Романецкий Николай Бегство из одержания
НИКОЛАЙ РОМАНЕЦКИЙ
БЕГСТВО ИЗ ОДЕРЖАНИЯ
Какое мне дело до их прогресса, это не
мой прогресс...
А. и Б. Стругацкие
"Улитка на склоне"
На этот раз Созидалище оказалось похожим на старинное зеркало с потускневшим, но еще прочным покрытием. А лес вокруг - будто потрескавшаяся рама. С облупившимся лаком...
Откуда пришло такое сравнение, Нава не знала - в ее жизни никогда не было ни одного зеркала. Тем не менее, слово возникло в памяти. И не только слово... Следом явился образ: девушка увидела перед собой собственное лицо, столь же отчетливо, как прыгуна в пяти шагах слева. Прыгун был спокоен - дерево и дерево. И небо выглядело обычным, серо-непроницаемым, занавесившимся плотными тучами, ни малейших признаков того, что за ним прячется солнце.
А потом над Созидалищем начал сгущаться туман, и Нава поняла, что пора. Скинув хламиду, осторожно, утиным шагом, начала спускаться к блестящей субстанции. Сначала теплого и ласкового коснулись ступни, потом щиколотки, колени, бедра... Едва погрузился сразу ставший невесомым живот, Нава почувствовала, как дочь толкнулась изнутри, да так, что обмерло сердце.
В пояснице сразу возникла ноющая боль. Ступни сами собой оторвались от илистого дна, и Навино тело улеглось на поверхности озера.
Туман продолжал сгущаться, скрыл недалекий берег. Рядом раздался негромкий плеск - это приблизилась Кормилица.
Дочь шевелилась все энергичнее. Навины бедра расступились, освобождая дорогу той, кому пришло время покинуть материнскую обитель. Ноющий таз погрузился в животворное тепло, готовое принять младенца в свои объятия.
И тут Наве стало страшно - проснулся древний инстинкт, с которым в одиночку не могла справиться даже Славная подруга.
- Вдохни и тужься, - сказала Кормилица. - Во славу демиургу!
Ее торс прорисовался сквозь туман. Полные груди плавали на поверхности Созидалища, будто невиданные белые рыбы. Молока в них хватило бы на пятерых.
От Кормилицы мягким ветерком потянулся импульс желания помочь. Животворное тепло усилило его до жажды, потом до полновесной страсти.
Страх тут же исчез, сменился сначала спокойствием, потом слиянием.
Нава глубоко вздохнула, коснулась ладонями напряженного живота и принялась тужиться. Сразу же новая волна схваток, неведомой еще силы, обрушилась на ее тело. И Нава не выдержала - закричала.
В самый первый раз сравнить озеро с зеркалом Наве бы и в голову не пришло. Она словно бы спала, но все видела и замечала. Ведь в лесу нельзя иначе. Мама держала ее за руку, Наве оставалось только ноги переставлять. Она знала, что Молчун идет следом, и ей было совершенно не страшно. В случае чего он поколотит палкой толстую, которую Нава обозвала старухой, да и мама поможет, потому что это мама, хоть она сегодня и злая от жары, а то, что Наве показалось, будто мама с толстой заодно, так это просто показалось, мало ли что может показаться, когда не то спишь, не то не спишь, жаль только, что никак не повернуть голову и еще раз не сказать Молчуну, чтобы он не уходил, ведь он ее муж и должен защищать ее - хоть от воров, хоть от мертвяков, хоть от толстой толстухи...
Раздавались какие-то голоса, и, кажется, один из них принадлежал Молчуну, а другой - толстой, но Нава ни слова не понимала. Потом сон словно бы отпустил ее, и она сумела обернуться и сказать, чтобы муж не уходил. Рядом с Молчуном стоял новенький мертвяк, но тут, похоже, его бояться не стоило.
Маме и толстухе Навины слова не понравились, ее попросту поволокли в тростники, и это уже не понравилось Наве. Однако она чувствовала, что сопротивляться бесполезно, и лишь попросила, чтобы Молчун без нее не уходил. Пусть он ей не муж, раз этим не нравится, но она-то все равно его жена, выходила его, и он должен ее дождаться, даже Кулак бы дождался, а уж про Колченога и говорить нечего...
Тростники обступили со всех сторон. Молчуна с мертвяком стало не видно. А потом откуда-то появилась толстая.
- Снимай свою рухлядь, - сказала она, - и марш в воду.
Нава поняла, что женщина назвала рухлядью ее, Навину, одежду. И это ей тоже не понравилось.
- Сама ты рухлядь, толстая ты старуха, что ты цепляешься, как фиолетовая колючка, я с тобой и разговаривать не собираюсь, я с мамой разговариваю, а тебя бродилом полить...
