– Какого черта вы притащили его сюда? – заорал Тарс.
– Его родители ушли к Баррису, – сказал сосед по улице. – Теперь они ищут его, чтобы забрать с собой.
– Но не тащить же его сюда!
– Хочешь, чтобы я оставил его одного в пустом доме?
Тарс промолчал. Мысли бежали и бежали в голове, но ничего конкретного не приходило на ум.
– Где остальные дети?
– За городом. Мы отправили их к родным, родственникам, друзьям…
– Господи! – простонал Тарс, вспоминая жену. Сколько времени он уже держит ее в подсобке?
«Пусти меня!» – кричит она, кидается на дверь, а потом затихает. Он приносит еду, наблюдает, как она ест. Такая удовлетворенная. Такая безразличная. А потом снова: «Выпусти меня отсюда! Выпусти!» И если он откроет дверь, то нет сомнений, куда она пойдет. К Баррису! И дети. Она заберет их с собой. Обратит или что там с ними происходит? И не будет этому конца. И нет смысла ждать. Дальше только хуже.
– Мы должны остановить это, – сказал Тарс, не то соседу по улице, не то самому себе.
* * *Когда вооруженные люди окружили дом Александра Грэма, Баррис услышал голос: «Не бойся! Продолжай говорить с людьми и не молчи. Ибо я с тобой, и никто не сможет причинить тебе вреда, потому что много народа у нас в этом городе»…
– Останьтесь здесь, – велел Тарс подчиненным. – Следите, чтобы никто из штатских не приближался к дому. Нам не нужна резня.
– Уверен, что хочешь пойти один? – спросил помощник.
– Они наши друзья и соседи, Сид. Я должен попробовать убедить их выдать мне Барриса.
Где-то в глубине души, он надеялся, что если изолировать (при необходимости убить) Барриса, то, может быть, все встанет на прежнее место. Он вспоминал жену, и в тайне, даже от самого себя, надеялся, что настанет день, когда он откроет дверь в подсобку и увидит прежнюю супругу. Немного полную, не очень красивую, но такую родную и такую понятную…
Тарс поднялся по ступеням и постучал в крепкую дубовую дверь. Александр вышел на порог.
– Я хочу поговорить с Баррисом, – сказал Тарс.
– Поговорить или снова арестовать?
– Город сходит с ума, Александр…
– Город сходит с ума, потому что боится принять неизбежность.
– Мы должны остановить это.
– Мы ничего уже не можем остановить, Тарс.
– Не стой у меня на пути. – Тарс положил руку на расстегнутую кобуру.
Грэм не двигался.
– Пусть войдет, – сказал появившийся за его спиной Баррис.
Грэм послушно отошел в сторону. Пальцы Тарса вспотели. «Всего один выстрел, – думал он. – Всего один». Баррис улыбнулся и жестом пригласил его войти. Тяжелая дверь закрылась за спиной. Десятки глаз устремили на Тарса свои вопросительные взгляды. Его плечи опустились, но он тут же взял себя в руки.
– Вы понимаете, что делаете? Понимаете, к чему все это приведет? – решительно спросил Тарс.
– Вы в чем-то обвиняете меня? – Баррис поднял левую бровь.
– Да. Обвиняю. – Тарс снова вспомнил свою жену, и зубы его предательски скрипнули.
– Но разве не для этого существуют суды и судьи?
– К черту! – рявкнул Тарс и ему показалось, что следящие за ним взгляды сменились с вопросительных на враждебные. – Полгорода ненавидит вас так сильно, что готовы ежесекундно учинить самосуд! Скажите, почему я должен сдерживать их от этого? А?
– Может быть, потому что вторая половина готова защищать меня? – Лицо Барриса было каким-то до отвращения умиротворенным.
Тарс хотел спустить курок. Как никогда хотел.
