— Кто это «он»? Полковник? Значит, Деванделль все-таки жив? — встрепенулся индеец. — А я думал, что ты покончила с ним. Я предполагал, что ты вырвала из его груди еще трепещущее, обливающееся кровью сердце… И съела его!
— Убить человека? Это могут и дети! — презрительно улыбнулась Ялла. — Меня не удовлетворила бы такая месть, как смерть врага. Кто умер, тот уже ничего не чувствует. Ни радостей, ни горя, ни боли! Страдать могут только живые, и он будет страдать!
На ее красивом лице появилось выражение такой свирепой радости, что Красное Облако невольно содрогнулся.
— Да, ты ужасная женщина! — пробормотал он.
— Почему для других я воин, а для тебя я только женщина? — страстным голосом отозвалась красавица.
Красное Облако не ответил.
Помолчав немного, он спросил жену:
— Итак, ты схватила Деванделля там, в ущелье гор Ларами? Это было нетрудно: твоя дочь почти смертельно ранила полковника, он не мог защищаться… Но где труп Птицы Ночи?
— Я сама сняла труп моего сына со скалы, у которой его расстреляли бледнолицые! Но ведь я только женщина, которую можно заставлять подавать мужу водку… Похоронив моего сына, я повела моих воинов на отряд полковника Деванделля, и мы смели их, как ветер с гор сметает опавшие мертвые листья! Но я только женщина, слуга, рабыня своего мужа…
— Да, вы победили отряд растерявшихся солдат, которыми никто не руководил! Великий подвиг! И сколько твоих воинов осталось там, в этом ущелье, где ты совершила столько геройских подвигов?
— Я считала только скальпы бледнолицых! — гордо ответила Ялла.
— Почему же?
— Потому что, если и были убитые с нашей стороны, никто не обесчестил скальпированием их трупов!
— Так, но ты пощадила только полковника Деванделля?
— Разумеется! Остальных мы прирезали.
Индеец снова наполнил свой стакан водкой и на этот раз опорожнил его единым духом. Ядовитая жидкость огнем разлилась по его жилам, принеся с собой какой-то туман, заволакивавший сознание индейца.
Помолчав немного, он сказал странно зазвучавшим голосом:
— Итак, с Деванделлем, с одним из твоих мужей, дело покончено. А когда же ты думаешь приняться за добывание моего скальпа, женщина? У меня, как видишь, гораздо более длинные и красивые волосы, чем у этого бледнолицего! Мой скальп был бы отличным украшением для твоих мокасин.
Ялла пожала плечами и опустила взор, избегая насмешливого и свирепого взгляда мужа. Теперь и она почувствовала неутолимую жажду и, взяв стакан, наполнила его водкой и принялась пить ее маленькими глотками.
— Здесь холодно! — промолвила она. — Хотя и горит костер, я зябну.
— Ты отпустила на свободу скальпированного тобой Деванделля? — задал вопрос индеец, окутываясь целыми тучами табачного дыма.
— Я не сошла еще с ума! Он находится в моих руках под охраной целого отряда преданных мне воинов сиу.
Внезапно индеец засмеялся злым смехом:
— Ха-ха-ха! Воображаю, как он красив теперь, этот твой первый муж, с окровавленным черепом!
— Не знаю! — отрывисто ответила Ялла.
— А долго ли ты думаешь держать этого американского коршуна в клетке?
— Разве у меня нет томагавка, чтобы прикончить его, когда я утолю жажду мести?
— Мне невыносима мысль, что у меня могут быть соперники, оспаривающие у меня, твоего мужа, право на твою любовь!
Странная улыбка исказила черты лица индианки.
— Неужели ты опасаешься соперничества со стороны человека, потерявшего свой скальп? — промолвила она вызывающе. — Я ненавижу и презираю бледнолицых. И разве между Деванделлем и мной нет крови расстрелянного им сына?
