Лучше сам разобьюсь…
…С Арамисом, кстати, Злата подозрительно легко подружилась.
Я даже немного взревновал.
Он у меня вообще-то парень своенравный.
И недоверчивый.
Скольких моих случайных подруг в свое время в кровь подрал, если они, с его кошачьей точки зрения, что-то в квартире неправильно делали.
А Злата просто вошла в мою холостяцкую берлогу, скинула отороченную мехом куртку, стянула черную шерстяную шапку, размотала длинный шарф и села на диван. И эта кремовая сволочь запрыгнула к ней на колени.
И никаких тебе, блин, прелюдий.
Сразу – умиротворенное мурчание.
Причем, сцуко, – до обидного обоюдное.
Как будто всю жизнь друг друга знают, ага.
Сидят, понимаешь, в обнимку, один башку подставляет, другая – ее почесывает.
А я?!
Я, выходит, чужой на этом празднике жизни?!
Не, ребят.
Так не пойдет.
Меня тоже любить надо.
Желательно – регулярно и с удовольствием…
…Вздохнул, оттащил ее чемодан в гардеробную, пошел ставить чайник.
Все, думаю, Дэн.
Вот ты, брат, и попался.
Надо же…
…Когда я проснулся, моей девочки рядом уже не было.
Зато на кухне отчаянно воняло подгоревшей до углей яичницей.
Вот тебе, блин, и позавтракали…
…Захожу на кухню – сидит, плачет.
– Я, – говорит, – Дан, плохая хозяйка. Совсем ничего не умею. Совсем…
И – снова в слезы.
А я, блин, и не знаю, – то ли утешать ее, то ли самому плакать, то ли ржать, как подорванному.
Яиц-то в холодильнике больше не предусмотрено.
А кроме яиц, кефира, пельменей и вареной колбасы там вообще ничего не бывает.
Ну, йогурт еще иногда.
Да бутылки с пивом.
Так уж заведено.
Обнял, вытер горькие детские слезы тыльной стороной ладони, погладил по легким, пушистым, разметавшимся после сна волосам.
– Нам, – говорю, – девочка моя, теперь обоим учиться придется. И не только яичницу готовить. Ничего страшного, научимся. А пока одевайся, пойдем завтракать. Тут неподалеку ресторанчик симпатичный открыли. Я туда хожу, когда дома жрать нечего.
Она тихонько смеется.
Сквозь слезы.
Вы летом дождик грибной видели?
– А часто у тебя бывает, чтобы дома совсем-совсем нечего было кушать?
– Часто, к сожалению. Я же один живу, понимаешь?
– Мужчина не должен жить один, – смотрит на меня серьезно. – Теперь с тобой жить буду я. Вот только университет закончу – и сразу приеду, хочешь?
– Хочешь, не хочешь, – ворчу, прижимая ее к себе. – Можно подумать, у меня выбор имеется.
Она отрывает голову от моей груди и внимательно смотрит мне в глаза.
Снизу вверх.
Но это – только пространственно.
А если по жизни, так очень даже может быть, что – наоборот.
– Выбор есть всегда, – говорит неожиданно серьезно.
И я сразу же вспоминаю, как эти слова говорил мне когда-то Али.
Давно.
Когда я был сопливым, недавно пришедшим на террасу мальчишкой.
Сколько лет прошло с тех пор, интересно?
– Выбор есть всегда, – повторяет. – Просто я свой выбор уже сделала. А ты, Русский?
Я хмыкаю.
Нет, думаю, дорогая.
Что-что, а это у тебя – по-любому не получится.
Я уже научился быть первым и всегда оставлять за собой последнее слово.
– А у меня, – отвечаю как можно спокойнее, – не было никакого выбора. Хоть тресни. С того самого момента, как я тебя увидел. Там, в ресторане, на этой вашей дурацкой промозглой набережной.
Она наклоняет голову и что-то хочет сказать мне в ответ.
Возразить скорее всего.
Но – не тут-то было.
Я уже – взрослый мальчик.