– Это ничего не изменит, – сказал Баррис все с тем же умиротворением. – Даже моя смерть. Мы все равно вернемся. Вернемся и возродим падший дом: поднимем из руин и обновим его, чтобы все человечество, которое неизбежно принадлежит нам, стремилось к нашему единству. Да, Тарс. Мы совершим все это. И это было известно от века в век…
Когда Тарс вышел из дома Александра Грэма, он уже не был прежним Тарсом. Руки безумцев, прижавшие его к полу, порвали униформу. Кто-то раскрыл ему рот, всунул между стиснутых зубов ложку, и Баррис лично влил ему в горло стакан зараженной питьевой воды. Она принесла голос. Странный, всепроникающий голос. «Больше счастья в том, чтобы давать, чем в том, чтобы брать», – слышал Тарс.
– Нет, – прошептал он, поднимаясь с пола.
Люди расступились. Их глаза стали миролюбивыми, словно он теперь был одним из них.
– Нет! – Тарс заставил себя выйти на улицу. Непреодолимая немота сковала тело. – Я не стану таким, как они. Не стану. – Он увидел свою жену. Увидел так ясно, словно она действительно стояла перед ним. Она улыбалась ему. Спрашивала, куда он отвез детей. – Нет! – Тарс зажмурился, стиснул зубы. За веками, как кадры фильма, мелькали фрагменты незнакомых ему жизней и событий. «Дивись или сгинь! – говорил ему голос. Его собственный голос, который больше не принадлежал ему. – Дивись или сгинь, ибо совершаю я в твои дни нечто такое, во что никогда не поверишь ты, даже если объяснить тебе происходящее. Даже если объяснить…»
– Шеф? – Помощник Сид сделал шаг к Тарсу, увидел, как он достает из кобуры служебное оружие, остановился. – Какого черта ты делаешь?
– Я не стану, таким, как они. – В черных глазах Тарса на мгновение промелькнула ясность и здравый ум. – Не стану, – сказал он, глядя в глаза Сиду, сунул в свой рот ствол и нажал на курок.
* * *Грохот выстрела прокатился по опустевшим улицам. Маню вздрогнул, уронил в грязь купленный блок сигарет.
– Что за дела?
Он свернул с Зеленой улицы на Центральную, увидел толпу людей в серой униформе, собравшуюся возле дома Александра Грэма и направился к ним. Тело начальника Тарса лежало на каменных ступенях. Бледное, с выпученными глазами, устремившими свой невидящий взгляд куда-то в небо. Теплая кровь, вытекала из развороченного выстрелом затылка. Маню видел, как вместе с кровью из головы Тарса вытекают ошметки мозгов. Пар поднимался от темно-красной разраставшейся лужицы. Редкие белые снежинки, медленно приземляясь на ее блестящую поверхность, окрашивались в кровавый цвет. Никто ничего не говорил, не двигался.
– Сид? – тихо позвал старого знакомого Маню, но голос в этой тишине был громким и неприлично уверенным, для подобного момента. – Сид? – Маню тронул его за плечо.
– А? – Помощник Тарса обернулся.
– Кто это сделал? – Глаза Маню скользнули по телу на холодных каменных ступенях.
– Он сам. – Сид моргнул. По щекам скатились две блестящих слезинки.
«Он не моргал! – подумал Маню. – Не моргал до тех пор, пока я не заговорил с ним». Маню сделал шаг назад. Неужели этот Баррис подчинил себе весь город?
– Как же нам с этим бороться? – спросил Сид, обернулся, посмотрел на своего начальника. – Как же бороться, если тот, кто мог бороться, мертв?
– Значит, ты все еще не сними? – осторожно спросил Маню, но, тем не менее, приготовился к спешному бегству.
– Мы хотели остановить их, но… – Сид снова обернулся, шумно выдохнул, руки его сжались в кулаки.
– Это не сильнее нас, Сид, – сказал Маню.
– Нет, – согласился Сид.
– Мы еще поборемся.
– Так ты с нами? – спросил Сид.
Маню посмотрел на тело Тарса.
Не уволься он из полиции три года назад и, возможно, сейчас на ступенях лежало бы его тело. Но теперь… Теперь людям Тарса нужен был новый лидер.
– Я с вами, – сказал Маню.
