Разумеется, положение деревни на Востоке не было статичным. В годы Первой и Второй мировых войн, всемирного экономического кризиса 1929–1933 гг., партизанских войн 40—50-х гг. в Юго-Восточной Азии деревня голодала, разорялась, теряла людей и производственные мощности, поставляла миллионы трудовых мигрантов, солдат и политических бойцов. Одновременно она обновлялась, в основном медленно, но неуклонно, осваивая новые земли и агротехнику, застраивая новые участки и разводя новые культуры. Постоянные миграции и контакты с городской средой повышали уровень грамотности и образованности, квалификации труда и комфортности быта, осовременивали архитектуру, одежду, нравы и нормы жизни крестьянства. К середине XX в. связь с городом, вовлеченность в переживаемые городом или инициируемые им экономические, социальные, культурные и политико-идеологические процессы стала определяющей для сельской среды большинства стран Востока.
Восточный город в первой половине XX в.
Города и городская жизнь на Востоке имеют тысячелетние традиции. Так в 1875 г. горожане на Востоке составляли 20 % населения, а на Западе – 17 %. Однако по темпам урбанизации афро-азиатские страны уже тогда уступали западноевропейским. В результате к 1950 г. из 10 крупнейших городов мира всего три находились на Востоке – Токио (6,7 млн человек), Шанхай (5,3 млн), Калькутта (4,4 млн). Тем не менее в первой половине XX в. города сыграли в истории Востока важнейшую роль. Именно в города переместился центр тяжести всех важнейших процессов и противоречий развития восточного общества. Сюда устремлялись выходцы из деревни, здесь складывались национальное предпринимательство, новая интеллигенция и другие социальные группы, возникавшие или менявшиеся в ходе модернизации Востока, усвоения им достижений науки и техники. Но здесь же концентрировались органы колониальной администрации и преданные им кадры местной бюрократии, объединялись усилия и капиталы международных монополий и «туземной» верхушки, иностранного капитала и местных компрадоров. Города были колыбелью национального пролетариата и промежуточных слоев, подвизавшихся в торговле, на транспорте, в сфере услуг. В городах происходили ожесточенные социальные столкновения, в которых и рабочий класс, и городские низы, и средние и даже предпринимательские слои набирались необходимого опыта социополитической и идеологической активности, способствовавшей их созреванию и укреплению.
Результаты социального развития
Социальные и политические столкновения нередко меняли направленность тех или иных процессов, ибо классовая или иная общественно-экономическая причина различных конфликтов была, как правило, не единственной и даже не самой первой, уступая обычно пальму первенства этническим, конфессиональным, племенным, кастовым и клановым интересам, политическим амбициям вождей и феодалов. С другой стороны, антиколониальная основа многих общенациональных выступлений затушевывала, нивелировала классовую суть самых разных позиций, сведенных к общенациональному знаменателю. Усложняла картину и борьба конфессий и каст, этнонациональных и религиозных общин (между мусульманами и индуистами в Индии, китайцами и яванцами в Индонезии, индийцами и бирманцами в Бирме и т. п.). Многие из этих конфликтов впоследствии углублялись, множились, разветвлялись. К прежним конфликтам добавлялись новые, особенно – после Второй мировой войны: проблема христианских меньшинств по всему Востоку, проблема еврейских общин после возникновения в 1948 г. государства Израиль, проблема сикхов в Индии, мусульман и тибетцев – в Китае и т. п.
Иными словами, социальная структура Востока вовсе не адекватно отражалась в политической и духовной жизни ввиду пересечения и переплетения социальных механизмов, явлений и категорий разного плана, разных стадий формационного и цивилизованного развития. Кроме того, сильнейшее давление извне, испытывавшееся странами Востока со стороны колониальных держав, во многом менявших и деформировавших в своих интересах восточное общество, не давало возможности полного самопроявления этого общества. Да и не меньший пресс и снизу пауперско-люмпенского дна городов Востока (во многом образованного обездоленными пришельцами из деревни) также обострял и деформировал все нормальные реакции восточного общества.
