Я спросила: а кто мой родной отец? В ответ он целую папку вытащил и речь такую завел.
«Я, – говорит, – точно знаю, что мать твоя была (и, наверное, остается) проституткой первостатейной. И тут, – говорит, – по моему заданию, специально обученные люди, частные детективы, поработали, собрали информацию. Ты можешь быть дочерью любого из этих шести», – и передает мне досье, а в нем имена, места жительства, работы и фотографии шестерых: Горланин Петр (он же Питер), Баринов Кирилл, Марцевич Антон, Пильгуй Юрий, Селиверстов Виталий и Александр Кутайсов.
«Зачем мне это?» – спрашиваю. «Страховка тебе, на всякий случай. Ведь нынче информация правит миром, а у тебя теперь, благодаря моему досье, над всей этой шестеркой настоящая власть появилась. Хочешь, выбирай себе в отцы любого. Или можешь, если охота придет, отыскать настоящего – а потом у него, допустим, деньгу отжать. Или заставить наследством делиться. Да ты и безо всякой экспертизы сможешь любого из них шантажировать». Я ему тогда на это заметила: ты их, похоже, не очень любишь. А он: «За что же мне их любить, если они надо мной два месяца напролет в стройотряде подтрунивали и помыкали мной, а потом еще каждый девушку мою трахал! А ведь я ее любил тогда, матерь твою беспутную. Зато теперь ты знаешь – от любви до ненависти один шаг». И папаша мне эту папку оставил, а еще – новый подарочек: три тяжелых свинцовых футляра. «Что это?» – я у него спрашиваю. А он хохочет: «Смерть в ларце!» Прямо там, в ресторане, не рассказал, в чем дело, – потом поведал, когда подвозил меня на своей машине к дому, которым я в ту пору чрезвычайно гордилась: я только жить начинаю, а у меня квартира своя имеется! В тех свинцовых футлярах оказалась вещь нужная в неспокойные времена, чрезвычайно полезная. Как мне папаша объяснил: «Положишь каждую из этих штук недругу под подушку – ему одной ночи хватит, чтобы коньки отбросить. Положишь ему под кровать – за неделю скопытится. Заложишь в платяной шкаф в спальне – через месяц ему хана петровна придет. А если в сливном бачке замаскируешь – может, полгода будет мучиться или месяца три, смотря насколько часто в туалет ходить будет». – «Да что это?!» – воскликнула я в ужасе. А он смеется: «Замечательная вещь, радиоактивные разъемы твэлов – тепловыделяющих элементов. Я их прихватизировал на одной станции, когда у нас в девяностые бардак и хапок царили. В свинцовой рубашке они практически не опасны, я положу их в один гараж, расскажу тебе, где он, ключ дам. А ты в случае нужды три эти мины замедленного действия используешь. Цени! Совершенное оружие! Никто ни о чем не догадается». Так и остался у меня ключ от ларца (то есть гаража), где лежат яйца (свинцовые футляры), внутри каждого из которых смерть.
Потом у меня собственная семейная жизнь началась, я замуж сходила. Вот именно что сходила: сволочью мой мужик оказался (видимо, такой же, как все эти шестеро, о которых мне отец – не отец Харченко рассказывал). Изменять мне принялся едва ли не через три месяца после свадьбы, я его выследила, поймала, сказала: убирайся. Он и убрался. Смертельную радиацию на него не истратила. Много чести.
На работу меня отец пристроил в дочернюю по отношению к его концерну структуру. Удобно: мы с ним сидели в разных офисах, по работе не виделись, только на больших конференциях раз в год я его в президиуме наблюдала – однако все вокруг знали, кого я дочь, и, если особо по службе не продвигали, препятствий не чинили. Работа моя с заграницей была связана, я в поездках круглый год была – в основном, правда, в странах не самых развитых: Иран, Китай, Вьетнам, Бразилия – однако все равно много интересного увидела и опыта набралась.
С папашей мы по-прежнему регулярно встречались. Не каждую субботу, как в детстве, но в месяц раз наверняка. А если я вдруг в поездке оказывалась, переписывались или по видеосвязи разговаривали. Но с матерью – нет, как отрезало. Ни разу я ее не повидала после нашего с ней размена. Она никаких шагов навстречу мне не делала, а я-то что буду лезть?