А снег все падал и падал с неба.
* * *– Они ушли, – сказал Александр Грэм, отходя от окна.
– Они всегда уходят, – сказал Баррис.
«И всегда возвращаются, – сказал голос в его голове. – Они знают, как жил ты все время, что был в этом городе, со дня своего прибытия: ты служил своей миссии со всей смиренностью и слезами, через испытания, которые выпали на твою долю из-за их козней. Ты, не колеблясь, делал все, что могло быть полезным для нас, и распространял нашу власть всенародно и в каждом доме. Но теперь ты должен отправляться в путь. Потому что вернутся те, кто хочет смерти твоей и всех, кто рядом с тобой». «Что ждет меня там?» – спросил Баррис. «Испытания и тюрьма, – безразлично сказал голос. – Но жизнь твоя не имеет никакой цены для нас, только бы закончить дело и служение, принятое тобою – принести людям благую весть о великой милости, которая ожидает их. И никто из тех, кто окружает тебя сейчас, не увидит тебя больше». Баррис посмотрел на Александра Грэма, на его жену, на десяток людей, окружавших его, готовых отдать свою жизнь за него.
– Баррис? – тихо спросил Грэм, встретившись с его тревожным взглядом.
– Я должен уходить, – выдохнул Баррис, не зная, он ли говорит это, или голос внутри говорит его устами. Он слышал, как зашептались верные ему люди. Видел тревогу в заботливых глазах. – И не встретимся мы больше ни с одним из вас, – говорил то ли Баррис, то ли голос внутри него. – И объявляю вам сегодня, что не буду в ответе, если кто-то из вас повторит судьбу Тарса, ибо, не колеблясь, нес я вам свою миссию, ничего не скрывая. Будьте же бдительны и осторожны, и подобно тому, как пастухи заботятся о стадах, так и вы заботьтесь о том, что принес я в сердца ваши. И знаю я, что когда уйду от вас, придут свирепый волки и не пощадят стада. И среди вас появятся люди, извращающие правду, ради того, чтобы вы отступили от новых принципов и мировоззрений… – Баррис замолчал, но голос его звучал в головах собравшихся и после этого.
– Я должен уходить, – выдохнул Баррис, не зная, он ли говорит это, или голос внутри говорит его устами. Он слышал, как зашептались верные ему люди. Видел тревогу в заботливых глазах. – И не встретимся мы больше ни с одним из вас, – говорил то ли Баррис, то ли голос внутри него. – И объявляю вам сегодня, что не буду в ответе, если кто-то из вас повторит судьбу Тарса, ибо, не колеблясь, нес я вам свою миссию, ничего не скрывая. Будьте же бдительны и осторожны, и подобно тому, как пастухи заботятся о стадах, так и вы заботьтесь о том, что принес я в сердца ваши. И знаю я, что когда уйду от вас, придут свирепый волки и не пощадят стада. И среди вас появятся люди, извращающие правду, ради того, чтобы вы отступили от новых принципов и мировоззрений… – Баррис замолчал, но голос его звучал в головах собравшихся и после этого.
Баррис снял с вешалки свое пальто, оделся и вышел из дома на улицу.
«Отправляйся в Иер, – сказал ему голос. – И отыщи там тех, кто отведет тебя в сердце мое, к истокам дела нашего, дабы завершить то, что должно быть завершенным».
Часть третья
Глава первая
Утро. Серый свет бьет сквозь не зашторенные окна. Поверни голову. Джинджер лежит рядом. Глаза ее открыты. Скажи ей:
– Эта ночь была ошибкой.
– Ты прав, – говорит она, не глядя на тебя. – Мы всего лишь друзья.
Подними руку и коснись ее гладкой щеки. Кожа нежная, как у младенца. Рыжие волосы спутаны. Джинджер поднимается с кровати, словно тебя и нет рядом с ней. Черные трусы прячут часть ее наготы. Она стоит к тебе спиной, и ты видишь ее прямую спину и покрытые веснушками плечи. Пальцы неторопливо застегивают черный лифчик, скрывающий маленькую грудь. Одна попытка, вторая… В грязно-зеленых глазах ничего нет. Совсем ничего.
