Медленно, словно боясь, что раритет рассыплется от неосторожного движения, парень подвинул футляр к себе и вздохнул.
Потому что до сих пор не был уверен, что ему следует открывать его и читать спрятанный внутри свиток.
Отец не стал это делать, хотя повод у него был весомый. Отец предпочёл погибнуть, но не выпустить на свободу прячущуюся в футляре змею. И отец предостерегал от этого Зорана.
«Мальчик мой, я знаю, что желание отомстить станет для тебя невыносимым. Злость и ненависть примутся точить тебя изнутри, подобно термитам, стирающим в пыль толстенные деревья.
Я знаю.
Нет… Я догадываюсь, что ты будешь чувствовать, если мы с мамой не вернёмся, но я прошу тебя воздержаться от опрометчивых поступков. Чуды совершили страшную подлость, кровь нашего Дома на их руках, в этой войне уже погибли моя сестра и двоюродный брат. В этой войне, возможно, погибнем мы с мамой, но я прошу тебя…»
Отец предпочёл погибнуть, но не использовать змею, что лежала сейчас перед Зораном. Отец умолял Зорана последовать его примеру. Но у отца не было бессонных ночей и слёз в подушку. Отец не рос с единственным желанием – отомстить.
«Прости меня, папа…»
В письме было сказано, что аркан – при соблюдении остальных условий, разумеется, – сможет запустить и обычный люд, напрочь лишённый магических способностей, и это обстоятельство существенно упрощало Зорану задачу – не требовалось привлекать ведьм.
«Это моё дело. Мой долг».
Юноша сложил письмо и вернул его в тайник – нет необходимости возить с собой рассказ о том, что за змея прячется в футляре, – сложил руки на груди и задумался.
Итак, ему нужно в Ростов-на-Дону. Знакомых там нет ни из Тайного Города, ни среди обычных челов. Но это – у него, а вот тётушка Доброслава весьма энергична, коммуникабельна и достаточно пожила на свете, чтобы обзавестись приятелями или приятельницами повсюду. Имеет смысл поговорить с ней…
«В любом случае пришлось бы – надо ведь предупредить, что уезжаю… Скажу, что к другу… Стоп! Скажу, что к другу, и тут же поинтересуюсь, нет ли у неё там знакомых. Смешно… Ладно, придумаю что-нибудь.
К тому же надо раздобыть денег.
Подумать, как лучше отправиться: на самолёте или на машине.
И осуществить ещё тысячу приготовлений…»
Так получилось, что Зоран впервые самостоятельно покидал Тайный Город – не в компании или с Доброславой, а именно один, и парень чувствовал себя не слишком уверенно, с трудом представляя, за что браться в первую очередь.
«Надо поговорить с тётушкой. Она подскажет…»
Решив так, Зоран посмотрел на часы, прикинул, где в это время можно застать старушку – звонить не хотелось, и выскочил на улицу.
Дверь захлопнулась, и дом снова погрузился в мёртвую тишину.
* * *Он не любил выходить в мир – в нём было слишком много соблазнов. Будто идёшь по огромной скотобойне с ножом в руке и выбираешь… выбираешь… прикидываешь… Этого бычка забить? Или, может, вон того? Этот вроде бы не такой норовистый, как первый… но тоже не подарок, увы…
Впрочем, искушений хватало и дома. Чего стоили голоса соседей, доносящиеся то с балкона, то из открытого окна. Голоса, словно приглашающие заглянуть на огонёк. Голоса громкие и тихие, счастливые и раздражённые – они манили. А вот музыку, томные вздохи, детский крик и собачий лай он терпеть не мог. Раньше, до того как его стала мучить Жажда, он вообще не обращал внимания на посторонний шум, но теперь слышал, казалось, каждый шорох, каждый писк или шепоток. И они приводили его в неистовство.
Вот бы остались только голоса…
Но тогда Жажда владела бы им постоянно, потому что голоса пробуждали её, делали резкой. Жажда становилась требовательной, давила болью, а избавление от неё приносило сладость и упоение… Но они приходили потом. Сначала – Жажда. Которая могла накинуться в любой момент, в самый неподходящий, и тогда её приходилось прятать, терпеть, грызть подушку, надевать беруши, чтобы не слышать голоса, а иногда даже приковывать себя к специально вделанным в стену кольцам. Он терпел. Но рано или поздно выходил на улицу.
Натянув приветливую улыбку, покидал родной двор и брёл по городу.
Он ничем не отличался от прочих, совершенно нормальных людей; разве что был слегка растрёпан. Рассеян на вид.
И мечтал убить каждого встречного.
В тот день он бродил по городу…
…и увидел её.
Идеальную жертву.
Будто специально созданную для него, да ещё показанную в нужный момент – на, мол, ты ведь таких любишь?
«Люблю!»
