– Кто? – быстро спросила я.
– Мама.
– В чем же состоит ее ложь?
– Она с Лизкой после свадьбы даже по телефону говорить не хотела.
– Вы ничего не путаете? – Я решила осторожно разведать обстановку. – Роза Михайловна сделала дочери шикарный подарок, квартиру.
Нина скривилась.
– У нас, между прочим, бабушка имелась, Сирена Львовна. Это ее жилплощадь.
– Неужели? Я поняла так, что Сирена Львовна жила здесь.
– Правильно, бабка здесь кантовалась, а ее комнаты пустыми стояли.
Слово «бабка» резануло мне слух.
– Похоже, вы с ней не очень ладили.
Нина заявила:
– Точнехонько. Бабка только Лизку любила, все они шушукались, обнимались, нас с Серегой не замечали. С самого детства так повелось. Сирена Лизке конфетку на ночь даст и одеяльце ей подоткнет, а мне лишь скажет: «Спокойной ночи», и все. Когда Лизка с Петькой любовь закрутили, мама сразу обозлилась и велела: «Выбирай, либо я, либо он». А Лизка ей в лицо заявила: «Конечно, Петя, он меня любит, а тебе на детей плевать. Только бизнес в голове, калькулятор щелкает, твои деньги подсчитывает. Я своих детей никогда ради денег не брошу».
И опять Сирена Львовна разрулила ситуацию, бабушка служила в семье Марченко мирным парламентарием. С белым флагом в руках она ходила от одной воюющей стороны к другой и в конце концов примиряла их. Вот и в тот раз она нашла замечательный выход. Лиза с Петей поселились в ее квартире. А спустя некоторое время, поняв, что дочь с внучкой закусили удила и не собираются мириться, старуха подарила апартаменты Лизе.
– Очень несправедливо, – возмущалась сейчас Нина, – отчего все всегда Лизке доставалось? С самого начала так повелось, ей лучшее, а нам с Серегой что останется. Знаете, после Лизкиной смерти квартира пустая стоит. Уж я просила маму, просила, прямо умоляла меня туда пустить пожить, а она ни в какую. Вот жадина, ни себе, ни людям. С какой стати бабка огромные хоромы Лизке отдала? Почему не вспомнила про нас с Сергеем? Вот Лизка счастливица, огребла все!
– Ваша сестра умерла, – напомнила я, – вряд ли ее судьбу можно считать счастливой.
Нина осеклась:
– Ну да. Только она сама решила убиться, с дури. Ну ушел муж к другой, и что? Следующего найди и живи на здоровье.
– Роза Михайловна никогда не ходила к Лизе? – решила я переменить тему.
– Ну потом они вроде как помирились, – поморщилась Нина, – установили худой мир. Два дня лижутся, четыре дерутся, их бабка всегда разводила, все ныла: «Девочки, не ссорьтесь. Лиза, будь умнее, Роза, дочери можно многое простить». Ходила мать к Лизке, а вот она сюда не совалась, муженек ей запретил.
– Вы не дружили с сестрой?
Нина вытянула нижнюю губу.
– Она кривляка была и эгоистка, все под себя сгребала.
– Можете вспомнить хоть кого-нибудь из подруг Лизы?
– Ну… нет.
Внезапно мне стало душно. В подъезде, несмотря на жару, были плотно закрыты все окна, от мусоропровода тянуло вонью. Стараясь не дышать, я продолжила «интервью»:
– Как же так? Наверное, друзья Лизы приходили в дом, вы общались, неужели никого не вспомните?
Нина надулась.
– Нет. Меня Лизка всегда из комнаты выставляла, если к ней кто заявлялся. За дурочку держала. Говорю же, мы не дружили.
Я, одурев от отвратительного запаха, потеряла всякое терпение и ляпнула:
– Ладно, я поняла. Вы с сестрой были в плохих отношениях. Похоже, что ваша мама тоже недолюбливала Лизу…
– И меня! – воскликнула Нина. – Мне вообще никогда ничего не доставалось! Совсем! Вообще!
Я глянула на золотые сережки, покачивающиеся в розовых ушках капризницы, и проглотила все справедливые замечания.
