Вепрев тем временем уверенно продолжил:
– Блондин сказал, что кассета была прямо из видеокамеры. А просматривал он ее через адаптер в обычном видаке. Она всегда в этом адаптере и лежала. Так вот: эксперты считают, что это, – он показал рукой на головешки, – раньше было адаптером со вставленной в него кассетой. А нашел Витя Петров из третьей группы. В камине, на даче Береславского. Сразу после того, как с нее сбежали эти двое. – Вепрев тут же пожалел о конце выскочившей фразы: не надо было мешать победу с унижением – эти сволочи ведь все-таки удрали! Но Прохоров не заметил оговорки. Он был откровенно рад.
– То есть компромат весь выгорел? – удовлетворенно спросил босс.
– Похоже на то.
– Но ведь полной уверенности нет? – уточнил Прохоров. – Что говорят эксперты?
– Если вы имеете в виду содержание кассеты, то ничего не говорят. Все сгорело основательно. Но то, что это адаптер и что внутри была кассета с пленкой, точно.
– Наверное, ты прав, – спокойно заметил босс. – Вряд ли у него было два адаптера. Почему же наш псих сжег пленку?
– В прошлый раз вы назвали его Робин Гудом, – напомнил Вепрев.
– Отличная работа, Костик, – просто сказал босс. – С меня причитается. – Он секунду помолчал. – «Мерс» «двести восьмидесятый» тебя устроит? Цвет морской волны, четырехглазый. Не новый, конечно. Трехлетка. Но на отличном ходу.
«Царский подарок! На такого босса приятно работать! Эта штука стоит не меньше тридцати тысяч!»
– Конечно, устроит, – дрогнувшим голосом поблагодарил Константин. Парочка таких известий – и скорбь по убиенному племяннику сильно приутихнет.
– Это не все, – тоном фокусника добавил Прохоров.
«Господи, что же еще можно придумать?» – разволновался Вепрев.
– Я обещал тебе Эллочку, – улыбнулся Анатолий Алексеевич. – Она твоя.
«Ну уж нет. – Константин сразу спустился с небес на землю. – Только после твоей смерти, Жаба!»
– Нет, – спокойно и твердо сказал Вепрев.
– Ты отказываешься от моего подарка? – изумился Прохоров.
– Да, – еще раз подтвердил подчиненный.
– Но почему? Я же сам тебе предложил!
– Потому что это не машина. Это ваша женщина, и я в принципе не могу претендовать на вашу женщину.
– Ну, как хочешь, – не стал настаивать Прохоров и, довольный, отпустил только что осчастливленного Вепрева. Что ж, и в этот раз парнишка не облажался: Анатолий Алексеевич услышал то, что хотел услышать. Очередная проверка на дорогах пройдена с честью.
«С таким парнем можно работать», – удовлетворенно подумал Прохоров. «Мерседес», конечно, штука дорогая. Но умелый – и при этом готовый на все – подручный тоже дешевым быть не может. Сделка была явно выгодной, с учетом тех последствий, которые могла вызвать злополучная пленка, попади она не в те руки.
Прохоров впервые за последние дни почувствовал себя полностью удовлетворенным. Не безмятежно-счастливым, как в детстве – те ощущения навсегда канули в Лету, – а просто удовлетворенным, не опасающимся какой-то крупной, глобальной пакости.
И тут его сердце забилось, затряслось, разом потеряв правильный такт. Он быстро выгреб из кармана лекарства, проглотил без воды – научился! – три большие разноцветные капсулы. Полегчало сразу, но на всякий случай вызвал Эллочку, и та сделала ему укол. Пока Элла протирала ваткой его уколотое плечо, он ласково потрепал этой же рукой по упругой Эллочкиной попке. Эллочка улыбнулась:
– Давайте не сейчас, Анатолий Алексеевич.
– Почему не сейчас?
– Я только что сделала вам укол. Вам нельзя волноваться.
«Радоваться нельзя – тахикардия началась от радости, – горько улыбнулся босс. – Красивую девчонку трахнуть тоже нельзя – не дай бог, хватит приступ».
– Ты уж придумай как-нибудь, чтобы без приступа, – без обиняков предложил он Эллочке. Та, будучи гораздо опытнее, чем казалась, придумала.
Отдыхая в кресле, приятно опустошенный, Анатолий Алексеевич вдруг подумал о том, что теперь в принципе можно и не гоняться за всякими бешеными спецназовцами и сумасбродными девчонками. Их показания гроша ломаного не стоят без кассеты. А Прохоров на все сто был уверен, что в пакете, принесенном Константином, была именно та кассета. На мгновение он принял решение отпустить влюбленных придурков с миром.
Но – только на мгновение. Потому что в этом мире нельзя прощать подобные попытки противодействия. Прости одного – полезут десятки, справедливо принявшие твою доброту за слабость. Потому что доброта и есть слабость!
