Италия! Аззи блаженствовал. Италия была его любимой страной, а Возрождение, в которое он только что перенесся, — любимой эпохой. Он считал себя в некотором смысле ренессансным демоном. И сейчас летел над виноградниками и возделанными полями, над пологими холмами и сверкающими реками.
Аззи повернул на восток и, подставив крылья восходящему потоку, несся в воздухе, пока море и суша не слились в сплошное серо-зеленое болото, которое постепенно перешло в Адриатику. Здесь начались предместья Венеции.
Последние желтые лучи заходящего солнца отражались в каналах и озаряли величественный древний город. В ранних сумерках Аззи едва различал гондолы. Они сновали по Большому каналу, на корме у них раскачивались шесты, и с каждого свисало по фонарю.
Глава 4
В Йорке старая служанка Мэг прибирала таверну, когда Питер Уэстфолл заглянул выпить утреннюю порцию эля.
— Мастер Питер, — обратилась Мэг, — вы ничего вчера вечером не теряли? Вот, нашла под столом, где вы сидели.
Она протянула мешочек, сшитый то ли из лосины, то ли из тонкой замши. В мешочке что-то лежало.
— Ах да, — сказал Уэстфолл. Порылся в кошельке, нашел фартинг. — Вот тебе на кружку пива за хлопоты.
Уэстфолл вернулся в свой дом на Роттен-лейн и поднялся на верхний этаж. Здесь у него была просторная мансарда, свет из наклонных окон падал на три массивных дубовых стола. На столах Уэстфолл держал различную алхимическую утварь. В те времена занятия алхимией и магией были доступны многим.
Уэстфолл придвинул стул и сел. Развязал серебряный шнурок, которым был перехвачен мешочек, двумя пальцами осторожно вытащил гладкий желтый камень. На камне был вырезан знак, в котором угадывалась еврейская буква алеф.
Уэстфолл понял, что держит в руках талисман или амулет — могущественное орудие. Таким должен владеть всякий уважающий себя маг. С его помощью можно вызывать духов, одного или нескольких, в зависимости от заключенной в талисмане силы. Уэстфоллу всегда хотелось обладать талисманом, потому что без этого с магией у него как-то не клеилось. Он подозревал, что мешочек обронил тот самый странный юноша, с которым они беседовали после вчерашнего представления о Ное.
Уэстфолл задумался. Это не его талисман. Владелец наверняка вернется за редкой и ценной вещицей. Если так, Уэстфолл немедленно ее вернет.
Он начал убирать талисман обратно в мешочек, потом передумал. Не будет вреда, если немного поиграть с камнем до возвращения владельца. Тут нет ничего предосудительного.
Уэстфолл был один в комнате. Он повертел талисман в руках.
— Ладно, примемся за дело, — произнес он вслух. — Не знаю, какое нужно заклятье, но если ты — настоящий колдовской талисман, то подчинишься и так. Вызови духа, чтобы мне служил, и поживее.
Талисман на глазах закачался и вздохнул. Черный значок поменял цвет: стал сперва золотым, потом багровым. Камень задрожал мелкой дрожью, как будто в нем сидел маленький, но могущественный демон. Раздался пронзительный гул.
Свет в комнате померк, словно талисман забирал силу у солнца. С пола поднялся столб дыма, закружил против часовой стрелки. Откуда-то — по всей видимости, из воздуха — донесся низкий звук, похожий на рев исполинского быка. Комната наполнилась зеленым дымом, Уэстфолл закашлялся.
Когда дым рассеялся, изумленным взорам алхимика предстала молодая, вызывающе красивая женщина с блестящими черными волосами. На ней была длинная плиссированная юбка, алая кофта с вышитыми золотом драконами, туфельки на шпильках и много со вкусом подобранных драгоценностей. В данную минуту женщина тряслась от ярости.
— Что все это значит? — осведомилась Илит — а это была именно она. Талисман вызвал ее, возможно, потому, что запечатлел последние мысли Аззи, а тот, прежде чем обронить мешочек, думал об Илит.
— Я тебя вызвал, — сказал Уэстфолл. — Ты — дух и должна мне служить. Верно? — добавил он с надеждой в голосе.
— Ничего подобного, — отрезала Илит. — Я ангел или ведьма, но не простой дух, и не подчиняюсь твоему талисману. Мой тебе совет: смени настройку и попробуй снова.
— Ой, простите, — пробормотал Уэстфолл, но Илит уже исчезла. Уэстфолл приказал талисману: — На этот раз будь внимательней. Вызови духа, который тебя послушается. Ну же!
Талисман пристыженно вздрогнул, издал мелодичный звук, потом другой. Свет в комнате снова померк, затем вспыхнул в полную силу. Заклубился дым, из дыма выступил человек в причудливом темном шелковом наряде и остроконечной шляпе. С плеч его свисал темно-синий плащ, расшитый золотыми колдовскими знаками. Мужчина был усат, при бороде и выглядел очень недовольным.
