— У них в каждой комнате ящик! — возбуждённо доложил Денис. — Вдобавок такие чпокалки, которыми каналы можно переключать, а с дивана при этом даже не подыматься.
Док сходил поглядел. Эти контрольные коробочки, недавно изобретённые и находимые лишь в домах побогаче, были крупны и грубы, словно дизайном своим восходили к советским усилкам. Управлять ими требовалась сила, иногда — и обеих рук, после чего слышно было, как они жужжали, ибо испускали высокочастотные звуковые волны. От этого большинство местных собак сходило с ума — кроме Мирны, жесткошёрстного терьера, которая, будучи старше и чуть глуховата, могла терпеливо вылёживать все сеансы программирования насквозь, дожидаясь рекламы собачьего корма: неким странным собачьим СЧВ она знала, что та появится на экране, за минуту до начала. А когда реклама заканчивалась, Мирна поворачивала голову к ближайшему человеку и решительно кивала. Поначалу люди считали, что это означает требование обеда или, по меньшей мере, перекуса, но действия её были скорее актом общения, чем-то в смысле: «Это что-то с чем-то, скажи?»
В тот момент она лежала в неосвещённой комнате неопределённых размеров, пропахшей конопляным дымом и пачулевым маслом, и смотрела «Мрачные тени» вместе с избранным личным составом «Досок» и «Прыщавого Кабздоха» и теми членами свиты, которые сейчас не носились как угорелые по остальному дому, потакая капризам группы, включая жарку «Хозяйкиных» «Твинкиз» во фритюре, утюжку волос друг у друга на гладильной доске для поддержания какого-то образа музы, а также раскопки в фанатских журнальчиках с инструментальными ножами «Икс-Экто» с последующей вырезкой всех упоминаний о выступлениях сёрф-конкурентов.
Как раз где-то теперь в саге Коллинзов настало то время, когда сюжет начал по-тяжёлой заглубляться в нечто под названием «параллельное время», которое сбивало с толку глядящую публику по всей стране — даже тех, кто умудрился не растерять мозги, хотя многим торчкам слежение за сюжетом не доставляло неудобств. По сути, это, похоже, просто означало, что те же актёры играют по две разные роли, но, если вгрузиться достаточно, можно и забыть, что эти люди — актёры.
Немного погодя уровень сосредоточенности зрителей вызвал у Дока лёгкий непокой. Он осознал масштаб мыслительного ущерба, который способен вызвать у этой комнаты маньяк одним нажатием на кнопку «выкл.» этой телечпокалки. К счастью, Док сидел у двери и сумел выползти оттуда так, чтобы никто не заметил. Дика Харлингена он пока нигде не видел и прикидывал, что пойти его поискать можно с таким же успехом и сейчас.
Он принялся бродить по огромному старому дому. Солнце зашло, поклонницы кратко сбились стайкой, переходя в ночной режим. Денис бегал везде, как собака, гоняющая в парке голубей, щёлкал фотиком, а девушки послушно рассредоточивались, кривясь «фёё… фёё». Время от времени на участке появлялось что-то похожее на патруль охраны — они проверяли периметр. Из верхнего окна разносились звуки клавишника «Прыщавого Кабздоха» Смедли, игравшего упражнения Анона на «Фарфисе» — модели «Комбо-Компакт», которую он приобрёл по совету Рика Райта из «Пинк Флойд», и теперь она никогда не наблюдалась в отрыве от его персоны. Смедли звал свой орган Фионой, и свидетели сообщали, что он ведёт с нею долгие беседы. Чуть ранее Док, делая вид, что берёт интервью для «Каменного Вертака», спросил его, о чём они разговаривают.
— О, а о чём тут ещё можно. О правильном футболе, войне в Юго-Восточной Азии, где что добыть, такое вот.
— А как, как Фионе нравится у нас в Южной Калифорнии?
Смедли помрачнел.
— От всего в восторге, кроме паранойи, чувак.
— Паранойи, вот как?
