На них звенят серебряные монеты.
Наши кони бегут туда, где опускается солнце.
Если твоего коня обременяет золото, сожги его!
Пусть душа твоя будет свободна...
Глава 3
Спустя пять дней после встречи с Мирадором нотариус отправился в публичный дом под игривым названием «Добрый вечер». Часы показывали одиннадцать утра, а заведение начинало работу в семь, однако это ничуть не смущало мсье Фиша. Прекрасно осведомленный о здешних порядках, он не стал ломиться в закрытые парадные двери: правовед обошел здание и проник в него с черного хода. Пытавшаяся преградить ему дорогу пожилая неопрятная консьержка, получив подачку, тут же исчезла, и Эммануэль поднялся на второй этаж.
Очутившись в длинном узком коридоре, в который выходили двери комнат «девушек», он отыскал тринадцатый номер и постучал. Никакого ответа. Мсье Фиш постучал снова, уже громче, и услышал в ответ пожелание немедленно убираться по известному ему адресу, высказанное хриплым женским голосом. Но это ничуть не смутило настойчивого правоведа.
- Жюли, солнышко! - проворковал он. - Открой детка. Это Эммануэль.
- Да хоть сам английский король! Какого черта?
Тем не менее дверь приоткрылась, и выглянула смазливая девица с опухшим лицом. Ее белокурые волосы украшали папильотки из газетной бумаги, а круглые белые плечи покрывал несвежий пеньюар.
Эммануэль просунул в щель носок башмака, чтобы красотка не вздумала захлопнуть дверь перед его носом и одновременно сильно нажал на нее плечом. Его маневр увенчался успехом: мсье Фиш проник в будуар кокотки.
- Скотина! - громко взвизгнула Жюли. - Что тебе надо? Я закричу!
- Тихо! - Нотариус попытался зажать ей рот, но она укусила его за палец. Тогда Эммануэль схватил ее за горло и прошипел: - Заткнись, или я сверну тебе шею! Где Шарль?
- Откуда я знаю? - просипела проститутка, тщетно стараясь угодить коленом в пах юриста.
- Лгать нехорошо. - Мсье Фиш сердито встряхнул ее, как тряпичную куклу. - Где Шарль?
Почувствовав, что кто-то появился у него за спиной, Эммануэль шарахнулся в сторону, но не удержался на ногах и повалился на пол, увлекая за собой отчаянно отбивавшуюся Жюли. Над их головами просвистела дубинка - на счастье нотариуса, нападавший промахнулся.
Увидев над собой полуодетого поджарого смуглого человека, замахнувшегося дубинкой для нового удара. Эммануэль выпустил кокотку и завопил:
- Шарль! Это я, Шарль!
Нападавший, как ни в чем не бывало, сунул дубинку под мышку и протянул мсье Фишу руку, помогая подняться. На Жюли он не обратил внимания.
- Я думал, приперся какой-то легавый. - Шарль подтолкнул приятеля в смежную комнату и бросил подруге: - Добудь нам бутылочку: в горле пересохло.
- Иди ты... - Жюли на четвереньках доползла до дивана, легла и моментально провалилась в сон.
В смежной комнате Шарль Рико, почесывая мускулистую грудь, равнодушно поинтересовался у нотариуса:
- Чего тебя принесло в такую рань? Я только ночью приехал.
- Скоро полдень! - Эммануэль вытащил часы, щелкнул крышкой и поднес циферблат к самому носу Рико. - И у меня важное дело.
В сонных глазах Шарля мелькнуло подобие заинтересованности, но тут же пропало. Он пошарил за кроватью и вытащил початую бутылку вина. Посмотрел на свет, сколько осталось, и хотел припасть губами к горлышку, однако мсье Фиш одной рукой отвел в сторону бутылку, а другой показал Шарлю листок бумаги с нарисованной на нем пучеглазой рыбой.
Сонливость Рико сняло как рукой. Он оставил бутылку и настороженно взглянул на приятеля, а тот уже достал изящную табакерку с перламутровыми рыбками на крышке. Шарль порылся в своей одежде, в беспорядке сваленной около постели, и вытянул за цепочку брелок - на нем играли в волнах две перламутровые рыбки, плывущие навстречу друг другу.
- Одевайся, - распорядился мсье Фиш, усаживаясь в продавленное кресло.
Рико открыл створки встроенного в стену умывальника, ополоснул лицо холодной водой из кувшина, намылил щеки и быстро побрился. Потом надел рубашку, повязал пестрый галстук и заколол его булавкой с фальшивой жемчужиной. Его наряд довершили жилет с низким вырезом, полосатый сюртук и касторовая шляпа. Свою дубинку он засунул за пояс брюк.
