Разговор пошел наперекосяк, Макс ждал другого продолжения, ожидаемого и предсказуемого, но его не было. Вишняков недвусмысленно глянул на экран мобильника и стряхнул с сигареты пепел. И опять молчал, вопросительно смотрел на Макса.
— А что потом? — задал тот наводящий вопрос, ожидая рассказа о дальнейших событиях.
— Да ничего, — буркнул Вишняков, — ничего хорошего. Овца она, эта Юлька, с жиру бесится.
О, уже ближе, уже что-то такое вырисовывается, и Макс решил продолжать в том же духе, только осторожно, чтобы не спугнуть информатора.
— Она что — сбежать пыталась? — спросил он, и Вишняков помотал головой, снова затянулся.
— Нет, какое там бежать! В больницу она попала, мы хоть от девки этой две недели отдохнули. Благодать была: хозяйка в Москву сразу уехала, хахаль ее, командир наш, тоже куда-то провалился. Увез девку в больницу и смылся.
— Две недели? — вырвалось у Макса. — Зимой?
Он уже пожалел, что показал свою осведомленность, но услышанное ошеломило не хуже копыта по темечку. Юлька попала в больницу, вот что сказали охране, про похищение— ни слова. В больницу, значит… Интересное кино получается: девушка лежит в больнице, мать уезжает в Москву, а Рогожский просто сваливает из дома, оставляя охранников и прислугу валять дурака. Вишняков кивнул, не заметив, как изменилось лицо Макса, отбросил окурок и теперь просто стоял, подставив лицо солнцу. Загорал, пользуясь случаем, а Макс в темпе соображал, что бы все это могло значить. Две недели, зимой: все сходится, именно зимой Юльку две недели держали в подвале. Больница, значит. Это что же получается…
— В психушке она лежала, — не открывая глаз, уверенно сказал Вишняков.
— С чего ты взял? — опешил Макс.
— Телефонами кидалась, на мать орала, истерила постоянно, от людей шарахалась, — загибал пальцы охранник, — в психушке ей самое место. Туда-то ее Рогожский и увез, я сам видел утром, как Юлька в его машине спала. Вколол ей, поди, успокоительного, чтобы не дергалась, и отвез. Отдохнули мы тогда… — мечтательно протянул он и тут же, без перехода, загрустил: — И сам привез через две недели, дня три тихо было, потом снова началось. А потом нас уволили…
У Вишнякова зазвонил мобильник, охранник глянул на экран, опомнился и принялся торопливо распихивать пачки сигарет по карманам.
— Все, прости, братан, некогда, на работе я, — пробормотал он, — ты мне лучше позвони, я завтра сменюсь, тогда и поболтаем. У Игорька телефон возьми, он знает.
Макс сказал, что так и сделает, распрощался и пошел к парковке, где оставил «Мазду». Шел медленно, смотрел под ноги и по сторонам, уступал дорогу прохожим, перешел улицу на зеленый свет. Чего там звонить, болтать — и так все понятно, сказанного хватит с лихвой. Охрана ничего не знала про похищение, для них Юлька была в больнице, а потом всех уволили к чертям, набрали новых. «Сам увез, сам привез. Хозяйка в Москве, начальник наш неизвестно где…» Почему же неизвестно, сейчас как раз все понятно, где ошивался Рогожский те две недели! Все понятно, просто и незатейливо, как грабли.
«Суки, — крутилось у Макса в голове одно, — вот суки, прости господи. Рогожский и Левицкая… Твою мать, что же делать…» Юлька ведь по краю ходит, и осталось ей недолго, ровно до дня рождения, а потом… Тактика мамаши и ее хахаля понятна: запугать до смерти, чтобы девушка даже не помышляла о том, что может одна выйти за ворота усадьбы. И не только одна, если вспомнить разбитую машину и петарду под копытами Кристалла. Кстати, о петарде: теперь все объяснимо, почему Рогожский не стал устраивать следствие. Азиата он, понятное дело, подослал, не убить хотел, а запугать, в очередной раз напомнить, что безопасно только дома. И напрасно он думает, что Юлька в это верит, не зря же она из дома бежать пыталась, и если бы не цыганки, то бог знает, где бы сейчас была, но не в Швейцарии — это точно.