Голос его упал до шёпота.
— Этот дом… — Тут вошёл хмурый вьюноша, может, кто-то из гастрольной обслуги «Досок», опёрся о стену, сложив руки, и просто стоял, слушал. Смедли, дико осциллируя глазными яблоками, спешно ретировался.
Частный сыщик в этом городке не для того много лет закидывался кислотой, чтобы не ловить чего-то вроде экстрасенсорных прихватов, и, говоря по правде, переступив порог этого дома, Док не мог не заметить того, что можно назвать «атмосферой». Не ритуальным рукопожатием, не даже улыбкой — все, с кем он тут знакомился, приветствовали его одной и той же формулировкой: «Ну ты чё там, чувак?» — предполагавшей высокий уровень дискомфорта, даже страха, по отношению ко всем, кого сразу не получится сунуть в мешок и прицепить на него бирку.
В последнее время такого, судя по всему, в Большом Лос-Анджелесе всё больше и больше — на сборищах беззаботной молодёжи и счастливых торчков, где Док начал замечать и людей постарше, там и в то же время не там, несгибаемых, неулыбчивых, он знал, что видел их и раньше, не обязательно те же лица, но вызывающую осанку, нежелание смазываться и размываться, как все прочие на психоделических мероприятиях тех дней, за официальными кожухами кожи. Как оперативники, утащившие Дика Харлингена в тот вечер с митинга в «Сенчури-Плазе». Док знал этих людей — по работе насмотрелся. Они приходили взимать долги наличкой, ломали рёбра, увольняли людей, не спускали беспощадного взгляда со всего, что может угрожать. Если в этой мечте о революционной ситуации всё обречено завершиться и вероломный мир, движимый лишь деньгами, снова возьмёт в ежовую рукавицу те жизни, которые чувствует себя вправе трогать, мацать и насиловать, случится это из-за таких вот агентов, исполнительных и бессловесных, которые просто по долгу службы гребут говно.
Возможно ли, что на каждом сходняке — концерте, митинге за мир, массовой поёбке протеста или групповом протестном схождении с ума, здесь, на севере, вдали на Востоке, где угодно — эти мрачные бригады действовали всю дорогу, утилизировали музыку, сопротивление власти, низводили сексуальное желание с эпического до повседневного, брали всё, что могли замести в свой совок, и отдавали древним силам алчности и страха?
— Ух-х, — сказал он вслух самому себе, — ну я не знаю…
И тут же столкнулся с Нефрит, выходившей из какой-то ванной.
— Как, опять ты?
— Приехала с Бэмби — она услыхала, что тут остановились «Прыщавый Кабздох», поэтому и мне с ней пришлось, чтоб она ни во что не впуталась?
— В эту публику врубается что ли?
— Черносветные плакаты «Кабздоха» на стенках, простыни и наволочки с «Кабздохом» на кровати, футболки с «Кабздохом», кофейные чашки, сувенирные защепки для косяков. И двадцать четыре часа в сутки — пластинки «Кабздоха» на вертушке. Блин, чувак. Знаешь такого английского игрока на укелеле, Джорджа Формби?
— Ещё бы, одну его «Еремиты Германа» играли.
— Ну а эти ребята играют всё остальное. В смысле, я очень стараюсь насчёт такого не париться. Кроме того, «Прыщавый Кабздох» известны своей тягой к весьма причудливым формам отдыха, и мне кажется, это-то Бэмби к ним главным образом и располагает.
— Я её сегодня тут не видел.
— Ой, она уже отвалила с лидер-гитаристом, они в Лео Каррилло поехали искать какой-то крикет.
— Ночной крикет?
— Ну, Сомерсет ей сказал, что это как бейсбол? Огни и так далее. Если только… ох нет, думаешь, они от меня свинтили?
— В общем, если тебя надо будет назад отвезти, свистнешь. И если кто-нибудь спросит, я рок-н-ролльный репортёр, ладно?
— Ты? Ещё бы, расскажу про твой гвоздь номера, интервью с Пэтом Буном.
