Энто встал, чувствуя себя свободным. Он в тысячный раз проверил винтовку: приоткрыл затвор, увидел тусклый блеск отборного патрона «Блэк хиллс» с пулей «Сьерра» с полым наконечником и зауженной хвостовой частью весом 168 гран, потрогал рычаг предохранителя, трижды убедившись, что в случае необходимости сможет быстро произвести выстрел. Затем Энто накинул на руку петлю ремня и затянул его, оставив легкую слабину, чтобы при стрельбе лежа или с колена винтовка крепко упиралась в тело и, через застывшее в выверенной позиции тело, в твердыню самой земли. Наконец он удостоверился, что заряда аккумулятора «И-снайпера 911» хватит с избытком.
Покончив с этим, Энто поправил кепи и каплевидные очки и начал пеший путь в сторону Боба Ли Свэггера.
А Свэггер ждал, неподвижный, как скала. Перед ним появилось живое существо, белая мошка, порхающая из стороны в сторону, она покружилась и снова улетела.
Боб ощущал, как из-под кепи по лицу текут струйки пота. Его уши ныли под наушниками. Дыхание стало поверхностным. Свэггера так и подмываю обернуться и убедиться, что ирландец за его спиной, но чем дольше он не будет оглядываться, тем ближе подойдет Энто, а значит, тем проще будет сделать выстрел, который покончит с ирландцем. Боб понимал, что, если придется стрелять на девятистах ярдах, ему конец. Техническое совершенство прицела Энто козырной картой побьет его более мощную винтовку. У него просто не будет времени определить дистанцию с помощью лазерного дальномера, рассчитать количество делений, переставить прицел и изготовиться к выстрелу. Энто его убьет. К тому же придется оценивать ярды на глаз, а он в этом не силен, в отличие от некоторых. Так что если он ошибется с оценкой, неверно сделает поправку на ветер, что запросто возможно при стрельбе с большого расстояния, Энто его грохнет.
Тик-так, тик-так, тик-так — двигалась секундная стрелка больших часов у Боба в голове, отмечая течение времени, а где-то люди смеялись и пели, ухаживали и трахались, рыли траншеи, писали стихи и летели в самолетах. Свэггер же был снайпером. Он замер, дожидаясь, когда сможет выстрелить или когда сам получит пулю. Боб пришел в снайперы совсем молодым и прожил так жизнь, принимая на себя ответственность за самые грязные дела своей родины и возвращаясь домой, пропитанный запахом смерти. Так было тогда, так есть сейчас. Он сам выбрал такую судьбу, глупец. В этом — какое там чертово слово? — его самовыражение. И он еще должен считать, что ему повезло. Он занимался тем, для чего был рожден. Многие ли могут…
— Парень, — раздался в наушниках голос Энто.
— Я тебя не вижу.
— Наверное, снайпер, ты смотришь не в ту сторону.
Поднявшись на ноги, Боб вгляделся в даль.
— Все еще не замечаешь меня? Может, лучше обернуться?
Свэггер обернулся. Энто, полностью одетый, стоял примерно посредине безликого ровного склона. Винтовку он держал в одной руке, лицо было скрыто наушниками, микрофоном и темными очками, кепи низко надвинуто на лоб. Гроган был олицетворением войны — или смерти.
— Удивлен, дружище? Ты представлял бедного голого ирландца, трясущегося на квадроцикле и рассчитывающего на милосердие, которого от тебя ждать не приходится?
Боб молчал.
— Кошка проглотила свой язык? Теперь мы в другой игре, дружище. И вот ее правила. Я иду к тебе. Ты остаешься на месте или двигаешься мне навстречу. Я бы в твоем случае шел ко мне, так расстояние будет меньше. Как только решишь, что можешь стрелять, мой тебе совет — стреляй. Но в тот же самый миг выстрелю и я. Если вспомнить, насколько моя техника лучше твоей, снайпер, у меня почему-то такое чувство, что я окажусь быстрее и точнее. Это как с теми волейбольными мячами, на которых мы упражнялись, но только теперь мячами будем мы с тобой.
— Сукин сын! — выругался Боб.
Гроган рассмеялся.
— Или сдайся на милость. Отбрось винтовку в одну сторону, затвор — в другую, пистолет — в третью. Затем я заставлю тебя раздеться догола и оценю ситуацию. Как знать, возможно, когда я получу пленку, я оставлю тебя в живых. Только прострелю оба колена, чтобы ты никогда больше не преследовал меня, и еще выколю глаза, чтобы не взял меня на мушку, но какое-то существование у тебя все же будет. Ну, снайпер, как тебе мое предложение?
Боб отшвырнул наушники и микрофон.