Сердце забилось, как вытащенная из воды рыбина…
«Так бери её! Пусть именно она избавит тебя от Жажды!»
Во рту пересохло, и он, едва увидев жертву, уже знал, как с ней поступит. Видел их общее будущее.
«Пока смерть не разлучит нас… Твоя смерть, моя дорогая. Сегодня я подарю её тебе…»
Он смотрит на девушку. Он не видит лица, но в этом нет необходимости, лицо не главное. Куда важней повадки. Наблюдая за её движениями, он представляет, как будет она бежать, в какой момент и почему споткнётся, как именно растянется на земле, подвернув ногу, как будет рыдать и закрываться руками, будто они могут спасти…
Чуть позже.
А сейчас она идёт и улыбается. У неё вызывающе-красное пальто, туфли на высоченных шпильках и чёрные как смоль волосы, водопадом падающие на плечи. Она явно привыкла быть в центре внимания, и это ему нравится: уверенных женщин убивать приятно. Они надолго утоляют жажду, они яркие…
Народу на улице немного – рабочий ведь день, да ещё осенний. И хотя Ростов город южный, здешние ветры пробирают до костей. Каждый порыв выбивает из глаз слёзы, разворачивает, убеждая идти домой…
Но он не может отклониться от курса, не может оставить идеальную жертву, словно нарочно для него созданную…
Девушка чувствует взгляд, останавливается, начинает озираться по сторонам, будто что-то потеряла, но он уже хорошо её чувствует, она для него уже «своя», поэтому за секунду до того, как девушка обернулась, он опускается на корточки и начинает возиться со шнурком на левом ботинке. И её взгляд безразлично скользит мимо, вызывая на его, невидимых жертве губах грустную усмешку: женские взгляды никогда на нём не задерживались. Всегда пролетали мимо, в поиске других самцов…
«Чуть позже, милая, чуть позже… Скоро ты будешь смотреть только на меня…»
От предвкушения заныло внизу живота, и он едва не прозевал момент, когда жертва перестала озираться и, существенно ускорив шаг, отправилась дальше.
«Интересно, ты замужем? Или ещё не успела? А дети? У тебя есть дети? Может, младенец… Или ребёнок лет трёх, который уже поймёт, что мамы нет, и будет плакать…»
Подобные мелочи добавляют портрету объём и делают ощущения острее. Ему нравилось убивать не только уверенных, но и состоявшихся людей, которым есть что терять.
«Сверни же, сверни в какой-нибудь проклятый дворик, дай мне возможность до тебя добраться… Ну же, пожалуйста…»
Рука потянулась к карману, нырнула внутрь, дабы проверить, на месте ли нож…
Нет! Пусто!
На мгновение он позабыл о жертве. О том, что идёт по следу. Он не сдержал сдавленного и, к счастью, не очень громкого возгласа, а пальцы лихорадочно заскользили по ткани кармана, пока не нащупали дырку, через которую нож провалился за подкладку.
– Чёрт…
Несколько секунд, которые он потратил на поиск оружия, всё испортили: обладательница красного пальто свернула за угол, и ему пришлось бежать, чтобы не позволить ей скрыться в каком-нибудь подъезде.
«Подъезд – это хорошо. Это очень хорошо…»
Это лифт или чердак. Или дверь в подвал. Или просто – под лестницей, быстро, конечно, зато можно жестоко, кроваво… Зажимая ей рот, но позволяя попискивать. Да, именно так – позволяя попискивать и даже покрикивать.
Пусть ей кажется, что её крик способен что-то изменить, пусть. Пусть надежда до последнего живёт в затухающих глазах. Пусть…
Он быстро обогнул здание и… замер, увидев, что жертва уже не одна.
– А папа говорит – пойдём к маме навстречу, ей приятно будет! – верещала маленькая, лет пяти, девочка в розовой шапочке и бирюзовом комбинезоне с ромашками.
А мужчина в чёрном пальто, улыбаясь, обнимал идеальную жертву. В глазах которой можно было, при желании, прочитать лёгкое недоумение, больше похожее на растерянность. Жертва чувствовала облегчение, но не понимала, отчего оно пришло. Не понимала, почему ей вдруг стало так хорошо… С чем связано резкое улучшение настроения?
Жертва стояла, радостно глядя на близких, и очень скоро пришла к очевидному выводу, что ей хорошо от того, что они рядом. Только от этого.
И не заметила проходящего мимо мужчину. Не обратила на него никакого внимания.
Впрочем…
Женщины никогда его не замечали.
Он невидимкой проскользнул мимо дружной семьи, свернул в первый же переулок и остановился, опёршись рукой о стену дома.
Жажда сводила с ума, требовала вернуться и убить всех… всех… всех: идеальную жертву, её мужчину и ребёнка… ребёнка – обязательно, но он понимал, что шансов нет.
