Я знал, о чем.
– Это должно было произойти в марте 1945 года… У вас рак желудка, Борис Михайлович, болезнь запущена…
Он не дал мне договорить. Взгляд его был твердым, но грустным.
– Вот, значит, как… М-да… Но я не об этом… – голос его напрягся. – Я о победе. О нашей Победе!
– Май 45-го, вы не доживете до Победы дней сорок пять. Точнее – не дожили бы… Вот, это я оставляю вам. Никому не показывайте! Особенно – близким и врачам. Ночью, когда вы будете один, ставьте, как я вам показал, на запястье. Раз в неделю. Думаю, это даст вам два-три года. Я не бог, я только сын бога… Смерть я отменить не могу. Да и он, наверное, тоже. Без смерти не будет и жизни, так ведь?
– Май сорок пятого… Еще немного… Хорошо. Так с чем вы пожаловали, Тур?
Теперь на меня смотрел Маршал. Оценивающе, требовательно и повелительно.
– Май, а теперь – может быть, и апрель. А то и еще раньше… Я появился – и пошли искажения знакомой мне истории. Но – все равно. Эта война слишком больно ударила по стране, по нашей с вами Родине. Как информировали Сталина сразу после войны, Советский Союз потерял больше 15 миллионов человек. Около восьми миллионов – это невозвратные боевые потери. Остальные – мирное население, убиты, сожжены целыми деревнями, вывезены в рабство и затерялись там… Потом эта цифра все росла и росла, от одной годовщины Победы к другой годовщине… Теперь говорят о 27 миллионах. Пусть их… я не знаю, кто прав. Ведь первую цифру тоже не с потолка брали. Я знаю, читал – учитывали всех, кто ушел на войну, всех, кто погиб на глазах у соседей и знакомых. Были подворовые обходы, старались на совесть. Да и Сталин… Наверное, он знал, какую цифру озвучивает. Этот вопрос сейчас для меня не важен. Моя задача – уменьшить эти потери. Иного для себя я не вижу.
– Вот даже как… Божьим промыслом, значит…
– Нет. Оружием и смертью врагов.
Мы взглянули друг другу в глаза. Да, Борис Михайлович. Так, и только так.
– А вы… извините, способны уничтожать врагов тысячами? Своего рода длань Апокалипсиса?
– Да, тысячами. Если понадобится – дивизиями. Желательно – на марше. Чем плотнее построение вражеских войск, тем проще.
– Вот оно как… Прошу простить старика, шутка была неуместна. А вы, значит, при известном усердии германцев можете к вечеру 23 июня 41 года победить, так?
– Если я так решу – да! Но я так решить не могу.
– И слава богу! Ух, отлегло… Поймите, Вадим Игнатьевич, ведь война – это не только смерть миллионов и всенародное горе. Это и всенародная слава, обновление и укрепление народа как единого организма, его становление на новый уровень, взросление, возмужание, что ли… Вот, представьте – столетиями русский народ готовился сбросить Батыево иго, бился, проливал кровь, стонал, закусывал до крови губы от боли небывалой, но – боролся… И выстоял, встал с колена, опираясь на меч! На меч – заметьте! И в страшной сече вырвал свою свободу, как боевые стяги вознес ввысь свою гордость! И поняли люди – отсюда, с этого залитого кровью поля, пошла другая Русь, родился другой народ – единый и сильный, смелый, честный и гордый своей победой над страшным врагом. А не было бы этого? Пришло бы время – Орда развалилась бы и сама. Да-да, развалилась бы… Были все предпосылки. А вот кто бы тогда поднялся с колен? Забитый раб, ускользнувший от хозяйского глаза и плетки? Что бы это был за народ? Не приведи господь! Даже и мыслить не хочу! Так и здесь. Если дано господом нашему народу испытание – не дело сына божьего в него встревать и переписывать саму жизнь народную по своему капризу, как ему поблазнилось… Это значит против всех замыслов создателя пойти… Но я понимаю вас, понимаю и разделяю вашу боль. Только как защитить детей наших, женщин и стариков, как спасти бойцов от бессмысленной и нелепой гибели…