- Куда мы направляемся? - глотнув из бутылки, поинтересовался он.
- В Швейцарию, - невозмутимо ответил Эммануэль.
- Вот как? - Рико сдернул с тумбочки плюшевую салфетку и смахнул ею пыль с сапог. - Позволь полюбопытствовать: зачем?
- У меня есть адресок. - Мсье Фиш похлопал по карману, где лежал полученный от Мирадора конверт. - Навестим одного почтенного человека.
- А потом?
- Потом увидим. - Нотариус встал. - Ты готов? Пошли. Все необходимое купим по дороге.
Выйдя в будуар, Шарль подошел к спящей Жюли и ласково похлопал ее пониже спины:
- Я ухожу!
- Можешь не возвращаться, - не открывая глаз пробурчала проститутка.
- Пожалуй, я так и сделаю, - заключил Рико, выходя следом за Эммануэлем в коридор...
***
Провожали русских торжественно. Масымхан подарил Кутергину саблю с украшенным бирюзой эфесом, помог ему сесть в седло и показал на вооруженных нукеров, застывших в плотном конном строю:
- Они поедут с вами.
- Зачем? - удивился Федор Андреевич.
- Нехорошо урус-тюре путешествовать, как простому человеку. - Масымхан хитро улыбнулся. - Мои джигиты проводят тебя до реки.
Капитан решил не спорить: у кочевников свои обычаи и, если не хочешь испортить отношения с местным князьком, лучше не пытаться отговорить его от задуманного. Денисов подкручивал сивый ус и хмурился: навязанный им не то эскорт, не то конвой его насторожил.
Однако, вопреки дурным предчувствиям Матвея Ивановича, все шло нормально. Отдохнувшие кони бежали весело, партия двигалась быстро, а нукеры Масымхана вели себя предельно дружелюбно. Понемногу хорунжий успокоился и попросил Федора Андреевича показать дареный клинок.
- Твоя шашка была значительно лучше, - вернув капитану саблю, заметил Денисов.
Чтобы скоротать время в дороге, Матвей Иванович принялся рассказывать Кутергину и фон Требину об обычаях киргизцев и родословной Масымхана. В древности якобы жил великий полководец и у него были три выдающихся военачальника, от одного из которых вел свой род Масымхан, считавшийся степным аристократом. Согласно обычаям кочевников, он не мог разориться: если родовитый князек терял все, он вновь получал коней, овец, юрты и подчиненных людей от своего рода или других, близких родов. Поэтому такие, как Масымхан, страшились только смерти.
- Наверное, полководца звали Батый или Чингис, - предположил Федор Андреевич. - Других великих завоевателей среди кочевников я что-то не припомню.
- Тамерлан, - напомнил Николай Эрнестович. - А еще Бабур, основатель династии Великих Моголов.
- Да, но они не кочевники, - возразил Кутергин. - Один правил в Самарканде, а другой - в Фергане. Вряд ли князек ведет свой род от военачальников оседлых народов.
- Наверное, - согласился Матвей Иванович. - Знаете как они меряют богатство? Лошадьми! Видели соболью шапку Масымхана? Она стоит несколько десятков лошадей...
Проходили день за днем. Экспедиция двигалась на юго-восток, и природа вокруг постоянно менялась - свежие краски степи поблекли, уступая желто-серому однообразию песка. Ветер стал горячим, словно дыхание раскаленной печи, и жаркий воздух струился над вершинами холмов, как призрачное колеблющееся покрывало, за которым, скрываясь от глаз людей, кривляясь и грямасничая, танцевали бестелесные духи пустыни. О них рассказывали сопровождавшие русских нукеры шепотом, добавляя: тот, кто увидит их, сойдет с ума или умрет от страха.
Кутергин постоянно делал короткие остановки, определялся на местности и сверялся с картами, снятыми ранее побывавшими в этих неприветливых местах офицерами-картографами. Ему помогали фон Требин и солдаты. Казаки смотрели на них со снисходительными улыбками - рисование песков на бумажках казалось им заумной блажью господ офицеров из петербургских штабов. Любой станичник ориентировался в бескрайней степи, как во дворе своего дома, и поэтому плохо понимал, зачем нужно тратить столько времени и сил на то, что каждый из них уразумел с малолетства, чуть ли не впитав с молоком матери. Нукеры, как все степняки, отличались крайним любопытством, хотя тщательно скрывали это, но вскоре и они потеряли интерес к занятиям Кутергина и его солдат. Ничего угрожающего в непонятных действиях русских киргизцы не увидели. Им даже не было смешно. Но, самое главное, тут не пахло злым колдовством, и кочевники успокоились.