И в этот момент зазвонил телефон. Звонил Вепрев.
– Еще чего-то нарыл? – обрадованно спросил Прохоров.
– Включите телевизор, – каким-то странным тоном сказал Константин. – Это важно. Третий канал.
Анатолий Алексеевич щелкнул лежавшим на столе пультом. «Что там еще случилось? Пожар? Землетрясение? Президента свергли?» Экран засветился, и через миг камера нарисовала ехидно улыбающуюся морду… этого придурка Береславского!
– Что он там делает? – вслух спросил Прохоров. Но тут же нашел объяснение: в углу экрана был титр: «Специалисты по рекламе рассказывают». Кроме Береславского в кадре были лишь двое ведущих: один постарше, другой – помоложе, – остальные «специалисты по рекламе» уже, наверное, все рассказали. «Ну и зачем Вепрев панику поднял?» – подумал Анатолий Алексеевич, разом теряя хорошее настроение. Похоже, идеальных подчиненных все-таки не бывает.
– Так что вы имеете в виду? – явно растерянно переспросил Береславского молодой ведущий.
– Только то, что сказал, – холодно улыбнулся Береславский. – Вы спросили меня про прошлые трагические события, а я сказал, что нынешние не лучше. Повторяю: моей фирме, мне и моим близким угрожает очень могущественный человек, член Государственной думы. Его люди уже пытались убить моего сотрудника и похитили второго.
– Может, вы и фамилию назовете? – как-то неуверенно пошел за сенсацией молодой ведущий.
– Не надо никаких фамилий, Ефим Аркадьевич, – мягко сказал более опытный второй. – Мы пришли в эту студию говорить о тонкостях рекламы, а не о детективных фильмах. Для этого есть другие передачи. Кстати, у нас на линии звоночек.
– Если меня не убьют, – улыбнулся Береславский – так улыбнулся, что большинство телезрителей поверили его предыдущим словам, – я обязательно отвечу на звоночек. В следующий раз. А пока разрешите сказать следующее. – И он, повернувшись прямо к камере, глядя точно в глаза Прохорову, отчеканил: – Вы – подлый трус («Неудачно, – мелькнуло в голове Ефима, – аналогия с мультфильмом: «Леопольд, подлый трус, выходи»). Вы украли Ивлиева. Вы угрожали моей дочери. Вы стреляли в мою жену. Я не боюсь вас и буду сражаться с вами до конца. Если меня убьют раньше, чем вы сдохнете, ваше имя огласят мои друзья. У меня пока нет доказательств ваших убийств. Но они наверняка появятся. Желаю вам постоянного страха!
В этот момент наконец-то среагировал режиссер и запустил в эфир настоящую рекламу. Ефим пропал с экрана и больше не появлялся, хотя Прохоров терпеливо досмотрел всю эту мерзость про колготки, прокладки и чудо-йогурт.
– Сволочь, подонок, – пробормотал он. – Ты сам напросился. Ты уже покойник. – Тут только он заметил не положенную на рычаги трубку. – Костик, найди мне его. Срочно! – приказал он.
– А что делать со стариком?
– Нейтрализовать, как и раньше. Но чтобы был жив-здоров, ты понял?
Вплотную ссориться с сослуживцами строптивого подполковника Прохоров не собирался. А за этого героического придурка вряд ли вступится кто-нибудь серьезный. Хотя вред он ему, Прохорову, уже нанес. И огромный вред.
Только одно безусловно радовало Анатолия Алексеевича. Ему брошен вызов. Ему нанесен определенный урон. А сердце стучит четко, без сбоев и выпадений. Удар оно держит лучше, чем удачу. Ну, держись, вонючка! Очень скоро ты пожалеешь о своей доблести.
18. Наталья, Лариска Барселона
Уродливый, на взгляд Натальи, «Форд-Ка» был выбран дочкой без колебаний, мгновенно, хотя на стоянке агентства проката автомобилей стояло множество автомобилей всех классов, моделей и цветов. И вот уже третий день маленькая желто-зеленая, схожая с патиссоном на колесиках, машинка резво бегала по всей Барселоне, и особенно часто – по центральной ее улице, застроенной старыми, роскошными домами. Это и есть бульвар Рамбла, воспетый многими поколениями испанских поэтов.
Лариска прилипла носом к окну:
– Мама, смотри!
«Чутье на прекрасное у Лариски есть», – с удовольствием подумала Наталья. Девчонка с лету тыкала пальцем в здания, вошедшие в каталоги мировых архитектурных шедевров. Это – знаменитый «дом с костями» работы безумного Антонио Гауди. А это – его же творение, на чердаке которого они вчера с Лариской побывали. Там – музей. Они попали в него поздно вечером, когда народу было мало, и бродили по сумрачным переходам почти в одиночестве. Потом вышли на крышу, где нужно было внимательно смотреть под ноги, потому что мрачноватый гений Гауди совершенно не любил ровных линий, как горизонтальных, так и вертикальных.