И тут вместо апатии накатила такая злость, такая лютая ненависть к мерзавцам, что того гляди и правда доведут Юльку до психушки. Кстати, что там на этот счет в завещании говорится — если наследник недееспособен, кому переходят его миллионы? Недееспособный — это почти что мертвый, значит, все снова достается небольшому альпийскому государству. Круг замкнулся, Макс сжал пальцы на «баранке», сжал до боли, не в силах понять и что происходит, и что он сам делает в этом, как сказал Вишняков, дурдоме. Уж явно не помятое крыло отрабатывает, тем более что о нем Левицкая благополучно забыла. Но что тогда, что? Зачем он им?
Злость захлестнула с головой, повесила перед глазами мерцающую сетку, пальцы побелели и дрогнули. Макс разжал их, положил ладони на колени и ждал, когда эмоции спадут. Вишняков ему точно глаза открыл, много стало понятно, а много запуталось еще больше, и свести воедино все концы он мог, только оказавшись в усадьбе. Значит, придется возвращаться, и слава богам, если Юлька еще там. Хотя Рогожский так и не позвонил, точно наплевать ему было, где подчиненный на служебной машине третий час шляется, за это время не то что к врачу — в Москву и обратно смотаться можно…
«Надо возвращаться». Макс почти успокоился, завел двигатель и аккуратно тронул машину с места. Ехал тихо в правом ряду, пропускал особо торопливых и смотрел на дорогу, а в голове все кружилась въедливая мысль: «Зачем я им?» И поганое чувство собственного бессилия, непонимания ситуации, зависимость от воли двух тварей, что едва не сломали Юльке жизнь, заставляло сжимать зубы. А от предчувствия, что скоро все это закончится самым препоганым образом, хотелось выть, как волку в августе, тем более что до него и осталось всего ничего, три дня. И в августе Юльке исполнится двадцать пять лет, и конец всему, конец им обоим — умом Макс это постичь пока не мог, здраво объяснить тоже, но был уверен, как уверен в том, что на светофоре после красного сигнала загорится желтый.
Глава 4
Пока Макс ехал через город, все прокручивал мысленно и рассказ Вишнякова, и то, что услышал от Рогожского и Левицкой, все, что сказала ему Юлька. Так крутил и этак и в итоге получал одно: девушка права, она ведет себя адекватно ситуации, пытается спасти свою жизнь, и ей некому помочь. Вообще некому, она одна, совсем одна, в любой момент с ней может случиться что угодно, и за стенами усадьбы этого никто никогда не узнает. Одна, брошенная, сирота…
Макс подрезал неторопливую тяжело груженную «Газель», резко взял влево и, оказавшись в крайнем ряду, не слушая воплей в спину и раздраженных гудков, полетел к реке и мосту, за которым начинался сосновый бор.
В поселке тоже скорость малость превысил, благо пусто тут было и безлюдно — ни собак, ни машин, ни людей. Быстрее, чем обычно, заехал в ворота поместья Левицкой, глянул на крыльцо, на дорожку перед домом и первым делом заметил там незнакомую женщину. Не из персонала, явно: во-первых, он уже всех знал и давно со всеми перезнакомился, а во-вторых, одета она была по-другому. В деловой костюм, туфли на невысоких каблуках, а к боку прижимает локтем здоровенную сумку, даже не сумку — портфель. В таком документы таскать удобно или ноутбук, благо размеры позволяют. И ходит с этой ношей туда-сюда, нет бы на лавочку поставить, а она вцепилась как в самое дорогое. И видно, что ждет чего-то: как обернулась на шум подъехавшей машины, так и стоит, щурится, с «Мазды» глаз не сводит.
Макс женщину мигом с ног до головы оглядел, прикинул, что лет ей под сорок, что тетенька полновата и косметикой не пользуется, и потерял к ней интерес. Однако охранника, что вышел из будки у ворот, спросил точно невзначай:
— Кто такая?
