БАЛЬЗАМ АВИЦЕННЫ Василий Веденеев
Анонс
Середина XIX века. Покончив с польскими повстанцами и практически усмирив Кавказ, Российская Империя начала подготовку к решительному продвижению в Азию - император Александр Второй намеревался мечом расширить пределы Державы на востоке. Для сбора самой свежей информации о далеком и во многом непознанном крае на границу с Туркестаном прибывает капитан Генштаба Федор Кутергин. С первых дней своей миссии он оказывается в гуще напряженных, опасных событий и запутанных интриг, волею случая став причастным к одной из загадочных тайн Востока - рецепту бальзама Авиценны, якобы дарующему бессмертие и неразрывно связанному со старинной картой Азии, необходимой для успеха военных экспедиций. Верность долгу, незаурядная смелость и природная смекалка помогают Кутергину разобраться в хитросплетении азиатских интриг. Гибель боевых друзей, подлое предательство, жестокие рукопашные и сабельные поединки - вихрь приключений в погоне за тайной старинной картой подхватывает нашего героя и уносит все дальше от России: сначала через пустыни и горные перевалы в Афганистан, потом в загадочную Индию, а оттуда - через Аравию и Египет - в Италию...
ПРОЛОГ
Огромная империя, раскинувшаяся от предгорий Северной Индии до берегов Хазарского моря, с тревогой ожидала перемен: грозный султан Махмуд, «Светоч мудрости», «Око вселенной», занемог. Он устал от бесконечных войн и кровавого смрада битв, созерцания груд добычи и длинных верениц рабов. Ему прискучили изощренные ласки жен и наложниц всех цветов кожи. Махмуд удалился в свой дворец в Газни, где покой повелителя оберегала свирепая стража...
Султан обложился подушками и скорчился на ковре. И скрипел зубами от боли. Она, словно хищная птица, терзала измученное тело. И тут же сердце тоскливо заныло, на лбу выступили мелкие бисеринки холодного пота... Наконец, боль отступила, будто змея, уползающая в нору, чтобы набраться новых сил, и Махмуд облегченно перевел дух.
- Гассан, - прошептал он пересохшими губами. Согнутый годами визирь, носивший громкий титул Говорящего Прямо в Уши Владыки Мира, подал чашу с темным питьем. Султан принял чашу, отхлебнул из нее и с трудом проглотил.
- Что за гадость? Змеиная желчь?
Визирь склонил голову набок и хитро покосился желтым глазом на грозного владыку.
- Травы, государь.
- Травы? Кто готовил лекарство? Перс?
- Нет, сегодня лекарство приготовил грек.
- Грек? Все они отравители!
- Тебе нельзя волноваться, государь! - Гассан прижал к впалой груди высохшие ладони, похожие на сморщенные птичьи лапки. - Ты же видел: я сам отпил из чаши.
- Да-да. - Махмуд рассеянно кивнул и обессиленно откинулся на подушки.
Визирь молчал, преданно глядя на повелителя. О Аллах, как изменился за несколько месяцев прославленный султан: отважный воин и лихой наездник превратился в желтого, отечного, немощного старика, только и способного весь день валяться на коврах. Лишь глаза, острые, недоверчиво сощуренные, напоминали прежнего владыку. Но и в них день ото дня потихоньку угасал отсвет внутреннего огня: жар болезни неумолимо обращал душу Махмуда в пепел.
- Гассан...
- Я здесь, мой повелитель, - откликнулся старик.
- Хорошо... - Махмуд вздохнул. - Хорошо, что ты со мной. Мы долго были вместе... На твоих глазах я создал огромное государство, завоевывал земли, покорял народы и собрал бесчисленные сокровища. Кому теперь оставить все это?
- Не терзайся понапрасну, государь! У тебя впереди еше долгие годы.
- Годы?.. - Султан горько усмехнулся. - Годы... Я лечился кровью самых здоровых рабов, меня натирали свежей желчью, обкладывали вырванными из груди трепещущими сердцами! Какой только гадости я не пил?! Но ничего не помогло!..
Махмуд уставился в расписной потолок. Искусные мастера украсили его края затейливой резьбой, изобразили изумрудно-зеленые травы и диковинные цветы на золотом фоне.
- Если мне позволено будет сказать... - осторожно начал визирь и тут же умолк.
- Говори, Гассан. - Махмуд повернулся на бок и растянул тонкие губы в хищной ухмылке.
Старик похолодел: слишком хорошо известна была цена такой усмешки. Но отступать было поздно, и Гассан вкрадчиво продолжил:
- Только один врачеватель способен помочь тебе, о Владыка Мира. Я слышал, он даже знает тайну бессмертия.
- О Аллах! - простонал Махмуд. - Ты опять об этом несносном гордеце? Хватит!