Толстая вдруг расхохоталась:
- Боевая у тебя девчонка, милая моя. Славная получится подруга...
Похоже, это были первые слова толстой, которые обрадовали маму, потому что она тоже улыбнулась. Однако Наве толстая попрежнему не нравилась...
- Сама ты славная подруга, у тебя, наверное, ни дома не было, ни мужа, потому ты такая толстая и злая, и я слушать тебя не буду, я маму буду слушать, хоть ей Молчун и не понравился, но это от жары...
- Снимай одежду, - сказала мама.
Ее Нава послушалась.
Одежду мама бросила на землю. Нава хотела подобрать, потому что одежду просто так на землю не бросают, ее надо разрезать и посадить, только тогда вырастет новая...
- Оставь! - Мама взяла Наву за руку. - Идем!
Они вошли в озеро, сделали несколько шагов, пока вода не дошла Наве до пояса.
- Ложись! Во славу демиургу!
Нава легла. И поняла: вокруг не вода. Потому что вода не бывает такой мягкой и ласковой; и от нее становится хорошо, но не так, как сейчас, будто мамина рука стала вдруг большой-большой и касалась не только руки, а всего тела, и даже лица, которое в воде не купалось... А потом к Наве пришел сон.
Проснулась она другой.
Мир вокруг сделался совсем не страшным. Лес вокруг был теперь - не родной дом, где можно было выращивать горшки, кормить Молчуна и болтать о разных разностях, бесконечно, бессмысленно, увлеченно, будто двигаясь по замкнутому кругу. И не обиталище многочисленных врагов, от которых следовало прятаться, - опасного мха, о котором Колченог говорил, что это и не мох вовсе; бородатых воров, вооруженных громадными суковатыми дубинами; ломконогих неуклюжих рукоедов; мертвяков, окрашенных в желтый, синий и прочие цвета радуги, какой тут никто никогда не видел, но о которой Нава отныне почему-то знала. Лес теперь был не лес, а слуга, послушный, непривередливый и опытный, готовый выполнить любые указания новой хозяйки...
Нава приняла вертикальное положение, коснулась пальцами дна.
- Добро пожаловать! - сказала мама. Она уже не держала дочь за руку.
Вышли на берег бок о бок, как равные.
- Добро пожаловать! - сказала толстая, держа в руках желтое мешковатое одеяние. Впрочем, теперь она для Навы толстой не была, просто в чреве женщины зрела новая жизнь. - Меня зовут Аля... Поздравляю тебя, милая! - Это беременная сказала уже Навяной маме. - Во славу демиургу, для зачатой от козлика она сверстана весьма недурно.
Снова в Созидалище Нава оказалась через три года. В других-то озерах она купалась ежедневно, но в атом санитарно-гигиенических ванн не принимают.
За прошедшее время случилось многое. Каждодневная работа с Воспитательницами сменилась первыми попытками управлять. Из лилового тумана выходили полчища Навиных творений - лесных ос, рукоедов, гиппоцетов, волосатиков. Сперва они получались неказистыми и неработоспособными, их приходилось возвращать назад, обращать в исходную протоплазму и переконструировать. Воспитательница терпеливо ждала, советовала, подправляла. Постепенно дело пошло на лад.
В конце концов Нава прошла Испытание и включилась в общую работу.
Время шло. Она приняла участие в десятках операций, проводимых Славными подругами в рамках проекта по перестройке Мира. Слуховая Сеть сообщала лесовикам о новых Одержаниях, Заболачиваниях, Больших Разрыхлениях Почвы, Спокойствиях и Слияниях. Иногда Слухачи принимали эту информацию от Славной подруги, которую по-прежнему звали Навой. Девушка не пожелала откликаться на новое имя, данное ей Воспитательницами, и в конце концов с этим упрямством смирились. В конце концов, имя - это только имя, а характер в управлении, сами понимаете, не последний фактор...
Мама уже полтора года как отправилась в Южные земли, и Нава находилась теперь под руководством М-Али. Квалификация девушки достигла такого уровня, что Наву стали привлекать к операциям, проводимым в районе Белых скал. Сюда допускали далеко не всех, поскольку поля, генерируемые механическими творениями патернальной цивилизации, создавали большие сложности нормальным манипуляциям.
Здесь Нава познакомилась с Ритой. Та сделалась неофиткой еще несколько лет назад. Ей не слишком удавалась работа с привычными Наве созданиями, зато беспрекословно подчинялись патернальные механизмы. Порой у нее бывали странные речи.
- Чем отличается дерево от женщины? - спросила она как-то у Навы.
- Многим, - сказала Нава, - У дерева нет мозга...
- Дерево сначала пилят, а потом валят, - оборвала ее Рита. - А женщину сначала валят, потом пилят. - Она усмехнулась. - Это их юмор. - Она всегда называла обитателей Белых скал местоимениями - они, их, им...