Это общество, вопреки бурным процессам политических изменений, идеологических взрывов и, казалось бы, радикальных социальных перемен, происшедших в первой половине XX в., изменилось за этот период не так уж сильно. Классы и социальные слои современных укладов (капиталистических, госкапитализма) составляли к середине XX в. не более 10–20 % всего населения Востока, в том числе 2–5 % предпринимательские элементы всех калибров, 5–7 % новые средние слои (интеллигенция, служащие, техники) и всего 5–7 % современный пролетариат (фабрично-заводской, плантационный, горняки и рудокопы). А свыше 4/5 населения по-прежнему оставались в орбите добуржуазных отношений, действуя в рамках натурально-патриархального, феодального, мелкотоварного, феодально-патриархального укладов. К 50-м гг. XX в. более четко определился переходный характер многих социальных структур, порождавший своего рода многоликость общественных типов: полуобщинник-полубатрак, полукрестьянин-полурабочий, полупомещик-полукапиталист и т. п. И хотя сфера феодальных и родоплеменных отношений «в чистом виде» была относительно невелика (не более 10 % всего населения Востока), груз дорыночного традиционализма и социального консерватизма держал в плену большую часть населения.
Вот почему буксовали, уходили в песок, не встречали во многом понимания все попытки революционных изменений сверху, проводившихся, как правило, наиболее модернизированной элитой наиболее современных групп предпринимательства, офицерства, прозападной интеллигенции после получения в 1945–1949 гг. независимости многими бывшими колониями. Эти изменения (например, попытки реформ в Индии после 1947 г., в Бирме после 1948 г., в Индонезии после 1949 г., в Египте и других арабских странах в 50-е гг. как и более ранние попытки реформ в Ираке, Иране, Афганистане 20—30-х гг.) воспринимались преобладавшей по численности и удельному весу в хозяйственных структурах традиционной части общества как «вредные новшества», «непрошеное осчастливливание», недопустимое или, по крайней мере, нежелательное навязывание чуждых ценностей, законов и норм жизни. Именно это обстоятельство явилось решающим фактором провала многих начинаний национальных правительств молодых суверенных государств Востока, замедления или стагнации их развития впоследствии. Конечно, для выхолащивания революционных преобразований и кое-где сведения их на нет много сделали неоколониалисты Запада и их союзники среди феодалов, буржуазии и бюрократии, желавшие сохранить на Востоке социальный статус-кво. Однако без решающей роли упомянутого выше консерватизма традиционной части общества они бы мало чего добились.
Таким образом, подводя итоги социального развития Востока в первой половине XX в., прежде всего надо обратить внимание на следующие его результаты:
1. Социальные процессы на Востоке первой половины XX в. носили противоречивый характер, но тем не менее способствовали модернизации общества, внедрению в его жизнь более современных начал, норм и учреждений, формированию новых классов и слоев, связанных с индустриальной цивилизацией, новейшими достижениями науки и техники.
2. Отмеченная модернизация вместе с тем захватила не все социльное пространство Востока, распространившись всего на 10–20 % населения. Это породило особую сложность, запутанность и многоплановость социальных связей на Востоке, дающего на всем протяжении рассматриваемого полувека пример неповторимого сцепления и переплетения межцивилизационных, межформационных, межукладных и межклассовых отношений, а также – рождаемых ими переходных категорий.
3. Как объект колониальной эксплуатации Восток в большей мере был подвержен воздействию извне. Поэтому мировые войны и экономические кризисы, как и прочие потрясения планетарного или регионального масштаба, ощущались Востоком в социальном плане более глубоко и болезненно, имели далеко идущие последствия, во многом ускоряя процессы развития и содействуя более быстрому обновлению жизни общества.
4. Этому обновлению препятствовали как ограниченность масштабов модернизации (см. пункт 2), так и традиционный груз социального консерватизма в виде добуржуазных и даже дофеодальных отношений и социальных связей, нравов, обычаев, норм общежития, психологических штампов. Огромную роль играло господство этнических, религиозных, кастовых, племенных и региональных барьеров, определяемых ими взглядов, убеждений, догм и требований, культурных традиций и духовного наследия.
