– Знаешь что, чел. Я каждый день с тобой обедаю. А каждую неделю дрочу – раз десять, наверно. Но в том, о чем ты спрашиваешь, я ни бум-бум. Просто подойди к ней и пригласи.
В тот же день на риторике я выбрал место позади Дженни и стал дожидаться подходящего момента. Не знаю уж, по каким признакам я собирался его угадать. Но момент так и не наступил. Точнее, меня пробила такая нервная дрожь, что я не мог разговаривать с Дженни даже о том, что касалось учебы. Например, нас разбили на небольшие группы и дали задание: сформулировать свои аргументы за легализацию наркотиков и против. Когда Дженни спросила, какие у меня идеи, я выпалил: "Я люблю наркотики, но и не люблю", встал, выскочил за дверь, юркнул в туалет. И там минуты две метался из угла в угол, чтобы не возвращаться слишком быстро – еще догадаются, что убежал я вовсе не по нужде.
Три дня подряд я смотрел на затылок Дженни, пытаясь придумать, что и как ей сказать. Наконец я счел, что придумал беспроигрышную фразу, которая растопит лед. И решился.
– Ты когда-нибудь пробовала поливать "Флейминг Хот Читос" соусом начо?
– Да. Вкусно, – сказала она.
– Ага.
Остальные пятьдесят четыре минуты я молчал. А потом прозвенел звонок на перемену.
В тот день, шагая домой из школы, я запаниковал. До бала осталось два дня. Надо срочно кого-то пригласить. Иначе в пятницу мне придется сидеть дома и тупо смотреть кино. Решительный шаг Аарона вдохновил всех остальных ребят из нашей компании: они набрались храбрости и тоже пригласили девушек. Тошно думать, что "Хищника" придется смотреть в одиночестве.
Я так исстрадался из-за бала, что вспомнил о пересдаче, только увидев папу – а он, широко ухмыляясь, размахивал ключами.
– Ну, сын, покажем ОТС, куда засунуть их экзамен! – завопил папа, швырнул мне ключи от "олдсмобиля" и выскочил из дома первым. Взял с шезлонга свою газету, открыл заднюю дверцу, уселся.
– А почему ты не хочешь сесть рядом со мной? – спросил я.
– Я всю жизнь мечтал о лимузине с личным шофером. Убьем двух зайцев, – сказал папа и захлопнул дверцу.
Я сел за руль, завел "олдсмобиль" – этот громадный серебряный седан – и поехал в сторону ОТС. Папа раскрыл газету. Несколько минут он читал молча, потом сложил газету вдвое, поймал мой взгляд в зеркале заднего вида:– Я у тебя много времени не отниму. Не хочу забивать тебе голову белибердой. Но один совет все-таки дам, если позволишь.
– Конечно.
– Не доверяй своим инстинктам.
– В смысле?
– Твои инстинкты врут как сивый мерин, – и папа снова уткнулся в газету.
– Па-ап, ты сказал мне такую вещь, а теперь спокойно читаешь?
– Что ж, если нельзя газету почитать, это уже не лимузин с шофером.
– Разве можно говорить людям такие слова прямо перед экзаменом! Это… это просто дикость!
Папа снова сложил газету. Лицо у него было озадаченное.
– Какая муха тебя укусила?
– Твоя, – отрезал я. Во мне все кипело.
– Послушай, успокойся. Я же не собирался тебя подкалывать. Просто хочу тебе сказать: когда у тебя шалят нервы и есть возможность отсидеться в кустах, лучше отсидись. Вот что я имел в виду: если очкуешь, твое нутро ничего умного не подскажет – только навоняет.
Газета снова развернулась в полный рост, и оставшийся отрезок пути мы проехали молча. Я кипел от гнева, вспоминая папины слова. "Разве я отсиживаюсь? Да он вообще знает, как я живу? Откуда ему знать, он же видит меня только час в сутки", – говорил я себе, и злость с каждой минутой разгоралась.