— Секретарь Левицкой, — ответил тот, — уже час тут ползает, надоела. Хозяйка и Рогожский в Москву уехали, что-то у них в банке случилось, я толком не понял. Рогожский тут с утра метался как ошпаренный, потом тетку эту привез, они в кабинете полчаса сидели, потом все с документами какими-то носились, потом укатили, даже обед не заказали. И неизвестно, когда вернутся, — доложил охранник обстановку.
Вот теперь понятно, почему Рогожский не звонил: в Москве шухер у них приключился, вот и повез вдову на разборки. Проблемы в банке… Да и черт бы с ними, но, видать, Левицкую крепко припекло, раз они вот так с места сорвались. У вдовы распорядок дня железный, это всем и каждому в доме известно: подъем, завтрак, косметолог, бассейн, лошади, обед… А эту здесь бросили — зачем, спрашивается? Но Макс про тетку и думать забыл, пошел к дому, стараясь не бежать и придумывая на ходу благовидный предлог, чтобы увидеться с Юлькой. Та не показывалась, в холле было тихо и пусто, вся прислуга куда-то подевалась, но Макс знал, что его видят, и не ошибся. Открылась дверь за лестницей, из нее показался охранник и махнул Максу рукой. Тот вошел, посмотрел на мониторы — секретарь Левицкой так и ходила туда-обратно по дорожке, портфель она держала под мышкой и украдкой вытирала вспотевший лоб.
— Видел? — показал охранник на монитор. — Ее в город отвезти надо. Она сегодня без машины, Рогожский недавно звонил, сказал — как вернешься, чтобы ее отвез и сразу назад.
— Отвезу, — сказал Макс, глядя на мониторы через приоткрытую дверь, видел садовника, что стриг кусты, пару белок на дорожке и на спинке лавки, пустой холл и коридоры второго этажа. Пробежал взглядом все мониторы, но девушки ни в доме, ни в саду не было.
— Юля где? — спросил Макс.
Охранник ткнул пальцем в потолок:
— Дома сидит, я ее с утра не видел. Спит, наверное.
Ага, спит, половина первого дня, между прочим. Спит… Тогда она тоже, по словам Вишнякова, спала на заднем сиденье машины Рогожского. А тут еще этот внезапный отъезд… Надо проверить.
Макс взбежал по лестнице на второй этаж и остановился на распутье. Налево кабинет Левицкой, почти в самом конце коридора, направо… Там бывать еще не доводилось, и, как назло, поблизости никого не было, поэтому Макс просто пошел мимо дверей, прислушиваясь на ходу к звукам из-за них. Везде тишина, аж жутко делается и не по себе, и хочется уйти отсюда побыстрее. Ну зачем Левицкой такой дом, тут полсотни человек запросто разместить можно, обалдеешь ведь от тишины и безмолвия!
Дальше коридор резко раздвинулся в обе стороны. Макс оказался в небольшом зале с панорамными окнами с обеих сторон. Чисто, тихо и много зелени — пышной, яркой, и видно, что кустам и деревцам в кадках хорошо и удобно, они радуют глаз и шевелятся под ветерком. Макс тут оказался впервые, огляделся, заметил в торце коридора дверь, шагнул туда и прислушался: оттуда доносилась музыка, потом стихла, и раздались шаги. Быстрые, легкие — кто-то перемещался по комнате. Макс слышал, как хлопнуло что-то, потом раздался Юлькин голос. Девушка то ли вскрикнула, то ли испугалась чего-то, Макс выдохнул облегченно и постучал в дверь.
Юлька открыла сразу, точно только этого и ждала. Дверь распахнулась, и Макс даже отшатнулся — Юлька стоит на пороге в легком халатике, босиком, волосы мокрые, висят ниже плеч и закрывают ей лицо. Потом сообразил, что та просто голову вымыла, а заметив Юлькину улыбку, и вовсе расслабился. Жива, слава богам, и выглядит так, что… Так, что об этом лучше не думать. Макс отвел взгляд и сказал, глядя на ноутбук, что стоял на столе у окна:
— Привет. Я хотел спросить…
Юлька втащила в комнату, закрыла дверь. Сама схватила со стула расческу и принялась расчесывать мокрую гриву.