Энто понимал, что у него на руках все карты. В то мгновение тщательно срежиссированного спектакля его самолюбие торжествовало. Он оказался лучшим. Перехитрил самого Свэггера, пригвоздил Гвоздильщика, и он подстрелит снайпера, а шакалы пусть обглодают его кости. Гроган приближался к своей цели. Все происходило совсем как в фильме «Ровно в полдень»,[82] но только на шестистах ярдах; снайперы, разделенные голой прерией, шагали друг к другу до той точки, которая позволит не промахнуться, и тогда все сведется к тому, кто окажется быстрее; Энто не сомневался, что быстрее будет он.
Легкий ветерок дул в лицо, амфетамины давали сосредоточенность и самоуверенность, затылком Гроган ощущал припекающее солнце.
Свэггер держался на удивление спокойно. Он не сдвинулся с места. Просто стоял. Глупец. Чем ближе он подойдет, тем меньше будет вероятность промаха. Казалось, Свэггер уже смирился с неизбежным и просто дожидался конца.
«Пятьсот пятьдесят? — думал Энто. — Нет, наверное, меньше. Пятьсот тридцать?» Он уже так близко от намеченного рубежа в пятьсот ярдов. О, это кульминация, вершина, миг наивысшего экстаза.
И тут одна странная мелочь. Что-то изменилось. Но что? Энто почувствовал это сначала лицом, а затем голыми руками.
Ветер. По какой-то проклятой причине полностью затих ветер.
Это был дар самого Господа. А также послание. Бог говорил: «Энто, дорогой мой мальчик, — почему-то для Энто Бог всегда был англичанином, — вот тебе подарок. Затишье. Оно продлится совсем недолго, так воспользуйся им, старина, прими как благодарность за всех тех любителей верблюдов, которых ты прислал ко мне».
И Гроган решил: сейчас!
С плавной легкостью, казавшейся чем-то странным при его внушительных размерах, однако на самом деле отточенной до совершенства бесчисленными тренировками, выжегшими движения в мышечной памяти, Энто упал на колено, а другую ногу согнул и выставил перед собой, обеспечивая упор. Одновременно он вскинул винтовку к плечу, ощутив, как отрегулированный ремень обеспечивает давление, нужное, чтобы связать все сооружение в единую упругую конструкцию, палец Грогана метнулся к кнопке «И-снайпера» и нажал ее. Спрятанный внутри маленький гений обработал числа, определил дистанцию, атмосферную влажность, плотность воздуха, а также те легкие дуновения ветерка, что остались, и практически сразу же выдал ответ: 534 ярда, 5 вниз, 1 вправо. Рука Энто сомкнулась на пистолетной рукоятке, он потянул назад, вжимая приклад в неподвижную, как наковальня, ложбину плеча, его указательный палец уже отыскал плавный изгиб спускового крючка и начал выбирать свободный ход, плечо отклонилось назад и застыло, ноги будто вросли в землю, тело представляло собой прочный замок сцепившихся друг с другом костей. Гроган отсчитал по вертикальной оси пять делений вниз, затем одно деление вправо и…
И увидел, что Свэггер по-прежнему стоит, выпрямившись во весь рост, но только теперь в положении для стрельбы: локоть в сторону, голова совершенно неподвижна, колени напряглись, словно стальные болты. Прежде, чем Энто успел осознать эту информацию, из дула вырвалась яркая вспышка…
Свэггер спокойно наблюдал за приближающимся ирландцем, чувствуя, как почти стихший ветерок ласкает лицо. Боб чуть переменил позу и повернулся боком к Энто, который находился еще далеко, хотя и постепенно увеличивался в размере. Боб постарался вытряхнуть из головы прошлое, не думать о Карле с вышибленными мозгами и в одном нижнем белье, которого хоронили под дождем в присутствии лишь семерых свидетелей, или о Денни Вашингтоне, отличном парне, который получил пулю в глаз и больше никогда не вернется домой к жене и дочерям; Боб гнал эти мысли прочь, но они продолжали тревожить. Затем вдруг их сменило то благословение, которое приходит ко всем снайперам, великим и не очень, вставшим даже не на самом острие, а перед ним, в полном одиночестве, выполняя свой долг, а также — черт побери, как там это слово? — ища самовыражения. И Боб ощутил волну умиротворения, а вслед за ней уверенность в себе, взмывшую вверх ракетой; скованность спала с его членов, сердце освободилось от сдавливающих оков, сжатая пружина в сознании полностью расслабилась, осталась одна только винтовка.
Боб увидел, как ирландец непроизвольно замедлил шаг, и понял: настал решающий момент. Он вскинул винтовку, держа ее крепко, но не стискивая намертво — в положении стоя винтовку стискивать нельзя, ведь твердой опоры нет, красавицу нужно держать легко, словно живую. Глаз нашел перекрестье прицела еще до того, как сердце перестало колотиться, сама Вселенная застыла, и пересекающиеся под прямым углом волоски остановились на человеке вдалеке, который в тот момент опускался на колено. Указательный палец правой руки принял решение без команды мозга, винтовка сама собой выстрелила, при этом голова Боба осталось неподвижной — нужны годы, чтобы этому научиться, — следя за полетом пули, не слыша звук выстрела и не чувствуя отдачи. Свэггер удерживал спусковой крючок нажатым до упора, дожидаясь, когда оптический прицел вернется вниз после резкого скачка.
