Что ж, очевидно, розовые слоны все-таки существуют. Потому что мы столкнулись с метеоритом.
Это случилось сразу после подъема по нашему палубному времени. Я как раз заправлял койку. В руках у меня была скаутская форма — я собирался сложить ее и сунуть под подушку. Надеть мне ее так ни разу и не пришлось: поскольку у других ребят формы не было, я свою тоже не носил. Но по-прежнему держал ее под подушкой.
И тут раздался такой сумасшедший треск, какого я в жизни еще не слышал: словно прямо над ухом пальнули из винтовки; словно с силой захлопнулась стальная дверь; словно какой-то великан раздирал огромное полотнище на мелкие кусочки — и все это одновременно.
А потом я ничего уже больше не слышал, кроме звона в ушах. Перед глазами все поплыло. Я тряхнул головой, взглянул вниз и обалдел: прямо у меня под ногами зияла дыра размером с ладонь. Изоляция вокруг нее оплавилась, а сама дырка была совершенно черной.
И вдруг в ней промелькнула звезда — тут я наконец сообразил, что смотрю прямо в космос. Послышалось громкое шипение.
Не помню, думал ли я о чем-нибудь в тот момент. Помню, что присел на корточки, скомкал скаутскую форму и сунул ее в пробоину. На мгновение показалось, что сейчас давление воздуха вытолкнет ее наружу, но форма все-таки застряла в отверстии. Однако шипение не прекратилось. Только тогда до меня дошло, что мы теряем воздух и можем задохнуться в вакууме.
За спиной у меня кто-то визжал, кто-то орал, что его убили, завыла сирена тревоги. В общем, поднялся такой тарарам, что собственных мыслей и тех не слышно было. Герметичная дверь нашей каюты автоматически скользнула в пазы и накрепко закрыла выход.
Это меня напугало до смерти.
Я понимал, что так положено. Лучше заблокировать один отсек и обречь на гибель людей, находящихся в нем, чем подвергнуть угрозе весь корабль. Но когда ты сам находишься в этом отсеке… Боюсь, по натуре я не герой.
Воздух продолжал просачиваться через затычку. Из каких-то уголков памяти в голове всплыла фраза из рекламы: «Ткань предназначена для тропиков и прекрасно вентилируется». Ну и зря, подумал я. Жаль, что под рукой не оказалось солидного пластикового плаща. Сунуть затычку поглубже я не решался: боялся, что она выскользнет наружу и тогда мы вдоволь надышимся пустотой. Я согласился бы отдать весь свой десерт за десять лет вперед в обмен на кусочек резины размером с ладонь.
Вопли у меня за спиной прекратились, но ненадолго. Горлодер Эдвардс внезапно принялся дубасить в дверь, крича во все горло:
— Выпустите меня отсюда! Заберите меня отсюда! И в довершение ко всему из громкоговорителя послышался голос капитана Харкнесса:
— Н-двенадцать! Ответьте! Вы меня слышите? Н-двенадцать!
Все в каюте завопили как резаные.
— Тихо! — гаркнул я что было мочи, и на секунду воцарилась тишина.
Пиви Брунн, один из моих «волчат», уставился на меня удивленными глазищами.
— В чем дело, Билли? — спросил он.
— Дай сюда подушку, любую! Быстро! — ответил я. Он изумился еще больше, но подушку принес.
— Сними наволочку! Скорей!
Он засуетился, наконец сдернул наволочку и протянул мне подушку. Но я не мог оторвать руки от затычки.
— Положи ее мне на руки, — приказал я.
Это была самая обыкновенная подушка из мягкого пенопласта. Я осторожно вытащил одну руку, затем другую, встал на колени и изо все сил уперся в подушку ладонями. Она слегка прогнулась посередке; все, подумал я, сейчас треснет. Но подушка выдержала. Горлодер опять заверещал, а капитан Харкнесс все так же тщетно требовал, чтобы кто-нибудь из пассажиров каюты Н-12 отозвался и объяснил, что происходит.
Я снова заорал:
— Тихо! — И прибавил: — Слушайте, вырубите кто-нибудь Горлодера, чтоб он заткнулся.
Идея явно имела успех. Трое пацанов с готовностью надавали Горлодеру по шее, а один двинул в живот и уселся на него верхом.
— А теперь быстро все замолчали, — сказал я. — Если Горлодер пикнет, врежьте ему еще разок.
Я перевел дух и сказал в микрофон:
— Н-12 на связи!
— Что у вас происходит? — спросил капитан.
— В корабле пробоина, капитан, но мы ее заткнули.
— Чем? И какой величины пробоина?