Визирь обиженно поджал губы, нахохлился и закрыл глаза, словно готовился задремать. Султан сердито поворочался на подушках, но все же сменил гнев на милость:
- Его уже звали. Однако он посчитал себя выше нас и не откликнулся. Может быть, тайна бессмертия - просто сказки и ложь? Может быть, его уже давно нет среди живых? Ведь он тоже далеко не молод.
Султан принялся разглядывать перстни на пальцах, любуясь, как играет пламя светильников в драгоценных камнях.
- Это легко проверить. - Визирь придвинулся ближе к повелителю и жарко зашептал, почти касаясь губами его уха.
Султан внимательно слушал. Время от времени он поеживался, словно от озноба, но не отстранялся. И лишь брови его то удивленно поднимались, то грозно хмурились.
- Небо наградило тебя мудростью, а злые силы - змеиным языком. Но как мы можем нарушить законы шариата?
- Выбирай: либо нарушить закон, либо покорно ждать, пока Аллах призовет тебя, - мрачно ответил визирь.
- Хорошо, - решился Махмуд. - Зови!
Старик громко хлопнул в ладоши. Неслышно открылась дверь, и вошел пышно одетый воин дворцовой стражи. Придерживая саблю, он поклонился, ожидая приказаний.
- Повелитель желает немедленно видеть своего придворного ученого Абу Насра Ибн-Ирака!
Стражник исчез. Вскоре дверь вновь отворилась, и появился бледный до синевы Ибн-Ирак: поспешая в покои грозного властелина, никогда не знаешь, что тебя ждет, вдруг ты торопишься навстречу смерти?
- Я слышал, что ты бывал при дворе Хорезм-шаха, который прославился собранием ученых и поэтов? - Махмуд не дал Ибн-Ираку даже раскрыть рот для приветствия.
- Да, Великий.
- Видел ли ты там знаменитого врачевателя Али Хусейна Ибн-Абдаллаха Ибн-Сину? <Знаменитый врач раннего средневековья (ок. 980-1037), известный европейцам под именем Авиценны>
- Да, повелитель.
- Мы знаем тебя как непревзойденного математика и прекрасного зодчего, - благосклонно улыбнулся султан. Твой глаз зорок, а рука послушна разуму. Так вот... - Махмуд неуверенно оглянулся на визиря, и тот ободряюще кивнул. - Так вот, мы желаем, чтобы к утру ты написал портрет Ибн-Сины, дабы мы смогли увидеть его лицо!
Ибн-Ирак отшатнулся, словно получил сильный улар в грудь. Колени его подогнулись, и он пал ниц перед владыкой.
- Смилуйся, повелитель! Шариат под страхом смерти запрещает изображать живое, тем более - лицо человека!
- Встань! - приказал Гассан. - Иди исполнять волю Великого султана! Да не вздумай болтать! А твои грехи я приму на себя. Портрет принесешь сюда, но никому его не показывай. И поспеши: до утра осталось не так много времени.
Старик отпустил ученого и обернулся к султану, стараясь поймать его ускользающий взгляд. Но тот не замечал визиря. Он размышлял. Утром Ибн-Ирак принесет портрет Ибн-Сины: зодчий не посмеет ослушаться приказа. Искусные рабы сделают с портрета врачевателя сорок копий и умрут, чтобы унести с собой тайну в могилу. Надежные гонцы поскачут по все крупные города, и наместники султана непременно разыщут лекаря, где бы он ни скрывался. Теперь это лишь дело времени, однако его-то как раз и не хватает!
- Ты ловко все придумал. - Махмуд поднял воспаленные глаза на Гассана. - Но что толку разыскать Ибн-Сину и привезти его в Газни, если он не пожелает применить к нам свое искусство. Ведь если Ибн-Сина не захочет меня лечить, его не заставят это сделать ни меч, ни огонь!
- Ты, как всегда, прав, государь, - хитро улыбнулся визирь. - Но есть не менее сильное средство - слово!
- Не смеши, - фыркнул султан. - Разве может пустая болтовня заставить человека что-то сделать?
- Вспомни, повелитель, не мое ли слово заставило тебя нарушить закон шариата?
- Ты змей, Гассан! Но послушает ли тебя Ибн-Сина?
- Он послушает своего собрата, - убежденно счистил Гассан. - Его имя Фарух.
- Твой... отравитель? - Махмуд рассмеялся.
- Яд - тоже лекарство, - возразил старик. - Владеть им - большое искусство!
- Ну да, как же. Очень большое. Скольких оно уже вылечило от всех недугов... и отправило в рай!
- Но ты успокоил им свою боль, государь!
- Что? Ты дал мне яд?! - Махмуд резко вскочил и схватил визиря за горло.