Я оставил папу снаружи, получил номерок, уселся один в зале ожидания. И все то время, пока я дожидался своей очереди, в голове гудело эхо папиных слов. Оно увязалось за мной, и когда меня вызвали, и когда я повел экзаменатора к нашей машине, и когда начался экзамен. Честно говоря, я не знал, как опровергнуть папины обвинения. И это бесило меня еще сильнее. Экзаменатор наблюдал, как я вливаюсь в поток на фривее. Что ж, на сей раз у меня было столько забот помимо экзамена, что я перестраивался очень ловко. Я думал только об одном – вспоминал, был ли в моей жизни случай, когда, столкнувшись с трудным делом, я не отсиживался в кустах, а бросался на абордаж? В итоге я припомнил Дженни и осенний бал. "Вот трудное дело, но я же не отсиделся", – подумал я, повернул на съезд, аккуратно остановился у знака "Стоп". И вдруг вспомнил, что так никуда и не пригласил Дженни. Только решил пригласить… Самооценка упала ниже плинтуса. Я свернул налево и вернулся на стоянку ОТС, чувствуя себя полным ничтожеством.
– Экзамен сдан. Поздравляю, – сказал чиновник, когда я припарковался.
А я сначала даже не услышал. Экзаменатор повторил свою фразу. До меня дошло. Я сдал на права. Первая из двух целей достигнута. А папа ничего не понимает в моей жизни! Я вылез из машины и торжествующе хлопнул дверцей.
– Сдал, – объявил я папе, отыскав его.
– Черт тебя задери! Молодец.
– Что, съел?
– Что я должен был съесть? – папины брови недоуменно сложились гармошкой.
– Ты думал, я не сумею. А я сдал. Догадайся, почему? Потому что я много чего могу, ты даже не поверишь что, – торжествовал я.
– Ну и ладно. Никак не пойму, куда ты клонишь. Чушь бормочешь… Но чем бы дитя ни тешилось…
Я чувствовал себя непобедимым, как тетки из фильмов с телеканала Lifetime – ну, знаете, когда муж – тиран, а героиня долго-долго терпит, но потом, набравшись духу, ставит его на место. Осталось всего ничего – пригласить Дженни на бал.
На следующий день я решительным шагом вошел в класс и выбрал место впереди Дженни. Хватит осторожничать – сейчас приглашу ее, и все дела. Я сел, развернулся к Дженни.
– Привет, Дженни… э-э хочешь… ты хотела бы переехать или тебе нравится твой район?
– Ну, нравится, нормальный район.
– Классно, – сказал я и развернулся обратно, лицом к доске.
Набрал в грудь воздуха, снова развернулся.
– В-общем, я, э-э-э… ну… я не знаю, ты знаешь, бал… Если нет, ничего страшного, все нормально…
– "Я знаю бал"?
– Я тут подумал… Ну, я не знаю, конечно, может, ты уже с кем-то идешь на бал, может, тебя уже пригласил кто-то, может, нет… но если тебя не пригласили, или пригласили, а ты отказала, или, ну, по-любому… я вот подумал, вдруг ты захочешь… или если не… ну, в общем, завтра я могу повести тебя на бал…
Вот лучшее, на что я оказался способен. Я откинулся на спинку кресла, ожидая ответа.
– Ну давай пойдем, – сказала она.
– Супер.
Я снова развернулся и перехватил пристальный взгляд учительницы. Моя душа пела, и я показал учительнице большой палец, и до конца уроков снова и снова прокручивал в голове свою победу, упиваясь каждой секундой.
– Папа, я пригласил девушку на осенний бал, мне нужна машина, – гордо объявил я вечером, когда папа вернулся с работы.
– Отлично! Поздравляю, сын. Но насчет машины – извини уж. Мой "олдсмобиль" – это тебе не бардак на колесах. Лучше дам денег на такси.
На следующий вечер, на обратном пути с бала, на заднем сиденье такси, которым управлял колоритный дядька – вылитый Хемингуэй, если бы Хемингуэй злоупотреблял метамфетамином, – под песню "Informer " [6] , я наклонился к Дженни и поцеловал ее в губы. Мой первый поцелуй.
