом. Потом ты захотела уехать под Купол, а я не захотел. Ты ходила передо мной в фуфайке с надписью «конченая сука», – я должен был сорвать с тебя эту фуфайку, разодрать на части и отхлестать тебя по заднице или даже по лицу, потому что ты не конченая сука и никогда ею не была, а фуфайку носила, чтобы позлить меня и спровоцировать. Но я не сорвал и не отхлестал. Разумеется, во всем виноват я, и только я. А ты – дюймовочка. Вся в белом. Жертва мужской похоти, жестокости и коварства.
Нет, не так, сказала Таня. Это ты у нас весь в белом, самый правильный и честный. Всегда там, где трудно и тяжело. Там, где наблевано и воняет, где надо бесплатно махать кувалдой и жрать селедку с морковкой. Там, где менты обезумели от безнаказанности, а скорая помощь приезжает через полдня. А вокруг тебя – сплошь гнилые, недостойные существа с мелкими страстишками. Презренные обыватели…
Они сказали друг другу еще что-то, какие-то обидные слова, какие-то фразы, пропитанные неловкостью и досадой, Денис не особенно прислушивался, Таня, кажется, тоже, спор был давний, и все аргументы выучены наизусть, один начинал говорить – другой за него заканчивал, про себя или вслух; не спорили – вяло препирались, совместно пережитый страх забрал все силы, но просто так стоять и молчать тоже было невыносимо. В конце концов Денис предложил прекратить. Иди домой, грубо велел он. К себе. Не хочу тебя видеть. У нас ничего не получится. Звони своему другу Голованову, пусть прилетает, как волшебник на голубом, бля, вертолете, и забирает тебя. Звони прямо сейчас, при мне. Чтобы я слышал. Давай. Скажи, что на все согласна, лишь бы свалить из этого гадюшника.
Ладно, сказала Таня, резким движением разъяла замок на сумочке, достала телефон: дорогое изделие, контрабанда, с множеством необходимейших опций, включая навигатор движения по основным мировым столицам, постоянно обновляемый ресторанный гид, онлайновую трансляцию с литиевой биржи, а также безлимитную связь с орбитальными и лунными китайскими курортами.