Со временем отец стал и от новой своей жены, мачехи моей, погуливать. А что – он мужик в силе, богатый, властный. С таким любая готова лечь, особенно дурочки молоденькие, что думают: раз он при деньгах, то и на них золотой дождь непременно прольется.
И вот однажды, нежданно-негаданно, вдруг, бац, известие: папаша мой умер. Да при каких, выяснилось, пикантных обстоятельствах! Поехал на Мальдивы с молодой побрякушкой, там ее, видать, употреблял по-всякому, пил, на солнце жарился – вот сердечко и не выдержало: полез в океан и утонул. Короче, привезла эта проглядь его через две недели в цинковом гробу. Похоронили батю. (Кстати, мать моя, хоть я ей сообщила о кончине бывшего мужа, на похоронах не появилась.) Далее – надо наследство делить. И тут шалава мальдивская вдруг выступает – здрасьте, приехали! – с дарственной. Чуть не все имущество, деньги, акции мой папаня ей, оказывается, подарил. Дескать, за две недели до поездки. Вдова его, мачеха моя (она официально с отцом в браке состояла), ручки свои, овца, сложила: «Ах, дарственная есть дарственная, что я против нее могу поделать? Придется смириться и все отдать». Тогда я поддержкой ее заручилась и выступила с законным, нотариально заверенным завещанием: треть имущества – мне, по трети, так и быть, ей и моему сводному братику. Подали в суд: папашу в момент подписания дарственной требуем признать недееспособным. Дескать, опоила она его, охмурила, обольстила. Суд экспертизы назначил: почерковедческую, посмертную психиатрическую… Я стала про девку эту, с которой он на Мальдивы ездил, узнавать. Выведала: никто за ней не стоит, одна она, дешевка, из Тулы полтора года назад приехала в Москву счастья искать, теперь думает, что словила за хвост птицу удачи. Встретились с ней специально обученные люди (по моему заданию, не скрою). Предложили бельдюжке сделку: «Ты затыкаешься со своей дарственной, забываешь о ней, а мы тебе за это в качестве компенсации даем десять миллионов рублей наличными. А если нет: в рог бараний скрутим, докажем, что ты мужика специально на курорте умертвила, в тюрьму посадим! Эксгумацию тела проведем, найдем яд или докажем, что ты Харченко специально до инфаркта довела». Конечно, на восемьдесят процентов они ее на понт брали – но и доля правды в тех страшилках была, я бы в борьбе против нее ни перед чем не остановилась. Она пошла на попятную. Написала расписку, заверенную в обмен на десять миллионов деревянных, что никаких притязаний на имущество Харченко не имеет. А наличные я из доли вдовы-овцы вычла – раз не умеешь сражаться, придется платить.
Короче, вскоре вступила я в права наследства: две квартиры мне в центре столицы достались, деньги, акции. Можно с трудовой карьерой завязывать. Тем более после гибели отца в его конторе мне мало что светило. И, знаете, праздная жизнь пришлась мне по душе. Не работать оказалось приятней, чем работать. Денег мне хватало. Две квартиры отцовские я сдавала, плюс вклады на депозитах проценты приносили. Стала я жить, как рантье: собой занималась, на курорты ездила. Однако вскоре стало мне чего-то не хватать. Все-таки работа придавала, что ни говори, жизни драйв, привносила в нее интерес, изюминку, пикантность. Много, конечно, неприятного было в каждодневном труде: одни подъемы по будильнику в семь утра чего стоят, а вздорные претензии начальства, интриги коллег – с ума можно сойти! Но и прозябать овощем на московской грядке, кочевать из тренажерки в СПА и обратно мне вскоре надоело. Душа требовала дела – а если это дело сулило в перспективе не только развлечение, но и деньги – тем лучше! И тут я подумала про папанин список моих возможных отцов. У меня в голове стала помаленьку оформляться, завариваться идея, связанная с шестерыми этими мужиками.