Нава ничего не поняла. И спросила, чтобы молчанием не выдать свою тупость:
- А чем отличается дерево от Славной подруги?
Усмешка сползла с Ритиного лица, как туман с Холма.
- Ничем! - сказала Рита. И ушла.
Она была странной, но именно от нее поступала информация о "биостанции", одном из лесных форпостов, организованных людьми Белых скал. Именно из-за нее Нава в первый раз вспомнила о Молчуне - она неоднократно слышала от бывшего мужа слово "биостанция", хоть и не понимала тогда его значения.
Чуть позже девушка познакомилась и с Б-Алей. Б-Аля сумела проникнуть в самое сердце Белых скал, оседлав тело одной из местных женщин. Время от времени резидентша появлялась в лесу. Впервые Нава увидела ее в сопровождении М-Али и была потрясена внешним сходством женщин. Позже ей объяснили, что внешнего сходства никакого нет, просто это одна и та же Аля, живущая в разных условиях. А когда Нава заявила, что не понимает, как такое может быть, признались, что и сами не понимают. Есть М-Аля и есть Б-Аля - так решил демиург, создавший мир, к нему и обращайся с вопросами...
Информации, которую приносила в лес Б-Аля, цены не было. Резидентша делила постель с Директорами Управления (так люди Белых скал называли свое сообщество). Неудивительно, что все решения Директоров сразу становились известны Славным подругам, и те встречали козликов во всеоружии, обращая любые Искоренения, Изучения либо Инженерные проникновения в Разрыхление, Спокойствие и Слияние.
Слушать Б-Алю было интересно. В ее устах деятельность Управления была покрыта мистической тайной, которая к концу рассказа оборачивалась непроходимой тупостью и абсолютной бесполезностью, чего только и можно было ожидать от Белых скал с их распутством и привнесением порядка...
От Б-Али же Нава узнала, что значит - делить постель с Директором. Оказывается, проделывать это можно было, как правило, с козликом (хотя и не обязательно); все прочие деления Б-Але не нравились, хотя в "недрах Управления" и существовали...
Тогда Нава вновь вспомнила Молчуна. Правда, в деревне деление постели называлось по-другому.
...Ты почему не рожаешь? - спросил тогда старик. Сколько с Молчуном живешь, а не рожаешь. Все рожают, а ты нет. Так поступать нельзя...
Б-Аля тоже не рожала. Вместо нее детей вынашивала М-Аля. Как это происходило и почему - тоже никто не знал. Спроси у демиурга, милая!
За три года М-Аля родила трех дочерей - козлики у Славных подруг не зачинались - и ходила с четвертой.
Потом Нава вдруг поняла, что детей вынашивают и другие подруги, те, кто никак не мог попасть на Белые скалы.
- Они что? - спросила Нава М-Алю. - В деревни ходят? Или к ворам?
- Ты хочешь ребенка, милая? - спросила подруга.
- Да.
Созидалище было еще более теплым, чем в первый раз. Теплым и упругим. Таким был Молчун, когда Нава спала у него под боком в деревне, а старик сидел за столом и ждал, пока они проснутся и накормят гостя...
На этот раз Нава даже не скидывала привычного желтого одеяния, улеглась на поверхности и закрыла глаза.
Вначале ничего не происходило. Потом погруженные в Созидалище ушные раковины стали вдруг различать невнятный шорох. Будто кто-то нашептывал Наве что-то ласковое и необходимое. Как теплый дождь после Разрыхления...
Вновь вспомнилась деревня. Там Наве никогда ничего не нашептывали - что возьмешь с Молчуна, который ее за дочку считал, а не за жену!.. Но теперь ей было ясно, что жизнь ее была лишена главного.
От мысли этой - и от теплоты снаружи - родилась теплота внутри, внизу живота, там, где сходятся бедра и куда открывается лоно.
Было странно, однако восхитительно. И всецело-восторженно. Это был не тот восторг, когда из ее рук впервые вышел полноценный рукоед, - это было нечто, сравнимое с тогдашним чувством по сути, но несравненное по глубине. Все равно что матерый прыгун рядом с грибом-мизинчиком...
А потом Нава почувствовала, как внешняя теплота проникла внутрь лона, соединилась с теплотой внутренней. Нельзя сказать, чтобы это было приятно. Во всяком случае, по рассказам Б-Али, с козликами получалось до наслаждения, до бурного содрогания, до растворения друг в друге... Здесь же если и было растворение, то сродни поливанию зеленого ползуна бродилом.
Потом все кончилось.
А через месяц дочь впервые шевельнулась у Навы под сердцем.
Когда раздался первый крик, Нава наконец расслабилась и затихла. Измученная плоть отдыхала. Но оказалось, что душе не до отдыха.