– Мам, как классно! – восторгалась пигалица.
Наталье тоже нравилось, но – поспокойнее. Хотя, может быть, все дело в том, что ее любимый остался в Москве. Один и отнюдь не в безопасности. Она подчинилась его приказу, потому что жить с этим человеком и не подчиняться ему невозможно. Но она очень боялась за него и уже близка была к тому, чтобы этот жесткий приказ нарушить. Впрочем, сначала надо разобраться с дочкой. Этим она сегодня и собиралась заняться.
– Мам, мы еще раз сходим в ту церковь? – спросила Лариска. Наталье сейчас было не до архитектуры, но заранее расстраивать дочь не хотелось.
– Если ты хочешь, сходим.
– Конечно, хочу!
Девочка пришла в полный восторг. Она ощутила совершенно физическое наслаждение, когда впервые увидела незаконченные – местные власти так и не удосужились за последние сто лет хотя бы подвести его под крышу, – но от этого не менее прекрасные очертания всемирно известной Саграда Фамилия. Задрав голову, девчонка долго смотрела вверх, на безмолвно взлетавшие каменные ракеты бесчисленных витых шпилей. Именно в этом проекте собора, посвященного Святому семейству, безумный и восхитительный Гауди превзошел самого себя, оставив поколениям потомков возможность проклинать или прославлять его имя.
– Лариска, нам бы надо поговорить, – сказала Наталья, остановившись у очередного светофора.
– Мам, потом, ладно? – жалобно проныла та.
Наталья пожалела дочку, не стала расстраивать ее заранее. Все равно когда надо будет – узнает.
Они нашли свободное место у тротуара, запарковали машину и двинулись дальше пешком. Сейчас, днем, народу было относительно мало. А вот ближе к ночи здесь не то что припарковаться – присесть будет негде.
– Пойдем сначала к морю, – попросила дочь. Она, как и Ефим, обожала большую воду.
«Родственные души», – в очередной раз подумала Наталья. Да и у родных такое полное совпадение интересов встретишь не часто.
Здесь, у порта, Лариска освоила еще одно, ставшее любимым, развлечение: кормление рыб. Рыбы были обычные – не экзотические, красно-сине-желтые, а серенькие. Зато – большие. И главное – плавали не в аквариуме, а прямо у пирса. На брошенный кусочек булки они слетались стаей, как воробьи. Кусок утонуть не успевал: его на ходу раздирала шайка оценивших халяву морских обитателей.
Лариска скормила водным тварям не одну булку, прежде чем позволила увести себя с пирса. Да и Наталья не слишком охотно поднялась с удобной деревянной лавочки, где так покойно было сидеть, пригревшись на непривычно теплом зимнем солнышке.
Они пошли бродить по окрестным улочкам и внезапно набрели на… кота!
– Мама, смотри! – задохнулась от привалившего счастья Лариска. Смотреть действительно было на что. Кот был то ли каменный, то ли чугунный, черный, в два человеческих роста в холке, весь собранный из больших полушарий. Округлое черное чудо получилось веселым и лукавым. Оно игриво взирало на подошедших вплотную россиян.
– Вот это котяра! – восхитилась Лариска. – Я хочу такого же.
– Забирай, – разрешила мама.
Лариска поддержала игру, подошла вплотную и подергала кота за толстенную железную лапу. Наташа громко мяукнула, и дочка в испуге отскочила. Потом, сообразив, расхохоталась. Наталья тоже улыбнулась.
Как здесь хорошо! И как бы было совсем здорово, если бы они гуляли по Барселоне не вдвоем, а втроем.
Они зашли перекусить в одну из бесчисленных барселонских кафешек. Присели за столик. Кафе стояло в стороне от стандартных туристских маршрутов, здесь ели и проводили время обычные барселонцы. А потому меню было только на двух языках – каталонском и испанском, одинаково непонятных для двух российских гражданок.
– Ларисик, – снова начала Наталья, перед этим наугад ткнув перед официантом в пару строк меню. – У нас с тобой есть проблемы.
– Ты уедешь к Ефиму? – спокойно спросила та.
– Ему надо помочь, – ответила несколько сбитая с толку Наталья. – Одному ему труднее.
– Там опять война? – снова спросила девочка.
– Нет, что ты! – ужаснулась Наталья. Она никак не ожидала такого поворота.
– Там война, – сказала Лариска. – Ефима могут убить. Если ты поедешь, могут убить и тебя.
– Ты преувеличиваешь, дочка, – сказала Наталья. – Это же не Африка. Есть милиция, есть друзья. Ефим тоже мужчина крепкий.