Он невидимкой проскользнул мимо дружной семьи, свернул в первый же переулок и остановился, опёршись рукой о стену дома.
Жажда сводила с ума, требовала вернуться и убить всех… всех… всех: идеальную жертву, её мужчину и ребёнка… ребёнка – обязательно, но он понимал, что шансов нет.
И дальше не будет, потому что больше он на охоту не решится.
Сегодня – без крови.
Дрожащей рукой он вынул из кармана пузырёк с успокоительным, закинул в рот четыре пилюли и проглотил, не запивая.
Стало немного легче.
И он в очередной раз пожалел, что пилюли не лечат, а только помогают отсрочить неминуемое.
* * *– Разрешите, господин подполковник? – спросил Игорь, заглядывая в кабинет. – Вызывали?
– Гамбулов?
– Так точно.
– Входи, – кивнул Брагин. – Проходи, садись… Рапорт написал?
– Да… вроде, – пробормотал молодой полицейский, осторожно опускаясь на стул.
– «Вроде»? – выгнул бровь шеф.
– Ну, в смысле… – Игорь открыл сумку и вытащил вложенный в прозрачную папочку лист бумаги. – Написал, но… мне Емельянов помогал… вспомнить, что и как было…
– Как это – помогал вспомнить? – Брагин хмуро покосился в сторону Василия, который вошёл следом за Гамбуловым, и тот торопливо отвёл взгляд. – Ты что, под диктовку рапорт писал?
– Ну…
– Тут, Фёдор Семёнович, вот какое дело… – попытался затараторить Емельянов. – В общем, если в двух словах: Игорёк считает, что мы только сегодня вечером на дежурство должны заступить. Амнезия у него. Не помнит ничего, начиная с вечера и до моего появления.
Брагин перевёл удивлённый взгляд на Гамбулова, оценил опущенную голову, поникшие плечи и нахмурился:
– Это не лучшая тактика защиты.
– Я не защищаюсь, – протянул Игорь.
– На меня смотри.
Емельянов вздохнул, но промолчал. А Гамбулов, выдержав короткую паузу, исполнил приказ.
– И теперь смотри так всё время разговора, – неожиданно мягко произнёс Брагин. – Понятно?
– Да. – Гамбулов сглотнул. – Так точно.
Судя по косвенным, «поведенческим» признакам парень не врал, однако верить ему на слово Брагин, разумеется, не собирался.
– Почему ты решил, что вам заступать только сегодня?
– Потому, что… – Игорь сбился, но продолжил: – Потому что, когда я проснулся утром, я был уверен, что сегодня – третье.
– Где проснулся?
– Дома.
– У себя дома?
– Так точно.
– Один?
– Так точно.
– Вчера кого-нибудь приглашал? Девушку, например?
– Никак нет.
– А если напрячься и вспомнить?
– Нечего вспоминать, – развёл руками Гамбулов. – В смысле – я идеально помню вчерашний день: днём на тренировке, в боксёрском зале, пришёл домой около пяти вечера, принял душ, кино посмотрел, пока ужинал, потом ещё один фильм, лёг спать примерно в половине двенадцатого. А теперь выясняется, что это было позавчера… – Он, как было велено, смотрел строго на Брагина. – Вот так.
Игорь не походил на лжеца. Брехать, судя по повадкам, любил его напарник – Емельянов, и доведись такую историю рассказывать Василию, подполковнику пришлось бы сложнее. А вот Гамбулова он, как говорится, видел насквозь.
И видел, что парень не врёт.
Но что в таком случае получается? Или у одного из охранников провал в памяти длиной в целую ночь, или же Гамбулова… не было в изоляторе?!
А кто был?
И на этот вопрос накладывается смерть Смирнова, он же – судя по всему – Филин.
Кто был в изоляторе в ту ночь, когда там умер Смирнов?
Случайно ли умер Смирнов?
Кто мог изобразить Гамбулова так, что подмену не заметили ни его начальник, ни его напарник?
«И что мне со всем этим делать? – Брагин побарабанил пальцами по столешнице. – Отправлять на освидетельствование? Наркотики, алкоголь, психические проблемы… Долги…»
Игорь парень молодой, соблазнов вокруг много, поймать его «на деньги» можно: Брагин был реалистом и оценивал людей так, как люди того заслуживали. Знал, что человек слаб.
Но кто заплатил Гамбулову за глупейшую идею с амнезией и, возможно, за убийство или соучастие в убийстве Смирнова? Родственники какой-нибудь жертвы? А кто из них знает, что Смирнова взяли? А если они как-то узнали, что Филин попался, то как им удалось за пару часов подкупить охранника, который уже был на дежурстве?
«Надо проверить, есть ли у Гамбулова родственная или дружеская связь с какой-нибудь жертвой. Только в этом случае можно объяснить происходящее».