5. В этих условиях новые рождавшиеся классы национального пролетариата и предпринимательства, а также интеллигенция и служащие не теряли полностью связей с традиционным обществом и оставались поэтому дробными, слабыми, сориентированными на разные группы и слои традиционного общества. Еще более это относится к крестьянству, основная часть которого принадлежала традиционным укладам.
6. Практически все восточное общество в первой половине XX в. наряду с модернизацией ориентировалось на урбанизацию. К середине века центр тяжести всех социальных (да и прочих) процессов на Востоке постепенно переместился в города, что не могло не сказаться на позиции всех классов и слоев, но в первую очередь – сельских мигрантов.
Глава 2. Страны Дальнего Востока
§ 1. Япония в начале XX в.
Экономическое развитие
К началу XX в. Япония подошла быстроразвивающимся государством с мощным капиталистическим индустриальным сектором, однако имеющим многочисленные феодальные пережитки, особенно в сельском хозяйстве и социальной сфере. Японские монополии были тесно связаны с помещиками и монархией. Характерно, что многие японские концерны выросли из старых купеческих монопольных торгово-ростовщических домов, возникших еще в феодальную эпоху. Японская буржуазия использовала такие формы докапиталистической эксплуатации, как кабальная контрактация детей и женщин-работниц, система принудительных общежитий полутюремного типа и т. п. Нищета и безземелье японского крестьянства обеспечивали постоянный приток на предприятия дешевой рабочей силы. Вследствие этого уровень жизни рабочих в Японии был значительно ниже, чем в других капиталистических странах, и приближался к уровню жизни в колониях и зависимых странах. Получая от государства крупные субсидии главным образом за счет налогов, выжимаемых из крестьян, монополистическая буржуазия непосредственно участвовала в полуфеодальной эксплуатации крестьянства. Японские монополии использовали феодальные пережитки с целью получения сверхприбылей и были заинтересованы в их сохранении. Существование большого количества феодальных пережитков определяло финансово-экономическую слабость японского капитализма по сравнению с более развитыми капиталистическими странами.
Тем не менее промышленный подъем сопровождался сильной концентрацией капитала и ростом монополистических объединений. Большую роль в перерастании японского капитализма в монополистическую стадию сыграл мировой экономический кризис 1900 г. Кризис способствовал поглощению мелких и средних предприятий крупными объединениями. После кризиса монополии в Японии получили быстрое распространение. Одновременно шел процесс сращивания банковского и промышленного капитала. Преобладающей формой монополистических объединений финансового капитала были концерны (дзайбацу). Такие крупнейшие монополии, как Мицуи, Мицубиси, Сумитомо, Ясуда, сконцентрировали значительную долю национального богатства страны.
Важным фактором, способствовавшим росту монополий, была колониальная экспансия. Появилась и такая важная черта монополистического капитализма, как вывоз капитала. Японские фирмы вкладывали свои капиталы в Корее, на Тайване и в континентальном Китае.
Внутриполитическое положение Японии. Русско-японская война
Внутриполитическая жизнь страны характеризовалась постоянной борьбой между представителями правящих кругов, выступающих выразителями интересов старых или набирающих силу новых социальных слоев. Результатом этой борьбы был постепенный переход власти от аристократической бюрократии к политическим партиям, отражавший усиление позиций промышленной и торговой буржуазии и являвшийся следствием развития Японии после революции Мэйдзи.
Традиционно после революции 1867–1868 гг. фактическая власть находилась в руках клановой олигархии (хамбацу) и придворной аристократии, занимавших главные правительственные должности. К началу XX в. наибольшее влияние из числа олигархов, задумавших и проведших реформы Мэйдзи, имели Ито Хиробуми (1841–1909), известный как создатель японской конституции, и Ямагата Аритомо (1838–1922), крупный военачальник и организатор новой японской армии.
