Тем не менее, он попытался засунуть веточки живосила Капитану в рот. Получилось. Но тот никак не реагировал.
Тогда Григорий пережевал их сам и получившуюся массу вложил в рот Капитану. Эффект не заставил себя ждать: минуты не прошло, как раненый громко застонал. Григорий продолжил свою терапию: наскоро пережевывал в кашицу побеги живосила и просто прикладывал получившуюся пасту к изуродованной ноге. Когда вся рана была покрыта расползающейся массой, он разорвал в лоскуты остатки своего свитера и тщательно перевязал ногу Капитану.
Через несколько минут тело Капитана выгнулось дугой, он закричал. Потом еще и еще раз. Крики становились все громче, хотя, казалось, что громче уже кричать невозможно…
Тогда Григорий метнулся к почти высохшим веткам-щупальцам сарды, которые он — подумать только! — шесть часов назад стряхивал со своей спины. Шесть часов назад он еще был цивилизованным человеком…
Выбрав самую зеленую ветвь, он вернулся к воющему от боли Капитану и осторожно приложил одну из иголок к его запястью. Капитан почти сразу обмяк, крики перешли в тяжелые стоны, потом прекратились и они. Григорий подождал еще несколько минут, пока не убедился, что Капитан и в самом деле уснул. Только тогда он разобрал лохмотья своей изодранной куртки, нашел документы и переложил их в задний карман брюк. Затем легко забросил Капитана себе на плечи, определил направление по компасу и побежал к деревне.
***
В корчме за истекшие сутки ничего не изменилось. Тот же сиреневый полумрак; сизый с жёлтыми разводами дым под потолком. Те же лица. И даже Пост был на месте, настойчиво толкуя о своём, о важном, глухой, равнодушной пустоте перед собой.
— Чего изволите? — подлетела Настя.
— Лопату можно? — попросил Григорий. — Лучше штыковую. На длинном черенке.
— Лопату? — с недоумением протянула девушка. — Не знаю. Лопат мы не подаём.
Григорий заметил, как постепенно установилась тишина. Пост тоже умолк.
— Мне нужна лопата, мужики, — сделав шаг к залу, громко сказал Григорий.
— Эй, парень, — крикнул кто-то из-за столов. — На тебе, похоже, батник Грыця.
— Ты хочешь взять себе? — насмешливо переспросил Григорий и поспешил вернуться к теме: — Помощи не нужно, справлюсь. Но руками копать — дело последнее. Одолжите лопату. Утром отдам.
— Это за ночь ты машину откопать думаешь? — спросил кто-то недоверчиво.
— Ставлю свой автобус против твоей лопаты, — твёрдо ответил Григорий.
— Ого!
— Ну и хохмач!
— Так, мужики, вы как хотите, а я за лопатой побежал…
— Да, раз такое дело, я свою тоже принесу…
Были еще комментарии, были насмешки, кто-то даже похлопал по плечу: "молодец, знай наших!". Злобы не было. Не было ни настороженности, ни неприязни.
Что изменилось, Григорий не знал. Только не был он здесь чужим. И чужаком для этих людей не был. Та же самая официантка, что вчера пренебрежительно перед ним посуду на стол метала, поднесла огромную кружку чёрного, дымящегося кофе, какие-то бутерброды.
— Спасибо, — благодарно пробормотал Григорий.
Не присаживаясь, он съел бутерброды, выпил кофе, огляделся: народу в корчме заметно поубавилось.
— Вот, — как-то несмело сказала Настя. — Лопату вам принесли.
За его спиной, у входа, стояла огромная лопата: полуметровой длины штык, черенок — с руку толщиной и выше его роста.
— Да, — с удовлетворением сказал Григорий. — Вот эта в самый раз.
Легко подхватив шанцевого монстра, он вышел в ночь.