— Ох, и ещё — тот парень, я с ним ещё разговаривал в «Клубе Азьятик» как-то вечером? Ты его тут не видела?
— Где-то здесь. Посмотри в репетиционных наверху.
Ну и конечно же, бродя по коридорам, Док услышал тенор-саксофон — тот разминался на «Донне Ли». Он дождался паузы и сунул голову в комнату.
— Здорóво! Это опять я! Помнишь, ты мне дельце поручал?
— Погоди. — Дик ткнул большим пальцем на кучу звукотехники в углу, где вбегающих и выбегающих проводов могло оказаться больше, чем необходимо, и покачал головой. — К какой, э-э, марке и модели ты присматривался, ещё раз?
Док подыграл.
— Ты спрашивал про «фольксваген» постарше, цветочки, синие птички, сердечки и прочая срань по всему корпусу?
— Да-да, такой мне и надо. Никаких, угм… — Дик примолк, импровизируя, — никаких деталей в нём не заменяли, ничего такого?
— Я не увидел.
— Ездить можно, никакой фигни с регистрацией?
— Похоже на то.
— Ну, спасибо, что занялся, понимаешь, мне просто… интересно, как любому человеку.
— Конечно. В любое время. Если ещё надо какие тачки проверить, давай знать.
Дик ненадолго притих. Док подумал было дотянуться и ткнуть в него. Лицо у него стало таким отчаянным, таким тоскливым и до того нервным, что ему будто запретили разговаривать в этом доме вообще. Доку захотелось оделить парня хотя бы кратким abrazo[34], как-то поддержать, но любопытным взорам это представится как проявление чувств, которые не стоит вкладывать в покупку подержанной тачки.
— Мой номер у тебя есть, да?
— Позвоню. — И тут же в комнату ворвалась слюнявая струйка торчков, из коих любому могли поручить шпионить за Диком. Док расфокусировал взгляд и дал лицу сползти рыхлой улыбой, а когда он снова повернул туда голову, Дика уже не было видно, хотя из комнаты он мог и не выходить.
Внизу же кто-то из компании бродил, великодушно раздавая кропали. Когда народ раскуривал и пыхал, он выдавал:
— Эй! Угадай, что в этой траве?
— Без понятия.
— Да ладно, угадай!
— ЛСД?
— Нет! одна трава! Хахахаха!
Подойдя к кому-нибудь ещё:
— Эй! как по-твоему, что в этой дури, что мы курим?
— Не знаю, э-э… мескалин!
— Нет, ничего! чистая трава! Хахахаха!
И так далее. Мелконарезанные псилоцибовые грибы? Ангельская пыль? Спиды? Нет, только марихуана! Хахахаха! Док практически не успел и глазом моргнуть, как удолбался таинственным сорняком до того, что у него в голове вспыхнуло: под сомнением признаки жизни не только у Дика — кто-то определённо тут вспахивает тот свет для всех «Досок», потому что, Док теперь знал это наверняка, вне всяких сомнений, каждый этот член «Досок» до единого — зомби, немёртвый и нечистый.
— А мёртвый и чистый, значит, — нормально? — поинтересовался Денис, откуда-то вдруг материализовавшись.
— Вдоба-авок этот «Прыщавый Кабздох» — они тоже зомби, только хуже.
— Хуже.
— Английские зомбаки! ты на них погляди, чувак, американские зомби, по крайней мере, ничего не скрывают, ну там шатаются, когда им надо куда-то сходить, обычно в третьей балетной позиции, и воют, типа: «Ууннхх… ээннхх», — тон то выше, то ниже, а вот английские, по большей части, обходительны и выражаются литературно, длинные умные слова произносят и скользят повсюду так, типа, что и не видно, как они делают шаги, будто бы на коньках…
Тут точно так в комнату проник басист «Прыщавого Кабздоха» Тревор Макчокли по прозвищу «Блескучий Мак» с негодяйской улыбочкой на лице, в погоне за смятенной молодой женщиной — и пересёк помещение слева направо.