— Кто знает сердце женщины? — улыбнулся саркастически Ворон. — Ведь сердце женщины — сердце змеи. Может быть, змея вопьется зубами в ласкающую руку, может быть, зашипит и уползет в расщелину между камнями… И потом, я слышал так: женщины племени сиу почему-то всегда предпочитают бледнолицых воинов краснокожим! Я буду спокоен, когда ты прикажешь прикончить Деванделля.
— Ты не умеешь мстить своим врагам! Ты не знаешь, какое наслаждение иметь врага в своих руках, и тешиться его муками, и смеяться, когда он молит о конце мучений, зовет к себе смерть-избавительницу! Я еще не утолила вполне свою ненависть к Деванделлю. Еще его дети не в моих руках. Подожди, пока они не попадут к нам в руки!
— И ты снимешь с их голов их прекрасные волосы и украсишь ими свои мокасины? Это будет, так сказать, семейная коллекция: на одном сапоге — волосы отца, на другом — волосы детей… Ха-ха-ха! Твой ум изворотлив, Ялла, когда дело идет о мести. А знаешь, даже самка ягуара кротка и незлобива по сравнению с тобой!
— Я — сиу! — лаконично ответила женщина.
— Да, ты истинная дочь этого славного племени! Я много слышал об индианках сиу. Например, люди говорят: скво племени сиу гораздо меньше думает о своих собственных детях, чем волчица…
— Что ты этим хочешь сказать? — вздрогнула Ялла.
— Только одно: мы тут с тобою толкуем битый час, но и до сих пор ты не поинтересовалась, жива ли твоя дочь Миннегага, что с нею сталось… Как будто Миннегага не рождена тобою! Как будто ты забыла, что ты мать!
Ялла поднялась со словами:
— Я искала Миннегагу в Ущелье Смерти, но ее трупа там не было!
— Да и не могло быть. Она попала в руки бледнолицых. И она погибла бы, если бы я не пришел ей на помощь!
— Ты?
— Да, я! Если бы я был не из племени Воронов, а из племени сиу, я, может быть, забыл бы голос крови, как забывают матери сиу… Но я Ворон, и я оберегал Миннегагу.
— Но где же она?
— В безопасности. И там, где она может оказать услугу тебе же. Она находится в качестве заложницы у трех бледнолицых, которых полковник Деванделль послал сюда, в свою асиенду, чтобы предупредить детей о грозящей им опасности. Я мог, конечно, убить этих бледнолицых и их скальпами украсить свои мокасины, как сделала это ты со скальпом одного из твоих мужей, но предпочел поступить иначе. Ты, впрочем, можешь не беспокоиться за судьбу Миннегаги. Белые глупы. Они все еще считают твою дочь ребенком. А Миннегага достойная тебя дочь. По смелости, изворотливости, по кровожадности и мстительности она превзойдет со временем даже тебя, первую женщину, которая удостоилась чести стать сахэмом непобедимых сиу!
— А если бледнолицые убьют ее?
— Они не бандиты. Постыдятся расправиться так с существом, кажущимся им безвредным! Они ведь и не подозревают, что это она подготовила твою победу…
— Ударив ножом в спину Деванделля?
— Да. Кстати, откуда это, собственно, известно тебе?
— Он сам сказал мне это. У Миннегаги сильная и верная рука, у нее душа смелого воина!
Помолчав немного, Ялла заговорила снова:
— Конечно, я возьму асиенду Деванделля, и очень скоро. Но раньше надо покончить с теми бледнолицыми, которых ты побоялся убить, и вырвать из их рук мою дочь.
— Я? Побоялся убить? Ха-ха-ха! — презрительно рассмеялся Красное Облако. — Ах да! Ведь я все время забываю, что ты считаешь воинов моего племени недостойными держать стремя у… женщин твоего! Делай, впрочем, как знаешь! Я мог без труда привести сюда Миннегагу, убив трапперов, но я подумал: не страшно, если в асиенде окажется тремя людьми больше. А в то же время, раз Миннегага, попав в асиенду и притворяясь беспомощным ребенком, заберется в самое сердце вражеского укрепления, нам будет гораздо легче взять асиенду!