— Что такое? — вопросил он. — Я же велел не беспокоить меня, пока не закончу новую серию опытов. Как можно заниматься наукой, если тебя все время дергают?! Кто ты и что тебе нужно?
— Я — Питер Уэстфолл, — сказал Уэстфолл. — Я вызвал тебя силой этого талисмана. — Уэстфолл показал камень.
Бородач удивился.
— Ты меня вызвал? Как это? Дай-ка глянуть. — Он нагнулся над талисманом. — Настоящий египетский. Чем-то он мне знаком. Если не ошибаюсь, это один из талисманов первой партии, ими еще царь Соломон во время оно покорил значительное количество духов. Я полагал, что все они давно на пенсии. Откуда ты его взял?
— Неважно, — осмелел Уэстфолл. — Он у меня, и это главное. Ты должен мне подчиняться.
— Кто, я? Ну, это мы еще посмотрим! — Бородач внезапно увеличился вдвое и угрожающе пошел на Уэстфолла. Тот быстро схватил талисман и стиснул в руке; Гермес вскрикнул и отступил.
— Полегче! — сказал он. — Не надо на меня давить.
— Амулет дает мне власть над тобой.
— Похоже, что так, — последовал ответ. — Однако это смешно! Я — бывший греческий бог, а ныне верховный маг, меня зовут Гермес Трисмегистус.
— Ну так ты влип, Гермес, — объявил Уэстфолл.
— Похоже на то, — нехотя отвечал Гермес. — Кто ты? Ясное дело, не волшебник. — Он оглядел помещение. — И не король, потому что это явно не дворец. Простой обыватель, а?
— Я торгую зерном, — сказал Уэстфолл.
— А как ты раздобыл амулет?
— Не твое дело.
— Конечно, у бабушки в чулане нашел!
— Да где бы ни нашел! — Уэстфолл судорожно стиснул камень.
— Полегче!
Гермес глубоко вздохнул и произнес короткое успокоительное заклинание. Гнев, сколь угодно праведный, был сейчас явно неуместен. Древний амулет действительно дал этому глупому смертному немалую власть. Где он его раздобыл? Украл, небось, ведь сразу видно, ни бельмеса не смыслит в магии.
— Мастер Уэстфолл, — начал Гермес. — Признаю твою власть надо мной. Я и впрямь вынужден тебе повиноваться. Скажи мне, чего ты хочешь, и не будем зря терять время.
— Так-то лучше, — сказал Уэстфолл. — Прежде всего подавай мне кошель с полновесными золотыми монетами, и чтоб они имели хождение повсюду, где мне захочется. Сгодятся английские, французские, испанские, но только не итальянские — они там в Италии вечно обкусывают края. Еще мне нужна настоящая английская овчарка, породистая, как у самого короля. Это для начала, потом у меня будут и другие требования.
— Не торопись, — попросил Гермес. — Сколько желаний я, по-твоему, должен исполнить?
— Сколько скажу! — вскричал Уэстфолл. — Потому что у меня амулет!
Он потряс камешком, Гермес скривился от боли.
— Не перегибай палку! Я все доставлю! Дай мне день-два сроку! — И с этими словами Гермес исчез.
Он без труда раздобыл все, что требовал Уэстфолл. Мешки с золотом хранились у него в пещере под Рейном, под присмотром гномов, которые после Gotterdammerung[2] маялись не у дел. Английскую овчарку Гермес тоже нашел без труда — похитил из собачьего питомника под Спотсвудом. И сразу вернулся к Уэстфоллу в Йорк.
Глава 5
— Хороший пес. Ну, иди, ляг в угол, — сказал Уэстфолл.
Молодая английская овчарка взглянула на него и гавкнула.
— Не очень-то он воспитан, — заметил Уэстфолл.
— Про воспитание ты не упоминал, — с обидой произнес Гермес. — А родословная у него длиной с твою руку.
— Симпатяга, — согласился Уэстфолл, — и золотые монеты меня вполне устраивают.
Деньги лежали у него в ногах, упакованные в прочный кожаный мешочек.
— Рад, что ты доволен, — вздохнул Гермес. — Теперь, если ты просто скажешь амулету, что отпускаешь меня и я больше не в твоей власти, мы оба сможем вернуться к своим делам.
— Ишь, разбежался! — с ухмылкой произнес Уэстфолл. — У меня еще много желаний.
— Но я занят! — возмутился Гермес.
— Потерпи. Ты мне будешь нужен еще какое-то время, дорогой Трисмегистус, а когда сделаешь все, что скажу, я подумаю: может, и отпущу тебя.