— Видишь, видишь?
— Аааххх! — сбежал в панике Денис, — пошёл я отсюда, чувак!
Поскольку Денису не удалось послужить особым якорем в реальности, Док теперь последовал к съезду крыши ещё дальше. Дурь эта с лишним компонентом, которого в ней могло и не оказаться, тоже, возможно, как-то подействовала — как бы там ни было, Док вдруг поймал себя на том, что улепётывает по коридорам жуткого старого особняка, а за ним гонится неведомое количество вопящих плотоядных тварей…
Вбежав наконец в огромную кухню, он едва ль не лоб в лоб снова влетел в Дениса — тот деловито мародёрствовал в холодильнике и буфетах, набивал пакет из «Безопасного способа» печеньем, морожеными батончиками, «Читоз» и прочим благоприятно подвернувшимся хавчиком.
— Хватит, Денис, надо валить.
— Кто б говорил, чувак, я пару минут назад фотку щёлкнул, а они все как с цепи посрывались, хотели у меня камеру отобрать и теперь за мной гонятся, вот я и решил, что лучше цапнуть, что подвернётся…
— Вообще-то, чувак, мне кажется, я их слышу, — Док, ведя за нитку бисера любви, выволок Дениса через боковой выход на участок. — Ходу. — Они побежали туда, где оставили машину.
— Ёксель, Док, ты ж говорил, бесплатная дурь, может, тёлочки какие, ты про зомби мне, чувак, ничего не говорил.
— Денис, — присоветовал Док, уже запыхавшись, — беги, и всё. — Минуя платан, Док понял, что на него неожиданно рухнул кто-то, пытавшийся удержаться за ветку. То была Нефрит — и в панике.
— Я что, Шкипер? — Док, бормоча и снова на ноги, — или ещё какая срань?
— Мне очень нужно отсюда уехать, — произнесла Нефрит, — пожалуйста?
Каким-то везеньем они снова нашли машину Дока там, где он её и поставил, загрузились и с визгом понеслись прочь по дорожке. В зеркальце Док видел тёмные силуэты с призрачными белыми клыками, что вползли в «меркурий» 49-го года с деревянным корпусом, у которого весь передок и разделённое надвое ветровое стекло походили на рыло и безжалостные глаза хищника, и тот рванул за ними с ритмичным рёвом восьмицилиндрового движка, а с дорожки в стороны полетел гравий. У дороги по каньону Док неистово крутнулся влево, едва не перевернувшись, и пару раз тормознул рулём — лишь тогда тачка выправилась и направилась в Малибу по в те дни ещё не вполне пригородной многополоске, которой дорога станет впоследствии, скорее, можно сказать, по опасному для жизни ночному кошмару, под завязку наполненному тупиками и серьёзными крутыми виражами, на котором Док вскоре понял, что с пользой применяет курсы повышения квалификации в хорошо известной «École de Pilotage»[35] Текса Сосиджа, выполняя заносы всеми четырьмя колёсами и перекатом с пятки на носок отжимая двойной больше, чем до конца могли предвидеть команды разработчиков «Крайслер Моторз», радио же тем временем пело «Вот они, папцы» «Маркеттов».
Денис, несмотря на трёхмерную болтанку, не дававшую ему покоя, вполне добродушно сворачивал косяк, почти ничего не просыпая, затем поджёг и передал его Нефрит, едва они полностью спустились с горы и направились к Санта-Монике.
— Красиво свернул, Денис, — заметил Док, когда очередь дошла наконец до него. — Не уверен, что мне бы хватило присутствия духа.
— По сути я просто не даю своей крыше съехать?
— Слушай, Док, — сказала Нефрит, — а что это с тем парнем из «Клуба Азьятик»?
— Дик Харлинген. Ты с ним разговаривала?
