– Что ж вы делаете? Маргарита Владимировна, вы же, кажется, болеете?
– За кого ж мне еще болеть, как не за вас? – со слезами на глазах спросила она. – Вы же – мои деточки. Я живу ради вас!
– Уж точно не ради меня. Я вас вижу впервые в жизни, – замотала головой я. – И честно говоря, уверена, что в последний. И, пожалуй, для первого раза достаточно. С меня хватит, я ухожу.
– Нет! – воскликнула свекровь, и выражение ужаса на лице ей удалось даже лучше, чем заламывание рук. Но я к этому спектаклю осталась глуха.
– Как же нет, когда да? – приговаривала я, уворачиваясь от ее суетливых объятий. Особенно я следила за сохранностью телефона. Силы наши были неравны, все-таки хоть она и играла на своем поле, а я, как ни крути, была и моложе, и сильнее. В последние два года я каждый день качалась, таская на руках живую вертлявую гирю пятнадцати кило.
– Дианочка, постой! Не уходи.
– Рада была познакомиться, обязательно увидимся еще как-нибудь. Будете у нас на Колыме… – ерничала я, продвигаясь к выходу.
– Не пущу! – воскликнула она.
– Это не вариант, – помотала головой я, но она вдруг встала между мной и дверью, закрывая собой замок, как амбразуру, и сказала нечто, заставившее меня остановиться.
– Володя не дает мне увидеть внука! – выпалила она.
Я застыла, не найдя слов, а потом отступила под умоляющим и отнюдь не театральным взглядом Маргариты Владимировны.
– Что?
– Он даже фотографию мне не дает, – запричитала она. – Я хотела приехать, но он сказал, что тогда… тогда… не важно. Я же имею права? Да? Да?
– Наверное, – растерялась я, отступая обратно в комнату. Никогда за эти два года я не думала о том, что у Мусяки есть бабушка. Вернее, иная бабушка, чем моя мама, баба Зинаида, которая не могла пожаловаться на отсутствие внимания со стороны внука. Наличие второй бабушки вообще как-то прошло мимо моего сознания, а ведь действительно. Имеет право.
– Ну вот! Что же еще я могла делать? – спросила она меня, воздев руки к небу. – Когда он даже не сказал мне, что вы приезжаете!
– Подождите! – замотала головой я. – Но почему он не дает вам Мусяку… то есть Ванечку? Не понимаю, я думала, вы просто сами не слишком-то им интересуетесь.
– Я не интересуюсь? – возмутилась она. – Да я… я даже собиралась тайно приехать, но он мне угрожал!
– Что? – вытаращилась я. – Кто?
– Вовуся! – всхлипнула она.
Эти два слова – Владимир и «угрожал» – никак не коррелировали друг с другом в моей голове. Владимир никогда никому не мог бы угрожать, это был самый мягкий и отзывчивый человек из всех, кого я знала. Да из него можно было веревки вить при желании. Он всегда шел навстречу во всем, кроме разве что вопросов любви. Тут он проявлял редкостную упертость, но и тут его можно было понять, если только посмотреть на Стеллочку, его первую жену. Акулу из хорошей семьи, «нашей, ленинградской».
– Дианочка, давайте не будем об этом говорить, – проникновенно пожала мне руку Маргарита Владимировна. – Вы же понимаете, мне нелегко все это. Мой собственный сын… Ну, Бог ему судья. Это все его отец, он всегда меня ненавидел. Он настроил Вовусю против меня. Ой, это был такой человек! Страшный человек, не хочу даже вспоминать о нем.
– И не надо, – кивнула я, ибо пережить еще одну ее истерику с валидолом не хотела.
– Лучше расскажи мне о Ванечке. Сколько ему, два годика уже исполнилось?
– Если вы перестанете выхватывать у меня телефон, я вам его даже покажу, – схитрила я. Маргаритино лицо несколько затуманилось, она с сомнением всмотрелась в меня, словно пытаясь определить, можно ли мне теперь доверять. Кажется, я прошла ее проверку сканером, или, может быть, желание увидеть внука победило, но она все-таки кивнула, хоть и было ясно, что при любой моей попытке связаться с внешним миром будут предприняты немедленные и самые жесткие меры. Чего она боялась? Что я схвачу телефон и убегу? Что позвоню Владимиру и он тут же явится, чтобы стереть ее с лица земли?
Какая странная поездка. Все смешалось в доме Облонских, а потом вообще встало с ног на голову. Мало того что только сегодня я узнала что-то новое о самой себе, глядя в зеркало на сумасшедшую распутную женщину, готовую спать с первым встречным. Утро подарило мне новые открытия. У меня есть свекровь. Отец Володи – монстр. А сам Володя? Что я о нем могу сказать. Интересно, что за человек был тот, с кем я прожила три года, кому родила сына и о любви которого я когда-то, признаюсь, немного мечтала. Тот, кого я знаю, никогда бы не стал так мучить старушку-мать. Или я чего-то не понимаю?