Я ответил, и на этом наша беседа окончилась. Спасатели добрались до нас не сразу, потому что, как я потом узнал, первым делом они изолировали весь наш отсек, задраив дверь в коридоре, а для этого им, естественно, пришлось эвакуировать всех пассажиров из соседних кают. Но вот наконец двое в скафандрах открыли дверь и вывели всех ребят, кроме меня. Затем они оба вернулись. Одного я узнал — это был мистер Ортега.
— Вставай, сынок, — сказал он. Голос через шлем звучал незнакомо и глухо.
Второй спасатель склонился над дырой и прижал подушку.
В руках у мистера Ортеги была большая металлическая пластина, обтянутая с одной стороны липкой прокладкой. Мне хотелось остаться и посмотреть, как будут заделывать дыру, но инженер вытолкал меня вон и закрыл дверь. В коридоре было пусто. Я постучал в дверь, ведущую в соседний отсек, и оказался в толпе ребят. Они набросились на меня с вопросами, но ничего новенького я рассказать им не мог.
Через некоторое время мы почувствовали, что теряем вес. Капитан Харкнесс объявил, что корабль ненадолго прекращает вращение. Тут появились мистер Ортега с помощником и проследовали в рулевую рубку. От невесомости мне, как всегда, поплохело. Капитан Харкнесс оставил радиосвязь включенной, чтобы переговариваться с инженерами, вышедшими в космос залатать дыру снаружи, но я не вслушивался в их диалог. Когда тебя мутит и вот-вот вывернет наизнанку, все остальное становится до лампочки.
Наконец корабль начал вращаться и нам позволили вернуться в каюту. Выглядела она совсем как прежде, только на полу на месте пробоины была приварена металлическая заплатка.
В результате уроки в этот день отменили, а завтракать мы сели на два часа позже обычного.
Так я во второй раз попал на капитанскую разборку. На ней присутствовали Джордж, Молли и Пегги, а также руководитель нашего скаутского отряда доктор Арчибальд, все ребята из нашей каюты и все члены экипажа. Прочие пассажиры могли любоваться на нас по видео. Мне ужасно хотелось надеть скаутскую форму, но она была изодрана в клочья и вся покрыта липкими пятнами. Пришлось содрать с нее эмблемы и сунуть форму в мусоросжигатель.
Первый помощник возвестил:
— Капитанский суд! Награды и взыскания.
Все встрепенулись, подтянулись. Тут вошел капитан и остановился напротив нас. Отец вытолкнул меня вперед.
— Уильям Лермер? — спросил капитан, глядя мне в лицо.
— Да, сэр, — отчеканил я.
— Я зачитаю запись из бортового журнала за вчерашний день, — сказал капитан. — «Двадцать первого августа в семь часов четыре минуты по стандартному времени, корабль, следуя по курсу, был пробит небольшим метеоритом. Герметизация сработала как положено, и поврежденный отсек, а именно каюта Н-12 была своевременно изолирована. Таким образом удалось предотвратить падение давления воздуха в остальных отсеках.
Отсек Н-12 представляет собой жилое помещение, в момент аварии в нем находилось двадцать пассажиров. Один из них, Уильям Дж. Лермер, соорудил из материалов, имевшихся под рукой, затычку и сунул ее в пробоину, перекрыв утечку воздуха и позволив своим попутчикам продержаться до прибытия ремонтников.
Его быстрая реакция безусловно спасла жизнь всем пассажирам, находившимся в отсеке Н-12».
Капитан оторвал глаза от журнала и продолжил:
— Заверенная копия этой записи вместе со свидетельствами очевидцев будет направлена в организацию Межпланетного Красного Креста с ходатайством о награде. Другая копия будет вручена тебе. Я не имею права наградить тебя, могу лишь сказать, что благодарен от всей души. Я говорю это от имени команды и всех пассажиров, в особенности от имени родителей твоих товарищей по каюте.
Он сделал паузу, потом поманил меня пальцем и, понизив голос, сказал мне лично:
— Молодец, парень! Ты был на высоте. Можешь гордиться собой.
Я ответил, что мне просто повезло.
— Возможно, — согласился капитан. — Но такого рода везение выпадает на долю тех, кто к нему готов. — Он снова помолчал, потом спросил: — Лермер, ты когда-нибудь думал о карьере космонавта?
Я ответил, что если и думал, то не слишком серьезно.
— Значит так, Лермер, — заявил капитан. — Если решишь, дай мне знать. Ты всегда можешь найти меня через Ассоциацию пилотов в Луна-Сити.
Капитанская разборка на этом завершилась, и все разошлись. Мы с Джорджем шли впереди, Молли с Пегги — за нами. Я услышал за спиной голос Пегги:
— Это мой брат!
— Тихо, Пегги! И не показывай пальцем! — шикнула Молли.
— Вот еще! — возмутилась Пегги. — Он же действительно мой брат, разве нет?
Я ответил, что мне просто повезло.