— Да, и когда нас застали вместе, всё стало выглядеть так, будто мне кто-то действительно хочет плохого. Не то чтоб я пыталась его соблазнить. Обычно, если рядом Бэмби, я не переживаю, когда на меня так вот бросаются, но она-то поехала на тот «ночной крикет», поэтому слава богу, что вы, ребята, вовремя появились.
— С нашим удовольствием, — заверил её Денис.
В какой-то момент после того, как они вернулись на Прибрежную трассу и двигались к магистрали, Док глянул в зеркальце заднего вида — и больше не увидел фар зловещей деревяшки. Как некогда назойливая пара прыщиков на лике ночи, они рассосались. Но не мог он не заметить ещё и вот чего: позади Денис и Нефрит завязывали дружбу.
— И как, типа, тебя зовут? — осведомлялся Денис.
— Эшли, — отвечала Нефрит.
— Не Нефрит, — сказал Док.
— Это имя для работы. В выпускном альбоме Фэрфэксской средней я просто одна из, типа, тыщи других Эшли?
— А салон «Планета цып»?
— Никогда не считала, что там у меня карьера. Слишком, блядь, полезно для здоровья. Всё время улыбу давишь, делаешь вид, что тут всё про «вибрации», или «самоосознанность», или ещё чего-то кроме, — скользом приосанившись и скрежетнув светской дамой из старого кино, — этой кожмадной ебли!
— Южная Калифорния, — встрял Денис. — Никакого сочувствия закомурам, чувак, никакой тебе подозрительной деятельности.
— Ага, а её, типа, тут залейся, — поддержала Нефрит, сиречь Эшли.
— И ещё удивляются, почему Чарли Мэнсон такой вышел.
— Ты пизду ешь, кстати?
Они въехали в тоннель развязки к Магистрали Санта-Моника на восток, где радио, игравшее «Улёт на восемь миль» «Птыц», потеряло сигнал. Док продолжал петь про себя, а когда выехали и звук вернулся, он сбился не больше чем на полтакта.
— Денис, не забудь мне камеру оставить, ладно? — Красноречивое молчание. — Денис?
— Он занят, — бормотнула Нефрит. Таков он и оставался до самой Портовой трассы, до Голливудской трассы, наверх и через перевал Кауэнга к съезду, нужному Нефрит, и по ходу коей занятости очень расслабленно, а по временам и сонно, то и дело прерываясь, дабы послать Денису вниз ободряющее словцо, она излагала Доку всю свою историю первых экспериментов с кражами в магазинах и автоугонами. С Бэмби они познакомились в Дортуаре 8000 «Института Сайбил Брэнд», где та, как-то вечером, наблюдая, насколько яростно Нефрит мастурбирует, предложила обработать ей мохнатку за пачку курева. Ментоловых, если можно.
«Щщё бы, — Нефрит к тому времени уже до того отчаялась, что щебетнула это в ответ. В следующий раз, не успели протрубить отбой, как Бэмби скинула цену до полупачки, после чего, стоя на коленях и уже гораздо раздумчивей, вдруг предложила сама приплатить Нефрит. — Наверно, — сказала Нефрит, — могли б условиться на одной символической сигаретке, хотя мне не очень по себе даже с — охх, Бэмби…?» — Когда они вышли из «Сайбил Брэнд», сигареты уже делились из общей заначки, а какая бы ни оставалась у них бухгалтерия, никотин ею в расчёт уже не брался. Вместе они поселились в Северном Голливуде, где можно было делать, что хочешь, весь день и к тому же всю ночь, как оно обычно и случается. В те дни жить можно было незадорого, помогало и то, что их хозяйка тоже чалилась — и почитала сестринские обязательства, кои более законопослушная личность и не признала бы за таковые. Вскоре у них был свой сбытчик, ходивший по домам, и кошка по кличке Анаис, а по всей балке Тухунга их знали как парочку праведных девиц, которым можно доверять чуть ли не в любой ситуации. Бэмби воображала, что приглядывает здесь за подругой, ибо Нефрит подходила к краю несчастий ближе, чем сознавала.