Ой, передай мне, пожалуйста, бутылку мятного шнапса!
Потратив тысячи человеко-часов на кинопросмотры, я четко уяснил: выпускной вечер полон умопомрачительных событий. Именно на выпускном теряют девственность, сводят счеты с обидчиками, знаменитая рок-группа заявляется без предупреждения и играет концерт, а ботаник пленяет королеву бала. И потому-то под конец последнего школьного года, пока многие одноклассники уже готовились к летнему отдыху или отъезду в колледж, у меня была одна забота – как организовать себе самый бурный, самый феерический выпускной?
Первое и главное – найти подходящую спутницу. Я ухаживал за девушками, но, как правило, не метил слишком высоко. Осторожно выяснял, нравлюсь ли я потенциальной избраннице, и только после этого назначал первое свидание. Я сосредотачивался на какой-нибудь черте девушки, которая мне нравилась – или хотя бы не раздражала, – и внушал себе: мы созданы друг для друга. Конечно, это как решить, будто "Олив Гарден" – лучший на свете ресторан, потому что его автостоянка всегда пустует…
В любом случае для выпускного мой подход не годился. Выпускной – это же совсем другое дело. Выпускной – это как финал чемпионата по футболу. Я поклялся пойти на выпускной с такой девушкой, чтобы в этот вечер сбылись все мои давнишние мечты. И я такую девушку присмотрел. Николь Д\'Эми-на с нашего семинара "Углубленный курс английской литературы". Николь была умная, сдержанная, держалась как взрослая, но не морщила нос, когда мои друзья отпускали свои инфантильные шуточки. Мое сердце она пленила однажды утром, когда громко расхохоталась после слов учителя: "Извините за запах. На выходных приходили ремонтники, хорошенько просмолили стены". Вдобавок Николь была невероятно сексапильная: темно-каштановые волосы до плеч, озорные зеленые глаза, оливковая кожа.
– Нет, ты смотри, какая попка, чел. Первый сорт. Первосортная попка, – сказал мой друг Дэн одним весенним утром, когда мы, двенадцатиклассники, выходили с урока.
– Нет, ты смотри, какая попка, чел. Первый сорт. Первосортная попка, – сказал мой друг Дэн одним весенним утром, когда мы, двенадцатиклассники, выходили с урока.
– А то, – отозвался я. – И вообще Николь суперская. Я думаю пригласить ее на выпускной.
– Ты только не обижайся… но с тобой она не пойдет. Она спит со студентами.
– Ты это точно знаешь?
– Не, не знаю, но интуиция подсказывает. Такие обычно спят со студентами. Понимаешь, я могу вообразить ее в постели со студентом, но с тобой… Ты меня прости, конечно, но нет… мое воображение в ауте…
Я тоже не мог вообразить Николь в постели рядом с собой. Впрочем, я вообще не мог вообразить себя в момент полового акта. Я даже не знал, каково это – потрогать обнаженную женскую грудь. После первого поцелуя в моей жизни было несколько свиданий в кафе, пара вечеров с обнимашками и потертость на причинном месте (на память о том, как мы страстно прижимались друг к дружке, не раздеваясь). Но я созрел для следующего этапа.
– Просто подойду и приглашу. Откажет так откажет, ничего особенного, – не сдавался я.
– Допустим. Но если она откажет, все девчонки узнают: они между собой только о парнях и говорят. И когда ты попробуешь пригласить другую, она поймет, что для тебя она – запасной вариант. И тоже тебе откажет, – и Дэн добавил: – Вот видишь, я тебя логической бомбой [7] оглушил.
Эта фраза меня взбесила, но отчасти Дэн был прав. Я призадумался. Не хотелось испортить лучший в жизни вечер из-за того, что я переоценил свое обаяние. И правда, какой смысл приглашать девушку, которой мне не видать как своих ушей? Уже через несколько минут я отбросил свой первый план и решил пригласить ту, которая железно согласится. Такая у меня на примете была – моя одноклассница Саманта. Маленькая, щуплая, с глубоко посаженными темными глазами – персонаж Тима Бертона. Обычно мы с Самантой первыми приходили на английский, и она часто заговаривала со мной – спрашивала, как дела, не надо ли помочь с домашкой. Я не сомневался: она ко мне неровно дышит. Ведь с остальными она почти не общалась.