– Мама врет, – кипя от негодования, продолжала Нина, – она знает, к кому Петька на Краснокумскую улицу шел! Вот! Она очень хорошо поняла, в чьем подъезде его укокошили!
– Погоди, – не утерпела я, – а ты откуда в курсе про Краснокумскую и смерть Попова? Ты знала, что Петра убили, и не сказала маме?
Нина хмыкнула:
– Да вы же сами только что все рассказали.
– Ты подслушивала!
– Нет, просто слышала, – пожала плечами Нина, – голос у вас въедливый, громкий.
Я пропустила мимо ушей ее последнее замечание и быстро спросила:
– Так к кому же шел Петр?
– А к Ларисе Дмитриевне.
– Это кто же такая?
– Бабушкина лучшая подруга. Они друг с другом перезванивались каждый день прямо! Слушать противно было: «Ах, ах, Ларисочка, ты как? Все в порядке?» Фу-ты ну-ты…
– Номер квартиры знаете?
Нина скривилась:
– Не-а.
– А телефон?
Девушка сунула руку в карман и вытащила блокнотик.
– Пишите. А вы можете потом снова поехать в милицию, ну туда, где вам сообщили про смерть Петра?
– В общем да, только зачем?
– Расскажите им, что мать врет, пусть ее за лжесвидетельство притянут!
У меня отвисла челюсть. Потом, с трудом взяв себя в руки, я хотела было резонно возразить девочке. Роза Михайловна не говорила неправды, она могла просто забыть адрес подруги матери, и я вовсе не представитель закона, никто не обязывает говорить мне истину. Но Нина не дала мне и слова вымолвить.
– Вы с Лариской-то поговорите, – продолжала она, – она тоже только Лизку любила, вечно ей подарочки делала, а мне шиш! Знаете, кто Петю убил?
– Нет, – растерянно ответила я, – понятия не имею.
– Так она же!
– Вы о ком говорите?
– Да о Лариске же! – сердито воскликнула Нина, – небось Лизка ей пожаловалась на то, что Петька с Маринкой трахается, вот Ларка и решила ради своей драгоценной кошечки постараться. Мне, между прочим, она никогда не помогала. Знаете, что один раз получилось?
Я покачала головой:
– Нет.
– Мне деньги понадобились, – тарахтела Нина, – мать, как всегда, в командировку умотала, бабка занудила: «Только на хозяйство имею», ну я и позвонила Лариске, попросила, совсем немного, на месяц. Так она…
Нина внезапно замолчала.
– Не дала! – завершила я за нее фразу.
– Точно, – сердито кивнула Нина, – да еще отчитала меня, а потом пожаловалась бабке, та матери рассказала. Влетело мне по первое число, мало не показалось. Между прочим, Лизке Лариса всегда деньги совала. Вот так! Вы в милицию вернитесь и расскажите: Лариска Петьку убила, Лизочке любимой угодить хотела, а мать врет.
Выплюнув последнюю фразу, ангельское создание исчезло, оставив в воздухе легкий аромат дорогих духов. От смеси запахов парфюма и мусора меня затошнило еще сильней, поэтому я поспешила выбраться на улицу.
Сев на скамеечку около песочницы, я вытащила мобильный и набрала номер.
– Да, – отозвался молодой, звонкий голос.
– Позовите Ларису Дмитриевну, пожалуйста, – попросила я, ожидая услышать: «Бабуся, тебя к телефону».
Но девушка ответила:
– Это я.
Иногда в семьях внучкам дают имя в честь бабушки, поэтому я спокойно продолжила:
– Но мне нужны не вы, а бабушка.
– Чья? – раздался тихий смешок.
– Ваша.
Из трубки донеслось сдавленное хихиканье.
– Она умерла.
– Какая жалость, – вырвалось у меня, – давно?
– Ну… точно год не назову… до войны еще дело было.
– Вы Лариса Дмитриевна, ближайшая подруга покойной Сирены Львовны? – вырвалось у меня.
– Да, а с кем имею честь разговаривать?