— Ну, какую же, в самом деле, серьезную помощь может оказать девочка? — почти пренебрежительно отозвалась Ялла.
— Как знаешь. Дело твое. Хочешь знать, где я оставил бледнолицых? На берегу Великого Соленого озера. Это всего четыре или пять миль отсюда.
— Ну, так мы нападем на них раньше, чем они опомнятся. Пойди, найди вождя сиу Черного Котла, потом переговори с Левой Рукой. Пусть тебе дадут полтораста или двести лучших воинов. Думаю, ведь этого будет вполне достаточно, чтобы взять асиенду?
— Значит, ты посылаешь меня хлопотать? А сама что будешь делать тут? — подозрительно спросил, приподнимаясь, индеец.
— Я почти сутки не сходила с коня. Мне необходимо отдохнуть хоть несколько часов. Ты же уже имел время отдохнуть!
— Моя жена отдает мне приказания, как настоящий сахэм племени! — с глубоким неудовольствием ответил Красное Облако.
— Да, как сахэм! — твердо возразила Ялла. — Мы в походе. Ты воин. Все воины сиу обязаны повиноваться мне беспрекословно.
— Но я твой муж. Ты моя жена, ты моя вещь. Я твой хозяин!
— Не во время похода! — сказала пренебрежительно Ялла. Затем она встала со своего ложа и накинула на плечи свой плащ.
— Нет, всегда! И дома, и в поле, и в лагере муж остается мужем, владыкой, жена — его собственностью, его вещью!
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что я тоже сахэм! Настоящий сахэм! Слышишь ли ты, женщина?
Ялла круто обернулась к мужу и, сверкая глазами, произнесла:
— Так послушай же и ты, мой муж, мой повелитель, мой… хозяин. И… и великий сахэм! Понимаешь ли ты, что ты мне начинаешь надоедать и заставляешь терять даром слишком много времени? Ступай, я приказываю это тебе. Отыщи Черного Котла и сделай все, что тебе сказано!
— Что я тоже сахэм! Настоящий сахэм! Слышишь ли ты, женщина?
Ялла круто обернулась к мужу и, сверкая глазами, произнесла:
— Так послушай же и ты, мой муж, мой повелитель, мой… хозяин. И… и великий сахэм! Понимаешь ли ты, что ты мне начинаешь надоедать и заставляешь терять даром слишком много времени? Ступай, я приказываю это тебе. Отыщи Черного Котла и сделай все, что тебе сказано!
Красное Облако как будто растерялся от этого неожиданного отпора. Но минуту спустя он опять заговорил вызывающе:
— Знаменитая, непобедимая Ялла утомилась! Великий сахэм сиу выбился из сил, потому что проскакал несколько миль на лошади верхом… Великий воин сиу, величайший воин всего племени, желает не драться с врагами, а улечься в вигвам, на мягких шкурах… Ха-ха-ха! Вот если бы об этом узнали настоящие воины?!
Ялла не отвечала. Она закуталась старательно в свой плащ, присела к очагу и стала греть у огня руки.
Когда истощивший запас насмешек индеец замолчал, Ялла презрительно ответила:
— Мой муж, повелитель, хозяин, великий воин Воронов, конечно, прав во всем, что он говорит о своей «вещи»… Но…
— Ну? Доканчивай!
— Но только он сегодня накурился до того, что его мозги уподобились мозгам барана. И к тому же выхлебал всю водку арапахо, а потому его язык болтает разные глупости.
Удар попал в цель: Красное Облако, который не мог не сознавать, что он находился под влиянием хмеля, опомнился.
С проклятием он швырнул на пол и растоптал каблуком тяжелого сапога глиняную трубку, потом поднялся и, свирепо ругаясь, вышел из вигвама.
А Ялла сидела у костра, вытянув над огнем свои сильные и вместе с тем красивые смуглые руки. И лицо ее казалось каменным, но в глазах горел зловещий огонь, а красивые брови были нахмурены.