На следующий день, когда урок закончился, я нагнал Саманту в дверях:
– Привет!
– Привет! Хочешь что-то спросить? – откликнулась она радостно. Мы неспешно вышли во двор.
– Я вот думаю… Ты не хотела бы пойти со мной на выпускной? – спросил я уверенно.
– Э-э-э… я… – она замялась, точно поперхнувшись, и ускорила шаг.
Я тоже прибавил скорость.
– Ты меня хорошо расслышала? – окликнул я ее, запыхавшись.
Но она перешла с шага на бег и понеслась во весь опор, петляя в толпе. Так игроки НФЛ несутся с мячом к воротам! Пятьдесят ярдов за десять секунд. Я побежал было вслед, но Саманта и не думала останавливаться. Еще через несколько секунд она притворилась, что сворачивает налево, а сама резко рванула вправо и была такова.
Несколько часов спустя. Шестой урок. Физра. Сидим на трибунах у футбольного поля – я, Дэн и наш общий приятель Робби. Я зашнуровываю кроссовки, готовясь к пробежке, и рассказываю, что случилось.
– Вот так вот сразу? Ни хрена себе, – сказал Робби.
– Да, взяла и убежала, – сказал я.
– А ты чего за ней погнался как насильник? – поинтересовался Дэн.
Я вспылил:
– Допустим, погнался. Но не как насильник!
Втайне я был удивлен и уязвлен тем, что Саманта не оправдала моих надежд. Я-то думал, с ней все пройдет гладко. И что же – до выпускного осталось девять дней, а я один как перст. Я занервничал. На следующий день, все еще залечивая раненое самолюбие, попытался поплакаться однокласснику – коренастому хулиганистому филиппинцу по имени Ангел. Я слышал, что он – единственный в нашем классе, кому не с кем пойти на выпускной. Перед пятым уроком я обернулся к нему и сказал:
– Девчонки совсем очумели из-за этого голимого выпускного. Принцев ждут, что ли?
– Говори за себя, анчоус. А я на прошлой неделе пригласил одну. У нас на районе живет. Мой брат говорит, она любит трахаться без гондона, – гордо сказал Ангел.
Финиш. Я официально признан никому нафиг не нужным изгоем.
– Я пойду с тобой, – проговорил кто-то тихо.
Я обернулся. Ванесса, бывшая девушка Робби. В классе она сидела позади меня. Робби расстался с ней несколько месяцев назад. Объяснил так: "По-моему, она решила, что я – тупой, а я решил, что это она тупая". Предложение Ванессы показалось мне немного странным. Ну, конечно, с Николь она не может сравниться. Но внешность – вполне себе ничего, а Робби всегда говорил: "Она как бешеная". Раз она меня пригласила, я предался фантазиям на темы бешенства: выпьем, потанцуем, я пощупаю ее грудь и, возможно, даже расстанусь с девственностью. Я улыбнулся Ванессе и сказал, что должен сначала поговорить с Робби, но буду очень рад пойти на выпускной с ней.
После уроков, когда мы шли на тренировку по бейсболу, я спросил Робби:
– Ты не против, если я пойду с твоей бывшей?
– Да хоть в зад ей вдуй, мне без разницы. Я абсолютно не против.
В общем, на следующий день я согласился на любезное приглашение Ванессы.
– Вот только… мне не хочется ехать в лимузине вместе с Робби и твоими друзьями, – сказала она, теребя ластик на своем карандаше. – Но это не из-за Робби, учти. Можешь ему так и передать.
Я расстроился, что не смогу поехать на выпускной в компании всех моих приятелей с их девушками. Но главное – у меня будет красивая спутница. Настроение было самое оптимистичное: меня ждет лучший вечер в жизни.