— Привет, — ответила девушка, — нормально все.
И снова улыбнулась, но уже по-другому, и Максу снова показалось, что они оба знают одну тайну на двоих, знают отлично, только пока не говорят об этом. То ли время не пришло, то ли что там говорить, когда и так все понятно?
— Юль, ты никуда не поедешь? — спросил Макс, стараясь не смотреть на девушку. Вместо этого он разглядывал комнату — большая, просторная, светлая, в дальнем углу еще одна дверь. Мебель деревянная, добротная, дорогая, кровать под пестрым покрывалом, много цветов, и окно от пола до потолка. На стене рядом фотография — Юлька верхом на Кристалле, только не в манеже, а в лесу, и дело было зимой: на фоне и елки заснеженные, и сосны в снегу, и сугробы. И дата внизу — зима прошлого года, как раз те дни, когда, по словам Рогожского, ее похитили.
«А ведь она должна что-то помнить, — мелькнула у Макса мысль, — не может быть, чтобы она не видела и не запомнила вообще ничего. Голоса, лица, повадки… две недели — большой срок». Но спрашивать об этом девушку было бы вовсе жестоко, поэтому вопрос он так и оставил при себе.
— Не знаю, — сказала Юлька, водя расческой по волосам, — некуда. Если просто так покататься, а то я с тоски помру. Давай после обеда?
— Давай, — согласился Макс и добавил: — Я уеду ненадолго, мне тут кое-кого надо в город отвезти…
Юлька его не дослушала, подбежала к окну и отодвинула штору, посмотрела в сад.
— Иди сюда, — поманила она Макса к себе, и тот подошел, глянул вниз над Юлькиной мокрой макушкой. От волос девушки пахло цветами и свежестью, точно от весенних цветов, запах кружил голову, от него перехватывало дыхание. Но Макс собрался, сосредоточился и принялся смотреть в окно.
Секретарь Левицкой так и ходила по дорожке, только портфель она теперь прижимала к животу. Но, видно, умаялась, сердечная, и не выдержала — уселась-таки на скамейку, но с портфелем не рассталась, поставила его на колени.
— Эту? — прошептала Юлька, точно снизу ее могли услышать, и Макс кивнул.
— Да, я быстро….
— Это Света, я ее немного знаю, — Юлька говорила и смотрела вниз, — это помощница Левицкой, ведет все ее дела. Я слышала сегодня, как Левицкая по телефону орала на нее, что-то в таком духе: почему раньше молчала, почему сразу не сообщили, и все такое… А потом Рогожский ее сюда приволок вместе с документами, у него такая рожа была, я уж думала, что Светке конец. Потом они над документами почти час сидели, потом Левицкая их в сейф убрала и в Москву умотала. Так ей и надо, — шептала Юлька, глядя на замученную секретаршу, — так Левицкой и надо. Отнимут у нее банк — и черт с ней, может, от меня наконец отстанет. Ненавижу.
Макс осторожно взял ее за плечи и повернул к себе. Девушка вздрогнула и выронила расческу, Макс наклонился, едва не ткнулся лбом Юльке в коленки и зажмурился. Нашарил расческу на полу, подал девушке и сказал негромко:
— Я скоро приеду. Жди меня здесь, никуда не выходи. Поняла?
Юлька кивнула и снова прикусила губу. От радости и хорошего настроения у нее не осталось и следа. Надо ее и правда куда-нибудь вывезти прогуляться, зачахнет она здесь одна. Благо Левицкой и Рогожского след простыл, отпрашиваться не у кого.