– А вот как – это вы мне и должны сказать, Борис Михайлович. И не дивизиями, конечно, буду я убивать врагов. Уж больно это заметно будет, явно уж очень… Нужны точечные, игольные уколы. Тут – мост уничтожить на пути немецких танковых колонн, там – вывести из строя железнодорожные пути и оставить наступающие фашистские войска без боеприпасов и горючего. Много чего можно. Я не шутил, когда говорил, что могу уничтожить танковую дивизию на марше. Да вот только не ходит дивизия единой колонной, а жаль. Да и какой длины будет эта колонна. Замучишься жечь… Для вас, конечно, не секрет, что война нами уже выиграна. В сорок четвертом году будут блестяще реализованы крупнейшие боевые операции по всему советско-германскому фронту. Потом их назовут «Десять Сталинских ударов». Будет освобождена территория Советского Союза. Война перейдет на землю врага. Но и там будет достаточно тяжело. Потери в последних боях в Венгрии, при штурме Зееловских высот, да и при штурме Берлина будут очень высокими. Сотни и сотни тысяч наших солдат. Это чрезмерно высокая плата за Победу, товарищ маршал. Вы стратег, штабист высочайшего класса! Дайте мне эти точки! Эти развилки возможных событий! А я приложу все силы, чтобы приблизить нашу Победу и снизить наши потери. Я вам клянусь…
Я замолчал. Молчал и маршал, уйдя в свои мысли. Так прошли долгие минуты тишины. Наконец Маршал Советского Союза Шапошников поднял на меня твердый, наполненный верой, взгляд.
– Хорошо, Тур! Вы их получите. Готовьтесь к новым боям, майор!
Глава 4
— Вот, профессор. Вот данные, которые передал мне маршал Шапошников. По его мнению, из трех направлений движения немецких войск в глубь страны на сегодняшний момент самыми опасными являются север и юг. Да, на московском направлении тоже предстоят тяжелейшие бои, ошибки нашего командования, и страшные потери… Но тогда мы смогли отбросить немцев от Москвы, сдюжим и сейчас. А вот блокада Ленинграда… Эта страшная удавка, наброшенная на живой город… И неизбежная потеря Киева, развал фронта. Конечно, его и сейчас не удержать. Но не дать врагу замкнуть кольцо окружения, перемолоть и пленить сотни тысяч наших бойцов и командиров – вот что главное!
Профессор долго молчал, близоруко рассматривая карты с нанесенной на них обстановкой и сопроводительную записку, написанную мелким, убористым почерком.
– Не специалист… Не понимаю… Ну, это ничего – есть, кому разобраться. Хорошо, Тур, я немедленно передам это в Службу. Теперь о вас… Точнее – о вашем статусе. Все же в Москве, в качестве человека штатского, вам будет не очень удобно. Согласитесь… Слишком вы будете бросаться в глаза. Молодой человек призывного возраста шляется по столице без определенных, скажем так, занятий… Даже – два молодых человека. Это нам ни к чему. Да и о своеобразной базе для дальнейших операций следует позаботиться. Все же держать оружие, взрывчатку, например, в московской квартире как-то не принято, согласитесь?
– Да я и не спорю, профессор. У вас уже есть какие-нибудь наметки?
– В том-то и дело, что нет! Поймите, я человек весьма далекий от дел военных, мало что в них понимающий… Так что – ни советовать, ни приказывать не могу-с! Думайте вы, Тур. Думайте и предлагайте!