В ПОГОНЮ ЗА ТРАППЕРАМИ
Тих, спокоен и глубок был сон троих трапперов, расположившихся на ночлег на берегах Великого Соленого озера. Мягка, как пух, была душистая трава, служившая им постелью. Кругом царила почти полная тишина. Плащи, которыми укутались странники, согревали их тела, а тяжелая усталость, вызванная переживаниями последних страшно тревожных и полных лишениями дней, сковывала члены истомою. К тому же и во сне сознание не подавало сигналов тревоги: трапперы сознавали, что они находятся в сравнительно безопасном месте, что индейцы далеко. К том же разве гамбусино, так вовремя разбудивший товарищей там, в полуразвалившемся здании над входом в шахту, не взялся сторожить покой лагеря? И разве он не выказал себя за это время верным товарищем, бдительным часовым? Разве на него нельзя было положиться?
И трапперы спали безмятежным сном.
Гарри и Джордж и во сне грезили об угощении, которое они получат в асиенде, о вкусных блюдах и напитках. Джон Мэксим видел во сне хорошо знакомые ему места, детей полковника Деванделля, его усадьбу…
Ни одному из спящих грезы сна не навевали и тени тревоги, подозрения против мнимого гамбусино.
Так пролетал час за часом. Близился, должно быть, рассвет, когда вдруг чей-то крик, резко прозвучавший в абсолютной тишине, разбудил Джона Мэксима.
Крик повторился. Чуткое ухо степного бродяги сразу распознало звуки знакомого голоса: это не был крик какой-нибудь птицы, зверя, индейца, просто взрослого человека. Так кричат только дети.
— Миннегага! — воскликнул агент, вскакивая на ноги и моментально вспоминая все пережитое за эти дни.
Что случилось с девчонкой? Ведь она с гамбусино, что старательно оберегает ее, словно своего собственного ребенка! Что может угрожать девочке? И где же гамбусино? Или он спит? Не может же он спать настолько крепко, чтобы не слышать криков индианки?
Янки схватил свой верный карабин и внимательно огляделся вокруг. Воздух был насыщен поднимавшимся с озера густым туманом, но все же сквозь его плотную пелену Джон различал кое-что, по крайней мере в непосредственной близости.
Опять резко вскрикнула где-то во мгле Миннегага.
— Да что за чертовщина творится с девчонкой? — пробормотал Джон Мэксим, делая шаг-другой вперед на крик, потом не выдержал и попросту побежал, держа ружье наготове.
По дороге он громко закричал:
— Вставайте, Гарри, Джордж! За оружие! Миннегага! Что с тобою?
На его крик из густой травы выскочила, словно резиновый мячик,девчонка и бросилась к нему.
— Прячься за меня. Что случилось? Кто тебя испугал? — говорил невольно ласковым голосом траппер, вглядываясь во мглу.
Но не успела Миннегага ответить на эти вопросы, как и лошадей охватила тревога: они почти разом с храпом вскочили на ноги, поскакали, потом шарахнулись в сторону и исчезли в густой траве.
— Гарри! Джордж! Да вставайте же! — крикнул чуть не с отчаянием Мэксим.
Этот крик был способен разбудить мертвеца. По крайней мере трапперы наконец вскочили и схватились за оружие.
— Что такое? Что случилось, Джон? — спрашивали они растерянно янки.
— Идите скорее сюда! Да идите же! — отвечал им агент, который держал за руку дрожавшую всем телом девочку и тщетно оглядывался кругом, ища причину всего переполоха.
— Индейцы? — вскрикнул испуганно Гарри, который первым подбежал к товарищу и остановился около него, прикрывая индианку с другого бока.
— Нет, едва ли… Наши лошади не переполошились бы так и, во всяком случае, не сорвались бы с привязей! Что-нибудь другое! Но… Но где же, черт возьми, гамбусино? Убили его, что ли?
— В самом деле! — испуганно оглянулись трапперы. — Куда он девался?