– Знаешь, – говорит она, избегая встречаться с тобой взглядом, – я никогда не изменяла Говарду. Никогда… – голос ее звучит как-то монотонно, отрешенно ото всего, что вокруг. Она не обвиняет тебя, нет. Просто констатирует факты, словно надеется, что ты сделаешь это сам – обвинишь себя.
– Послушай…
– Не надо.
И ты молчишь. Одежда, как мазки художника, скрывают одно и создают другое. Шерстяная юбка чуть ниже колен, теплая кофта, осенние туфли.
– Там снег, – говоришь ты.
– Я знаю.
И снова молчание. Снова тишина. Вот так всегда: страсть, а потом пустота.
– Ты на машине? – спрашивает Джинджер.
– Нет, – говоришь ты и слышишь едва различимый вздох разочарования, и взгляд зеленых глаз скользит по комнате, глядя на что угодно, кроме тебя.
– За номер оплачено до двенадцати дня, – говорит Джинджер.
Щелкает замок. Худая спина маячит в дверном проеме. Снова и снова. И ты один в дешевом номере.
* * *Таксист опаздывает на четверть часа. Тяжелые стеклянные двери скрипят. Джинджер выходит на улицу.
– Вокзал, – бросает она водителю, забираясь на заднее сиденье.
Черные покрышки давят недавно выпавший снег. Касса открывается в десять.
– Билет до Иера, – говорит Джинджер сонной женщине.
Спать совсем не хочется, но стук колес успокаивает. Мысли о Майкле и Говарде плывут и плывут в голове. Нет смысла скрывать, по крайней мере, от мужа. Ребенок это другое. Совсем другое. Он не поймет. Может быть, когда вырастит. К тому же, когда все случится, она уже не сможет ничего объяснить. Этот груз ляжет на плечи Говарда. Он сильный. Он сможет найти нужные слова для сына…
Состав останавливается. Серый пирон. Холодный зал ожидания, с часами на стене, которые давно уже никуда не спешат. Совсем не спешат…
Говард открывает дверь. Помогает Джинджер снять промокший плащ.
– Могла бы позвонить, и я бы тебя встретил, – говорит он.
– Ничего, – говорит она, смотрит на него и хочет, чтобы сейчас началось утро, и она проснулась.
И это единственное желание, за опущенным занавесом пьесы жизни. Зрители могут хлопать и хлопать в ладоши, но игра останется игрой, и судьбы актеров будут интересовать их, лишь как персонажи увиденного действа.
– Я приготовлю ужин, – говорит Джинджер.
– Майкл играет в своей комнате, – говорит Говард.
– Сначала ужин.
Она одевает передник. Масло шипит в сковородке. Все кажется таким механическим, заученным до автоматизма. Руки сами делают то, что нужно, а мысли все плывут и плывут в голове. Но нужных слов нет. Никогда нет. Говард садится за стол и смотрит на нее. Она чувствует его взгляд затылком. Вопросительный взгляд. И сил нет говорить о чем-либо. Лишь только ужин.
– Позвони доктору Харду, – решается Джинджер. – Скажи, что я велела рассказать обо всем. Он поймет.
* * *Голос Виктора Диша кажется каким-то металлическим, осознанно лишенным эмоций и человеческих чувств. Кевин Грант слушает, прижав к щеке телефонную трубку, и руки его потеют так сильно, что кажется, трубка вот-вот выскочит из них.
– Френо успел сделать анализы вещества, которое я переслал ему? – спрашивает Кевин, заставляя мысли работать, а не метаться хаотично в мозгах, как беспорядочно отступающая армия.
– Френо мертв, – говорит Виктор.
– Я слышал, но анализы сейчас важнее.
– Для тебя и для твоих книг?
– Для всех нас, – голос Кевина дрожит, он рассказывает о собаке Лео, о Дауне, о Саймоне Йене…
– Поговори об этом с Делл, – советует Виктор.