Но ночи за порогом не было: кто-то разместил яркие фонари по периметру будущих раскопок, здесь расставляли тачки, там вбивали колышки, размечая будущий пандус…
— А ну, расступитесь, мужики, — зычно окликнул суетившуюся публику Григорий. — "Ща" я вам тут накопаю! "Ща" вы посмотрите, как мы у себя в России копать умеем… только осторожней с тачками, чтоб не дай Боже, под руку кто не попал…
Он подошел к темнеющему прямоугольнику, свободному от травы и покачал головой: отверстия в грунте не было. По всему выходило, что Грыць сперва залез в автобус, чтобы забрать документы, а потом… получалось, что рой медведок — все-таки его рук дело? Как бы там ни было, Капитан сейчас отсыпается у добрых людей, открывших ночью дверь незнакомцу с раненым товарищем на плечах.
А ему, Григорию, копать и копать!
Он примерился и сильным, уверенным движением вогнал лопату в грунт. "Не спешить! — приказал он себе. — Только бы лопата до утра не поломалась…"
***
Подъезжая к блокпосту, Григорий сбавил скорость до рекомендуемых сорока и почему-то совсем не удивился, увидев зеленый БТР поперек дороги, группу солдат и милицейскую машину с включённой мигалкой.
Один из милиционеров вышел к дороге и жезлом небрежно ткнул в сторону приближавшегося Григория, потом уверенно показал на обочину.
"Как будто и так непонятно, — вздохнул Григорий. — Или он думает, что я своим сараем БТР перееду?"
Выезжать на обочину Григорий не стал, остановил машину прямо на дороге, но двигатель не заглушил, только открыл окно со своей стороны.
Инспектор приблизился, вытянулся на носки и заглянул в салон.
— А что такой пустой?
— Некогда грузить, — с привычным сожалением вздохнул Григорий. — Движение — все…
Он уже заглянул в бардачок — в портмоне только паспорт и деньги, порылся в нише над магнитолой, ощупал кармашек козырька — документов не было.
— Водительское удостоверение и техпаспорт, пожалуйста, — будто почувствовав его растущее смятение, потребовал инспектор.
Григорий увидел, как неспешно начали подтягиваться бойцы с автоматами, окружая автобус.
— И пропуск в карантинную зону не забудь, — уже совсем другим тоном сказал инспектор, отступая на шаг от машины. — С отметкой о въезде…
Григорий в панике еще раз прошелся по кругу: портмоне, ниша, козырек. Пусто.
— Отставить, старшина, — ба! Знакомый голос! — Это ко мне с передачей. Отбой, мужики. Назад, на лавочки, сухую колбасу спиртом протирать…
Капитан! Знакомый плащ, долговязая фигура…
— Ну, здравствуй, Григорий.
— Здравия желаю, товарищ капитан, — осторожно ответил Григорий.
— Смотри, как машину отмыл! Ни за что не скажешь, что только утром откопал, — Капитан подошёл вплотную и знакомо постучал по двери ногтем указательного пальца.
— Мужики помогли.
— Что там у тебя? — спросил Капитан, кивнув в сторону открытого бардачка.
Григорий спокойно продемонстрировал прозрачный кулек с россыпью таблеток: ранитидин, но-шпа, флакон алмагеля…
— Давай-ка этот мусор сюда, — приказал Капитан.
Григорий передал ему кулёк.
— Здоровья теперь у тебя не на одну — на три жизни хватит, — сказал Капитан. — Помнится, ты ещё штык у меня одалживал…
Григорий вернул Капитану нож в пластиковых ножнах и сказал:
— Ещё рубашка…
— Себе оставь, — отмахнулся Капитан. — Не ехать же тебе голым. А вот еще подарок, — он сунул Григорию конверт. — Мой личный вклад в фармакологию соседей. Рискнешь или нет, решать, конечно, тебе. Но все-таки, подумай, дело не только в деньгах. В ближайшую неделю твоя кровь может спасти уйму народа.
