Макса снова подняли на ноги, кинули к трубе, он сел, кое-как удерживая равновесие. Кетамин уже действовал, Максу казалось, что каждую мышцу, каждую жилку и сустав точно тянут в разные стороны, тянут, что называется, на разрыв и тут же скручивают, и кости послушно гнутся вопреки законам анатомии.
— Звони. — Перед лицом замаячила трубка, но Макс видел ее смутно. Выросла перед глазами стена из разноцветных кирпичей, шевелилась, то выгибалась дугой, то втягивалась обратно, и по ней текла краска, текла не вниз, а во все стороны, точно гигантский разноцветный спрут разбросал по стене свои щупальца, извивался на кирпичах, и те шевелились от его движений.
— Звони, кому говорю! — ухнуло над головой, телефон висел перед глазами и тоже колыхался, менялись его очертания и цвет, он становился по очереди то зеленым, то розовым, то малиновым, то круглым, то треугольным, сам по себе перемещался в пространстве. Голоса слились в монотонный гул, появилась музыка — тягучая, медленная, точно дрожала струна, что протянули через голову от уха до уха. Ощущения были мерзкие, Макс мотнул головой и повалился вперед, его подхватили, и он врезался коленками в пол. Бетон покрылся текучими разноцветными кляксами, они кружились в адском хороводе и пели на разные голоса, и вообще звуков было слишком много, они раздражали, лезли в голову, от них хотелось избавиться, и немедленно.
Снова рывок, снова стена за спиной, и снова впереди маячит Рогожский, держит в руке мобильник и орет Максу в лицо.
— Звони! Звони, паскуда, или я сам это сделаю! — визжал он совершенно по-бабьи.
— Давай, — проговорил Макс, сконцентрировавшись на роже заместителя вдовы, — звони. Ты ее не найдешь, расслабься…
И осекся — экран мобильника в руках Рогожского замигал, раздалась паршивенькая мерзкая музычка, и это уже не было галлюцинацией: Юлька звонила ему сама. Странно, что ее так надолго хватило, ведь после «Дворика» часа два прошло, если не больше, он же сам сказал ей: «Сейчас буду» и пропал.
Рогожский оказался рядом, схватил Макса за горло, сжал пальцы над кадыком и проговорил еле слышно:
— Отвечай. Отвечай, поговори с ней, или до суда не доживешь, все извращения на тебя повешу, с подробностями. Отвечай, скажи, что сейчас приедешь, пусть она ждет тебя. — Он сжал пальцы еще сильнее, и кирпичная стенка исчезла, ее съела тьма, холодная и липкая, она забивалась в рот и горло, как паутина, душила, не давала дышать. И разом все исчезло, Макс снова сидел на полу и держал дрожащий мобильник в руках: Юлькино упрямство было безграничным. Она будет звонить, пока он не ответит, и Рогожский прав, надо поговорить с ней и все объяснить, или они оба от него не отвяжутся. Макс нажал зеленую кнопку, поднес телефон к уху и услышал:
— Макс! Макс, наконец-то! Где ты? У тебя все в порядке? Надо ехать!
Она в своем репертуаре, задает кучу вопросов и не ждет ответа, она волнуется, ей страшно, она ждет, но все получилось не так, как им хотелось. «Прости меня. Я не хотел, они оказались сильнее». Макс облизнул сухие губы и проговорил, надеясь, что получилось хорошо:
— Я не могу приехать. Извини. Так получилось.
Юлька умолкла на полуслове, Макс успел нажать кнопку отбоя и рухнул на пол от удара по голове. Телефон отлетел к стене и развалился, отвалилась крышка, выпал аккумулятор, Макс зажмурился и закрыл голову руками. Второй удар, третий, четвертый — и наконец пришло забытье, накрыло, точно черной пленкой, но не плотной, ажурной, как решето. И сквозь него Макс слышал и голос Рогожского, и охранника, что выкрикнул: «Есть!» — и даже видел, как все склонились над планшетом.
— Это недалеко, километров пять от города. Там дачный поселок и два мотеля, — взахлеб докладывал охранник, Рогожский хмурился, смотрел то на часы, то на Макса.
Тот поднялся на ноги, вытер с виска кровь и сел на ящик у стены, привалился к ней спиной и улыбнулся. Руки и ноги слушались плоховато, зато голова соображала прекрасно, и музыка исчезла, ползающие кирпичи тоже. То ли доза была небольшой, то ли отрава быстро выветривалась, но он уже был почти сам собой, почти прежним, сидел и улыбался, глядя перед собой, чем до невозможности взбесил Рогожского. Тот глянул на Макса раз, другой, потом оторвался от планешта, подошел и наклонился.
— Чего лыбишься, урод? Чего ты лыбишься, спрашиваю? — слишком спокойно поинтересовался он, и Макс решил больше не интриговать.
— Ее там нет, — сказал он, глядя Рогожскому в глаза, — мы договорились на этот случай. Она ушла, уехала в другое место. Телефон ей больше не нужен, вы ее не найдете. Но я вам покажу, если ты сделаешь что обещал.