Экономически усилившаяся после японо-китайской войны 1894–1895 гг. буржуазия, пытаясь получить больше политических прав и активно влиять на государственный курс, стремилась укрепить свои позиции в политических партиях, прежде всего в Конституционной партии (Кэнсэйто), созданной в 1898 г. после слияния Либеральной и Прогрессивной партий. Представители бюрократии также стали понимать, что для лучшего контроля над конституционной системой необходимо взаимодействие с политическими партиями, представленными в парламенте.
Готовясь к войне с более опасным, чем уже побежденный Китай, противником – Россией за передел сфер влияния в Корее и Северо-Восточном Китае, военные круги Японии рассчитывали на проведение масштабной программы милитаризации. При поддержке императора маршал Ямагата провел закон, по которому военный и морской министры могли назначаться только из числа офицеров высших рангов, состоящих на военной службе. Поставив тем самым правительство в зависимость от военных кругов, Ямагата осуществил необходимые для программы милитаризации финансовые мероприятия.
Противоборствующую Ямагата группировку создал Ито Хиробуми, опиравшийся на поддержку части буржуазии, связанной с сельским хозяйством и потому недовольной увеличением земельного налога как источника финансирования военной программы. К Ито примкнули и некоторые промышленные концерны. В 1900 г. Ито создал партию Сэйюкай (Общество политических друзей), куда вошли некоторые депутаты парламента, чиновники, представители крупных акционерных обществ. Усиление позиций Ито вынудило Ямагата покинуть пост премьер-министра.
Однако уже в 1901 г. кабинет возглавил Кацура Таро (1847–1913), видный представитель военных кругов и ставленник Ямагата. Его правительство усилило подготовку к военному столкновению с Россией. В 1902 г. оно заключило военно-политический договор антирусской направленности с Великобританией, добилось финансовой поддержки от США.
Несмотря на некоторые различия между правительством и оппозицией по вопросам финансирования подготовки к войне, они были едины в поддержке ее целей, и это единство лишь укреплялось по мере нарастания японско-российских противоречий.
В войне 1904–1905 гг. Япония нанесла России тяжелые поражения на суше и на море. Готовность Российской империи к дальнейшей борьбе была подорвана внутренними революционными событиями. Япония же оказалась экономически и финансово настольно истощенной, что поторопилась закреплять уже достигнутые в ходе войны результаты. По Портсмутскому договору (сентябрь 1905 г.) она получила «исключительные права» в Корее, арендовавшиеся Россией земли на Ляодунском полуострове, Южно-Маньчжурскую железную дорогу и южную часть острова Сахалин.
Усиление позиций монополистического капитала. Внешняя политика Японии после русско-японской войны
Русско-японская война 1904–1905 гг. знаменовала завершение перерастания японского капитализма в империализм. Исход войны развязал японцам руки в Корее. В ноябре 1905 г. корейскому правительству был навязан договор, установивший японский протекторат. В 1910 г. Корея была аннексирована и превращена в японскую колонию, несмотря на упорное сопротивление корейского народа, в результате чего был, в частности, убит первый генерал-губернатор Кореи Ито Хиробуми.
Овладев Квантунской областью, Япония утвердилась в Южной Маньчжурии. В 1909 г. Япония усилила там свои войска и навязала Китаю новые соглашения о железнодорожном строительстве. Закрепление в Южной Маньчжурии рассматривалось японским правительством как шаг к дальнейшей агрессии в Китае, которая усилилась во время Синьхайской революции в этой стране. Хотя финансовое положение после русско-японской войны было тяжелым, победа и захват новых рынков оживили промышленность. Только за первый послевоенный год возникло более 180 новых промышленных и торговых акционерных компаний. И хотя в 1907–1908 гг. японская промышленность пережила спад, вызванный очередным мировым экономическим кризисом, затем наступил новый подъем, продолжавшийся почти до начала Первой мировой войны. Стоимость валовой продукции японской промышленности увеличилась с 780 млн иен в 1909 г. до 1372 млн иен в 1914 г.
Русско-японская война, а также продолжавшаяся милитаризация страны способствовали развитию тяжелой индустрии. Шло техническое перевооружение промышленности, происходила дальнейшая концентрация производства и централизация капитала. Но Япония оставалась еще аграрно-индустриальной страной с преобладанием сельского населения.