…где-то в сознании Грогана со скоростью света промелькнула мысль: «Как такое возможно?» — а в следующее мгновение он отлетел назад, словно получив в грудь удар лопатой.
Энто рухнул на землю бесформенной кучей, недоуменно моргая и думая о том, что нужно вернуться к винтовке, но винтовки рядом не было. Никакой боли, просто тело стало каким-то не таким; Энто опустил взгляд и обнаружил, что его левая рука словно вырвана с корнем из плечевого сустава. Она болталась под неестественным углом, а из огромной раны, уходящей от ключицы глубоко в грудь, черными неудержимыми потоками хлестали реки крови. Энто непроизвольно перекатился на бок, на здоровую руку, подчиняясь инстинктивному желанию отползти в укрытие, однако у него ничего не получилось, он смог лишь подтянуть колени к изуродованному торсу и застыть в позе зародыша.
«Твою мать, как ему удалось выстрелить?» — пронеслось в голове у Грогана перед смертью.
Свэггер достал сотовый и нажал кнопку быстрого набора номера.
Чак Маккензи ответил сразу же.
— Ганни? С тобой все в порядке?
— Похоже на то. Крови не вижу. Запомни мои координаты.
Глядя на навигатор, Боб продиктовал данные о своем местонахождении.
— Мы вылетаем немедленно, — сообщил Чак.
— Ты передал пакет?
— Да. Он уже в дороге. Самолет поднялся в воздух час назад. Как ты?
— Устал до смерти. Я уже слишком стар для всего этого дерьма.
— Ну а последний ирландец?
— Как по-ирландски будет «тост»?
— По-моему, так и будет: тост, — сказал Чак.
Попрощавшись с ним, Боб позвонил Мемфису.
— Пакет уже в пути.
— Знаю. И мы готовы его встретить. Я сколотил группу для восстановления фильма, и эти ребята уверены, что можно получить четкие снимки, не повредив пленке. Я также сформировал в трех штатах группы, которые обыщут резиденции Констебла, как только будут готовы ордера, а группа в Чикаго осуществит изъятие сейфа Джека Стронга и жесткого диска с его рабочего компьютера. При этом будут представители прокуратуры округа Кук, они выпишут ордер на обыск, и мы сможем использовать все добытые материалы в качестве улик. Ордер выдаст и прокурор Ньякетта, штат Массачусетс. Если дело обстоит так, как ты говоришь, к завтрашнему дню все юридические вопросы будут решены, и завтра вечером мы возьмем Констебла в Сиэтле, где он собирается держать речь.
— Здорово, — отозвался Боб.
— Судя по всему, ты не слишком обрадовался.
— Я просто чертовски устал, — признался Боб. — Ты пошлешь людей на ранчо?
— Да.
— Пусть только не забудут про дом охраны. Именно там жили снайперы. У каждого имелся компьютер, все было организовано на профессиональном уровне. Не сомневаюсь, вы многое найдете, а если и дом охраны осмотрите, улик будет еще больше.
— Я все понял.
— И отправь людей в прерию. Координаты дам завтра. Надо будет забрать несколько тел. Это долгая история.
— Господи Иисусе! Неудивительно, что ты устал. Отдохни, выспись. А потом возвращайся сюда… так, сегодня у нас суббота, допустим, во вторник.
— Хорошо. У меня все.
Боб постоял немного, затем подобрал винтовку и устало побрел к квадроциклу. Он сел в седло, завел двигатель и направился к Энто.
Итак, враг повержен. Пулю «Сирокко» весом 150 гран обязательно запретят для использования в боевых действиях, поскольку наконечник из черного поликарбоната, придающий ей такую высокую точность, предназначенный только для улучшения обтекаемости, внутри полый и при попадании распускается смертоносным цветком. Попав в плоть, наконечник возвращается в тело самой пули, и этот динамический удар плюс саморазрушающаяся конструкция пули обеспечивают то, что снаряд, несущийся со скоростью около двух с половиной тысяч футов в секунду, раскрывается цветком, широко расставляя в стороны лепестки. И те вгрызаются, рассекают, проходят через плоть подобно острейшему ножу, за счет своей огромной кинетической энергии образуя на время полость размером с футбольный мяч. И даже когда эта полость благодаря эластичности тканей частично смыкается, оставшиеся внутри органы превращаются в желатин, в вязкую массу. Пуля также раскалывает кости и раздирает кожу.