– Уважаемая Лариса Дмитриевна!.. – заорала я так, что маленькая собачка, вознамерившаяся пописать около песочницы, опрометью бросилась к хозяину, так и не начав процесса.
Выслушав мою пламенную речь, Лариса Дмитриевна коротко ответила:
– Жду вас.
Я бросилась к машине. Ну и повезло же мне! Через час встречусь с женщиной, которая способна пролить свет на темную историю.
ГЛАВА 14
Лариса Дмитриевна совершенно не казалась пожилой. Возраст ее с первого взгляда определить было трудно. Скорей всего она очень следила за собой. Просто удивительно, сколько лет можно сбавить, сбегав в парикмахерскую. Если вы удручены тем, что выглядите на свой возраст, сделайте модную стрижку, покрасьте волосы, а потом вновь смотритесь в зеркало. Ей-богу, потеряете целое десятилетие! А еще если сесть на диету, надеть брюки… Впрочем, речь сейчас не о том. Лариса Дмитриевна, наверное, занимается спортом. А может, просто обладает веселым характером, не хоронит себя раньше времени, оттого и сохранила молодость.
– Вы Виола? – уточнила Лариса Дмитриевна и пригласила меня в маленькую, чрезвычайно уютную квартирку. – Чего больше хотите? Чай? Кофе? Садитесь.
Бывают же такие милые женщины, от которых исходит радостная аура. Мне стало просто уютно.
– Если можно, с удовольствием выпью чаю.
– Отчего же нельзя, – улыбнулась хозяйка.
Потом она встала на маленькую табуретку и вытащила из шкафчика железную банку. Пока Лариса Дмитриевна хлопотала около заварного чайника, я оглядывала помещение. Все тут было крайне разумно устроено, каждый сантиметр крохотного пространства использовался с толком, даже экран, прикрывавший батарею, был превращен в полку, на которой лежали газеты. Я невольно отметила, что Лариса Дмитриевна читает желтую прессу. Впрочем, сбоку от стопки не слишком респектабельных изданий лежал «Главбух» – серьезный, специальный журнал, рассчитанный на главных бухгалтеров, людей ответственных и аккуратных.
– В тесноте, да не в обиде, – засмеялась хозяйка, заметив мой интерес, – я, знаете ли, вынуждена гостей по габаритам выбирать. Так и говорю: «м звините, мои дорогие, но могу принять у себя лишь тех, чей вес не превышает бараний». Вот, например, одна моя подруга всегда без мужа приходит. Костя на сто двадцать кило тянет, и где его разместить?
Вокруг глаз Ларисы Дмитриевны собрались морщинки-лучики. Но от этого она стала выглядеть еще моложе.
– Ну-ка, рассказывайте все, – велела хозяйка, наливая мне ароматный чай.
Я сделала глоток и все ей поведала.
– Да, – вздохнула Лариса Дмитриевна, когда я замолчала, – честно говоря, я предполагала, что Розу замучает совесть, ну чем же Машенька была виновата? Тем, что появилась на свет от Пети? Бедная Сирена, она ужасно переживала, так любила внучку!
– Но только Лизу, – некстати заметила я, – насколько я поняла, судьба Нины и Сережи не очень волновала Сирену Львовну, а ведь они тоже родные внуки.
Лариса Дмитриевна молча подвинула на столе чашки. Было видно, что она колеблется, стоит ли продолжать со мной разговор, но в конце концов решилась:
– Внуки, да! Моей бедной подружки давно нет в живых… Ладно. Нина и Сережа никогда не были родными Сирене.
– Это как? – удивилась я. – Разве они не дети Розы Михайловны?
– Дети, – кивнула Лариса Дмитриевна, – самые что ни на есть собственные, только они ей никогда не были нужны. А Сирена – святая женщина, подняла их на ноги, вместо няни и домработницы у Розки служила. Она заботилась о детях, но полюбить искренне, горячо сумела лишь родную внучку, Лизочку.
Я растерянно моргала. Никак не пойму милейшую Ларису. Сирена – мать Розы. Лиза, Сережа и Нина дети этой женщины. Так почему же только Елизавета считалась родной бабушке?