— Может быть, его уже оскальпировала какая-нибудь краснокожая собака?
— Да нет же! — с досадой отозвался агент. — Об индейцах покуда и речи быть не может.
Затем он обратился к девочке уже сердито:
— Ну, скажешь ли ты, почему ты подняла весь этот переполох? Ты завизжала, как поросенок. Что случилось? Какая муха тебя укусила?
— Мне… мне показалось, что вокруг нас бродят какие-то звери, — ответила неуверенным голосом девочка.
— А людей ты не видела?
— Нет, это были не люди! — стояла на своем Миннегага.
— Да, но это ничего не говорит! Мало ли зверья в прериях?
— Может быть, это медведи? — допытывался Гарри, кладя на плечо индианки руку.
— Нет, они показались мне похожими на свиней!
— Пекари! — воскликнул испуганно агент.
В это время послышался треск сучьев, топот чьих-то ног, потом звуки сердитого хрюканья.
— Спасайтесь, приятели! — скомандовал Джон Мэксим, пускаясь в бегство и таща за собою индианку. — Пекари страшнее ягуара, когда их много.
Трапперы, уже знакомые с опасностью для человека встречи со стадом пекари, бросились следом за ним. Все они бежали сломя голову по направлению к ближайшему леску.
По-видимому, произведенный людьми шум привлек внимание пекари, диких кабанов прерии, странствующих по необозримому простору степей большими стадами. По крайней мере хрюканье их стало еще громче и свирепее, треск затаптываемых кустарников сильнее и отчетливее: пекари гнались за трапперами по пятам.
Джон первым добежал до небольшой группы деревьев, на ветвях которых можно было найти спасение от свирепых пекари. Он подхватил Миннегагу, словно перышко, и подсадил ее к первой ветви ближайшего дерева со словами:
— Ну, цепляйся за ветку, обезьяна! А то пропадешь! Не жалуйся на белых. Как видишь, я сумею позаботиться о тебе не хуже, чем этот загадочно исчезнувший гамбусино!
Пока Джон Мэксим помогал индианке влезть на дерево, Гарри и Джордж в свою очередь, словно белки, вскарабкались по свесившимся лианам на ветви огромного кедра, представлявшего собой надежное убежище от кабанов. За ними полез и сам агент, но, на беду, он, зацепившись за какой-то сучок, чуть не уронил свой карабин. Ружье ударилось о корень дерева прикладом и выстрелило. Должно быть, пуля пролетела низко над землею, и случаю было угодно, чтобы она попала в одно из преследовавших бедняг животное. Вслед за выстрелом пекари отозвались таким неистовым хрюканьем, что их голоса могли быть слышны по всей округе.
— Проклятье! — выругался агент.
Почти в то же мгновение первые кабаны примчались к подножию кедра, и Джон едва успел уйти от их острых клыков, ухватившись за лиану и вскарабкавшись по ней вслед за товарищами. Миннегаги не было видно: испугавшаяся девочка успела проскользнуть с невероятной ловкостью чуть ли не на самую верхушку гигантского дерева и притаилась там среди ветвей.
— Вот так история! — услышал, усевшись на ветви, Джон Мэксим.
— Это ты, Гарри? — отозвался он.
— А кто же еще? Конечно, я! Говорю, опять мы вляпались! Знаю я, что такое пекари! Проклятое животное может продержать нас в осаде добрых тридцать-сорок часов. Этого еще недоставало! Я полагался на твое обещание, Джон, что завтра, то есть, пожалуй, сегодня, мы уже будем в асиенде и мне удастся хоть немного подкормиться и отоспаться, а тут на-поди! Сиди на дереве и пой петухом или кукушкой, как тебе заблагорассудится. А проклятые свиньи шныряют вокруг дерева, хрюкают как полоумные и ждут, не свалится ли кто-нибудь из нас, чтобы разорвать на клочки! И какого черта им надо? Если бы они хоть ели мясо! А то ведь на самом деле они питаются всякой зеленью, желудями…