После нескольких долгих утомительных переходов экспедиция, наконец, вышла к реке. Казаки начали ладить «салы», готовясь к переправе. Надули пустые бурдюки, привязали к ним пучки камыша, прикрепили утлые плотики к хвостам лошадей и погрузили на них седла, оружие и одежду, а сами остались в чем мать родила. Серо-желтые воды равнодушно приняли плывущих и позволили им без потерь перебраться на другой берег. Нукеры прикрывали переправу. На следующее утро они распрощались с русскими и отправились в обратный путь.
- Не нравится мне все это, - проводив их взглядом, заметил хорунжий. - Не зря их Масымхан посылал.
- Тебе не дает покоя патрон? - тихо спросил Федор Андреевич.
- Да нет, - протянул Денисов. - Ломаю голову: отчего князек не открылся до конца? Что-то он знает, но молчит!
- Не мучайся сомнениями, Матвей Иванович, - посоветовал фон Требин. - Азиаты они и есть азиаты. Смотрите, кругом ни души!
Хорунжий только угрюмо хмыкнул. Здесь начинался практически неведомый европейцам край древних караванных троп, редких колодцев и неожиданных набегов воинственных текинцев. Здесь люто казнили отступников: зашивали их в сырые бараньи шкуры и обрекали на мучительную смерть от зноя и разъедающих тело ненасытных червей. Здесь гулял по просторам ветер-афганец и солнце иссушало тело человека, а ночь пронизывала холодом до костей и заставляла с нетерпением ждать утра. С восходом все начиналось сначала...
На дневке Кутергин обсудил с Денисовым и фон Требиным дальнейший маршрут: предстояло проверить несколько колодцев, взять пробы почвы, снять местность на карту и отыскать удобные места для переправы через реку. Но это уже на обратном пути, а сейчас главное - вода!
- Понятно. - Матвей Иванович сдвинул лохматую папаху на затылок и принялся разглядывать карту капитана, похожую на весьма схематичный рисунок местности: неточный, сделанный в приблизительном масштабе, зато ориентированный по странам света.
- К этим колодцам я доведу. - Хорунжий указал на несколько точек. - Но тут не все отмечены, есть и другие.
- Ты знаешь к ним дорогу? - поинтересовался Федор Андреевич.
- Найдем, - кивнул казак. - В общем, помотаться придется.
- Ничего, справимся. - Николай Эрнестович растянул в улыбке запекшиеся губы. - И дальше пройдем.
- Не люблю загадывать, - отрезал хорунжий.
Теперь движение экспедиции замедлилось: много внимания уделяли съемкам местности. Рутинное однообразие пейзажа и нелегкой работы утомляло, однако люди не сдавались.
В один из дней, абсолютно ничем не отличавшийся от других, дозорные казаки сообщили, что видели всадника с заводными лошадьми: промелькнул далеко в стороне и скрылся. Денисов дотошно расспросил дозорных и заключил, что это кто-то из местных: для них проделать даже четыре сотни верст по пескам - обычное дело. Однако почему текинец не отправился в пустыню на верблюдах?
День спустя сомнения разрешились: дозорные привели в лагерь давешнего всадника. Он ехал на поджаром ахалтекинце. У седла в чехле висело ружье. На него капитан взглянул с особым интересом, но тут же опытным взглядом определил - это не винтовка. Лицом всадник чем-то напоминал галку - носатый, с широким тонкогубым ртом, скрытым черными усами и короткой бородой. Едва увидев его, Матвей Иванович усмехнулся.
- Здорово, Нафтулла!
- Салам, Денис-бала. - Нафтулла спешился, снял тельфек и обнажил бритую голову, прикрытую засаленной тюбетейкой. Поклонился русским офицерам, как заведенный повторяя: - Салам алейкум, салам!
- Ты чего за нами тянешься? - прямо спросил хорунжий.
- Ай, не нужно сердиться. - Нафтулла в притворном испуге выставил перед собой ладони. - Земля принадлежит не тебе, а Аллаху! И он позволяет каждому ехать куда вздумается.
Кутергин прислушался к его голосу: интонации азиата показались Федору Андреевичу знакомыми. Точно, этот человек говорил с ним ночью в форте.
- Он просился ехать с нами, - шепнул капитан казаку.
Словно подслушав, Нафтулла на ломаном русском языке начал путано объяснять, что он бедный мелкий торговец и разбойники могут разорить его, отобрав товар. Разные племена и роды враждуют между собой и им ничего не стоит обидеть одинокого путника. Хорошо, если только ограбят, но вдруг убьют? А на казаков Дениса-бала никто не решится напасть. Поэтому Нафтулла и держался поближе к ним. Напрасно русские подозревают его в чем-то недостойном: он никогда не замышлял против них дурного.