— Возможно, — согласился капитан. — Но такого рода везение выпадает на долю тех, кто к нему готов. — Он снова помолчал, потом спросил: — Лермер, ты когда-нибудь думал о карьере космонавта?
Я ответил, что если и думал, то не слишком серьезно.
— Значит так, Лермер, — заявил капитан. — Если решишь, дай мне знать. Ты всегда можешь найти меня через Ассоциацию пилотов в Луна-Сити.
Капитанская разборка на этом завершилась, и все разошлись. Мы с Джорджем шли впереди, Молли с Пегги — за нами. Я услышал за спиной голос Пегги:
— Это мой брат!
— Тихо, Пегги! И не показывай пальцем! — шикнула Молли.
— Вот еще! — возмутилась Пегги. — Он же действительно мой брат, разве нет?
— Да, конечно, но не стоит его смущать, — ответила Молли.
Хотя, по правде говоря, я вовсе не чувствовал себя смущенным.
Позднее меня разыскал мистер Ортега и вручил черный покореженный кусочек металла размером не больше пуговицы.
— Вот все, что от него осталось, — сказал он. — Но я подумал, что тебе будет приятно взять его на память — в виде компенсации за скаутский костюм.
Я поблагодарил его и сказал, что не жалею о форме; в конце концов, мою собственную шкуру она тоже спасла.
— Мистер Ортега, а можно как-нибудь определить, откуда он сюда залетел? — спросил я, глядя на метеорит.
— Вряд ли, — ответил он. — Хотя можно, конечно, отдать его на растерзание ученым умникам — пусть выскажут свои соображения, если хочешь.
Я сказал, что не хочу. Лучше сохраню его как талисман; я до сих пор таскаю его с собой в кармане.
— То ли это осколок кометы, то ли кусочек из пояса астероидов, — продолжал инженер, — трудно сказать, поскольку здесь, по идее, не должно быть ни того ни другого.
— Не должно, — согласился я. — Но ведь было!
— Твоя правда.
— Мистер Ортега, а почему бы корпус корабля не сделать толще, чтобы такая козявка не могла его пробить? — Я вдруг вспомнил, какой тоненькой показалась мне обшивка в месте пробоины: просто пленочка, а не обшивка.
— Ну, во-первых, для метеорита это настоящий великан, если хочешь знать. А во-вторых — ты имеешь представление о космической радиации, Билл?
— Боюсь, очень смутное.
— Но тебе наверняка известно, что первичная космическая радиация не вредит человеческому организму, хотя и свободно проникает сквозь него. Однако через металл она проходит не так свободно — и при этом образуется вторичная, и третичная, и четвертичная радиация, а этот каскад излучений уже отнюдь не безобиден. Он может вызвать различные мутации и причинить тебе и твоему потомству массу неприятностей. Получается, что человеку в космосе нужна такая обшивка, которая удерживала бы воздух внутри корабля, а ультрафиолетовые лучи — снаружи.
Пару дней после аварии Горлодер ходил тише воды, ниже травы. Я решил, что недавний урок пошел ему на пользу. Но я ошибся. Мы столкнулись с ним лицом к лицу в одном из нижних коридоров. Поблизости никого не было. Я хотел пройти мимо, но он загородил проход.
— Мне нужно поговорить с тобой.
— О'кей, — сказал я. — Валяй, я слушаю.
— Думаешь, ты самый крутой, да?
Мне не понравилось ни то, что он сказал, ни то, как он это сказал.
— А чего мне думать? — ответил я. — Я и в самом деле крутой.
Он мне надоел.
— Строишь из себя, да? Думаешь, я буду руки тебе целовать, благодарить за спасение?
— Так вот что тебя волнует? Можешь расслабиться: я старался вовсе не ради тебя.
— Я в этом не сомневаюсь, — заявил он. — И не испытываю к тебе никакой благодарности.
— Ну и слава Богу, — сказал я. — Можешь мне поверить, твоя благодарность мне нужна как мертвому припарка.
Он тяжело задышал.
— Ты меня достал, — тихо сказал он, и в то же мгновение солидная зуботычина свалила меня на пол.
Я осторожно встал, надеясь застать его врасплох, но не тут-то было. Он сбил меня с ног еще раз. Я попробовал двинуть ему из положения лежа, однако этот гад все время увертывался от ударов.
После третьей плюхи я остался лежать на полу. Когда в глазах перестали вспыхивать искры, Горлодера уже след простыл. А я ему так ни разу и не врезал. Вот черт, ну не везет мне в драках! Я все еще разговариваю, когда пора уже бить.
Я подошел к бачку с водой и сполоснул лицо. За этим занятием меня застукал Хэнк и очень изумился. Пришлось объяснить, что я налетел на дверь. Отцу я сказал то же самое.