– А что тут особо думать… Самим лезть напролом – можно таких дров наломать! А давайте мы еще раз обратимся к маршалу. Пусть черкнет записочку в сорок первый год, а? Почерк-то у него не сильно ведь и изменился…
***Маршал долго смеялся. Идея написать записку в 41-й год ему понравилась. Только вот кому? Конечно, приютить несколько человек на территории какой-нибудь воинской части не проблема, но вот вопросы финансирования, служебного роста, материально-технического обеспечения, да мало ли чего еще, – как их решать?
– А не надо их решать, Борис Михайлович! Проживем, так сказать, на подножном корму… А продвижение по службе – да и черт с ним! Сами себе повесим следующие лычки… или кубари со шпалами. Не в этом дело. Лишь бы нам не мешали. И чтобы жили мы наособицу, без лишних глаз и ушей. Что можете предложить?
Маршал подумал и, кажется, что-то у него начало вырисовываться.
– Знаете, Тур, а это может и получиться! Тут, недалеко от Москвы, прямо под боком, можно сказать, есть один наш запасной командный пункт. Рядом с ним размещен полк связи. Часть режимная, строго охраняющаяся. Правительственная связь дело важное, сами понимаете… Я командира полка знал лично, вот ему я записку и адресую, а? Что вам нужно? Только вот ведь какое дело… Начальником Генштаба я вновь стал в самом конце июля, если правильно помню. Значит – записку датировать можно лишь…
– А вот это пусть вас не смущает, Борис Михайлович. Разберемся мы со временем, не впервой. А что нам нужно… давайте прикинем… Отдельное помещение, пусть и небольшое, включение в систему охраны, питание… Не объедим же мы их? А вот кем нам представиться? Кого изображать будем? Чтобы и рядом с армией, но все же как-то в сторонке, так сказать – сбоку припеку. Под разведку перекрашиваться нельзя – у них свои богатые возможности есть, военные корреспонденты тоже не катят… Отделение военной почты? А давайте мы будем… скажем, – особой группой военных цензоров, а? Да на специальное задание партии еще намекнем. На секретное указание из ЦК? Пока у меня еще документы есть соответствующие. Прокатит, как вы думаете?
– Ну-у, если особой группой… Полномочия не определены, да и сфера деятельности… Но, если и мне это непонятно, то и другим нечего лезть. Решено! Будете военными цензорами с неясным кругом задач. А дальше – сами выгребайте, хорошо? Аппаратура, техника?
– Ничего не надо. Сами все добудем… Пишите записку. Только – «Сов. секретно! Перед прочтением съесть!» А у вас свой бланк был? Ну, с шапкой «Начальник Генерального штаба маршал…» и так далее? Да, и обязательно черкните – чтобы никаких следов! Никаких документов не оставалось за нашим хвостом…
Маршал только хмыкнул, порылся в столе, достал видавший виды блокнот и начал что-то корябать пером. Чувствовал он себя уже чуточку получше и сегодня работал за столом.
Я вытащил припасенный заранее пустой синий конверт из плотной бумаги, палочку сургуча и печать «Для пакетов». Ну да, печать Генштаба. Сделать ее с нашими-то возможностями – пара пустяков.
Заклеив пакет, я прошил его суровой ниткой, чуть-чуть нагрел сургуч клубочком – маршал только вздохнул и покачал головой, – плюнул на металлический диск и шлепнул печатью по сургучной кляксе. Самое оно! Секретнее не бывает. Пора идти устраиваться на новом месте жительства.
***Все вопросы разрешились на удивление просто. Командир полка, седой, полноватый мужик лет пятидесяти, с орденом «Знак Почета» и какой-то медалькой на груди, только удивленно поднял брови, когда вскрыл доставленный мной пакет. Я заговорщицки шепнул: «Особый сектор ЦК! По личному заданию товарища Поскребышева…», – и полковник, понятливо покивав головой, поднял трубку телефона и начал командовать. Пришлось кашлянуть и показать глазами на оставленную на столе корреспонденцию. Полковник покраснел, скомкал записку и пакет и поджег их в большой мраморной пепельнице. Внимательно проследив, чтобы бумаги сгорели полностью, я перевел задумчивый взгляд на полкана.