- Зарекалась ворона говно клевать, да все никак мимо пролететь не может, - заключил хорунжий.
Станичники дружно заржали, Кутергин и фон Требин тоже не удержались от улыбок: азиат действительно внешне очень походил на ворону. Не понимавший причины их веселья Нафтулла заискивающе заглядывал в лица офицеров и тоже улыбался, хотя ему было совсем невесело: отпущенные Имамом две луны истекали!
- Прилипнет теперь, как смола, - сердито сплюнул Кузьма Бессмертный. - Я его поганые повадки знаю: ни в жисть не отвяжется.
- Ладно. - Капитан махнул рукой. - Пусть, если так хочет, едет за нами. Когда-нибудь это ему надоест.
- Ага, - поддакнул Денисов. - Все высмотрит и наведет кого...
- Так что же нам, убить его? - возмутился фон Требин. - Тогда уж точно никому ничего не скажет.
- Николай Эрнестович прав, - поддержал его Кутергин. - Не убивать же его в самом деле?
- Как знаете, а по мне так лучше порешить, - глухо ответил Денисов.
- Ну, знаете ли, Матвей Иванович! - Фон Требин даже задохнулся от негодования, но под взглядом капитана сдержался и замолчал.
Хорунжий мрачно поглядел на него и дал знак казакам отпустить Нафтуллу. Азиат кланялся офицерам и благодарил, потом прыгнул на ахалтекинца, взял повод заводных лошадей, нагруженных тюками, и выехал из маленького лагеря русских. Проезжая мимо Федора Андреевича, он неожиданно обернулся к нему:
- Денис-бала не верит. А ты верь! Ты и я один кисмет!
Когда он скрылся в песках, капитан окликнул урядника Бессмертного:
- Кузьма! Скажи-ка, что означает у местных словечко «кисмет»?
- Кысмэт? - на манер степняков повторил казак. - А это у них так называется судьба...
***
Все случилось неожиданно, ранним утром, когда уже растаяли пряные ароматы ночи и солнце успело растворить в своих лучах краски земли, сделав ее бесцветной. С ног до головы покрытые пылью два казака передового дозора вымахали на гребень бархана, и тут же хлопнул выстрел. Сипя простреленной грудью, один из дозорных начал сползать с седла, а другой не стал ждать следующего выстрела, развернул жеребца и помчался назад Он привстал на стременах, сорвал с головы лохматую папаху и, размахивая ею, на всем скаку заорал:
- Эгей, эй-эгей!
В погоню за ним полетели десятка полтора конных, беспорядочно стреляя из ружей и размахивая сверкавшими кривыми клинками.
Казаки в мгновение ока расчехлили ружья и дали ответный залп, разом выбив из седел половину нападавших, потом рванули из ножен тяжелые шашки. Пригнувшись в седлах и опустив руки с клинками вниз, чтобы затекли они злой горячей кровью для смертельного удара, станичники развернулись полумесяцем жидкой лавы. На коне да во поле казака не тронь! Кочевники давно знали, что в открытом бою один казак стоил десятка и взять жизнь этих осторожных и смелых всадников можно только хитростью. Горе тому, кто не знал этого!
Дрогнула прокаленная зноем земля под копытами коней. Окружить и вырубить басурманов до единого! Пластать их острой шашкой, до боли в плече, до багровой темноты в глазах.
- Ур-р-а-а-а!..
Федор Андреевич, поддавшись общему порыву, тоже выхватил подаренную Масымханом саблю и пустил коня в галоп. Рядом, размахивая шашкой, скакал бледный фон Требин. Кутергин оглянулся: как там Епифанов с Рогожиным? Солдаты уже примкнули к ружьям штыки и, на всякий случай, разворачивали повозку. Позади них на дальнем бархане темнел силуэт всадника на высоком тонконогом коне. «Нафтулла», - понял капитан.
Враги повернули коней и скрылись за барханом оставив убитых валяться на песке. Перевалив через гребень холма, Кутергин увидел небольшой караван и скакавших навстречу казакам всадников в пестрых одеждах. Привстав на стременах, они крутили над головами саблями, раздирая рот в крике:
- Алла-а-а...
С лязгом и воплями конные сшиблись. Фон Требин тоже устремился в беспорядочную, как ему показалось сумасшедшую схватку. На миг рядом промелькнуло лицо Денисова с налитыми кровью выпученными глазами, и он услышал злой окрик:
- Не ломай строй, мать твою!..
«Какой строй?» - подумал Николай Эрнестович. Какой тут строй, если здесь рубят налево и направо, отражая удары и вертясь в седлах, как на карусели? Хрипели и кружились под взбешенными седоками взмыленные кони. Все смешалось: свои и чужие.