Старик вцепился в пальцы султана, стальным ошейником сомкнувшиеся на шее, и судорожно пытался разжать их. Чувствуя, как мутится рассудок. Гассан прохрипел:
- Я тоже пил из чаши...
Махмуд немного ослабил хватку, потом отпустил визиря и снова улегся на подушки: какая разница, когда умереть - часом позже или раньше. А боль, похоже, действительно ушла. Но даром такие вещи Гассану не пройдут. Лукавый раб!
- Говорят, ты купил этого Фаруха? - как ни в чем не бывало лениво поинтересовался султан. - Разве он грек?
Визирь растирал морщинистую шею. Вот какова благодарность владыки: ты печешься о его благе, а он походя готов придушить тебя! Однако сколько еще силы таится в измученном болезнью теле Махмуда! Силы нечеловеческой, яростной, злой!
- Он сам не знает, кто он, - хрипло ответил Гассан. - Мальчишкой его взяли в плен на греческом корабле. Приняв ислам, Фарух стал воином. Однажды его поймали в гареме одного из твоих недостойных слуг, и тот распорядился сначала оскопить его, затем выколоть глаза...
- Ясно. Ты дождался оскопления и купил его жизнь, - прервал визиря султан. - Не в твоем ли гареме его поймали?
- Не помню, государь. - Темное, как сушеная айва, личико Гассана сморщилось а подобострастной улыбке. - Кисмет, судьба!
- Ладно, - усмехнулся Махмуд. - Мы хотим взглянуть на него.
Старик снова хлопнул в ладоши.
Вскоре стражники ввели в покои высокого худого человека в темных одеждах. Властелин долго разглядывал его и, наконец, спросил, тяжело роняя слова:
- Тебе известно, чего мы хотим?
Скопец молча поклонился, скрестил руки на груди и застыл, как изваяние.
- Если ты все исполнишь, мы приблизим тебя к трону. - Легкая улыбка скользнула по губам султана. - После смерти Гассана - да продлит Аллах его годы! - ты займешь место рядом со мной. Пока же будешь готовить питье для снятия болей.
Махмуд снял с пальца перстень и бросил Фаруху. Тот ловко поймал его и почтительно поцеловал вырезанную на камне личную печать государя.
- Покажешь страже и тебя пропустят ко мне. А сейчас я хочу отдохнуть...
***
Гассан медленно шел сумрачными дворцовыми переходами, опираясь на плечо Фаруха. Когда они оказались одни в длинном коридоре, визирь тихо спросил:
- Теперь ты понимаешь все величие этого человека?
- Да, - глухо ответил скопец. - Он повелевает - и все приходит в движение.
Старик выпустил его плечо и затрясся от беззвучного смеха, держась руками за живот. Наконец, он успокоился и вытер выступившие на глазах слезы.
- Ты глупец, Фарух! Султан, да простит меня Аллах, ничто! Истинно велик Ибн-Сина! Султан обратится в пыль, а Ибн-Сина будет жить вечно!
- Он действительно владеет тайной бессмертия? - Глаза скопца заблестели.
- Это не важно. - Гассан пренебрежительно отмахнулся. - В памяти людей останется Ибн-Сина, а не Махмуд Газневи. Потомки благословят имя врачевателя, а не имя властелина!
- Но ведает ли Ибн-Сина тайну телесного бессмертия?
- Не знаю, - буркнул визирь.
Перед сном Фарух, как всегда, принес ему лекарство: при перемене погоды старика мучили боли в суставах. По обычаю, он отпил глоток и протянул чашу Гассану. В слабом свете коптящих светильников подслеповатые глаза визиря не заметили, как из-под ногтя Фаруха упала в чашу маленькая темная крупинка, похожая на маковое зернышко...
Прошел месяц. Визирь медленно шел длинным переходом султанского дворца в Газни. Стража почтительно приветствовала его и пропустила в покои повелителя. Тот едва сдерживал нетерпение:
- Ожидание затянулось, но, наконец, пришла пора действовать! Ибн-Сина в Хамадане! Не медли!
В тот же день во главе отряда вооруженных всадников визирь султана Фарух аль-Рамини поскакал в Хамадан...
***
Ибн-Сина разделся, лег на жесткий топчан и устало прикрыл глаза, чтобы не мешал свет масляного светильника в руке ученика. Кажется, после долгих мытарств удалось отыскать тихое уединенное пристанище, и здесь никто не помешает им совершить таинство знания. Наверное, пора начинать. Стоит ли оттягивать решающую минуту? Сегодня ночью Ибн-Сина надеялся победить смерть, но чтобы обмануть ее и вырваться из небытия, все равно придется сначала умереть. Он знал, что уже не годы и дни, а даже часы его сочтены: разве может ошибаться в этом тот, кто отдал борьбе с недугами всю жизнь? Вскоре у его изголовья появится бледная тень той, кому он старался не уступить ни одного из больных: пришел и его черед. Не открывая глаз, врач тихо спросил:
- Все ли ты понял? Сможешь ли ты сделать это как нужно?