Не знаю уж – к счастью или к сожалению.
Прикладываю к ее припухлым со сна полудетским губам указательный палец, улыбаюсь.
– Все, – подмигиваю, – после договорим. Потом. А сейчас я хочу съесть огромную порцию яичницы с ветчиной, помидорами, луком и жареным черным хлебом, выпить кружку-другую пива и погулять с тобой по Москве. Прага, конечно, очень красивый город. Но тебе придется полюбить и этот долбаный разросшийся мегаполис. Мою родину, понимаешь? Москву. Потому что тебе здесь, похоже, жить. Но это потом. А пока мне нужно представить вас друг другу. И постараться, чтобы вы друг другу понравились…
Глава 16
У меня уже который год одна странная примета срабатывает.
Моя личная.
Чем хуже встретишь Новый год, тем лучше он для тебя сложится.
И наоборот.
Этот год, судя по всему, должен стать более чем удачным.
Ага.
Потому что мы со Златой в эту сказочно детскую ночь так посрались… Надеюсь, в нашей жизни это больше никогда не повторится.
Боюсь, такого высокого накала чувств – просто не выдержу.
А начиналось все замечательно…
…Злата к поездке на Глебову дачу очень серьезно отнеслась.
По-взрослому.
Еле отговорил ее платье вечернее надевать: шикарное, с глухим воротом впереди и голой спиной прямо до роскошной упругой попки.
Хорошо бы она там в нем смотрелась.
Среди джинсовых и кожаных отморозков и их не менее джинсовых жен и подруг.
Или, к примеру, за поеданием истекающего ароматным мясным соком только-только снятого с огня шашлыка.
Пришлось ей даже пообещать, что мы потом обязательно сходим в какой-нибудь пафосный ресторан, чтобы это платье хотя бы разок выгулять.
Не напрасно же она его из Праги тащила, сами понимаете.
Ничего, обошлось.
Нацепила узкие, стильные джинсы, сапожки на плоской подошве, свитерок. Обмотала шею длинным пушистым шарфом, натянула черную вязаную шапочку, накинула на плечи куртку.
Ну вот, думаю.
Совсем другое дело.
Мне она, если честно, в таком хулиганистом виде куда больше, чем в наряде от какого-то пафосного итальянца нравилась.
Посидели с ней немного, по бокалу красного вина выпили.
А потом за нами Никитос заехал, часов в восемь вечера.
И все б, наверное, было ничего, если бы уже в дороге мне Али не звякнул.
– Привет, – говорит, – Дэн. Вы как, уже едете?
– Едем, – хмыкаю, – потихоньку. Точнее, толкаемся. Желающих больно много по предновогодней Москве покататься.
– То есть вы еще из города не выехали?
– Ну, – смотрю в окно, – это смотря что считать городом. МКАД уже переехали. А вот из Митина пока выбраться не получается.
– Это хорошо, – радуется. – А то я тут ревизию запасов спиртного решил провести. И немного, понимаешь, забеспокоился. Винища – полно. Шампанского – ванны принимать можно. Виски, ром, коньяк – все в полном порядке. А вот нормальной русской водки и пива под завтрашние утренние шашлыки – ни фига, как выяснилось. Никто, сцуко, не озаботился, все, понимаешь, дорогими напитками меряются. А я не представляю, как, к примеру, двадцатилетний ром под шашлыки получится оприходовать. Не вяжется такое сочетание послевкусия. Так что – просьба к тебе: прикупи по дороге, пожалуйста. Кстати, в Митине нормальные супермаркеты есть, я сам там иногда отовариваюсь.
– Хорошо, заедем. Сколько брать-то?
– Ну, – считает, – водки бутылок семь, судя по количеству алкашей, будет достаточно. А вот пива – литров десять, думаю, имеет смысл прихватить. Там в «Рамсторе» живым пивом сейчас торгуют, в двухлитровых кегах. Возьми штук пять, если не хватит, мы потом в местном магазинчике обычным догонимся.
– Ну, блин, ты даешь! А водку в местном магазинчике что, больше не продают?