— Отпускаешь, Капитан? — не веря себе, спросил Григорий.
— Отпускаю, — просто ответил Грыць.
— А что так? — не удержался Григорий. — Как же Устав? Присяга?
— Э! — махнул он рукой. — Что взять с капитана медицинской службы? Ты, главное, поскорее забудь, как я выгляжу…
— Спасибо, Капитан, — тепло поблагодарил Григорий.
— На здоровье, — насмешливо ответил Грыць.
Он отошел от автобуса, обернулся к БТРу и махнул рукой:
— Освободить проход. Кто только вас, чертей, парковаться учит!
БТР завелся, плюнул струей сизого дыма и отъехал.
Григорий плавно тронул машину с места и, едва сдерживаясь, чтоб не надавить со всей дури на акселератор, медленно, даже вальяжно проехал мимо блокпоста.
В правое зеркало он успел увидеть, как Капитан небрежно бросил кулек с лекарствами в урну для мусора, потом БТР вернулся на место, привычно разрезав ленту дороги на два лоскута: куда можно, а куда нельзя.
Григорий разогнался до сотни и только тогда открыл конверт. Чья-то визитка — телефон, адрес, имя, отчество и справка о пребывании в карантинной зоне. Дата выбытия — сегодняшнее число, витиеватая подпись, штамп Чернобыльского спецгарнизона…
— Ладно! — сказал вслух Григорий. — До Москвы еще десять часов лету, не считая таможни. Есть время подумать…
И тут он рассмеялся: документы! Как он мог забыть! Он же сам положил их в задний карман брюк!
Григорий переключился на нейтралку, уперся ногами в пол, приподнялся и ощупал задний карман.
Ну, конечно! Вот они — родные!
Он бережно переложил документы в кармашек козырька и погладил его рукой. Ну, вот. Теперь можно ехать!
Ну, конечно! Вот они — родные!
Он бережно переложил документы в кармашек козырька и погладил его рукой. Ну, вот. Теперь можно ехать!
И жить… долго.
Запах удачи
Сигнал общего сбора я услышал в колодце охладителя третьего реактора.
Услышал и удивился. Общий сбор — это "тревога". А для тревожных сигналов наше дельце было слишком тщательно продумано. Как и любое другое. В команде я уже не первый год. Знаю, о чём говорю. "Смерть ошибкам"! — известный девиз Капитана. Наверное, поэтому мы зовём его Смошем. Впрочем, в судовой роли написано тоже самое — Капитан Смошенко. Любить не обязывает, но за неуважение может убить.
В порядке исполнения девиза.
Вторым после Смоша в нашей команде числится Вит. Он же Виталий, — электрик Божьей милостью. Хотя подружка его, Василиса, сестра Смоша, другого мнения: пьяница, бабник и разгильдяй. Только неправда это. Работает Вит всегда трезвым. И какой же он "разгильдяй"? Самый дисциплинированный человек в экипаже: в порту захода всегда тормозит у ближайшей ночлежки и до самого старта бороды своей оттуда не показывает. Пока мы с Тунгой за час до вылета за ним не придём, с места не трогается. Склад стеклотары под кроватью и недовольная оплатой девушка — не в счёт: собирается он быстро и по первому зову.
В том смысле, что не упирается и никогда не возражает, чтобы я отнёс его на корабль.
Вот только, вчера он был чем-то недоволен. Дёргался и всё порывался куда-то идти. Тунге даже пришлось ему на башке чего-то придавить. Мануальная терапия, о! А после этого давления — как отрезало. Даже посапывал. Дитя звёзд…
Кстати о Тунге, — Роман Кабиров. Хвастает, что тунгус: рожа плоская, нос картофелинкой, хитрый прищур близоруких глаз. Только кажется мне, что никакой он не "тунгус", а обычный китаёза: низенький, плотный и очень крепкий. Особенно по части медицины и двигателя. Собственно, кабы не он, вряд ли мы куда-то полетели. Очень, знаете ли, вряд ли…
Ну, и, чтобы вас уже со всеми познакомить, коротко о себе: Ян, фанат чистоты и порядка, ответственный за корпус и всё, что не имеет отношения к навигации и локомоции: от камбуза до гальюнов. Всегда на подхвате: маршал кисточки и краски. Чтобы, значит, кишки корабельные услаждали взор, не шумели и не пахли.
