- Э-э, голубчик. - Тученков брезгливо сморщил загорелое лицо. - Кажется, вам пора почивать?
- Отнюдь. - Доктор попытался встать. Комендант щелкнул пальцами. Вбежал босой солдат в полотняной рубахе, подхватил под мышки пьяного эскулапа и потащил к выходу.
- Вот так и живем, - вздохнул Петр Петрович. - Вы, господа, не судите его строго. Он свое дело знает и киргизцев пытается лечить. Правда, без особого толку... Ну, еше по стаканчику на сон грядущий?..
До «квартиры» Кутергина и фон Требина проводил с фонарем все тот же босой солдат. Отпустив его, Федор Андреевич пожелал поручику спокойной ночи и остался на крылечке покурить. В голове слегка шумело от выпитого вина, духоты и разговоров за столом. Чиркнув спичкой, капитан вдруг увидел в нескольких шагах неясную фигуру. Вспомнив, что он безоружен, Кутергин хотел кликнуть часового, но вовремя спохватился: какая опасность может угрожать ему во дворе охраняемого форта?
- Кто здесь? - спросил он.
- Не бойса, урус-тюра, - ответил из темноты гортанный голос. - Говорить хочу.
«Кажется, „тюра" на местном наречии означает „большой начальник"? - вспомнил Федор Андреевич. - Сдается, это тот азиат, о котором говорил фон Требин?»
- Чего тебе?
- Твоя степь идет? - Азиат подошел ближе, но в темноте капитан не мог разглядеть его лица. - Возьми меня!
- Зачем? - Кутергин стряхнул пепел с кончика сигары и сдавленно зевнул. Он уже успокоился: конечно, это всего лишь купец.
- Твоя много солдат, а моя везет товар. Вместе ехать хорошо, я многа дорог знаю, все покажу. Возьми.
Ответить Федор Андреевич не успел. Скрипнула дверь, и появился заспанный Епифанов, белея в темноте исподним бельем. Азиат отступил в темноту и пропал, словно его и не было.
- Звиняйте, ваш высокородь, - пргудел Аким, бочком протиснувшись мимо Кутергина, и рысцой припустил за угол.
- Азия! - Капитан беззлобно выругался, бросил окурок и вошел в дом.
Отведенную ему комнату слабо освещала горевшая на столе свеча, прилепленная к глиняному черепку. В углу лежали какие-то тюки, а на них валялся номер санкт-петербургского «Русского базара», наверняка оставленный кем-то из проезжих офицеров. Заметив на столе толстую книгу, Федор Андреевич наугад раскрыл ее и прочитал: «...не заводи ссоры со вспыльчивым и не проходи с ним через пустыню, потому что кровь - это ничто в глазах его, и, где нет помощи, он поразит тебя. Не советуйся с глупым, ибо он не может умолчать о деле. При чужом не делай тайного, ибо не знаешь, что он сделает...»
Слова эти поразили капитана: странным образом они отвечали тому, что он собирался делать здесь, в диком краю кочевников и бескрайних пустынь. Кутергин поглядел на переплет. Но он оказался настолько засаленным от прикосновений многих рук, что название прочитать оказалось невозможным, а титульный лист был кем-то вырван.
Неужто есть некий тайный, неразгаданный смысл в том, что он увидел свое отражение в зеркале окровавленным и открыл неизвестную книгу именно на этой странице? Или просто разыгралось воображение и сказывается выпитое за ужином вино?
Решив не поддаваться мистическим настроениям, Федор Андреевич скинул мундир, снял походные темно-зеленые рейтузы, стянул с ног штиблеты и завалился на жесткую кровать.
***
Разбудил капитана рокот барабанов и хриплый зов трубы, нервно выпевавшей тревогу. За оконцем занимался серенький рассвет. На дворе громко топали сапогами солдаты и осипшими голосами выкрикивали команды офицеры. Лязгало железо, а со стороны степи доносился глухой гул. Что стряслось?