Примерно тогда же у меня начались проблемы со здоровьем: бессонница – очень рано я вскакивала, еще до рассвета, полная сил и бодрости, а делать-то мне нечего было, и без того вся квартира отмыта, блестит, посуда расставлена и сверкает: жду не дождусь, когда бассейн откроется, чтобы поплавать. Появилась раздражительность – иногда такие вспышки гнева на ровном месте накатывали, что я готова была всех вокруг поубивать. Если одна дома была – не стеснялась, орала в голос, колотила в стенки и по столам. Соседи-идиоты даже полицию однажды вызвали, думали, я здесь кого-то мучаю. За год двух помощниц по хозяйству сменила – причем не потому, что они грязнули были, или вороватые, или дерзкие. Они сами уходили, так как я рано или поздно срывалась, орала на них, как бешеная, ругалась, обвиняла, даже вещами бросалась. Потом самой стыдно становилось. И на дорогах пару раз инциденты случались: одна овца меня подрезала – я ее на светофоре из авто выволокла, избивать стала – потом пришлось извиняться, брать адвоката, деньги платить, чтобы дело замяли.
Страховку медицинскую я аккуратно покупала каждый год: чтобы быть во всеоружии, мало ли что со мной может случиться, в последнее время рак и инсульт страшно помолодели. Чтоб страховка не пропадала, решила я к невропатологу сходить. А к эскулапам как в лапы попадешь – потом не отвяжешься. У них своя каста – как секта или мафия: стоит только коготку увязнуть, всей птичке недолго пропасть. Особенно если птичка наподобие меня – имеет регулярный доход или счет в банке. Придешь, как я, к невропатологу (пусть даже к самому распрекрасному и по рекомендации) – он тебе непременно выпишет анализы, да самые дорогие. Не просто энцефалограмму, к примеру, и кровь сдать – но на МРТ пошлет, на тесты разные. И обязательно направит к смежным специалистам: эндокринологу, психиатру. А уж если ты к мозгоправам попал, они тебя живым-здоровым не выпустят, обязательно диагноз влепят. Так и мне: мало того, что тесты давали самые разнообразные, томографом мою головушку бедную просвечивали, расспрашивали обо всех близких и дальних родственниках, об отношениях с маменькой и отцом просили поведать. И вот очередной мозгоклюй, в очередной раз выслушав о моих симптомах и расспросив о родственниках, направил меня на генетический тест. Зачем спрашиваю. Ответ: тест позволит исключить то-то и то-то и подтвердить то и се. И так складно говорит, разумно, логично. Что делать! Я шла на анализы покорно. Платила, и история моей болезни пухла.
Короче, вскоре вступила я в права наследства: две квартиры мне в центре столицы достались, деньги, акции. Можно с трудовой карьерой завязывать. Тем более после гибели отца в его конторе мне мало что светило. И, знаете, праздная жизнь пришлась мне по душе. Не работать оказалось приятней, чем работать. Денег мне хватало. Две квартиры отцовские я сдавала, плюс вклады на депозитах проценты приносили. Стала я жить, как рантье: собой занималась, на курорты ездила. Однако вскоре стало мне чего-то не хватать. Все-таки работа придавала, что ни говори, жизни драйв, привносила в нее интерес, изюминку, пикантность. Много, конечно, неприятного было в каждодневном труде: одни подъемы по будильнику в семь утра чего стоят, а вздорные претензии начальства, интриги коллег – с ума можно сойти! Но и прозябать овощем на московской грядке, кочевать из тренажерки в СПА и обратно мне вскоре надоело. Душа требовала дела – а если это дело сулило в перспективе не только развлечение, но и деньги – тем лучше! И тут я подумала про папанин список моих возможных отцов. У меня в голове стала помаленьку оформляться, завариваться идея, связанная с шестерыми этими мужиками.
Примерно тогда же у меня начались проблемы со здоровьем: бессонница – очень рано я вскакивала, еще до рассвета, полная сил и бодрости, а делать-то мне нечего было, и без того вся квартира отмыта, блестит, посуда расставлена и сверкает: жду не дождусь, когда бассейн откроется, чтобы поплавать. Появилась раздражительность – иногда такие вспышки гнева на ровном месте накатывали, что я готова была всех вокруг поубивать. Если одна дома была – не стеснялась, орала в голос, колотила в стенки и по столам. Соседи-идиоты даже полицию однажды вызвали, думали, я здесь кого-то мучаю. За год двух помощниц по хозяйству сменила – причем не потому, что они грязнули были, или вороватые, или дерзкие. Они сами уходили, так как я рано или поздно срывалась, орала на них, как бешеная, ругалась, обвиняла, даже вещами бросалась. Потом самой стыдно становилось. И на дорогах пару раз инциденты случались: одна овца меня подрезала – я ее на светофоре из авто выволокла, избивать стала – потом пришлось извиняться, брать адвоката, деньги платить, чтобы дело замяли.