Молчит.
Думает.
Но, как потом выясняется, не над покупкой водки в местном магазинчике, а над тем, как мне ситуацию объяснить подоходчивее.
– Ты, дружище, давно водку в подмосковных магазинчиках покупал? Судя по тому, что до сих пор жив, – давно…
…На выходе из «Рамстора» они нас и накрыли.
Человек десять.
Говорил ведь Никитосу – давай поближе к крыльцу подъедем.
Нет.
Подвеску на своей свежекупленной тюнигованной «субарке» пожалел, сволочь такая.
Сугробы, говорит, намело, я лучше здесь встану.
Ничего, дотащим.
Вот, блин, и дотащили.
Злата тоже с нами сдуру поперлась: хочу, говорит, русские супермаркеты посмотреть, интересно.
Интересно, ага.
Особенно интересно стало, когда эта гопота прямо перед носом нарисовалась, а у нас руки заняты.
Пиво, водка.
Никитос еще и орешков накупил своих любимых, а я сушеных колец кальмара и креветок под ожидаемое утреннее пивко.
А тут – полный, блин, интернационал, судя по русскому мату и молдавско-таджикскому характерному «гыргырканью».
Гастарбайтеры.
А во главе, похоже, – наша, подмосковная сволочь.
Слишком уж, сцуко, много в речи характерного «аканья».
– Та-а-ак, – говорит, поигрывая дешевым ножиком. – Ящики и девку нам. Сами – валите, не тронем. И – не дай бог милицию позовете. У нас здесь, на районе, – все схвачено. Найдем и зарежем. Понял?!
Понял, думаю.
Чего уж тут, блин, непонятного.
Поставил пакеты на землю, выхватил бутылку водки, врезал по металлическому ограждению.
Отличная розочка получилась.
Прям как заказывали.
А слева от меня – характерный щелчок.
Сколько раз я Никитосу говорил, чтоб перестал эту чертову выкидушку на кармане таскать.
Отличная розочка получилась.
Прям как заказывали.
А слева от меня – характерный щелчок.
Сколько раз я Никитосу говорил, чтоб перестал эту чертову выкидушку на кармане таскать.
Заметут ведь рано или поздно.
А ведь вот – пригодилась.
Короче, Злата даже испугаться не успела, как эта комиссия по встрече уже по улицам Митина неслась, давая фору любому олимпийскому спринтеру.
Но старшего я догнал.
Слишком мне, блин, его слова насчет «девки» не понравились.
Располосовал морду, развалил надвое обе щеки.
Уж очень розочка удачная получилась.
Жалко, сцуко, было выбрасывать, не использовав по назначению.
Гляжу – Никитос тоже кого-то в сугроб завалил.
Мордой вниз.
Сел сверху и что-то старательно своей выкидушкой у него на жопе выписывает.
Художник, блин.
Мастер настенной живописи и прочей прикладной графики.
Тут-то Злата и заорала.
Я от удивления аж гопника из рук выпустил.
Бегал он, надо отдать должное, – совсем неплохо. Ошметки от обеих щек, как крылья, за спиной развевались.
Уважаю.
Хотя – жить захочешь, не так раскорячишься.
– Звери! Звери! – кричит во весь голос моя принцесса, моя золотоволосая девочка.
И я вдруг с удивлением понимаю, что это отнюдь не к наехавшей на нас чуркестанско-гопнической шобле относится.
А как раз наоборот.
К нам с Никитосом.
Нет, ну ни фига ж себе, думаю.
– Звери! – плачет. – Какие же вы звери! Прекратите! Прекратите немедленно!
Сгреб ее в охапку, поволок к машине.
Орет, отбивается.
Всю таблицу мне когтями исполосовала, кошка чешская.
Пришлось вкатить оплеуху.
Причем не слабую.
Слабая бы в таких говенных обстоятельствах точно не помогла.
Дотащил до машины, засунул на заднее сиденье.
– Грузись! – кричу Никитосу. – У меня тут оперативка по ликвидации стихийного бедствия!