Готовность к любым неожиданностям и умение собираться в считанные секунды Кутергину привили еще в кадетском корпусе. Он вскочил с постели, торопливо оделся, схватил шашку, приоткрыл дверь и осторожно выглянул: кто знает, какие тут заварились дела? Граница есть граница! На Кавказе капитан не раз слышал горскую пословицу: у осторожного сына мать не плачет раньше времени. Огорчать же свою матушку Федору Андреевичу не хотелось.
Он увидел строившихся на плацу солдат, тонкие дымки, поднимавшиеся от пальников в руках артиллеристов, стоявших наготове у орудий, и неприкаянно топтавшихся у крыльца Епифанова и Рогожина - они явно не знали, что делать: хватать ружье и привычно вставать в строй или... Капитан приказал им охранять имущество и вышел во двор. Следом выскочил взъерошенный фон Требин.
- Доброе утро, Федор Андреевич, - поздоровался он. - Почему тревога?
- Узнаем у коменданта. - Кутергин показал на Тученкова, занявшего наблюдательный пост рядом с артиллеристами.
Офицеры влезли по приставной деревянной лестнице на стену, и все стало ясно без слов - примерно в полуверсте от форта плотной массой гуляла по степи конница. Тучи пыли почти скрывали всадников. От топота коней гудела земля. Временами из пыльного облака выскакивали несколько верховых и на полном аллюре мчались к форту, но, не доскакав даже на расстояние ружейного выстрела, резко разворачивались и уносились обратно.
- Сукины дети, - наблюдая за ними, зло процедил комендант. - А ну, ребятки, пошлите-ка им гостинец!
Артиллеристы навели пушку. Она рявкнула, окутавшись синеватым кислым пороховым дымом, и ядро полетело в степь. Конные отхлынули подальше от стен форта, но не ушли. Тученков зло сплюнул от досады.
- Кто это? - спросил фон Требин, с любопытством разглядывая всадников. - Хивинцы?
- А черт их знает, - пожал плечами комендант. - Может, хивинцы. Или еще кто: степь большая...
- Атаковать нас они не собираются. - Кутергин опытным взглядом окинул конницу. - Выманить хотят или обложат до подхода основных сил.
- Дураков пусть ищут в зеркале, - заржал Тученков, по-свойски хлопнул Федора Андреевича по плечу. - Выманить? Во им!
Он сложил кукиш и показал его всадникам. Федор Андреевич попросил у него подзорную трубу, но как следует разглядеть конников мешала стоявшая столбом пыль мелькали цветастые халаты, лохматые бараньи шапки взблескивало оружие, метались разномастные кони. У азиатов не было даже подобия хоть какого-то строя, но в беспорядочном кружении верховых угадывалась непонятная европейцам тактика и серьезная угроза.
Направив трубу правее, Кутергин увидел далеко в степи еше одно облачко пыли, и оно росло буквально на глазах. Неужели к басурманам идет подкрепление и они вознамерились штурмовать форт? В любом случае им придется спешиться; выстоять же в пешем строю против русских солдат у азиатов нет никаких шансов: пушки ударят картечью, и дело довершат меткие пули и граненые штыки. Но кто знает, какие замыслы родились в головах местных башибузуков?
- Взгляните туда, - вернув подзорную трубу, Федор Андреевич показал коменданту на далекое облако пыли.
Тученков схватил трубу и жадно приник к ней глазом.
- Ага. - Он ехидно засмеялся. - Сейчас начнется потеха!
- Что такое? - Фон Требин вытянул шею, чтобы лучше видеть.
- Денисов идет, - с мрачной торжественностью сообщил Петр Петрович. - Сейчас он им насыплет перцу на хвост! Дайте, ребятки, еще разок!
Артиллеристы снова выкатили орудие, навели его и бахнули по конным. Те отхлынули еще дальше от стен и начали уходить в степь: видимо, они тоже заметили приближавшихся казаков и не хотели принимать бой вблизи форта.