Ян — это моё настоящее имя. Без всяких сокращений, намёков на пристрастия или происхождение. Так что в экипаже — самый уважаемый человек. Ко мне всегда обращаются только по полному имени: "Ян, какого чёрта в сортире воняет"? "Ян, когда жрать будем"? "Ян, коллектор охлаждения в пятом отсеке плачет"…
И вроде взрослые люди, а простых вещей не понимают: какой "стол", такой и "стул". Дайте денег на свежие продукты и вонять не будете. А на слёзы трубопроводов пенять и вовсе несправедливо. Лохань-то наша — не заводская сборка: ни документов, ни страховки, ни регистрации. Что называется: до первого инспектора. Но это никого не беспокоит. Потому что такой план.
Корабль мы два года из утиля собирали. Сами. Отсюда и уверенность, что в узлах и механизмах электронные стукачи-шпионы не прячутся. Те самые, что всякому встречному докладывают, откуда и с чем судно пожаловало. Поэтому из всей банды кустом-пиплов опасаемся только эмпатов, которые душу топчут, не снимая обуви, на предмет сепарации агнцев от волчар. Ложь в момент просекают. Ну, а после них уже полиция дознаёт, если твоя сказка — ложь, то на что намекает?
И сколько за такой намёк уголовным кодексом предусмотрено.
Только зря я это. Не к добру… Едва половину перегона осилили, час назад на торможение развернулись, а я уже о таможне. Гиблая примета. Но мне можно. Поскольку — псих. Нет. Справки у меня нет. Это я сам себе такой диагноз поставил. Мне проще себя упрекать в скудоумии, чем Создателя. Не хочу верить, что наш мир изначально дурдомом задумывался. Понимаете?
Но о вере — после. "Тревога", всё-таки…
А вот и кают-компания. И все уже в сборе: Смош, Тунга, бородач Вит. Я — последний. Ещё бы: кораблик маленький, а путь долгий. Что не удивительно, если соотнести мои габариты с диаметром колодца, из которого пришлось срочно выбираться. А причину переполоха с порога вижу — не Вит это. Хоть и бородач. Рост, одежонка, бородёнка… всё, как у Вита, а сам витопод постарше нашего электрика лет на двести будет. Как же это мы перепутали?
Смош револьвер на дедушку направил, но смотрит на нас с Романом. Странный такой взгляд: кают-компания — тридцать кубов ни литром больше. От меня до Тунги метра три. Считай, по углам рассредоточились, а Смош как-то на нас двоих смотреть ухитряется.
Нехорошо смотрит. Строго. Зло.
— Вы кого принесли, биндюжное племя?
— Э… — сказал Роман.
Как-то смело это у него получилось. Нервничает, наверное. А ещё врач.
— Положим, Тунга слепой. Но ты-то Ян? — гнёт своё Капитан. — Кто это такой?
На этих словах дедушка встрепенулся:
— Ничехираниус, ювелир, — сказал он, горделиво приосаниваясь — Тридцать лет отшельничества в глубоком космосе. А это мои помощники и ученики…
Незнакомец плавно повёл рукой к пустому креслу в углу отсека:
— Сызрань Кохонсио, — он повернулся и глянул сквозь меня на дверь. — А это Юрий. Наш трюм ломится сокровищами, господа. Долгие годы кропотливой работы. Этот бесценный дар мы хотим предложить вашей планете за вполне умеренную плату…
— Делириум тременс, — пробормотал Роман. Видно, на своём, тунгусском.