– Давай рапорт. – Брагин взял лист и быстро пробежал текст глазами. – Емельянов, подожди за дверью.
Василий с удовольствием бы остался послушать, но тон подполковника не допускал возражений, и молодой полицейский послушно удалился.
Его напарник окончательно поник и впервые нарушил приказ – отвернулся.
Но атаковать его Брагин не спешил.
Помолчал, позволяя парню сполна насладиться ролью жертвы. Закурил сигарету, пустив дым под потолок, вновь взял в руку рапорт и сделал вид, что читает его.
Ему было нужно «расшатать» Игоря и задать вопрос в самый подходящий момент:
– Скажи, Гамбулов, если ты действительно ничего не помнишь, зачем рапорт написал?
Молодой полицейский вздрогнул:
– Что?
Момент оказался выбран идеально.
– Если ты ничего не помнишь, зачем написал рапорт?
– Так ведь приказали, – развёл руками Игорь. – И…
– Испугался?
– Да, – честно признал Гамбулов. – Очень.
– Понимаю… – Брагин вновь побарабанил по столешнице. – А ты, надеюсь, понимаешь, что после нашего разговора я не могу приобщить рапорт к делу и не советую тебе показывать эту бумажку Голубеву.
– Почему? – искренне удивился Игорь.
– Потому что в нём, получается, ложь.
– Ну, Емельянов же был со мной, Фёдор Семёнович. Он же не врёт!
– Уверен?
– Э-э…
Гамбулов понял, куда клонит подполковник, и замер с открытым ртом. Выглядел он в этот момент по-дурацки, но смеяться никому не хотелось.
– Вот то-то и оно, – наставительно произнёс Брагин. – Речь идёт о жизни человека, Гамбулов, понимаешь? О жизни. И в таком деле лучше ни на кого не полагаться.
– Написать рапорт, что я потерял память?
– Пока не знаю…
Выбор перед Брагиным стоял непростой: либо замучить парня до смерти и изрядно подпортить ему жизнь, либо поверить в их с Емельяновым странную историю. Глядя на рапорт, он перебирал пальцами по столешнице, точно играющий гамму пианист, и напряжённо думал, внешне оставаясь абсолютно спокойным.
Дано: Гамбулов нисколько не походит на «оборотня в погонах». С другой стороны, все ли предатели родины являются сморщенными уродцами с безумными глазами и зловещим смехом? Многие из них искусно прикидываются наивными пареньками, совершенно растерявшимися от неожиданных обстоятельств. Рапорт якобы написан со слов напарника, в действительности ничего не помню, что мне теперь делать, господин подполковник?
«А что мне делать с тобой?»
Существовал ещё один немаловажный фактор, не учитывать который невозможно: в случае, если Брагин заставит Гамбулова переписать рапорт и рассказать о странной амнезии, ему, скорее всего, придётся самолично возиться с подозрительным охранником, а это лишняя трата времени и сил, которых и без того нет.
Подполковник с тоской взглянул на фото, стоящее слева от монитора. Он, жена Надя и двое сыновей, Женька и Коля, все четверо улыбаются, ведь для радости есть отличный повод – папа нашёл в своём плотном графике минутку, чтобы отправиться с семьёй в парк!
Жаль, что такие «минутки» выпадают преступно редко…
– Литвинов выпишет тебе направление на освидетельствование, – решил наконец Брагин. – Наркота, алкоголь и мозгоправ. И будет хорошо, если ты окажешься чистым.
– Окажусь, – хмуро пообещал Гамбулов.
Он понял, что его ожидает, и приободрился.
– От врачей едешь домой и сидишь в квартире безвылазно, как под домашним арестом.
– А-а…
– А с Голубевым я договорюсь. Оформим тебе за свой счёт несколько дней. Пока я разбираюсь… – Брагин жёстко посмотрел на Игоря, – из дома – ни ногой.
– Я понял. – Гамбулов вздохнул. – А рапорт?
– Потом решим. По результатам освидетельствования.
– Я буду чист, – повторил Игорь.
– Посмотрим.
– Спасибо, Фёдор Семёнович! – горячо поблагодарил Брагина Гамбулов, но тот лишь поморщился и махнул рукой в сторону двери – иди, мол, пока я не передумал.
Уговаривать Игоря не пришлось: полминуты спустя о его визите в кабинет напоминал только лежащий на столе рапорт.
Рапорт, который Гамбулов написал со слов Емельянова. То есть как бы лживый и не лживый одновременно.
Брагин посмотрел на часы, потом – на монитор. Все пространство вокруг экрана было обклеено разноцветными бумажками с короткими, в три-четыре слова, записями, типа «Позвонить сантехнику» и «Забрать Колю из сада, 16:30». Этакий органайзер, устрашающий на вид, но весьма эффективный. Он пробежал по бумажкам взглядом и потянулся за трубкой стационарного телефона.