- Все, - буркнул Тученков и поскучнел. - Простите, господа, за беспокойство.
Кутергин и фон Требин спустились со стены Чувствовалось, что поручик разочарован. Наверное, он ожидал схватки и мысленно уже представлял себя раненым героем, спасающим форт.
Федор Андреевич улыбнулся про себя и решил: со временем это пройдет, особенно если Николай Эрнестович останется жив в первом бою. Капитану и самому были знакомы подобные мечтания, но от них быстро излечили кровавые стычки в горных ущельях и лесах Кавказа.
Вернувшись к себе, Кутергин умылся, привел одежду в порядок, позавтракал и от нечего делать присел к столу - полистать номер «Русского базара». Услышав за спиной тяжелые шаги и осторожное покашливание, он обернулся. В дверях стоял Аким Епифанов.
- Ваше высокородие, там казак пришел.
- Казак? Зови сюда...
Звать не пришлось. Отстранив рослого Епифанова, в дверь протиснулся кряжистый детина с бородищей в поллица. От него крепко пахло терпким лошадиным потом и пылью. Скинув на земляной пол комнаты какую-то хламиду из рыже-коричневой верблюжьей шерсти, он остался в темно-синем ладном чекмене, обшитом тонкой кожей, и в лохматой черной папахе. На боку у детины висела тяжелая шашка в окованных медью ножнах.
Показав в улыбке крепкие белые зубы, казак стянул с головы папаху, и Кутергин увидел, что голова, гостя обрита наголо, как у азиата, а в правом ухе качается серебряная серьга. Никаких знаков различия на чекмене казака не было. По-свойски подмигнув серым озорным глазом, станичник сел на лавку у стола.
«Флибустьер степей, - подумал Федор Андреевич. - Разбойник, вылитый разбойник».
- Ты и есть капитан Генерального штаба? - хрипловатым баском спросил казак.
- Я, - ответил Кутергин. - Но должен вам заметить...
- Не нравится, что на «ты» говорю? - засмеялся гость. - Вижу! Однако стерпел, в бутылку не полез. Молодец! Мне про тебя комендант сказал. Нам с тобой, капитан, в степь идти.
- Значит, вы - хорунжий Денисов?
- Он самый. Матвей Иванович. Зови на «ты», без церемоний. Надо сразу друг дружку понять, а то у нас путь дальний и всяко может приключиться. Лучше иметь ясность: будем друзьями или...
«Однако... - удивился Федор Андреевич. - Лихо заворачивает. Впрочем, чиниться и чваниться действительно ни к чему».
Он подошел и протянул Денисову руку:
- Федор Андреевич! Рад знакомству!
Ладонь у Денисова оказалась жесткой, огрубевшей от поводьев и оружия. Он стиснул пальцы капитана железной хваткой и пытливо заглянул ему в глаза: как, мол, тебе это понравится? Кутергин не уступил: отец еще в детстве приучил его к гимнастическим упражнениям, а позже Федор Андреевич серьезно увлекся верховой ездой и штыковым боем, а в фехтовании на эспадронах был одним из первых в училище; не избежал он и модных одно время в санкт-петербургском обществе уроков английского бокса, а у мирных горцев учился приемам борьбы.
- Сойдемся! - выпустив его руку, заключил Денисов и одним махом сгреб все со стола в сторону - За встречу да со знакомством не грех и по чарочке! А то в степу ни-ни, только при болезни или ранении, спаси Бог!
Кутергин достал из походного саквояжа бутылку французского коньяка. Матвей Иванович с любопытством поглядел на этикетку и, к удивлению капитана, презрительно хмыкнул.
- Убери! Вино нам ни к чему. Ты молочную водку пил?
- Молочную? - недоуменно переспросил Федор Андреевич. - Нет, не доводилось.
- Вот и попробуешь. Кузьма!