– Моего папу убили. Меня взяли вы. Если вас убьют, куда я денусь? – Лариска тихо, без звука, заплакала. Наталья не выдержала, слезы потекли и из ее глаз.
Подошедший официант так и стоял в трех метрах, с тарелками в обеих руках. Каталонец, испанец – разницы нет, если нормальный мужчина видит плачущих женщин. Наконец он подошел поближе, поставил на стол тарелки и что-то спросил.
«Могу ли я чем-нибудь помочь?» На каком языке это было сказано, Наталья не знала. Смысл же поняла прекрасно. И по-русски ответила:
– Спасибо. Мы справимся.
И он точно так же понял смысл ответа. Ободряюще дотронувшись до Натальиного плеча, официант отошел в сторону.
Обед прошел в молчании. Потом, уже не тратя время на прогулки – Наталье в 15.30 нужно было в гостиницу, за ответом, – они прошли к своей припаркованной каракатице и поехали от моря, в гору. Отель был на самом верху, но добрались вовремя.
Сообщение для Натальи – лежало на стойке на ресепшн. Дежурный портье любезно передал даме сложенный вдвое листочек.
Текст на английском извещал госпожу Bereslavsky – после регистрации она поменяла свою фамилию на мужнину, – что место для ее дочери в пансионе на ближайшие три недели зарезервировано. Приезжать можно в любое время. Здесь же, на ресепшн, она заказала авиабилет до Москвы. Вздохнула, узнав стоимость, – гораздо дороже привычных туристских чартеров. Зато через четыре дня – других билетов не было – она будет дома.
Лариска стояла неподалеку, исподлобья наблюдая за всеми мамиными манипуляциями.
– Где ты меня оставишь? – спросила она, когда Наталья с квитанциями в руке подошла к дочери.
– В пансионе. Там хорошо. Помнишь, когда ты в первый день после приезда спала, я туда подъехала?
– Вас не убьют? – спросила Лариска, вдруг как-то сразу ставшая меньше и тусклее.
– Не убьют, – как можно увереннее ответила Наталья. – Мы вернемся за тобой вместе.
– Поклянись!
– Обещаю, – сказала Наталья.
Лариска опять заплакала, Наталья обняла ее, прижала к себе. Вышколенный портье на ресепшн в отличие от официанта крошечного ресторанчика старательно делал вид, что ничего не происходит. Мимо него каждый день проходили сотни чужих судеб, и он не мог – да и не хотел – в них вмешиваться.
Личная жизнь – в хорошем отеле неприкосновенна. Будь то личное счастье или личное горе.
19. Береславский Москва
В такую погоду, да еще с ветром и снежной крупой в лицо, в Кусковском парке гуляют только истинные любители усадебной архитектуры. Ефим любил Кусково всегда. Он испытывал искреннее чувство к господам Шереметевым, построившим этот замечательный полуприродный-полуантропогенный памятник тому, как надо жить в ладу с окружающим миром. В самом деле, как этим можно не восторгаться? Величественный дворец стоял прямо перед огромным озером. Даже сейчас, когда оно покрылось льдом, это было красиво. А летом? В гамму добавлялась яркая зелень травы, синь неба и его отражения в воде, приглушенные темно-зеленые оттенки окружающего леса. И белые лебеди, спокойно рассекающие тихую гладь озера. Красота, чего там говорить.
Он приехал в Кусково довольно рано. По дороге часто озирался по сторонам, но ничего подозрительного не приметил. В принципе он сам напрашивался на скандал. В его интересах было поскорее пообщаться с пока неведомым врагом, чтобы хотя бы понять, чего от него хотят. Психический склад Береславского был таков, что процесс ожидания в определенной степени его деморализовывал. В драке – да, на него смело можно было положиться. Но ожидание пагубно действовало на темпераментную натуру.
Пожалуй, этим в значительной степени объяснялось вчерашнее выступление по «ящику». Получившееся практически спонтанно, оно здорово подлатало его уверенность в своих силах. Ефим даже не ожидал такого потока звонков и предложений, обрушив-шегося после эфира. Домашний и несекретный мобильный буквально разрывались от вопросов, советов и теплых пожеланий. Ничего полезного из них пока извлечь не удалось, но, во-первых, моральная поддержка в подобной ситуации дорогого стоит. А во-вторых, как сложится ситуация завтра – никто не знает. Так что помощь, предложенная друзьями из СМИ, коллегами по рекламному бизнесу и просто хорошими знакомыми, была отнюдь не пустым звуком.
Кое-что выстрелило и фактически. Разволновавшийся за друга Кунгуренко прислал ему помощника, некрупного, можно сказать, даже мелкого, но плотно сбитого парня. Дима – так звали старлея – объяснил, что он здесь неофициально, хотя и вооружен. После чего потребовал постановки задачи.