Лариса Дмитриевна, заметив мое недоумение, продолжала тем временем дальше:
– Сирена испытывала настоящие душевные терзания из-за того, что ее сердце не способно принять Сергея и Нину. Я один раз не выдержала и заявила: «Хватит мучиться. Ты ничего плохого им не сделала. Наоборот, заменила мать. Не стоит терзаться!» Кстати, Лизочка была светлым, чистым, абсолютно бесхитростным существом, пошла в отца. Тот тоже сохранил до своей кончины совершенно детскую душу, а вот Сергей и Нина уродились жадными, злыми, все в своего отца.
Я окончательно перестала что-либо понимать и решила прояснить ситуацию:
– Простите, Лариса Дмитриевна, но каким же был покойный Семен Марченко? Светлым, чистым, абсолютно бесхитростным существом или жадным, злым мужиком?
Хозяйка мягко улыбнулась:
– Вы ничего не поняли? Лиза дочь не Семена…
– А кого? – вырвалось у меня.
– Юры, сына Сирены Львовны.
Пару мгновений я просто хлопала глазами, переваривая эту информацию, потом воскликнула:
– Так Роза Михайловна не приходится Сирене дочерью!
– Правильно, – подтвердила Лариса Дмитриевна, – она ее невестка.
– Но дети-то уверены, что Сирена их бабушка!
– Верно.
– Почему же Роза Михайловна говорила…
– Милая, – прервала меня Лариса Дмитриевна, – жизнь Сирены просто сюжет для захватывающего романа. Если располагаете временем, могу рассказать о ее судьбе.
– Я вся внимание, – заверила я, – начинайте.
Обстоятельства появления на свет Сирены Львовны были трагическими. Ее отец, Лев Кацман, так называемый старый большевик, отдал жизнь революции. Жена его, красавица Сара, дочь богатого человека, имела солидное приданое и отличное по тем временам образование. Но недаром говорят, что женщине следует освоить лишь азы науки, потому что, научившись читать умные книги, она начнет задумываться о смысле жизни, забросит домашнее хозяйство и станет самореализовываться вместо того, чтобы мирно рожать детей.
Сарочка имела несчастье влюбиться в бедного, даже нищего Кацмана. Денег у Левы не имелось совсем, зато в избытке было желания осчастливить весь русский народ, освободить его от оков царизма, дать простым людям свободу. Тот, кто хоть немного знаком с историей России, великолепно помнит, что случилось после того, как свершился большевистский переворот.
Несчастный русский народ, ради счастья которого и была затеяна революция, угодил из огня да в полымя. Сначала переворот, потом Гражданская война, разруха, голод. Лишь к середине двадцатых годов жизнь слегка наладилась, но тут к власти пришел Сталин, и начались аресты.
Отчего-то принято думать, что массовые репрессии стартовали в тридцать седьмом году. Это неправда. Сажать в тюрьму недовольных новыми порядками граждан начали еще в восемнадцатом, продолжали все двадцатые, тридцатые, сороковые и даже пятидесятые годы. Внутри партии большевиков шла жестокая борьба за власть, поэтому очень часто к стенке ставили и тех, кто делал революцию, верных соратников Ленина и Сталина. Не избежал ареста и Лев Кацман. За ним и Сарой, как и за другими, пришли ночью.
Особую трагичность ситуации придавала беременность Сары. Ей предстояло родить в декабре, в камеру она попала в конце ноября, и младенец поспешил появиться на свет раньше положенного срока. Хорошо еще, что среди арестованных, набитых в маленькую камеру, словно сельди в бочку, нашлась пара уголовниц, мастериц на все руки. Они-то и приняли роды.
Вручив Саре крошечную девочку, замотанную в не слишком чистые тряпки, одна из «акушерок» мрачно сообщила:
– Лучше бы тебе ее не рожать!
– Почему? – прошептала Сарочка, прижимая к себе тихо сопящий кулек.
– И чего твою девку хорошего ждет? – сплюнула зэчка. – Отнимут и в детский дом отдадут. Получит другое имя и фамилию.
– Мою почему не оставят? – удивилась Сара.