И вот наступила пятница. Я сел за руль маминого "олдсмобиля-ачива" 1992 года и поехал к Ванессе (она жила в двух милях от меня). По дороге предвкушал разнообразные удовольствия. Аж глаза лезли на лоб. Аж вспотел. Пришлось свернуть на обочину, расстегнуть рубашку и хорошенько промокнуть подмышки старой футболкой. Ванесса выглядела сногсшибательно. Подвела глаза черной тушью. Ее голову украшали тысячи золотистых завитушек – ни дать ни взять ломтики картошки фри. Я нарядился в черный смокинг и белые брюки, взятые напрокат в ближайшем торговом центре. Смокинг был мне велик на два размера, но администратор – такой же школьник, как я, – заверил, что в нем я похож на "настоящего сутенера, доктора сутенерских наук". У моего папы были другие ассоциации:
– Ну, ты как пингвин, умирающий от СПИДа.
Прежде чем мы выехали, мама Ванессы попросила нас сфотографироваться на память.
– Обними ее, – рявкнула она, нацелив на нас объектив.
Мы встали в позу у машины, но чувствовалось: нам обоим почему-то неловко. Убрав руку с плеча Ванессы, я увидел на ткани темное пятно – отпечаток моей вспотевшей от волнения ладони.В пути Ванесса была какая-то странная – отмалчивалась. Я ерзал, возился с настройками кондиционера. А потом все-таки попробовал растопить лед.
– Все нормально? – жизнерадостно спросил я.
– Что сказал Робби, когда ты ему сказал, что идешь на выпускной со мной?
– Сказал, что он абсолютно не против, – промямлил я.
– Вот так и сказал? Он абсолютно не против?
– Угу.
– А конкретно? Скажи мне дословно, что он сказал? – допытывалась она, скрипя зубами.
Я вспомнил фразу насчет зада и опешил:
– Да только это и сказал. Что он не против.
– "Я абсолютно не против"? И больше ничего? Не может быть! Он еще что-нибудь добавил.
– Да нет, только это и сказал. Больше ничего. Клянусь.
– Ах так! Пошел он…! Он, значит, абсолютно не против? Брехня! Врет, как дышит! Вот гад! Вот сволочь!
Она умолкла. Я прикусил язык. А она уставилась в окно – точно арестантка, которую везут в тюрьму. Так и доехали молча. Выпускной проходил в неком отеле с застекленным фасадом. Я заехал на подземную автостоянку, сунул руку под сиденье и вытащил бутылку шнапса "Мятный", которую мне, несовершеннолетнему, днем купил какой-то бомж – конечно, за мои деньги плюс комиссионные. Я предложил Ванессе сделать первый глоток. Она схватила бутылку и приложилась к ней надолго – точно топила воспоминания об ужасах вьетнамской войны. Следующие пять минут мы, не проронив ни слова, пили из горла поочередно, пока у меня не занемели губы и щеки. Я запихнул почти опорожненную бутылку под сиденье, мы вышли и направились к лифту.
Шнапс ударил мне в голову, настроение стало какое-то сварливое:
– Ты вообще-то не хотела со мной идти, правда?
Ванесса обернулась ко мне, изумленно распахнув глаза.
– Ты, что, дебил? Здесь же мой бывший… с другой девушкой, – и она зарыдала. – Мне надо где-то присесть. А то меня… сейчас стошнит.
На заплетающихся ногах мы брели по грязному красному ковру через холл отеля, мимо пошлых бронзовых ламп, кресел с зеленой полиэстровой обивкой и стайки женщин, о которых я подумал: "Наверно, проститутки". Когда мы поравнялись с этими дамами, одна приподняла руку, заткнула ноздрю большим пальцем и высморкалась прямо на пол, себе под ноги.
Преодолев две тамбурные двери в дальнем конце холла, мы вошли в огромный темный бальный зал, где человек триста – наши однокашники – дрыгались под звуки "End of the Road" группы Boyz II Men.