- Да, Учитель, - шепотом ответил ученик.
- Не забудь: три кувшинчика, и обязательно из глины. Настоям нельзя соприкасаться с металлом. Ну а если не удастся...
- Не говори таких слов, Учитель!..
- Не перебивай. Ты заставляешь меня напрасно тратить силы. Нужно быть готовым ко всему... Если не удастся, знание не должно умереть. Ищи дальше, но бережно храни тайну и не отдавай ее в злые руки. А теперь иди, время не ждет.
Ученик поклонился и отошел к столу. Ибн-Сина глубоко вздохнул. Мысли его текли ровно и спокойно. Чего страшиться? Все живое проходит через смерть, и избежать ее еще никому не удавалось. А он хочет дерзнуть. Да, дерзнуть, ибо вся его жизнь была дерзким вызовом!
Разве не дерзость, презрев запреты, изучать труды Гиппократа и Галена? Разве не дерзость во всеуслышание заявить: никакие демоны не влияют на течение болезней? Он осмелился утверждать, что дело вовсе не в воле Аллаха, а в изменениях, происходящих внутри человека, что любая болезнь имеет свои признаки и их можно заранее распознать. А затем он посягнул на большее и начал лечить основу жизни - сердце! Как бесновались тогда святоши в мечетях!..
Давно это было, очень давно. Кажется, как раз после того, как он предложил создать специальные дома лечения, где больные могли бы получать необходимые лекарства и уход. Тогда он уже написал пять томов «Канона врачебной науки», где дал рецепты более тысячи лекарств, которые можно приготовить из трав. Во время работы рядом с ним все время был его любимец Абу Убейд аль-Джузани...
Вспомнился вечер в Хорезме, бездонный темный купол неба с яркими, низко нависшими звездами. Пламя светильников отражалось в воде маленького бассейна, мешая луне купаться. Вокруг сидели ученики. Ибн-Сина поднял чашу с вином:
- Выпьем, друзья!
- Учитель, Коран запрещает пить вино! Ты не боишься стражей шариата? - спросил один из учеников.
- Коран запрещает пьянствовать, - улыбнулся Ибн-Сина. - Но мы же не собираемся отдавать свой разум вину? Помните, как сказал поэт:
Немного пьем - лекарство в нем, а много пьем - отрава!
Все засмеялись, захлопали в ладоши, радуясь хорошему настроению Учителя.
- Мне кажется, не грех немного выпить. - Ибн-Сина обвел взглядом лица собравшихся. - Для науки и во славу ее!
- Учитель! Тебя давно уже называют Аш Шейх Урранс - старец, глава ученых, - сказал Абу Убейд. - Твое имя с благоговением произносят исцеленные, ученые внимают твоим словам, а твоего благорасположения ищут сильные мира сего. Ты начал заниматься лечением основы жизни - сердца человека. Когда же ты будешь писать об этом?
- Когда? - Ибн-Сина отставил чашу с вином. - Действительно, Абу, твои слова справедливы. Жизнь человека быстротечна, и не пристало ученому бездумно предаваться забавам. Несите бумагу! Я сейчас же начну писать новую книгу.
- Зачем же ты собрал нас? - зашумели ученики. - Для веселого пира или для работы?
- Веселитесь, - улыбнулся врачеватель. - Не обращайте на меня внимания. Я хочу работать здесь, в саду, среди вашего беззаботного веселья.
И тогда принесли ему стопу китайской бумаги, и он начал писать, увлекся и писал долго, а когда закончил, удивленные ученики увидели, что их Учитель исписал двадцать листов бумаги, не пользуясь никакими книгами, а только по памяти.
- Ты написал новую книгу, Аш Шейх?
- Нет, я только обозначил проблемы, о которых собираюсь писать, - ответил Ибн-Сина.
Ежедневно исписывая по полсотни листов объяснениями к каждой проблеме, он по вечерам собирал в своем саду учеников и друзей. Счастливое время! Тогда рождалась знаменитая «Книга исцелений».
Ибн-Сина улыбнулся: даже если нынешний опыт будет неудачным, останутся жить его книги и ученики. А если удачным? На миг стало страшно - бросить вызов законам природы? Но он не собирается опровергать основы мироздания, он лишь жаждет справедливости: природа наверняка отпустила человеку больше лет, чем он живет теперь! Неужели же не попытаться помочь природе?
Много лет назад он начал по крупицам собирать знание , буквально на ощупь, как слепец, шаря вытянутыми руками и стараясь найти единственно верную дорогу. Сколько пришлось пережить горьких неудач, сколько поражений, пока, наконец, он не нащупал...