– Угу! – кричит в ответ. – Морду от этого бедствия береги! А то оно те точно глаза повыцарапает! Вот ведь, блин, темперамент! Даже завидую!
А сам туда-сюда носится, пока я Злату нейтрализую.
Пакеты с покупками в багажник «субарки» скидывает.
Ну, погрузились кое-как.
Тронулись.
Я Злату за руки держу и лицо от нее старательно отворачиваю, а то она уже пару раз кусаться пробовала.
– Ты, – ору Никитосу, – куда-нибудь во дворы двигай! Чтобы у меня была возможность ее успокоить! А то, если ментов проезжать будем, они верняк решат, что у нас тут изнасилование запланировано!
– Согласен, – выворачивает руль. – Садиться в тюрьму в мои планы пока что не входит. Да еще по такому поганому обвинению.
Наконец она устает.
Обмякает.
Сидит, всхлипывает.
– Звери, – шепчет. – Какие вы звери…
Пришлось ей снова пощечину выписать.
На этот раз достаточно легкую.
Взял за плечи, подтянул к себе, заставил смотреть в глаза.
– Это они, – говорю, – звери. Даже не звери. Твари. Ты представить себе не можешь, что бы они с тобой сделали. А мы с Никитой – не звери. Мы, девочка, укротители.
Глава 17
Пока мы доехали до дачи, Злата почти успокоилась.
Правда, похоже, так и не простила.
По крайней мере, разговаривала исключительно односложно.
«Да».
«Нет».
«Не знаю».
Чувствовал я себя после всего этого, мягко говоря, – не очень уверенно, врать не буду.
Когда наконец доехали, из машины – даже не вышел, а вывалился.
Будто мешок с говном.
Да и хозяева, встречавшие нас на пороге, когда мою разодранную таблицу разглядели, скажем так – немного удивились.
Али, так тот – аж присвистнул от изумления.
– Что, – спрашивает, – котик подрал, что ли? За что это он так тебя? Мясо несвежее зверю подсунул, что ли?
Вздыхаю, лезу в карман куртки за сигаретами.
– Ага, – прикуриваю, заслоняя огонек зажигалки сложенными в лодочку ладонями, – котик. Чешский. Породистый, блин, прям до не могу. Можно даже сказать, кошечка.
Минута молчания.
Потом Инга фыркает, стыдливо прикрывая рот аристократической узкой ладонью взрослой, ухоженной женщины.
– Молодец, – говорит, косясь в сторону Глеба, – девочка. С вами, кобелями, только так и надо, иначе нельзя. Стоит, наверное, тоже взять на вооружение.
Али тоскливо вздыхает.
– А ведь возьмет, – опасливо кивает в сторону жены. – Прецедент создан. Дальше – дело техники. А если серьезно, что случилось-то? Может, помощь нужна?
– Да нет, – вздыхаю, – уже, пожалуй, не нужна.
И излагаю события.
В своей версии, разумеется.
Но – максимально приближенной к реальной боевой действительности.
Инга моментально становится серьезной, потом подходит к Злате, обнимает ее за плечи.
И я замечаю, что эти плечи опять мелко дрожат.
Будто моя принцесса вот-вот снова расплачется.
– Пойдем, – говорит Инга, – пойдем со мной, девочка. Пойдем в дом. Сейчас мы с тобой умоемся, почистим перышки, приведем себя в порядок…
И, большой, рассерженной кошкой, вполоборота в мою сторону:
– Мудак!
Я чуть сигарету от удивления не проглотил.
Нет, ну ни фига же себе!
Я же – как лучше хотел!
Гляжу, Али тоже башкой укоризненно качает.
– Не могли просто эту шпану пугнуть, что ли?! Тоже мне, хардкор, блин. Раззуделась удаль молодецкая?! Идиоты! Пижоны доморощенные. Спортсмены. А что у девчонки шок может быть, трудно, блин, догадаться?! Она же, может, кровь впервые в жизни увидела, ты, козел! Вот ведь, блин, учишь вас, учишь…
И тоже уходит в дом.