— Это нечестно! — воскликнул Гермес. — Я согласился выполнить желание-другое из уважения к твоему несчастному талисману, а ты злоупотребляешь моей добротой.
— Магия есть искусство злоупотребления, — назидательно сказал Уэстфолл.
— Не зарывайся, — предупредил Гермес. — Ты и сам не представляешь, какую игру затеял.
— Поговорили, и хватит, — отрезал Уэстфолл. — Теперь слушай внимательно, Гермес. Прежде, чем вызвать тебя, талисман показал мне кое-кого еще. Женщину. Редкую красавицу. Знаешь, о ком я говорю?
Гермес Трисмегистус закрыл глаза и сосредоточился. Открыл глаза.
— Мое чувство послевидения говорит мне, что ты вызвал Божью ангелицу, бывшую ведьму по имени Илит.
— Откуда ты знаешь? — спросил Уэстфолл.
— Ясновидение — один из моих атрибутов, — объяснил Гермес. — Отпусти меня, я и тебя научу.
— Брось. Я хочу, чтобы ты доставил мне эту особу — Илит, ты сказал? Доставь ее мне.
— Не думаю, чтобы ей того хотелось, — протянул Гермес, с любопытством разглядывая Уэстфолла. Такого поворота он не ожидал.
— Мне плевать, чего ей хочется, — заявил Уэстфолл. — Она разожгла мое воображение. Я ее возжелал.
— То-то Илит обрадуется, — заметил Гермес про себя.
Он знал Илит как очень решительную особу: она отстаивала духовное равноправие женщин задолго до того, как на Земле услышали само слово «феминистка».
— Ей придется ко мне привыкнуть, — заявил Уэстфолл. — Я намерен обладать ею, как мужчина — женщиной.
— Я не могу ее к этому принудить. Моя власть ограничена: я бессилен повлиять на женскую душу.
— Тебе не придется ее ни к чему принуждать, — сказал Уэстфолл. — Это уж мое дело. Просто предоставь ее в мое распоряжение.
Гермес подумал, потом сказал:
— Уэстфолл, буду с тобой откровенен. Обладание магией повредило твой здравый смысл. То, что ты придумал насчет Илит, никуда не годится. Ты лезешь в такие дела, куда человек опытный не полез бы ни за какие коврижки.
— Молчи! Делай, что говорят! — Глаза Уэстфолла расширились и засверкали.
— Будь по-твоему, — вздохнул Гермес и с помощью заклинания перенесся из комнаты, дивясь, как безошибочно люди находят неприятности на свою голову. Перед ним уже брезжил многообещающий план, сулящий выгоды ему и остальным олимпийцам, которые ныне прозябали в призрачном мире, так называемом Посветье. Однако прежде надо раздобыть для Уэстфолла Илит, а это задачка не из легких.
Глава 6
Гермес перенесся в одно из своих излюбленных мест: древнее капище на острове Делос в Эгейском море, выстроенное в его честь несколько тысячелетий назад. Там сел и, глядя на виноцветное море, принялся обдумывать ситуацию.
Несмотря на свою принадлежность к двенадцати главным олимпийцам, Гермес избежал участи остальных богов, когда вся греческая мифология развалилась к чертям собачьим вскоре после смерти Александра Великого и зарождения суеверного византийского рационализма. Другие боги не сумели приспособиться к изменившемуся эллинистическому миру, и, когда возникла новая религия, они оказались обречены. Почитатели разбежались, богов объявили выдумкой и отправили вести призрачное существование в Посветье. Это мрачное место больше всего походило на греческий аид. Гермес радовался, что не оказался там же.
Трисмегистус пережил распад древнегреческого мировоззрения благодаря своим давним связям с магией. Он с древности почитался за ловкость рук, и новую отрасль знания назвали его именем. «Корпус Герметикум», приписываемый Корнелию Агриппе и другим, лег в основу ренессансной магии; Гермес стал ее верховным божеством.
Он сумел быть полезным человечеству и в другом: например, находил потерянные вещи, к тому же слыл покровителем медицины из-за кадуцея, памятного подарка от древних египтян, которые чтили его под именем Тот.
По сравнению с другими богами Гермес всегда считался благожелательным и доступным, охотно беседовал со многими магами, те же всегда призывали его со всем возможным почтением. Теперь его впервые вызвали насильно и заставили повиноваться, не считаясь с его желаниями. Гермесу это не нравилось. Беда в том, что он не знал, как выкрутиться.
Он размышлял, сидя под дубом и глядя на море, когда услышал тихий, шелестящий голос. Гермес прислушался. Голос обращался к нему:
— Сынок, у тебя, похоже, что-то стряслось?
— Это ты, Зевс? — спросил Гермес.