В комнату влетел шустрый маленький казачок, похожий на щуплого подростка. Но на лице у него красовались пышные усы. Одной рукой он придерживал ножны шашки, а другой - бережно прижимал к груди липовый жбан. В мгновение ока на столе появились деревянные пиалы, каравай хлеба и огромный кусок вяленой баранины. С непостижимой ловкостью Кузьма шашкой нарезал хлеб и мясо, налил в пиалы водки и положил рядом с ними пучки зеленого дикого лука.
- Видал? - улыбнулся Денисов. - Урядник мой, Кузьма Бессмертный; за все и про все у него шашка! Чего же ты доблестью казачьей баранину кромсаешь, а, Кузька?
- Так ить всю жисть ей мясо кромсаешь, - хитро ухмыльнулся урядник. - То овечье, то человечье.
- Философ! - Матвей Иванович поднял пиалу. - Ну, будем здоровы и за благополучное возвращение.
Капитан вдруг почувствовал себя в обществе этих совершенно незнакомых ему людей легко и просто, словно он тоже давно насквозь пропах конским потом и горькой полынью. Предстоящая долгая дорога через дикую степь и жаркие пески представилась ему совсем не опасной, а еще вчера мучившие сомнения и предчувствия - просто бредом. Федору Андреевичу уже не казалось противоестественным пить с утра странную молочную водку с казачьим хорунжим и урядником, закусывать ее бараниной и непонятной зеленью. Будто он был уже там, в знойной полуденной стороне, и сидел с ними на привале у костра, а рядом, позвякивая удилами, паслись стреноженные кони. И капитан тоже поднял пиалу:
- С Богом, Матвей Иванович! Будь здоров, Кузьма!
Напиток обжег гортань, и перехватило дыхание. Не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть, Федор Андреевич покраснел, чувствуя, как из глаз покатились слезы. Денисов хлопнул его по спине ладонью и сунул в широко раскрытый рот пучок дикого лука. Капитан сдавил его зубами, и горьковатый едкий сок сразу снял обжигающую боль. Казачье питье оказалось огненным.
- Колодцы будем проверять? - Матвей Иванович жадно глотал большие куски баранины, стараясь поскорее насытиться.
- Надо, - подтвердил Кутергин. Он уже успел немного отдышаться. - Надо знать, сколько воды можно взять из них, где какой рельеф местности и твердость почвы. Определить места переправ через реки.
- Стало быть, война скоро? - Денисов помрачнел. - Пойдут ребятушки на Хиву, а может, еще дальше?
- Не знаю, - честно ответил капитан. И, вспомнив ночной разговор, сообщил: - Тут какой-то азиат просился со мной в степь.
- Здесь, в форте? - живо заинтересовался Матвей Иванович. - Носатый такой, глаза черные, ходит вразвалочку, на ворону похож? Этот? Конь у него ахалтекинец, золотистой масти.
- Ночью я с ним говорил, - извиняюще улыбнулся Федор Андреевич. - Не то что коня, его самого не разглядел.
- Нафтулла, - уверенно сказа., Бессмертный. - Он, больше некому.
- А ну, сгоняй-ка за ним. - приказал хорунжий.
Бессмертный пулей выскочил за дверь.
- Ты знаешь этого Нафтуллу? - Удивился капитан. Неужели Денисову известен каждый азиат, бывающий в форте?
- Мутный человечишка! - Казак заговорщически понизил голос. - Никак не могу понять какому Богу он молится? Не иначе, всем сразу и от всех хочет хоть что то да получить. Но иногда он приносит интересные новости из степи. Ничего, сейчас его Кузьма доставит, а я по-свойски поспрошаю: зачем ему с тобой ехать захотелось?
Однако Бессмертный вернулся один: Нафтулла исчез! Кто-то недавно видел его на плацу, кто-то у коновязей, кто-то около дома коменданта, а часовые сказали, что он уехал почти сразу же после прибытия полусотни Денисова. Услышав об этом, Матвей Иванович предложил выпить еще: не забивать же голову каким-то Нафтуллой?