Оказалось, невозможность прижать ребенка к собственной груди доставляет не меньше страдания, чем сам процесс рождения.
- Дай мне ее! - прошептала она.
- Нет! - сказала Кормилица твердо. - Ты свою задачу выполнила. Теперь моя очередь, во славу демиургу!
Ротик обмытого ребенка уже терзал ее левый сосок.
Кормилица была права - дочь отныне матери не принадлежала. И лет через пятнадцать, встретившись, они даже не узнают друг друга. Каждый должен заниматься своим делом: одни рожать, другие выкармливать, третьи воспитывать. Так устроен мир, и все претензии, пожалуйста, к демиургу.
Наву закачали легкие волны - Кормилица уносила ребенка.
- Подожди! - прошептала Нава. - Дай мне посмотреть на нее...
- Нет, милая! - сказала Кормилица. - Дольше прощаться, больше плакать.
Она скрылась в тумане, и покачивающие родильницу волны постепенно угасли. Потом на свет явился послед, и ласковая теплота проникла в ее лоно, залечивая травмированную плоть. Ведь через неделю Наве предстояло снова погрузиться в Созидалище, а еще через девять месяцев сегодняшний процесс должен был повториться. Для освоения мира требуется много подруг...
Потом Навино тело всплыло, улеглось на поверхности, и это означало, что теперь можно выйти из озера.
На берегу ее встретила М-Аля.
- Поздравляю с первенцем, милая! Во славу демиургу!
В ее голосе не было радости и восхищения.
Нава не ответила. Она думала о том, что в деревне бы травмированную родами плоть залечивало время. Но зато можно было бы кормить ребенка собственной грудью. А Молчун, уже впущенный повитухой в дом и успевший взглянуть на сморщенное личико ребенка, суетился бы вокруг Навы, радуясь и восхищаясь.
Через три дня Нава ушла от Славных подруг.
Оранжевый серв нес ее на руках, оставляя за собой белесые полосы остывающего пара.
Вокруг шла обычная лесная жизнь. С гудением проносились мимо рои ос и пчел. Перебирая шестью лапами, проскочил голубой паук. В передних он нес личинку изварочника. Где-то ревел гиппоцет, отпугивал от творильницы кого-то из лесовиков. Через некоторое время путь пересекли ее питомцы. Цепочка белесых созданий, перебирая ложноножками, колонной направлялась к ближайшему озеру. Люди с Белых скал почему-то называют питомцев щенками. Как некоторых из своих детей...
А затем лес вокруг начал трансформироваться.
Со всех сторон серва обступили неактивные прыгуны. Обычные звуки затихали, сменялись негромким шелестом, но это шелестели не деревья. Потом шелест тоже увял, взамен донеслось однотонное гудение. Впереди справа возникло вдруг облако лилового тумана. Из него выросли бурые лианы толщиной с человеческую руку, переплелись, протянулись поперек дороги. Это было похоже на забор, созданный людьми с Белых Скал в том месте, где дорога, сбегающая от Управления, достигала леса...
Одну такую лиану серв разорвал бы легко, но их было пять.
Пришлось повернуть серва налево и заставить его перейти на скольжение.
Однако лианы были быстрее. Они умчались вперед, достигли высоченного крапоида, обвились вокруг ствола и поменяли направление роста под прямым углом.
Тогда Нава остановила серва, спустилась на траву и поднырнула под нижнюю лиану.
Тут же сзади послышался скрип. Прыгуны начали корчиться, собираясь перескочить вперед.
Нава заставила их утихнуть.
Тогда среди деревьев замелькали голубые, лиловые, алые фигуры. Скользящие сервы приблизились к Наве, взяли ее в кольцо. Она переключилась на управление, превратила в исходную протоплазму одного серва, второго, третьего... Но разноцветных фигур становилось все больше. В плотных облаках пара скрылись деревья и лианы, исчез родной оранжевый серв. С таким количеством противников не справилась бы и М-Аля.
И Нава сдалась, позволила ближайшему серву взять себя на руки.
Ее встретила не только прямая руководительница. Здесь же оказалась мама. И Рита с биостанции. И даже Б-Аля - наверное, на Белых скалах тоже была ночь, и очередной Директор спал.
- Что случилось, милая? - спросила М-Аля. - У тебя нет никаких заданий в районе Паучьего бассейна. Как ты там оказалась?
- Онм часто оказываются не там, где надо, - сказала Рита, ни к кому не обращаясь.
Не будь здесь мамы, Нава бы соврала. А так - просто промолчала.
- Оставьте нас с нею наедине, - попросила мама, когда стало ясно, что ответа не дождешься.
Обе Али и Рита удалились в сторону Созидалища, скрылись в тростниках.