— Да, я, — отвечал Зевс, — вернее, моя призрачная сущность. Истинное же мое «я» — в Посветье, где томимся мы все. Кроме тебя, конечно.
— Не моя вина, что меня оставили в качестве Гермеса Трисмегистуса.
— Я тебя и не виню, сынок. Просто говорю, как есть.
— Не понимаю, как ты здесь оказался, — произнес Гермес. — Хотя бы и в виде призрачной сущности.
— У меня специальное разрешение — являть свою призрачную сущность всюду, где зеленеет дуб, и это не так плохо, учитывая изобилие дубов и нынешние мои обстоятельства. Так все-таки что тебя беспокоит, Гермес? Скажи своему старому папочке.
Гермес колебался. Он, вместе с прочими олимпийцами, не доверял Зевсу. Все помнили, как тот обошелся со своим отцом Кроном — оскопил бедного старичка и выбросил его мужское достоинство в море. Подобной участи страшился и сам Зевс и потому следил, чтоб никому не представился сходный случай. Мысль эта страшно угнетала Зевса, его коварство и непостоянство проистекали исключительно из нежелания однажды проснуться кастратом. Гермес знал все это, но знал и другое: Зевс вполне способен дать дельный совет.
— Отец, человек подчинил меня своей власти.
— Неужели? Как такое вышло?
— Помнишь печати, которыми царь Соломон подчинил себе многих природных духов? Так вот, они еще не окончательно вышли в тираж.
Гермес поведал все по порядку и заключил:
— И что мне теперь делать? Зевс пошелестел листьями.
— Этот смертный ловко тебя заполучил. Играй дальше, но держи ухо востро. Когда подвернется случай, действуй решительно и быстро.
— Это и так понятно, — сказал Гермес. — Зачем повторять очевидное?
— Потому что знаю я вас, совестливых! Ты, сынок, повелся с этими новыми людьми и набрался у них всякой зауми насчет старых богов. Развесил уши. Возомнил невесть что об их магических штучках. Уясни наконец: всякая магия — всего лишь власть, а любая власть на девять десятых — обман.
— Ладно, хватит меня учить, — отвечал Гермес. — Лучше скажи, как раздобыть Уэстфоллу его бесовку.
— Это как раз самое простое. Отправляйся к своей сестре Афродите и одолжи у нее шкатулку Пандоры. Последнее время она хранит там свою бижутерию. Выйдет отличная душеловка.
— Конечно, душеловка, как я не подумал! И что мне с ней делать?
— Ты у нас великий маг. Пораскинь мозгами.
Некоторое время спустя Гермес появился на Йоркском кладбище, переодетый чудаковатым старым джентльменом. Под мышкой он держал сверток из коричневой бумаги, перевязанный бечевкой. Подойдя к Илит, Трисмегистус изменил голос и сказал:
— Мисс Илит? Ваш друг просил передать вам это.
— Аззи оставил мне подарок? — воскликнула Илит. — Как мило!
Она развернула бумагу и, не задумываясь, открыла шкатулку. На крышке было зеркало, блестящее, в радужных разводах; она видела такие в Египте и Вавилонии: магическая душеловка, прах побери, кто-то провернул с ней этот старый трюк! Илит отвела глаза, но поздно — в эту секунду душа прозрачным мотыльком выпорхнула у нее изо рта, тело обмякло.
Гермес подхватил безжизненную Илит, аккуратно опустил на землю и решительно захлопнул шкатулку. Потом перевязал ящик Пандоры золотым шнурком, подозвал завтракавших неподалеку могильщиков и велел им отнести тело в город, в дом Уэстфолла. «Да поосторожнее! Не повредите!» Удивленные могильщики засомневались, все ли тут чисто, но Гермес объяснил, что он — врач и собирается оживить бедную даму, которая пострадала от неблагоприятного сочетания зодиакальных созвездий. Выслушав такое внятное научное объяснение, могильщики не стали ни о чем больше спрашивать. В конце концов, они всего лишь выполнили врачебное предписание.
Глава 7
Уэстфолл гадал, чего Гермес мешкает, потом рассудил, что не просто достать женщину с того света, вот и все. Дивился он и себе: не в его обыкновении было действовать подобным образом. Может, им овладело нечто сверхъестественное и ненароком присоветовало потребовать эту женщину? Уэстфолл сомневался, но чувствовал вмешательство чего-то потустороннего, не связанного с магией, чего-то, что действует само по себе и проявляется — либо не проявляется — по собственному соизволению.
Долгий день клонился к вечеру; Уэстфолл нашел в кладовой кусок сыра и сухую корку. Хлеб он размочил во вчерашнем супе, который разогрел на печке в углу, запил вином и задремал в кресле. Никто его не беспокоил, цока в уши не проник звук разрываемого воздуха. Уэстфолл вскочил с криком: