Интересно, а Бетти знает, что она имеет дело с женой Яцека? Ведет себя она так, словно ничего не подозревает. Но надеюсь, что уже сегодня вечером я сумею это выведать. А Яцек что думает?.. Ведь он знает, что мы живем в одном отеле, и наверняка боится, чтобы между нами не возникло каких-либо недоразумений. Если это действительно так, он или приедет сюда под каким-то предлогом, или позвонит, чтобы о чем-то узнать. Во всяком случае, я не думаю, чтобы ему там беззаботно жилось. Так ему и надо. Пусть знает, что всякий грех надо искупить.
Заканчиваю писать. Время одеваться к ужину.
Понедельник
Вчера не писала, не было времени. Да и ничего существенного не произошло. Бетти Норман, кажется, не стремится подружиться со мной. Мы любезно раскланиваемся и улыбаемся друг другу. Вот и все. Сегодня я заметила, что она забрасывает сети на генерала Кочирского. Странный вкус. Правда, Кочирскому не больше лет пятидесяти, но он совершенно гадкий. И к тому же совсем неэлегантный. Или, может, ее привлекает то, что он занимает какую-то высокую должность? Они вместе были в Жегестове и вернулись уже к вечеру.
Мой лыжный костюм производит фурор. Похожий, но куда худшего качества (это сразу бросается в глаза), есть у некой пани Ретц или Рентц из Лодзи. Кроме этого, во всей Кринице нет ничего интересного. Никогда себе не прощу, что не научилась хорошо кататься на коньках. Те две сопливых Гольдиновны все время буквально в осаде. Катаются они действительно хорошо. Конькобежный костюм чрезвычайно идет женщинам. Каждый раз, как те девушки идут на каток, туда движется пол-Криницы.
Познакомилась с очень интересным мужчиной. Это пан Джо Ларсен Кнайдл, американский дипломат из Москвы. Приехал сюда на отдых. Бываю с ним немало времени. Я гордилась, что хожу на лыжах лучшее его, и это ему понравилось. Оказалось, что он знает Яцека еще по Лиге Наций, а с Тото охотился когда-то в Конго. Очень милый, воспитанный человек. Не жует резинку и не распространяется после каждого третьего слова о прелестях Америки. Все американцы просто противны с этим восхвалением своей страны. Все американское для них высшего качества. Когда кто-то из них хочет сделать мне комплимент, он говорит:
— Да вас легко можно принять за американку…
Какой ужас! Американки!.. Не спорю, в основном они красивые, холеные, имеют спортивную фигуру. Но этот их образ жизни — курение за обеденным столом, выпивки в ночных клубах со случайными знакомыми — их, попросту говоря, некультурность и невоспитанность… Бр-р-р… Этого я не смогла бы так же, как жить в эпоху наших бабушек. Яцек говорит, что Европа постепенно американизируется. Во Франции, например, американизация зашла уже достаточно далеко. К счастью, к нам она еще не дошла.
Однако, оказывается, что и американцы могут европеизироваться. Лучшим свидетельством этого является Ларсен.
Ромек не подает признаков жизни. Кто-то говорил мне, что его видели на прогулке с пани Жултовской. От нее его добродетели ничто не угрожает. Пани Жултовской шестьдесят лет.
Такие нынче мужчины.
Вторник
Мы встретились на лестнице один на один. Увидев ее, я сразу почувствовала, что сейчас должно состояться знакомство. Она остановилась и с улыбкой протянула мне руку.
— Позвольте представиться, — сказала по-английски. — Меня зовут Бетти Норман.
Я так же любезно назвала свою фамилию.
— Я слышала о вас много хорошего от генерала Кочирского, — сказала она.
— Генерал очень милый… А как вам нравится в Кринице?
— Здесь замечательно. Человека, которому надоел комфорт всевозможных заграничных курортов, Криница очаровывает именно своей милой простотой.
Было очевидно, что она стремится поддержать и продолжить разговор. Теперь я не сомневаюсь, что она знает, кто я такая. Начинается опасная игра. Ну что же, ладно. Я не отступлю…
Я с интересом спросила:
— Вы, наверное, много путешествуете?
— Да, — ответила она. — Путешествия — это моя страсть.
— А постоянно живете в Лондоне?
Я спросила об этом, чтобы показать ей, что я о ней понятия не имею. Яцек, насколько я его знаю, вряд ли разговаривал с ней обо мне. А если и разговаривал, разве только в том смысле, что хотел бы уберечь меня от неприятностей, связанных с этой историей.
Мисс Норман отрицательно покачала головой.
— О нет. Я, собственно говоря, нигде постоянно не живу. Разве что в основном в Париже. Провожу там ежегодно два или три месяца.
— Завидую вам, — сказала я. — Но вы скорее англичанка, чем американка. Судя по произношению и обращению.
— Спасибо, — улыбнулась она. — Я действительно англичанка. Родилась в Бирмингеме и прожила в Англии свою юность. Но потом как-то так все сложилось, что я очень редко бывала на родине. Мои родители почему-то приняли бельгийское подданство.
— А в Польше вы впервые?
— Да. Когда-то я была здесь проездом всего несколько часов. Это не считается, правда? Но и вы, кажется, много путешествуете? По крайней мере генерал говорил мне, что ваш муж дипломат, а дипломатическая служба связана с частой переменой мест. Не так ли?
— Да, — согласилась я. — Однако я не путешествовала столько, сколько вы. А теперь мы давно уже сидим в Варшаве.
Мы обменялись еще несколькими любезными фразами, и мисс Норман ушла к себе. Она производит вполне приятное впечатление. Интересно, почему она не упомянула ни словом о дяде Альбине. Ведь он наверняка не сказал ей, что семья не поддерживает с ним отношений.
Загадочная женщина. Не могу избавиться от какого-то подсознательного ощущения, что она скрывает в себе тайны, куда страшнее тех, которые мне известны.
Я еще не строила никаких планов. Однако хорошо уже то, что теперь я смогу, не возбуждая ее подозрения, зайти-то к ней и осмотреться в ее номере. Надо заполучить, такой же этажом выше. Если меня поймают, я смогу сказать, что ошиблась этажом.
Я разговаривала с директором, и он пообещал мне, что через два дня тот номер освободится.
Пан Ларсен теперь ходит обедать в «Патрию», и мы сидим за одним столиком. Он интересный собеседник.
Среда
За этим наверняка что-то скрывается. Поскольку я знаю, что в свое время в Биаррице она уже пользовалась чужой фамилией (да и своей девичьей пользуется, по сути, незаконно, потому что она должна носить фамилию Яцека), то я склонна скорее поверить памяти Ларсена, чем поведению этой женщины.
Дело было так.
Мы с паном Ларсеном как раз обедали, когда в ресторан зашла мисс Норман. Минуя наш столик, она поздоровалась со мной чуть ли не с большей сердечностью, чем это позволяло наше короткое знакомство. Я ответила ей тем же. Ларсен также встал и поклонился. Она ответила ему едва заметным кивком головы. Когда она уже села за столик в другом конце зала, Ларсен сказал:
— Никак не могу избавиться от ощущения, будто я знаю эту даму. Кто она такая?
— Ее зовут мисс Элизабет Норман.
— Странно, — пробормотал он. — Готов поклясться, что когда-то ее звали иначе. И что я встречал ее довольно часто. — Он посмотрел в ее сторону и добавил: — Разве что волосы у нее было тогда другого цвета и еще… О, я чуть не сказал глупость.
— Нет-нет, говорите, — настаивал я, страшно заинтригованная.
— Да ведь и правда чушь.
— А все-таки!..
— Не могу избавиться от впечатления, что я когда-то видел, как она танцевала в весьма эксцентричном костюме.
— На маскараде?
— Вовсе нет. В каком-то кабаре.
— Не понимаю…
— Конечно, я не могу полагаться на свою память. Но кажется мне, что одна особа, необычайно похожая на эту пани, была танцовщицей в кабаре… Где это было, я уже не помню. И когда — тоже. Простите, если я бросил тень на вашу знакомую.
Я пожала плечами.
— Я знакома с этой пани недавно. Однако мне не кажется правдоподобным, чтобы она могла танцевать в кабаре. Она, несомненно, богата, и чтобы сыграла такую штуку из прихоти — тоже не похоже. Она производит впечатление уравновешенной и порядочной женщины. Но вы меня заинтересовали. Не могли бы вы вспомнить, как звали ту особу?
Он наморщил лоб и, помедлив, сказал:
— Если не ошибаюсь, ее звали Салли Ней… Да, Салли Ней. Один мой коллега интересовался ею поближе. Потому я и запомнил эту фамилию… Да-да, конечно. Теперь я точно помню. Это было четыре года назад в Буэнос-Айресе. Мой коллега уделял ей много внимания. Я, конечно, говорю о танцовщице, а не об этой пани, так на нее похожей. Та, несомненно, была брюнеткой. Такого, знаете, южного типа.
— И чем же все кончилось?
— К сожалению, скорою разлукой. Мы тогда ездили в Буэнос-Айрес заключать одну торговую сделку. Переговоры закончились довольно быстро, и нам пришлось вернуться в Соединенные Штаты.
— Я хотела бы вас о чем-то попросить, — заискивающе улыбнулась я ему. — Не могли бы вы дать мне фамилию и адрес вашего коллеги?
— И чем же все кончилось?
— К сожалению, скорою разлукой. Мы тогда ездили в Буэнос-Айрес заключать одну торговую сделку. Переговоры закончились довольно быстро, и нам пришлось вернуться в Соединенные Штаты.
— Я хотела бы вас о чем-то попросить, — заискивающе улыбнулась я ему. — Не могли бы вы дать мне фамилию и адрес вашего коллеги?
— Это мне, простите, немного неудобно, учитывая то, что я о нем рассказал.
— Но вы не сказали о нем ничего плохого.
— Но он человек женатый… — сказал Ларсен.
— О, боже мой, я напишу ему как можно деликатнее. Даже если мое письмо попадет в руки его жены, у нее не будет повода заподозрить его в неверности. А я была бы вам за это так благодарна!
— Значит, вы все же считаете, что эта пани действительно могла быть танцовщицей в кабаре?
— О нет, отнюдь. Но, видите ли, похоже на то, что это касается ее сестры. У нее такая ветреная сестра… Однако я не могу дать вам более подробных объяснений, ибо сама немного знаю. Так вы уже не откажите мне, пожалуйста.
Он еще минуту колебался, и, наконец, решился.
— Хорошо. Но я полагаюсь на вашу деликатность.
— Об этом не беспокойтесь.
Он вырвал из блокнота листок и написал на нем: Чарльз Б. Бакстер. Испания, Бургос, отель «Континенталь». Я прочитала и удивилась:
— Но Соединенные Штаты не имеют дипломатических отношений с генералом Франко?
— Официальных нет. Бакстер находится там как дипломатический наблюдатель.
— Ну вот, видите, — заметила я. — Ваши опасения были безосновательны. Ведь он там наверняка без жены.
— Ничего подобного. Они оба там.
— Как? И он не побоялся подвергать ее тяготам войны?
— В Бургосе довольно спокойно. Правительственные самолеты добираются туда редко. Да и, похоже на то, что война скоро закончится. Преимущество повстанцев ощущается все сильнее.
— Мой муж говорит, — сказала я, — что испанская война своей жестокостью далеко превосходит прошлую мировую.
— Это правда, — согласился Ларсен. — Так бывает всегда, когда в игру примешиваются идейные мотивы. Кроме того, надо учитывать и национальный темперамент испанцев. Не забывайте, что Испания — родина самой кровавой инквизиции, боя с быками и другой подобной мерзости.
Он продолжал разглагольствовать на эту тему, что было мне только на руку: перед тем, как написать письмо Бакстеру, я хотела вытянуть из Ларсена еще какие-то сведения об этой танцовщице, поскольку была почти уверена, что речь идет ни о ком другом, как именно о Бетти Норман.
Однако в ее поведении относительно Ларсена я не заметила никаких признаков того, что она когда-то в жизни его видела. Наконец, вполне вероятно и такое: она могла когда-то по прихоти танцевать в кабаре. Я, может, и себе позволила бы такое где-то очень далеко, где меня никто не знает. Просто для того, чтобы увериться в своей привлекательности и успешности. Танцуя в кабаре, наверное узнаешь сотни мужчин. Так что вполне понятно, что потом можно большинства из них не помнить.
Закончив обедать, она снова прошла мимо нашего столика и снова очень приветливо улыбнулась мне, не обращая никакого внимания на моего собеседника. Когда она вышла, Ларсен сказал:
— Нет. Та была наверняка ниже ростом…
— А было ли ее поведение таким же, как у большинства танцовщиц кабаре?
— Я бы этого не сказал. Насколько, конечно, я могу судить. Я знал ее очень мало. Однако, как мне вспоминается, Бакстер считал это большим плюсом в ее пользу.
Ничего существенного я больше извлечь из него не смогла. Вернувшись в свою комнату, я сразу села писать письмо. Написала так:
«Милостивый государь!
Наш общий знакомый, п. Джо Ларсен Кнайдл, упомянул в разговоре со мной одну девушку, которая из сугубо личных соображений очень меня интересует. Поскольку я много лет назад потеряла ее из виду, то была бы Вам бесконечно благодарна, если бы Вы дали мне о ней хоть какие-то сведения. Для меня это чрезвычайно важно.
Зовут ее Элизабет Норман. Однако в кабаре она выступала под псевдонимом Салли Ней. Из некоторых источников мне известно, что четыре года назад она была в Буэнос-Айресе.
Не знаете ли Вы, где она теперь? Где была в течение этих лет? Какие имела намерения? Не вышла ли замуж? Не собиралась ли сменить профессию? Все, что Вы о ней можете сообщить, мне очень пригодится. Если случайно у Вас есть ее фотография, умоляю — пришлите мне. Клянусь честью, что верну ее.