Только я и без перевода вижу, что "белочка". Теперь вопрос — чья? Как же это я старика заместо Вита на борт притащил? Разве что борода и одежда… А в ночлежке полутемно, в целях интима. Чтобы им, значит, уютней было своими делами заниматься…
Смош убрал револьвер и шагнул к незнакомцу:
— Документы есть?
— А как же?! — приветливо улыбнулся дед. — Сызрань, подай документы…
Смош залез ювелиру во внутренний карман куртки и вытащил туго перетянутый шнурком пакет.
— Ян, обыщи его. Лучше позже, чем не вовремя…
— Наши сердца наполнены страхом и тревогой, — пожаловался дедушка. — Мы в ужасе от мысли, что наш труд может не получить должную оценку…
Пока я хлопал старика по карманам, он успел поведать мне об "изнурительном жаре тиглей", об "ослепительном сиянии голубых солнц", о "тоске по холоду ночи, одаривающей отдохновением усталые глаза"…
— Свою скудную пищу мы приправляли радостью творчества и восторгом перед безграничной фантазией человека…
Капитан, отчаявшись справиться с тугим узлом, положил пакет на стол, достал нож и перерезал шнурок. Его самоуправство было замечено:
— Осторожней, господа, эти документы помнят Империю! Времена, когда люди знали толк в прекрасном и могли его достойно оценить…
Он продолжал тихо тошнить за нашими спинами, что-то о филигранном литье и тонкой чеканке, а мы склонились над ворохом ветоши, и вправду напоминающей документы имперских времён: лицензия на ювелирные работы, диплом об окончании академии искусств, свидетельства, грамоты…
— Я ещё раз спрашиваю, как он оказался у нас на борту?
На этот раз Смош на нас не смотрел. Но легче от этого вопрос не становился.
— Да все вы есть как один бродяга! — закричал Роман. — Я ваще плохо вижу: борода его? Роба, пьяный… За борт и концы в вакуум.
— Ян?
Я не стал юлить. Я не тунгус.
— Хрен его знает, товарищ командир. Только дедушку за борт нельзя, не по-божески.
— Как скажешь, — сказал Смош, тронутый моей искренностью. — Ладно. Что Господь послал, шлюзовать не будем. Запри старика в изоляторе и возвращайся. Обсудим. Дело серьёзное.
Разумеется, я с места не двинулся. Только подумал, хорошо бы ещё уточнить, куда именно Господь дедушку "послал"? Сбывались мои худшие опасения относительно своего места в жизни…
— Ах, да! — смекнул капитан. Я и говорю: в экстремальной ситуации он очень быстро соображает. — У нас же нет изолятора…
Смош глянул мне в лицо. Лишь на мгновение я перехватил его взгляд, но как-то сразу прочувствовал, что у него на уме.
И про расход топлива понял, что если вернёмся за Витом на Трясунию, то лететь за золотом будет не на чём. И обещания Вита припомнились, что любая налаженная им схема будет готова к эксплуатации вечно, пока какой-нибудь идиот не надумает её включить…
— Ладно. Летим с этим, Нич… хер… как его там?
— Анус, — угодливо подсказал Роман.
Подлиза тунгусская!
— Ничехираниус, ювелир, — встрепенулся дедушка. — Тридцать лет отшельничества в глубоком космосе. А это мои помощники и ученики: Сызрань Кохонсио…
Мы ещё раз глянули на пустое кресло в углу кают-компании.
— А там Юрий, — кивнул на дверь Смош. — И твой трюм ломится сокровищами…
— Верно, — благодушно согласился ювелир. — Долгие годы кропотливой работы, знаете ли. Бесценный дар по приемлемой цене…
— Верните его в каюту Вита, — распорядился Смош. — И дай старику успокаивающее, Тунга. Чтоб не шлялся по коридорам. Пусть спит. Я ведь со страху его едва не пристрелил…