– Господи, он так похож на Вовусю! – воскликнула Маргарита Владимировна с невероятно счастливой улыбкой. Я загрузила из памяти телефона фотографии Мусяки, которые она крутила по кругу по сто раз. Глядя на ее умильное, счастливое лицо, одновременно такое старое, но наполненное детским восторгом, можно было точно сказать: она не играет. Она действительно заманила меня к себе на Фонтанку именно для этого. Узнать хоть что-то о Мусяке. Я подумала: какой, должно быть, жестокий человек Владимир. Разве может быть этому какое-то объяснение?
– А вот тут у Мусякина ОРЗ, температура поднялась высокая. Володя три раза «Скорую» вызывал, я еле уговорила его не ехать в больницу.
– Но он же здоров сейчас? – волновалась она.
– Он наутро уже был здоров. Он редко болеет.
– А он умеет говорить? В два года дети уже говорят? – она восторженно забрасывала меня вопросами.
– Говорить? О, Мусяка не слишком болтлив, но иногда как скажет, так можно упасть. Однажды, когда мы в машине ехали в поликлинику, он смотрел в окно, а потом заявил: я, говорит, очень быстро сижу.
– Какая прелесть! – ахнула Маргарита и прижала ладони к сердцу. От жалости у меня возник комок в горле. Я сглотнула и продолжила показ.
– Если хотите, мы можем распечатать часть фоток. Какие вам понравятся, – предложила я. Жар, с которым свекровь вцепилась в мой мобильник, можно было бы унять только таким способом. Она сверкнула глазами и кивнула.
– Давай распечатаем их все. Ладно? А Вовусе не скажем! – заговорщицки подмигнула она. Я нахмурилась.
– А почему мы должны это скрывать? – сощурилась я. Что за ерунда, как можно было запугать собственную мать до такой степени?
– Потому что он будет страшно зол! – покачала головой старушка. – Давайте лучше все-таки сделаем все тихонечко, а вы потом скажете, что просто попили у меня чай и уехали. Идет?
Глава восьмая, проясняющая вопросы собственности
В решении любой проблемы есть как минимум три возможных варианта: движение навстречу, бегство и игнорирование. Каждый из этих вариантов, как говорится, чреват своими последствиями. Инициатива наказуема, безынициативность порицаема. Чтобы было понятнее, проиллюстрирую все три случая. Предположим, вам изменяет муж. Типичная ситуация, с кем не случалось. Со мной, во всяком случае, случалось еще как. В общем, изменяет, подлец. И вы узнаете об этом, застав любимого супруга в новеньких трусах, которые вы по его же просьбе купили ему накануне в «Ашане», потому что ему, бедному, в тех, что были до этого, ходить стыдно. Купили их вы, а в старых ему стыдно было ходить перед вашей так называемой лучшей приятельницей Катериной. Да и сама Катерина, заклятая подруга, стоит на вашей кухне в рубашке мужа (которую, кстати, тоже вы покупали, как и вообще все в доме) и растерянно смотрит на вас. Ситуация патовая, выхода нет, вариант возможного поведения только один: движение навстречу. Самый трудозатратный и проблемный вариант. Вы начинаете кричать, кидаться дорогой керамической посудой, вцепляться в волосья бывшей лучшей подруге, потом драться с мужем, впоследствии бывшим. Чего вы этим добиваетесь? Ничего, кроме, разве что, сомнительного бонуса в виде переезда вашего мужа с пятого этажа на первый. Больно? Да. Обидно? Еще как. С другой стороны, с его уходом решается множество проблем. И больше никому не надо покупать трусов в «Ашане».
Другая ситуация в тех же обстоятельствах. Изменяет муж. Или нет, лучше – вы, изменяете вы. И вот уже вам стоять в чьей-то рубашке на чьей-то кухне, к примеру, лучшей подруги, чей муж так понравился. И сам хорош, и трусы отличные. А тут жена, вошла неожиданно с сумками, селедка торчит, бутылка кефира выглядывает. Смотрит на вас в изумлении. Что тут следует предпринять? Конечно же, бегство! Ноги в руки и линять, пока все волосы не повырывали. Отвечая на закономерные вопросы, скажу сразу: нет! Не стоит и пытаться объяснить что-то там или ждать от кого-то понимания. И незачем клясться в любви, имейте в виду: это никому не интересно. Так же, как и то, что с вами ему будет лучше. Кому интересно, с кем ему будет лучше? Лучше сразу бежать. Прямо так, в рубашке. Мужа можно прихватить с собой, если он подходит, конечно, к вашей мебели.