Кевин слышит в трубке монотонные гудки, но еще долго не может понять, что Виктор повесил трубку. Пачка «Лаки-Страйк» на столе оказывается пустой. Кевин одевается, выходит на улицу. Идет пешком до сигаретного ларька. Продавщица кричит, высовываясь в маленькое окошко, что он забыл сдачу. Кевин возвращается. Мелочь звенит, наполняя карман кожаной куртки. Он прикуривает. Редкие снежинки падают с неба. Симпатичная девушка со светлыми распущенными волосами улыбается ему. Светло-карие глаза блестят любопытством.
– Ты не узнаешь меня? – спрашивает она. – Я – Кэт, мы познакомились в поезде.
– Да, – кивает Кевин и тупо говорит, что она очень красивая.
Блондинка улыбается.
– Может, посидим где-нибудь? – так же тупо предлагает Кевин. – Выпьем по чашке кофе, выкурим по сигарете?
Блондинка смотрит на него, пытаясь что-то решить в своей голове. Белые зубы осторожно покусывают нижнюю губу.
– Здесь недалеко есть неплохое кафе, – говорит она.
Горячий кофе обжигает губы.
– Ты сегодня какой-то смурной, – говорит блондинка.
– У меня друг умер, – говорит Кевин.
– Здесь?
– Нет, в Селене.
– Я могла его знать?
– Навряд ли. – Кевин закуривает, дает прикурить блондинке.
– Вы были хорошими друзьями? – спрашивает она.
– Когда-то, да.
– У меня тоже всегда так.
– Как?
– Не могу долго поддерживать дружбу, – улыбается она и тут же краснеет.
– У него была женщина, – говорит Кевин. – Донна…
– Я тебя понимаю.
Их взгляды встречаются. Молчание. Сигареты дымятся. Кофе остывает.
– Где ты остановился? – спрашивает блондинка.
– В гостинице.
– А говорил, что остановишься у подруги.
– Я передумал.
Машины на улице месят колесами грязь. Морозный воздух свеж. Кевин чувствует тонкий запах духов блондинки.
– Мне нравится, как ты пахнешь, – говорит он.
Она берет его под руку. Отделанный рыжим мехом воротник ее короткой куртки щекочет ему щеку.
– Запри, пожалуйста, дверь, – просит она, когда они приходят в его номер.
Ее тонкие губы при поцелуе теплые и чувственные. Кевин снимает с нее куртку, расстегивает светло-зеленую шерстяную кофту.
– Задерни шторы, – просит блондинка.
Комната погружается в полумрак. Кевин отходит от окна. Обнаженная женская грудь смотрит на него двумя набухшими розовыми сосками.
– Ну, и чего ты ждешь? – спрашивает блондинка.
– У меня руки холодные.
– Переживу.
Она снова целует, берет за руки и прижимает ладонями к своей груди. Кевин чувствует ее язык у себя во рту, чувствует, как твердеют ее соски под его пальцами. Старая кровать скрипит под тяжестью тел.
– Не сломать бы, – говорит блондинка.
– Наплевать. – Кевин стягивает с нее узкие джинсы. – Наплевать.
* * *Посмотри на качели. Видишь? Белые снежинки тают на новеньких стальных петлях, которые сделал твой друг токарь.
– Мило, Филипп. Очень мило, – говорит Делл и приглашает тебя на чашку кофе.
Ее черные длинные волосы струятся по плечам и спине. В голубых глазах блестит какое-то детское озорство. Полная грудь под свободным свитером вздрагивает. Делл смеется, запрокинув голову. «Какая же она красивая», – думаешь ты, потягивая кофе. Странно, но некоторые люди, чем больше ты с ними общаешься, тем симпатичнее начинают казаться. Вокруг них, словно, витает невидимая аура, которая проникает в тебя, стоит только дать им шанс. Минута – и ты уже думаешь о том, чтобы не забыть поздороваться с ними в следующий раз, час общения – и ты слушаешь их, наслаждаешься общением, день, неделя, месяц – и тебе начинает казаться, что ты влюблен.