Кутергин пригласил фон Требина. Тот не стал отказываться и поддержал компанию, хотя Федор Андреевич видел: поручик сделал это лишь из стремления подражать ему, капитану Генерального штаба. Потом вдруг откуда ни возьмись появились доктор, за ним отец Иоанн и комендант. В комнате стало тесно, шумно, весело. Слоями поплыл табачный дым, и пришлось настежь распахнуть окно. Бессмертный, как факир в цирке, доставал новые и новые жбаны с водкой, куски жирной баранины и караваи хлеба...
Как уходили гости, Федор Андреевич уже не помнил. Заботливый Епифанов помог ему лечь на кровать. Уже проваливаясь в сон, капитан слышал, как Аким пошептался с Кузьмой Бессмертным и тот с готовностью выбил крышку из очередного липового жбана...
***
Когда форт скрылся из вида, Нафтулла пустил ахалтекинца шагом - надо дать отдохнуть верному скакуну и заводным лошадям, навьюченным тюками с товаром. Лжекупцу не хотелось сейчас встречаться с Денисом-бала - сыном Дениса, как называли степняки хорунжего, помня его отца, лихого рубаку и отважного следопыта, пользовавшегося уважением в кочевьях. Денис-бала недоверчив и подозрителен, поэтому при его появлении Нафтулла счел за благо немедленно покинуть пограничную крепость.
Но более всего его занимали мысли об урус-тюре - приехавшем в укрепление русском начальнике в темно-зеленом мундире с серебряными погонами. С первого же взгляда лжекупец прямо-таки всей кожей ощутил: в облике этого офицера было нечто неуловимое, роднившее его с Желтым человеком, называвшим себя Миртом. Казалось, сама всемогущая судьба толкает его к русскому: он притягивал Нафтуллу, как магнит. Наверное, так возникает любовь с первого взгляда, о которой на Востоке говорят, что она приходит через глаза, или так тянутся друг к другу, внутренне ужасаясь этого, убийца и его жертва. И нет силы, способной оборвать возникшую между ними незримую связь, сплетающую в тугой узел нити жизней. Склонный к мистицизму, Нафтулла считал, что воспротивиться этому притяжению - все равно что пойти наперекор предначертанному в Книге судеб! Видимо, его встреча с русским на пыльном дворе маленькой крепости предопределена свыше.
Издали наблюдая за урус-тюрой, Нафтулла отметил, как он отличался от других офицеров: буквально на всем: на его осанке, манере держаться и даже на выражении глаз - лежала печать неразгаданной тайны. И хотя он держался просто, Нафтулла по многим приметам безошибочно определил в нем бывалого воина. Второй русский - молодой румяный офицер, приехавший с урус-тюрой, особого впечатления на лжекупца не произвел: он не вызывал в нем никакого беспокойства.
Целый день Нафтулла толкался среди солдат, внимательно прислушивался к их разговорам и узнал, что урус-тюра собирался ехать в степь и ждал, пока появится Денис-бала, который должен охранять его. Интересно, зачем русским в степь, опять рисовать ее на бумаге или у них другое на уме? Но что? Нафтулла не очень хорошо говорил по-русски, но прекрасно понимал язык северных пришельцев и, пользуясь тем, что солдаты почти не обращали на него внимания, слушал, слушал и слушал...
Наконец, он решил сам поговорить с урус-тюрой и терпеливо караулил около его дома, но не вовремя выскочивший по нужде огромною роста солдат прервал их разговор. А как было бы хорошо репьем вцепиться в хвост чужого коня и тянуться следом, играя роль недалекого боязливого купчишки. Потом появился Денис-бала и Нафтулле пришлось исчезнуть. Что делать теперь, куда направить бег коня? Разум подсказывал ехать в одну сторону, жадность подталкивала в другую, а хитрость советовала выбрать третье и поступить совершенно неожиданным образом. Чему же лучше довериться - разуму, жадности или хитрости?