Уголовница рассмеялась:
– А не положено. Ты все равно сдохнешь скоро, не выживешь в лагере. Впрочем, даже если и не помрешь, то никогда дочку не найдешь. Никто тебе ее данных не сообщит.
– Почему? – лепетала Сара.
Зэчка с жалостью глянула на молодую мать.
– Лучше тебе ее не кормить, а то привяжешься к девке. Давай надзирателя позову, и отдадим младенца сразу. Если на свободу выйдешь, еще себе родишь!
– Ни за что! – воскликнула Сара.
Целых три месяца ей удавалось прятать девочку. Обитательницы камеры, все в основном имевшие на воле детей, как могли, помогали матери. Никто не «стукнул» тюремному начальству о нахождении в каземате грудничка. Но однажды вечером в душное помещение заглянул дядька в форме и, выкликнув десяток фамилий, велел:
– Завтра на этап пойдете. Хабар соберите, штоб только один мешок, увижу узлы, отниму.
Женщины принялись складывать нехитрое имущество, а Сара просто похолодела. Она поняла, что проводит с дочкой последнюю ночь. Завтра ребенка точно отберут. Вообще непонятно, почему этого не сделали раньше. Сара вошла в острог беременной. Ясно же, что женщина должна родить. Наверное, в слишком переполненной тюрьме о Саре Кацман просто забыли или не поставили по случайности в ее документах нужный штамп.
Сначала Сара просто обнимала дочь, потом с ней случилась истерика, камера притихла. Когда основная масса женщин устроилась спать, к Кацман подошла местная начальница, золотозубая Аня.
– Слышь, жидовка, – сказала она, – мысль есть.
– Какая? – прошептала очумевшая от слез мать.
– Не реви, – пнула ее Аня, – что толку. Вот ща Катька наколочку сделает.
– Кому? Какую?
– Девке твоей, на ноге, ближе к заднице, с внутренней стороны бедра.
– Зачем? – чуть не умерла Сара. – Не дам!
– Дура, – рявкнула Аня и выдернула из ее слабых рук кулек, – напишем имя и фамилию твоей дочки! Поняла?
– Нет.
– Во …! – выругалась Аня. – Ты точно балда. Девке дадут другое имя, а на ноге останется ее собственное. Она вырастет и спросит: это что? Да и тебе ее легче будет по примете искать. Доперло?
– Да, – еле-еле выдавила Сара.
– Тогда говори! – рявкнула Аня.
– Что? – растерялась та.
– Как девку зовешь?
– Олечка.
– Не пойдет!
– Почему?
– Так Ольг полно! В детдоме ей другую фамилию дадут. Думай! Редкое имя надо, ну… типа… э…
Тут во дворе завыла сирена, таким образом в тюрьме отмечали полночь.
– Во! – подскочила Аня. – Сирена! Вот и имя! Фамилия как?
– Кацман.
Аня утащила младенца в глубь камеры. Сара зажала руками уши, ожидая услышать дикий детский плач. Но отчего-то из угла, где над девочкой трудилась местная «художница», не доносилось ни звука.
Олечка вернулась к маме Сиреной. Сара глянула в безжизненное личико девочки с плотно закрытыми глазами и ужаснулась.
– Она умерла!
– Не гони туфту, – рассердилась Аня, – мы ей тютю сделали, ну, соску из хлеба с водкой, штоб не визжала, дрыхнет твоя дочурка!
Утром этап увели, младенца у молодой матери отобрали.
Сара выжила в лагере, более того, ее совершенно нежданно выпустили на свободу и разрешили жить в маленьком городочке Сверзь. Она приехала к месту обитания, устроилась уборщицей в местную школу и стала искать дочь. Почему-то она решила, что девочку отправили в один из московских сиротских домов. Сара составила список учреждений и принялась методично объезжать их. Сверзь расположена от столицы на расстоянии ста двадцати километров, и бедная мать все свободное время тратила на поиски. Идти к начальству она боялась, разговаривала с нянечками и медсестрами. Те сочувствовали ей, но разводили руками. Им никогда не попадалась на глаза девочка с татуировкой на внутренней стороне бедра.