– Смотреть пойдем? – Он уже вытащил большую связку ключей на стальной цепочке, готовясь запирать кабинет.
– Конечно, товарищ полковник! За тем и прибыл!
В сопровождении подтянувшегося к нам молчаливого командира, то ли начштаба, то ли зама по хозяйственным вопросам, мы двинули по территории части. Небольшой, если не сказать маленький, домишко на отшибе меня вполне устроил. Четыре клетушки-комнатушки, чердак, место для курения на левой стороне избы. Полный комфорт! Звезды три, для армейских-то условий! Я одобрительно откашлялся.
– Хорошо бы забор, товарищ полковник, и пост, само собой… А еще сейф или металлический ящик для документов, телефонный провод сюда протянуть с коммутатора и пару двухъярусных коек бы поставить.
Полковник кивнул: «Сделаем!» Сопровождающий нас командир что-то пометил в блокноте.
– Машину у вас будет, где поставить? Вот и хорошо. Пару-тройку человек прокормите? Да мы не часто будем вас грабить – дел много будет, поездок разных. Ну и отлично! Да! Возможно, мы развернем радиостанцию… Так, средней дальности… Не помешаем? Конечно, частоты мы вам передадим. Тогда – все! Огромное вам спасибо, товарищ полковник!
– Кхм-м… прошу извинить, но еще раз хочу напомнить вам, товарищи, о режиме секретности, – вполголоса закончил я. Полковник лишь недовольно взглянул в мою сторону. Ничего, это я переживу, а вот слушок, что новые владельцы избушки на курьих ножках лишнего внимания не терпят, не помешает.
– Разрешите идти?! – молодецки гаркнул я и, получив благожелательный кивок, дернул к теперь уже нашей избе.
***Через пару дней мы с Андреем перебрались в свое новое шале и зажили полноценной армейской жизнью. Я даже зарядку нам устроил, чем вызвал молчаливое одобрение со стороны начальства и недовольные взгляды младшего и среднего командного состава. Ну, дуть губы – это их дело. Я им запретить не могу. А поддерживать себя в форме – вещь для нас необходимая. Несмотря на наше богатое внутреннее содержание…
А тут, наконец, прочихалось и начальство Службы. Пришел очередной приказ на очередную коррекцию. Да не один приказ пришел…
У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Нет, не слон…
– Товарищ капитан! – Я решил побыть для разнообразия капитаном. – Помначкар Шевелитько докладае! Ось туточки до вас двое военных доихалы! Вас спрашивають!
– Доихалы, так доихалы. Пропустите их, товарищ Шевелитько!
– Та не можу я, товарищу капитан. То треба вам у штабе порешаты. Будет пропуск – тоды пропущу. Тильки так…
– Ясно! Жди меня, помначкар, сейчас буду!
Кого это к нам ветром надуло? Неужели… Точно! Двумя огурцами, в новенькой, еще не выгоревшей форме, лыбясь во все тридцать шесть зубов, перед КПП топтались Дед с Каптенармусом! Ну, сейчас я вам устрою!
– Здравствуйте, товарищи командиры! Вы ко мне? Ваши документы!
Улыбки на лицах военных несколько поблекли, я нахмурил брови.
– Побыстрее, товарищи, побыстрее! Так… старший лейтенант Могилевский… Хорошая фамилия! Старший лейтенант Пуштун… Еще лучше! А у кого предписание? А чего ждете? Давайте его сюда! Так, прибыть в распоряжение… – Я бросил взгляд на часы. – Почему опаздываем, товарищи командиры? Начинать службу с опоздания на нее же – последнее дело для военного человека! Отставить улыбочки! Смир-р-на! Вот так вот. Ждите меня здесь, сейчас вернусь.
– Помначкар Шевелитько! Приглядывайте, товарищ сержант, за этими товарищами. Не нравятся они мне что-то…
Шевелитько закоченел и начал скрести ногтями по кобуре нагана.