Естественно, что никто, кроме п. Ларсена, не знает ни об этом письме, ни обо всем этом деле. Заранее искренне благодарна Вам за доброту и покорно прошу прощения, что отнимаю у вас драгоценное время.
Г. Реновицкая.»
Я сама отнесла письмо на почту и отправила заказным срочным. Когда я возвращалась с почты, мне пришло в голову, что даже в том случае, если этот американец не захочет мне ответить или откажется дать нужные сведения, остается еще один путь: наткнувшись на этот новый след, я могу сообщить о нем в брюссельское розыскное бюро. Для них не составит никакого труда проверить эти данные в Буэнос-Айресе. Ах, если бы я могла послать им ее фотографию!
И тут меня вдруг осенила счастливая идея. Ведь в Кринице на каждом шагу фотографируют прохожих! Фотографы здесь кишат. Не может быть, чтобы ее ни разу не сфотографировали. Надо только поискать во всех крупных фотографиях, и я, несомненно, найду то, что мне надо.
Я потратила на это четыре часа и, конечно, нашла. Нашла два снимка. Вполне четкие, с безупречно схваченным сходством. Опасаясь, что мне их не захотят отдать, я поступила немного некрасиво, но другого выхода не было. Когда девушка за рабочим столом отвернулась, я спрятала оба снимки в сумочку. А чтобы они не потерпели на этом убытка, заказала увеличить свою фотографию, которую нашла там же. Теперь брюссельским детективам будет куда легче искать. Может, они сумеют найти и другие ее следы.
Погоди-ка, пани-панна! Я тебе докажу, что не так и легко отнять мужа у женщины, которая способна постоять за себя и имеет достаточно выдержки, чтобы вести бескомпромиссную борьбу.
Среда
Наконец Ромек нашелся. Это было очень забавно. Но сначала о более важных вещах. А именно: вчера я направила в Брюссель письмо с одной фотографией. Вторую оставила себе. Спрятала ее в шкафу между носовыми платками. Детективам написала, чтобы не жалели расходов: пусть сделают с фотографии как можно больше копий и разошлют по таким же самым агентствам в разных странах.
Теперь дела пойдут быстрее. Если получу от Бакстера подтверждение моих подозрений, буду иметь достаточно компрометирующих фактов. Тогда можно будет смело сказать, что эта женщина — международная авантюристка со скандальным прошлым. В конце концов, кто знает, может, она и сама двоемужняя женщина. Может случиться даже, что тот пан, с которым она жила в Биаррице, был ее настоящим мужем.
Сегодня утром мы встретились с ней в холле. У меня был прекрасный повод для разговора, потому что мои вещи как раз переносили в номер на третьем этаже, прямо над ее комнатами.
— Теперь мы соседи, — сказала я. — Но вы не бойтесь, я не буду устраивать у себя танцев и гонок.
— Вы такая грациозная, — любезно сказала она, — что от этого не было бы никакого шума.
У каждой из нас были свои дела, поэтому мы вышли вместе. Со мной то и дело здоровались встречные, и Бетти заметила:
— У вас здесь так много знакомых.
— О да. Из-за валютных ограничений многие люди не могут выехать за границу и вынуждены ехать на отдых сюда. А вы, кажется, много времени проводите в уединении?
— Да. Я не люблю большого общества. Есть несколько знакомых — и довольно… Ах, хорошо, что вы мне напомнили. Мне надо зайти в это кафе и извиниться перед моим партнером по лыжам за то, что не пришла утром на тренировку. Не зайдете ли на минутку со мной? Это очень приятный молодой человек.
Конечно, я сразу же согласилась. Во-первых, мне было интересно, какой вкус у этой женщины, во-вторых, тот пан мог быть ее любовником. Не следует пропускать случай заглянуть в ее интимные дела. И вдруг эта презабавная неожиданность! Заходим, а навстречу Бетти вскакивает из-за столика… Ромек! Я чуть не залилась смехом.
— Да мы хорошо знакомы! — воскликнула я.
Ромек, красный как рак, смутился и чуть не перелетел через кресло. Он был похож на мальчишку, которого застали в кладовой с вареньем. Он охотно выскочил бы в окно. Его положение было действительно незавидное. Потому что, с одной стороны, его игра в прятки ничего не дала, а с другой, можно было подумать, что, притворяясь влюбленным в меня, он завел роман с Бетти.
Но я была уверена, что это неправда. Слишком хорошо я его знаю. О романе здесь не может быть и речи. Они действительно только партнеры по спорту. Однако, если говорить начистоту, меня не очень радовало то, что они сблизились. Это не ревность с моей стороны, упаси боже. Я не собираюсь отбивать ни у кого мужчин, особенно Ромека. Думаю, могу еще себе такое позволить. Но с какой стати ему с ней общаться!