А мы с Никитосом так и остаемся стоять на крыльце.
С раззявленными, мягко говоря, щщами.
Может, думаю, мы и вправду что-то не так сделали?
Да нет, все верно.
По крайней мере, сегодня эти уроды уж точно никого не ограбят, не убьют и не изнасилуют.
Это что, плохо?!
Хотя насчет Златы, наверное, Али прав: не стоило девчонку так вот сразу шокировать.
Неудобно получилось, чего уж тут говорить.
Интересно, как она там сейчас?
В это время дверь открывается и на крыльце снова появляется Али. С бутылкой коньяка в руках.
И с тремя пустыми стаканами.
– Пойдем, – качает головой, – выпьем, идиоты малолетние. На лавочке посидим, пока там Инга твою Злату в порядок приводит. Похоже, кстати, хорошая девочка. И любит тебя, идиота. Вот ведь повезло придурку. Прям как утопленнику.
– Хм-м, – удивляюсь, – а в чем, интересно, утопленнику повезти может?
Али жмет плечами.
– Хрен его знает, – ставит стаканы и бутылку на лавочку. – Может, в том, что не повесили…
– Ну, – смеется Никитос, – разве что в этом. Ты б лучше сказал, Глеб, в чем наш косяк-то? Че вы все на нас с Дэном накинулись?!
Али хмыкает, ехидно изгибая левую бровь «домиком».
– Дэн уже, по-моему, понял. Правда, Дэн?
Я – молчу.
Если честно, ни хрена я не понял.
Так, догадки.
С одной стороны, мы с Никитосом стопудово правы были.
Даже безотносительно личных тем.
Ведь если по-взрослому разобраться, этих отморозков даже в ментовку сдавать бессмысленно.
И не потому, что тупо откупятся.
Откупятся, не откупятся – какая разница.
Думаю, у главаря, которому я щщи розочкой располосовал, в районной ментуре куча друганов и одноклассников.
А то и родственников.
Так что даже если б мы их тупо повязали и чисто по закону отвели в ближайшее отделение – толку от этого не было бы ровным счетом никакого.
Но это не важно.
Важно то, что когда бы эти гоблины из ментуры ни вышли – хоть через день, хоть через семь лет, скажем, по приговору суда, – в их тупых мозгах все одно ничего, по сути, не изменилось бы.
Ни-че-го.
И в следующий раз, возможно, их жертвой стал бы тот, кто не имеет такой школы уличных драк, как мы с Никитосом.
Так в чем тогда наш косяк, извините?
В излишней жестокости?!
А что делать, если эти уроды по-другому не понимают?!
А Злата…
А что Злата?
Пусть привыкает.
Нам с ней – жить.
Долго и, по возможности, счастливо.
Так что о моей «изнанке» ей лучше сейчас узнать, чем через пару лет или месяцев.
Потому что я такой, какой я есть.
Санитар леса.
И меняться в этом отношении – не собираюсь.
– Что, Дэн, и вправду понял? – продолжает лезть Никитос.
Жму плечами.
– Давайте лучше выпьем, – говорю. – И забудем на хрен эту никому, блин, не нужную историю.
Что мы немедленно и сделали.
А через некоторое время к нам Инга присоединилась.
Со своим стаканом, само собой.
– Напугал ты девчонку прямо до полусмерти, – вздыхает. – Она ведь любит тебя. И похоже, по-настоящему.
– Я ее тоже, кажется, люблю, Инг. И что теперь, не пить?
– Да пить, конечно! – смеется. – Только приучать к своей жизненной философии влюбленную в тебя девочку нужно не сразу. Она же совсем маленькая еще. К тому же иностранка, человек с совершенно другой ментальностью. Меня вон Глеб, знаешь, как берег от лишних знаний о своих невинных развлечениях? И то в шоке была, когда узнала! А если б раньше узнала, могла бы и замуж за него не выйти, представляешь?! И мучились бы сейчас оба.