Больше Горлодер ко мне не вязался. Мы просто игнорировали друг друга. Но в ту ночь я никак не мог заснуть, все лежал и пытался понять. И не мог. Парень, сочинивший эту муру: «В бою я стою десяти, поскольку сердцем чист», — наверняка не сталкивался с типами вроде Горлодера. По-моему, Горлодер обыкновенная сволочь; жаль, что я не заткнул пробоину его физиономией. Я все думал, как бы его проучить, но так ничего и не придумал. Как говорит отец, в жизни бывают безвыходные положения.
Глава 9 Спутники Юпитера
Никаких особых происшествий по пути к Юпитеру больше не было. Правда, как-то раз потерялся четырехгодовалый мальчуган. Родители обыскали чуть не весь корабль, из рулевой рубки по громкоговорителю всех пассажиров попросили сообщить, если кто его увидит, но парнишка как в воду канул.
Мы подняли на ноги всех скаутов: самый тот случай проверить, какие из нас следопыты. Экипаж не мог организовать поиски, их всего-то раз два и обчелся — капитан, двое помощников, мистер Ортега и его заместитель. Капитан Харкнесс снабдил наших руководителей планами корабля, и мы облазили все закоулки, как в той игре, когда надо найти спрятанный предмет. Выудили мы его через двадцать минут. Бесенок, оказывается, пробрался в теплицы, и там его благополучно заперли.
Пока он сидел взаперти, ему захотелось пить, и он попробовал глотнуть растворчика для поливки растений. Результат не заставил себя ждать. Парень не отравился, ничего страшного, но теплицы уделал — не дай Бог!
Вечером за картами я обсудил с отцом этот случай. Пегги ушла на собрание девчонок-скаутов, Молли куда-то удалилась, и мы остались одни. Мамаша пропавшего пацаненка подняла такой шум, будто случилось что-то ужасное. Я хочу сказать: ну что могло случиться с ним на корабле? За борт-то выпасть он никак не мог.
Отец возразил, что ее реакция кажется ему совершенно естественной.
— Слушай, Джордж, а ты не думаешь, что не все пассажиры достойны быть колонистами?
— М-м-м… может быть.
Вообще-то я имел в виду Горлодера, но ведь была еще и миссис Тарбаттон, которая сломалась почти на старте и не вылезала из каюты, а также эта матрона, миссис Григсби, заработавшая себе мытье тарелок. И был мужик по имени Сондерс, постоянно конфликтовавший с судовым советом из-за того, что не желал признавать никаких постановлений и пытался жить так, как было удобно ему, а не окружающим.
— Джордж, как же им всем удалось пройти психологические тесты?
— Билл, ты когда-нибудь слыхал о политическом давлении?
— Чего? — Вот и все, что я смог ответить.
— Понимаю, что тебя это шокирует, но ты уже достаточно взрослый — пора воспринимать мир таким, какой он есть, а не таким, каким он должен быть. Рассмотрим, например, чисто гипотетическую ситуацию. Скажем, племянница сенатора собралась на Ганимед. Я не думаю, чтобы ее завалили на психологических тестах. Но даже если бы и завалили, комитет мог пересмотреть решение, коль скоро сенатор всерьез бы этого захотел.
Я задумался, переваривая услышанное. На Джорджа это совсем не похоже, циником его не назовешь. Из нас двоих циник скорее я, а Джордж наивен, как ребенок.
— Но если тесты так легко обойти, Джордж, тогда вообще нет смысла их проводить.
— Ничего подобного. Как правило, тесты проводят честно. А если кто и проскользнет по блату — это неважно. Природа-мать сама о них позаботится. Выживут сильнейшие. — Отец сдал карты и заявил: — Ну, держись! На сей раз я тебя разделаю под орех, вот увидишь.
Он всегда так говорит.
— И все равно, — сказал я, — тех, кто злоупотребляет своим служебным положением, нужно гнать в три шеи!
— Согласен, — мягко ответил Джордж. — Но тут главное не переусердствовать. Работать нам предстоит не с ангелами, а с людьми.
Двадцать четвертого августа капитан Харкнесс прекратил вращение корабля и начал сбрасывать ускорение. Корабль тормозил более четырех часов, а затем в шестистах тысячах милях от Юпитера перешел на свободное падение. Ганимед находился за Юпитером. Невесомость по-прежнему доставляла нам мало удовольствия, но теперь мы были к ней подготовлены и все, кто хотел, сделали уколы. Я тоже не выпендривался.
Теоретически «Мейфлауэр» мог сманеврировать таким образом, чтобы в конце торможения сразу выйти на орбиту вокруг Ганимеда. Но на практике более удобно было потихоньку приближаться к спутнику, чтобы избежать неприятных встреч с метеоритами в так называемых фальшивых кольцах.