Энто лежал на правом боку, сжавшись в комок. Левая половина его тела была настолько изуродована, что не имела ничего общего с человеческой анатомией. Она даже внешне не выглядела настоящей.
«Эх ты, глупый ирландский сукин сын», — подумал Боб, вспоминая долгие вечера в баре «Мустанг» в Вайоминге. Какое же это было счастливое время! Сколько таланта, мужества и обаяния! И этот человек окончил жизнь в высокой траве, с разорванным пополам телом. А все ради какого-то богатого козла, которого также неминуемо настигнет расплата.
Тут в воздухе появился вертолет, нанятый Чаком. Боб помахал рукой, хотя в этом не было необходимости, поскольку он стоял один посреди необъятной пустоты. Вертолет, знакомый старенький «хьюи», приземлился в сотне ярдов, приминая траву и поднимая в воздух мелкие камешки и марево пыли, — нечто совершенно чуждое во всем этом застывшем безмолвии. Рокот заглушил все звуки, сделав разговор невозможным. Подбежавший Чак похлопал Боба по плечу, подхватил его снаряжение, в том числе маскхалат и свой «ремингтон», а Боб подобрал «экьюреси» Энто. Они подошли к вертолету и забрались в кабину, но только после того, как Боб привлек друга к себе и шепнул ему в самое ухо:
— Дружище, мне срочно нужно поменять этот чертов подгузник.
Глава 52
В Вашингтоне, как и в любом космополитическом городе, есть рестораны, куда ходят с женами, и рестораны, куда ходят с любовницами. Если мужчина с женой, лучшей половиной, избранницей, матерью его детей, звеном всей цепочки, и у него есть желание полакомиться бифштексом, он отправляется в «Мортон», тихое и спокойное заведение на углу Коннектикут-авеню и К-стрит в самом центре делового квартала Там замечательно, вкусно и великолепно, но там скучно. Если же мужчина со своей кралей, живым фонтаном молодости и говорливости, и собирается вечером побить рекорд употребления виагры, если он со своей «племянницей», со своим ягненочком, тогда за порцией белков ему прямая дорога в «Палм» на Девятнадцатой.
«Палм» обладает дерзостью, бравадой, в нем царит атмосфера нью-йоркского гангстерского притона. У официантов такой вид, словно летом 67-го они побывали в Ньюарке:[83] лица цвета орехового дерева, густые волосы Средиземноморья, обильно напомаженные, и коротенькие курточки, увешанные всевозможными побрякушками. В зале темно; даже при официальном запрете на сигары и сигареты в воздухе чувствуется дым; стены украшены карикатурами на каких-то знаменитостей (которых невозможно узнать), картошка выглядит так, что ее можно принять за набор для ускорения инфаркта миокарда — наверное, блинчики, обжаренные в дизельном масле? — а мясо чистое, первобытное, истекающее кровью.
Билл Феддерс посвящал любовнице один вечер в месяц, и его жена, с которой он прожил тридцать пять лет, родившая ему четверых детей, относилась к этому с пониманием. Билл и его нынешняя пассия Джессика Дельф сидели в «Палме» в своем обычном кабинете, расположенном в дальнем левом углу полутемного зала. Билл потягивал крепкий коктейль из водки с мартини и восхищался точеными чертами лица молодой женщины, прямыми светлыми волосами и глазами с поволокой. Господи, какая же она красивая! Жаль, что скоро с ней придется расстаться.
— Джесси, смотрю я на тебя и гадаю, почему ты не отдала свое сердце какому-нибудь двадцатипятилетнему футболисту.
— Возможно, потому, что в этом городе все футболисты из «Вашингтон редскинз», то есть вечные неудачники, — ответила с улыбкой Джессика.
Она скрывала, что на самом деле уже отдала свое сердце и кое-что еще некоему тридцатиоднолетнему брокеру, ей не хотелось это афишировать до тех пор, пока Билл, как он обещал в самом начале знакомства, не устроит ее на работу в одну очень престижную фирму.
— Мне нравится девушка, которая знает, что ее красота не уступает уму, а ум не уступает красоте, — усмехнулся Билл.
Он любил повторять эту фразу, но Джессике, кажется, еще ее не говорил, хотя это не имело значения, поскольку Билл знал о существовании брокера.
— У нас сегодня какой-то праздник? — спросила Джессика.
— На самом деле у нас траур.
— О-о-ох, смерть. Терпеть не могу, когда это происходит.
— Нет, не смерть, просто обширная черепно-мозговая травма, пациент в коме, подключен к аппарату искусственного дыхания, но мне кажется, что оно выберется.
— Оно?
— Речь идет не о человеке, а об одном деле. Мой самый давнишний и самый дорогой клиент попросил ускорить кое-какую федеральную процедуру и довести ее до конца.
— Подробности скучны или засекречены?