– Ну-ну… это лишнее, товарищ сержант! Просто присмотрите за товарищами… я быстро.
Наконец все вопросы пропускного режима были решены. Суровый помначкар пропустил моих гостей, втайне сожалея, что не пришлось тут же, у КПП, шлепнуть гадов из теплого нагана. Гады шли за мной, сурово сжав челюсти и нахмурившись. Над нашей группой явственно витал суровый дух Устава гарнизонной и караульной службы и железной армейской дисциплины. Идущие навстречу военные невольно переходили на строевой шаг.
На ходу бросив стоящему у калитки в заборе часовому: «Эти двое со мной!» – я завел своих гостей на территорию особо режимного объекта.
– Ну, Дедку! А вот теперь давай и почеломкаемся! Теперь уже можно, это наша территория!
– Не буду я с тобой челомкаться, Салага! Как был ты вражьим змеем подколодным, так и остался! А еще друг называется… Ты чего нас позорил на КПП?
– А ты и не догадался? Я не вас позорил, я вам репутацию любимцев части создавал! Тех, кого начальство гнобит, все любят и жалеют! Вот посмотришь – вам в столовке самые лучшие куски будут доставаться, и борщ со дна котла, погуще да посмачнее!
Дед немного оттаял и заржал.
– Ну, ты и артист, Салага! Просто комик! Как ты там нас строил! Я даже испугался – а вдруг я и на самом деле опоздал?
– Здорово, Каптенармус, здорово! – Мы обнялись. – Кильки-то, пряного посола, привез? Нет, правда? Вот и замечательно! Будет чем закусить… Ну, давайте, располагайтесь пока. Андрей – накрывай на стол. Гостей кормить надо… Тогда и поговорим.
Разговор получился долгим, до самого ужина. А Деда я и не обманул, получается. Ласково поглядывая на него темно-карими украинскими очами, подавальщица Оксана притащила Деду аж две котлеты, а мне – всего лишь одну. Да еще и принесла миску вкуснейшей квашеной капусты с мочеными яблоками. От щедрот, значит! Чувствую – раскормят мне девчата Деда, погубят пластуна – как он теперь на отросшем пузе пресмыкаться-то будет?
***Оказалось – ничего подобного! Старого пластуна лишней котлетой не испортишь. Ишь, как он ловко канул в траве, истинно – Чингачгук – Большой змей! Пора и мне…
Шел восьмой день войны. Воскресенье, между прочим, можно сказать – работаем без выходных… Задание на юге мы выполнили довольно легко и особо не заморачиваясь. Что для меня, честно говоря, было немного удивительно. Впрочем – армейский бардак, он и у немцев бардак… В общем, к Львову мы не полезли. Там захваченные запасы горючего немцы уже успешно перебрасывали в передовые базы обеспечения. Да и население там, мягко говоря, не очень дружественное… Резать еще и местных националистов нам было некогда.
Поэтому нас тихо и скромно перебросили поближе к Ровно. Там мы и оторвались на все сто. Быстро установив расположение передовой базы снабжения немецких войск, мы наметили несколько площадок для наблюдения и стали изучать бьющую ключом тыловую жизнь викингов из группы армий «Юг». Жизнь просто бурлила. В том числе – в трубах, заливающих горючку в автобензоцистерны немецких батальонов снабжения. Поэтому большого выбора вариантов как бы и не было. Чем проще, тем оно и надежнее. Единственное, чему я уделил особое внимание, так это маршруту отхода. Тут нам ошибаться нельзя, опасно чреватостями будет…
– Ну, что, Дед? Возьмешь гадов?
– Как дунуть-плюнуть… Ты только патроны заряди. Вон, видишь? Еще двенадцать наливняков тащатся. Подождем, пока они в очередь встанут, тогда всех и накроем, чего зря стрелять-то. А то гоняйся потом за ними.