Страховку медицинскую я аккуратно покупала каждый год: чтобы быть во всеоружии, мало ли что со мной может случиться, в последнее время рак и инсульт страшно помолодели. Чтоб страховка не пропадала, решила я к невропатологу сходить. А к эскулапам как в лапы попадешь – потом не отвяжешься. У них своя каста – как секта или мафия: стоит только коготку увязнуть, всей птичке недолго пропасть. Особенно если птичка наподобие меня – имеет регулярный доход или счет в банке. Придешь, как я, к невропатологу (пусть даже к самому распрекрасному и по рекомендации) – он тебе непременно выпишет анализы, да самые дорогие. Не просто энцефалограмму, к примеру, и кровь сдать – но на МРТ пошлет, на тесты разные. И обязательно направит к смежным специалистам: эндокринологу, психиатру. А уж если ты к мозгоправам попал, они тебя живым-здоровым не выпустят, обязательно диагноз влепят. Так и мне: мало того, что тесты давали самые разнообразные, томографом мою головушку бедную просвечивали, расспрашивали обо всех близких и дальних родственниках, об отношениях с маменькой и отцом просили поведать. И вот очередной мозгоклюй, в очередной раз выслушав о моих симптомах и расспросив о родственниках, направил меня на генетический тест. Зачем спрашиваю. Ответ: тест позволит исключить то-то и то-то и подтвердить то и се. И так складно говорит, разумно, логично. Что делать! Я шла на анализы покорно. Платила, и история моей болезни пухла.
И вот я после сдачи генетического анализа вернулась к душеведу, он долго-долго водил своим жалом по совершенно не понятным мне палочкам, тире и точкам, а потом обвел часть их красным карандашом и сказал: «Вы, мол, голубушка, страдаете биполярным расстройством, раньше это заболевание называли маниакально-депрессивный психоз. Болезнь сию вы получили по наследству, вот место в вашей ДНК, за него ответственное – кто-то из ваших близких родственников по материнской или отцовской линии передал его вам. Никто в родне психзаболеваниями не страдал? Чудачества, странности в поведении были? Алкоголизм?» – «По маминой линии, – говорю, – точно чудаков и алкоголиков нет, а про отца понятия не имею. Я о нем и не знаю толком». – «Ага! Стало быть, это папаша вам с генами подсуропил». – «Да вроде интеллигентный человек был, инженер-физик. И карьеру сделал». – «А это ничего не значит, у него самого заболевание может не проявляться – а у его родственников или пращуров прошло незамеченным. Знаете, диагностика болезней нашего профиля до сих пор находится на пещерном уровне, особенно в провинции и в бесплатной медицине, а уж в прошлые времена, когда психиатры были пугалом, и подавно». Я сижу, чуть не плачу, а мозговед меня утешает: «Ничего страшного, биполярное расстройство – высокая болезнь, и многие представители элиты, художнической, артистической и даже политической, благодаря ей достигают прекрасных результатов на избранном поприще. Если вы будете регулярно встречаться со своим лечащим врачом и аккуратно принимать предписанные им лекарства, прогноз – самый благоприятный. Вы сможете жить полноценной жизнью современного человека». Я не доверяла ему – его округлым жестам, коротким пальцам, хватким лапам, размеренной речи, и спросила: «А если я НЕ буду лечиться?» Он развел руками: «Это не самое разумное решение. Вы сейчас находитесь в маниакальной фазе. Притом вы ведь сами заметили, что, находясь в этом состоянии, вы имеете тенденцию совершать общественно опасные деяния. Чего стоит потасовка, что вы затеяли на дороге. А ну как и впрямь вы кого насмерть убьете? В тюрьму могут посадить – или, что еще хуже, в психушку тюремного типа. Кроме того, при биполярном расстройстве фаза подъема имеет тенденцию рано или поздно сменяться депрессией. А в фазе спада одолевают самые что ни на есть мрачные мысли. Так и до самоубийства недалеко».