И последнее: предположим, что вы – муж. И вы изменяете в обе, так, сказать, стороны. Жене с подругой, подруге с женой. И вас застукали в трусах. И что же делать в такой ситуации? А вот тут к вам на помощь приходит игнорирование. Сделайте вид, что вообще ничего не происходит. Пропустите все мимо ушей или, еще лучше, скажите обеим, что они сами во всем виноваты. Отойдите немного в сторону и прикурите сигарету, через некоторое время все рассосется само, все подерутся, кто-то сбежит, кто-то намотает вражеский скальп на кулак, а вам надо только молчать и делать вид, что все хорошо. Не волнуйтесь, потом кто-нибудь обязательно подойдет и скажет, что вам делать и куда идти. Игнорирование – самая великая вещь.
Именно этот прием решил применять в сложившейся ситуации мой гражданский муж Владимир Тишман, когда мне все-таки удалось с ним поговорить. А удалось мне это не сразу. Для начала я была сопровождена под строгим конвоем к Лёвчику домой с целью распечатки Мусякиных фотографий. Лёвчик и его семья (наша, настоящая, ленинградцы!) жили на два квартала дальше по Фонтанке, в розоватом доме, рядом с которым имелся заборчик и дворик. Во дворике стоял постамент, а на нем не было никого. Ни Ленина, ни Сталина, ни Достоевского даже. Кто-то там, определенно, когда-то стоял, но теперь – никого. Захотелось залезть и сфоткаться, чтобы потом Верке показать, что вот, мол: я памятник себе. К нему не зарастет… Ну, мы отвлеклись, а Маргарита Владимировна отвлекаться мне не давала, четко следя, чтобы я своевременно следовала по направлению к Лёвчику.
– Лев, деточка, представь Дианочку Юлии Анатольевне, – прощебетала своим тонким голоском Маргарита, заталкивая меня внутрь такой же бесконечно высокой, но большей по площади, заваленной кучами хлама квартиры.
– Ах, как приятно! – восхищенно протянула мне руку еще более жеманная, того же возраста и комплекции, невысокая дама без вавилонов, но зато в брюках и с длиннющим черным шарфом, намотанным вокруг шеи. У дамы был тяжелый низкий хриплый голос, она покашливала через каждую минуту, но в пальцах ее была зажата сигарета в длинном старинном мундштуке.
– Мне тоже, – кивнула я, думая: вот бы мне тоже закурить. Удобно будет или нет? Черт его знает, какие у них тут представления о вежливости.
– Как вам наш город? – после неловкой паузы спросила Юлия Анатольевна.
– С виду очень прилично, – ляпнула я, не зная, что еще могу сказать о городе, который видела с заднего сиденья «Лады». Да и тот мелькал под звуковое сопровождение Маргариты Владимировны. И кражу телефона.
– Прилично? – удивленно переспросила дама, затянулась и переглянулась с Маргаритой нехорошим взглядом.
– Ах, как чудесно у вас пахнет, – принялась заглаживать шероховатости Маргарита Владимировна. – Вы что, пекли? Юлия Анатольевна, это же прелесть, прелесть!
– Ой, ну что вы. Так, что было под рукой… – отмахивалась та, розовея. Под рукой у нее оказался пирог с капустой и яйцом, а также пакетированное печенье и почему-то нарезанный балык. Сочетание странное, но даже оно напомнило мне, что в последний раз я что-то ела только в Москве. Всю же дорогу до Питера я питалась одной только плотской страстью (кстати, вполне питательно), а дальше была подвергнута психологическому прессу.
– Дианочка, пойдите с Лёвушкой, он что-то там не может найти в компьютере. А мы тут пока похозяйничаем, – прогнала меня с кухни свекровь.
Я же была только рада получить небольшую передышку. Пока мы с Лёвушкой, красным от неловкости, ковырялись в его допотопном компьютере, пытаясь подобрать драйвер к моему телефону, выяснились некоторые вполне очевидные подробности. Оказалось, что Маргарита и Владимир не разговаривают уже много-много лет, практически с тех самых пор, как Владимир уехал в Москву к отцу. Это была новость, я ведь даже не знала, что у него в Москве есть отец. Интересно, сколько еще у моего Тишмана родственников запрятано в рукаве?
– А где живет его отец? – спросила я на всякий случай.
– Отец у него умер.
– А… – замялась я.
Мы помолчали. Потом Лёва вздохнул и перевел тему.
– Когда у Вовки родился сын, он мне позвонил. Мы… знаете ли, дружим, – развел руками он, смахнув с захламленного стола кружку с какой-то подозрительной жидкостью.
– Ой, все пролилось, – заволновалась я, но он со стоическим терпением на лице принялся подтирать лужу (явно не первую) какой-то грязной тряпкой.