— Через час приеду, собирайся, — сказал Макс, вышел из комнаты и едва ли не бегом направился к лестнице. Сбежал по ступенькам, проскочил через холл и оказался на крыльце, посмотрел влево. Помощница Левицкой сидела на лавке, задрав голову к небу, и смотрела на белок, что качались на сосновых лапах. Макс быстро пошел по дорожке и, не дойдя до женщины десятка шагов, широко улыбнулся и крикнул:
— Светочка! Простите, что заставил себя ждать! Готов немедленно доставить вас куда скажете!
Светочку точно кипятком ошпарили, она только что не подпрыгнула на скамейке, вцепилась короткими пальчиками в портфель и испуганно смотрела на Макса. Тот понял, что взял с места слишком резко, и решил сбавить обороты:
— Простите, я не представился. Максим Еланский, сотрудник госпожи Левицкой. Рогожский попросил отвезти вас в город, я готов хоть сейчас, но могу и подождать.
Это сработало, Светочка тяжеловато поднялась с места, ухватилась за портфель и сняла его с лавки.
— Вам помочь? — предложил Макс, но секретарь помотала крашеными волосами.
— Нет, спасибо, я сама. Где машина? — В ее голосе Максу послышались слезы. Переживает, понятное дело, конец банку — конец ей самой, Левицкая ее в два счета выгонит, тут бы любой запереживал. Надо хорошенько потрясти эту Светочку, она много знает и может быть полезной. Макс показал в сторону ворот, где ждала «Мазда», вежливо пропустил помощницу Левицкой вперед, а сам пошел следом. По дороге глянул на окна второго этажа, заметил Юльку — та махнула ему рукой и спряталась за шторой.
По дороге в город Макс на этот раз не торопился, ехал медленно, соблюдая ПДД, и даже пристегнулся. А сам все поглядывал в зеркало заднего вида на секретаршу, прикидывая, как бы вывести ее на разговор. Но тетенька попалась необщительная, забилась в угол и сидела в обнимку со своим портфелем, глядя в окно. Макс следил за ней и за дорогой одновременно, нарочно выбрал маршрут, где пробка в этот час была гарантирована, с удовольствием обнаружил ее на известном месте и встал последней машине в хвост. Помощница Левицкой поерзала на сиденье, посмотрела в окно, потом на часы — она явно куда-то опаздывала, и глаза при этом у нее были на мокром месте. Хоть и слез на лице не видно, но того гляди появятся, и Макс тут же ухватился за эту возможность начать разговор.
— Что-то случилось? — участливо спросил он, и женщина предсказуемо помотала головой. Ясное дело, делиться с чужим человеком она своими бедами не собирается, как и любой другой бы на ее месте. Но это с какой стороны подойти…
— С банком проблемы? — добавил Макс, показывая свою некоторую осведомленность в этом вопросе, женщина глянула на него и кивнула, отвела взгляд. Так, уже теплее, он для нее свой, поэтому едем дальше.
— Да уж давно все началось, следовало ожидать, — с умным видом произнес Макс, — теперь-то вообще непонятно, как выкручиваться.
И угодил в точку — тетеньку точно прорвало. Ей не терпелось поделиться с кем-нибудь своей тоской, а Макс, хоть и видела она его в первый раз, был с ней как бы заодно. И тоже пострадает, если банку придет конец, Левицкая обоих выгонит с работы, а этого страсть как не хочется! Привыкла уже тетенька к хорошим, а по местным меркам, огромным деньгам, и одета хоть не в платье за сто тысяч, а попроще, но все равно уровень заметен. И обувь хорошая, и некрашеная физиономия ухоженная, на пальцах и в ушках камешки поблескивают. Пусть мелковаты, по сравнению с бриллиантами Левицкой, но все же. И дома наверняка дите, а то два имеются, которых, как когда-то говорили, «поднимать надо». Выражение это Макс с детства ненавидел, сразу представлял себе перевернутый вагон, груженный почему-то шпалами, и орду теток в оранжевых жилетках, что этот вагон поднимают. Поднимают-поднимают, а он, подлый, снова валится, и шпалы из него сыплются… Но сейчас было не до аллегорий, и Макс внимательно слушал помощницу Левицкой.