Я ушла от этого психиатра. Отправилась к другому. Стала рассказывать ему все с самого начала: раздражительность, гневливость, перепады настроения, бессонница. Он мне всякие тесты подсовывает: и цвета различать, и кляксы объяснять, и картинки описывать – а потом говорит почти слово в слово то же, что и первый: аффективное расстройство, биполярный психоз, надо лечиться, надо наблюдаться. Но я не хотела лечиться. Я чувствовала себя прекрасно. Возможно, я и была в маниакальной стадии, о которой предупреждал меня врач, но, кроме приступов дикой раздражительности, накатывавшей временами, ничего плохого я в этом не видела, только одно хорошее. Настроение было бодрое, в голове роилось множество мыслей, идей, строились планы. Я продолжала просыпаться рано утром, однако теперь делала гимнастику с отягощением – знала, что должна держать себя в форме, а потом начинала размышлять, мечтать, планировать и делать выводы. Я не хотела жить, постоянно принимая лекарства, таскаться по врачам, быть убогой, неполноценной инвалидкой. Мне хотелось блеснуть, прочертить своей жизнью небосклон, как ракетой, – и если судьба, сгореть навсегда. Что мне делать для этого, я пока не знала, потому что не чувствовала за собой никаких особенных талантов или умений. Однако порой мне становилось страшно обидно за себя: почему именно мне достались несчастные порченые гены, которые теперь ограждают меня от полноценной, яркой, обычной жизни – жизни нормального человека?
А в один прекрасный день меня с рассветом как подбросило: ведь я не просто больна! Я не просто случайным образом вытянула черный шар в лотерее. Меня моей болезнью – наградили. Наградил кто-то один из моих возможных несчастных отцов.
И вот тут пазл сошелся! Все факты и устремления заняли положенные им позиции. Теперь я знала, что мне делать и чему посвятить свою жизнь. Я посвящу ее – мести.
Я внимательно изучила досье, которые мне предоставил мой неродной отец Харченко. Он как будто знал, предвидел, что я замыслю. Будто подталкивал меня действовать.
Самым красивым из всех моих возможных папочек показался мне Александр Кутайсов. И я подумала, что готова поверить, что моя маманя выбрала его: с фото смотрел харизматичный мужик с лицом поэта и пальцами музыканта. Согласно папиному архиву, он работал на Урале на Чернокопской атомной электростанции, проживал в городе Весенний (двадцать две тысячи жителей), был женат, имел двух дочек.
«Готовься, папаша, скоро к тебе приедет третья», – мысленно сказала я ему и отправилась на Урал.
В городке атомщиков Весеннем все про всех все знали и сказали мне, что информация, которой я владела о своем вероятном папочке, устарела. Кутайсов, да, продолжал трудиться на АЭС, но с семьей больше не жил – разводился и снимал квартирку. Мне дали адрес, я туда отправилась. С Кутайсовым, первым и последним, я решила действовать напрямик – больше я ни с кем из возможных отцов подобной глупости не повторила. Пришла к Александру Иванычу и сказала: «Здравствуй, папа! Помнишь, ты в конце восьмидесятого года в Москве, во времена беззаботного своего студенчества, имел связь с девушкой по имени Лидия, по фамилии Полозова? Так вот: я плод этой связи, появилась на свет в июне восемьдесят первого – проще сказать, я твоя дочь! Признаешь меня? Или прикажешь экспертизу ДНК по установлению отцовства заказывать?» Не знаю: возможно, мой потенциальный папаша в тот день с похмелья был – в доме амбре стояло, и пивко он потягивал. А может, он попросту по характеру говнистым оказался. Или свои собственные женщины – супруга и две законные дочки его допекли. Не знаю в точности, однако он на мои претензии ответил грубо и однозначно: «Никакой Лидии Полозовой я знать не знаю – может, конечно, и было у меня с ней спьяну чего, да только я не помню – а раз не помню, значит, никаких серьезных отношений или любви точно не было. Она должна была претензии свои вовремя предъявлять, непосредственно после наступления беременности, а теперь, через тридцать лет, все сроки прошли, и нечего ко мне подсылать моих якобы дочерей». – «Отлично, – сказала я, – тогда вы согласны на ДНК-анализ?» – «Да какой угодно, деточка, – сказал он, – только я знать тебя не знаю и не признаю никогда. Делай что хочешь: хошь, в суд подавай, но ты не моя дочь, мне двоих своих дочурок законных выше крыши хватит».