– В общем, когда моя мамаша услышала, что из Москвы приезжает кто-то от Володьки, она меня так приперла, что пришлось все рассказать. А она подняла на уши тетю Марго, – грустно поделился Лёва. Всем своим видом он давал мне понять, как сожалеет о случившемся. И как ему стыдно, что таким образом я попалась в лапы этих невообразимых женщин. И что, конечно же, он пытался не дать этому свершиться, пытался удержать свою маму, но куда там. Впрочем, я уже не считала все произошедшее такой уж трагедией. И уж если кто-то и был в этом виноват, то только Тишман. Он не должен был допустить такого, не должен был так доводить свою мать.
– Конечно, это должно было когда-то случиться. Вам не кажется, что все это странно? Так прятать внука? – спросила я, так как этот вопрос волновал меня больше всего.
– Ну, после всего… это объяснимо, – пожал плечами Лёва.
Я возмутилась:
– Что бы там ни было, прошло же столько лет! Разве можно лишать бабушку внука? Хотя бы фотографий внука?
– Володька решил так, – еще более печально покачал он головой. Было видно, что по натуре Лёва парень неразговорчивый. Вполне понятно, почему он дружит с Тишманом. Из Владимира тоже лишнюю пару слов надо клещами тянуть. Особенно если эта пара слов касается чувств. Володя удивительно ловко и умело упаковывал все на свете в благопристойную серую бумагу, скрывающую чувства так, будто бы их вообще нет.
– Дианочка, удалось? Скопировали? – спросила Маргарита Владимировна, засунув свой длинный (в прямом смысле) острый и прямой нос в Лёвину комнату.
– Удалось, – ответил он за меня. – Можно распечатывать.
– Покажи! – зажглась Маргарита. Тут же из кухни была приведена по-прежнему дымящая сигаретой Юлия Анатольевна, после чего весь эфир был заполнен только возгласами восхищения и комплиментами в адрес Мусяки, который, конечно же, всячески этого заслуживал. Глядя на его личико, улыбающееся с экрана, на его рожицы и позы, на которые он был большой мастер, я испытала острую тоску по дому.
– Ну что ж, теперь-то я уж точно пойду.
– Куда? – разочарованно запричитали бабушки, но было видно, что теперь, когда из меня было вытрясено почти все, что только можно было взять в плане Мусяки, они были готовы расстаться со мной более легко.
– Я приеду вечером, переночую. А сейчас действительно поеду и посмотрю город.
– Конечно, поезжай. Лёвочка, может, ты покажешь Дине город?
– Нет-нет, зачем же, – снова перепугалась я. Мало того, что я осталась без отеля, получить этого молчаливого увальня в попутчики – спасибо, но на сегодня для меня и так достаточно проблем. Я выскочила на улицу, вдохнула теплый и сырой, с легким привкусом моря воздух, посмотрела на блестящую в солнечных лучах речку и побежала, не оглядываясь, куда-то вдаль. В кармане у меня лежал адрес Маргариты Владимировны и куча других инструкций, указаний и рекомендаций, на которые я преступно наплевала, двигаясь исключительно интуитивно, иными словами, куда нелегкая понесет. Я набрала номер Володи только когда была уверена, что нахожусь на достаточном удалении от штаб-квартиры противника. Не хотелось бы, чтобы снова мой разговор оказался прерван какой-либо старушкой. Я проследила даже, чтобы не было никаких случайных прохожих, для чего забилась в один из этих странных, довольно депрессивных дворов, в которые попадаешь через арку. С четырех сторон стены, летящие к небу, и ни одного лица.
– Алло, Дина, это ты? – откликнулся Володя, когда я включила телефон.
– Да, я, – едко произнесла я. – Не могу сказать, что поездка необыкновенно приятна. Честно говоря, я бы дома отдохнула лучше.
– Прости, малыш, прости. Я не знаю, как так получилось. Что на Лёвку нашло? Обычно ему можно доверять, – поделился со мной наболевшим Володя. Я рассмеялась, заодно отметив, что в этом дворе-колодце мой голос эхом летит до самого верха. Не самое лучшее место для разговора на самом деле. Людей нет, но сколько их там, за этими пыльными окнами, за горшками с геранями, за занавесками из цветастого тюля.
– В чем доверять? Что он поможет тебе издеваться над твоей собственной матерью? – поинтересовалась я елейным тоном.
– Что? – ахнул Владимир. После чего взял тридцатисекундную паузу.
– Алло, – я попыталась вернуть его в эфир. Молчание продолжалось. Потом Владимир откашлялся и дрогнувшим (как мне показалось) голосом сказал:
– Знаешь, давай лучше не будем об этом говорить.
– Да ты что?! – «восхитилась» я. – Просто не будем говорить и все?