Рожа у Рогожского не дрогнула, он все выслушал, отошел и вернулся к подчиненным. Совещаются, ясное дело, тычут пальцами в карту на планшете. Пеленгатор дает круг радиусом с полкилометра, и телефон может находиться в любом месте. Ах, как хорошо, что есть эти дачные участки, где летом черт ногу сломит, обыскивать эти площади — им недели не хватит! Юлька может быть где угодно, в одном из этих домишек, хотя есть риск, что они первым делом кинутся в мотель. А может, и нет, у дачного поселка приоритет: он большой, и там есть где спрятаться, вероятность выше. Мотель проверят, конечно, но надо сделать так, чтобы туда наведались в последний момент.
Рогожский все это просчитал, обдумал и повернулся к Максу. Тот сидел, упираясь ладонями в колени, и улыбался, глядя на охранников. Бешеные все, злые, оно и понятно: ночь не спали, а тут еще скачки по пересеченке предстоят, а силенок почти и не осталось. Это, кстати, тоже аргумент и дает Юльке шанс, и Рогожский опять же все понимает, и противопоставить ему нечего.
— Покажешь, еще как покажешь, — сказал он, — куда ж ты денешься. Как миленький покажешь. — Он буркнул что-то неразборчивое, к Максу направились двое, но он сам поднялся им навстречу. Постоял так, прислушиваясь к себе: в голове еще гудит, болят ребра и ноет в правом подреберье, но крови уже не видно, и, главное, соображалка снова включилась. Рогожский двинул к стеллажам, Макс пошел за ним, иногда придерживаясь за стенку — в поворотах пока заносило. Так строем вышли из гаража под тихий дождик. Макс поднял голову, вдохнул глубоко, но насладиться дождем ему не дали, втолкнули в синий «Форд», что стоял напротив гаража. Макс поначалу таким переменам малость удивился, а потом, когда уже из ворот выехали, сообразил: страхуется Рогожский. Юлька же и машину, и трех его подручных издалека узнает и сбежит моментально. Молодец заместитель, зачет ему по конспирации. Машина, похоже, кого-то из охранников, что пожертвовал начальству личный «Форд» добровольно, а может, и по приказу. Макс откинулся на спинку и прикрыл глаза, сидел тихо и неподвижно, пока ехали по поселку до основной трассы.
— Стой, — сказал он у съезда на шоссе, — я за руль сяду.
— А ты не обалдел? — с усмешкой спросил Рогожский.
— Как хочешь, — ответил Макс, — но Юльке рожи твоих псов давно примелькались. Она, как их завидит, сразу смоется, и правильно сделает.
Рогожский с полминуты молчал, потом приказал охраннику остановиться. Поменялись местами, Макс сел за руль, и тут же ему в затылок уперся холодный дульный срез пистолета.
— Не дури, — проговорил Рогожский, и Макс тронул машину с места. Выехал на дорогу, перестроился в левый ряд и поехал со скоростью потока, затылком чувствуя холодный металл. Ехали не быстро, но и не медленно, катили под сорок, причем встречная полоса была пустая, машины шли в основном в город, а через него — в Москву. Макс взял немного влево, выехал на две сплошные, посмотрел вперед: мост уже близко, и машин навстречу нет. Отличный момент, отличный день, отличное место, Юлька была права. «Двум смертям не бывать», — крутанулось у него в голове, Макс надавил на газ, вывернул руль влево и вылетел на встречную полосу. Рогожский заорал что-то невнятное, попытался врезать Максу рукоятью пистолета по голове, но тот пригнулся, увернулся и резко вывернул руль. Охранник высунулся с заднего сиденья, попытался перехватить руль, но было поздно — «Форд» на скорости влетел бампером в ограду моста, пробил ее и свалился в реку.
Машина клюнула вниз, ее развернуло в полете, последнее, что Макс успел, — это включить блокировку дверей и набрать в грудь побольше воздуха. Рогожский дергал ручку, орал что-то, охранник лез к приборной панели, попутно заехал Максу локтем в висок, получил ответку в челюсть и повис брюхом на спинке переднего сиденья. Машина тяжело плюхнулась в воду и пошла ко дну, Макс вдавил кольцо в стекло, перечеркнул крест-накрест, потом крутанул несколько раз по спирали, и на стекле появились бороздки, оставленные выпуклыми бриллиантами на гранях кольца. До Рогожского дошло, он уже не орал, он хватал Макса за шею, за волосы, Макс врезал ему локтем в переносицу, развернулся и добавил в лоб, потом в кадык костяшками пальцев. Тот повалился набок, Макс выбил локтем стекло, и в салон хлынула мутная холодная вода. Она моментально заполнила машину, та упала на дно и встала на все четыре колеса. Макс вдохнул последний раз, вылез в окно машины и поплыл вверх, вынырнул, осмотрелся — на мосту уже собрались зеваки, они опасливо смотрели вниз, не решаясь подойти к дыре в ограде. Макс нырнул еще раз, открыл глаза под водой, но увидел только помятую морду «Форда» и застрявшего в окне охранника, он висел неподвижно, и его волосы красиво шевелило течением. Макс проплыл чуть дальше, увидел на заднем сиденье Рогожского, тот точно спал, откинувшись на спинку, второй охранник так и висел животом на переднем кресле. Макс развернулся и поплыл вверх, оказался на поверхности и, услышав издалека вой спецсигналов, поплыл к другому берегу реки, широкому и песчаному, красивому, как на старом пейзаже.
Выбрался и лежал на песке минут десять, не в силах заставить себя подняться, успокаивал и рвущееся из груди сердце, и тяжелое прерывистое дыхание. Отошел кое-как, сел и почувствовал, что замерз до чертиков, сделал шаг, другой и пошел от реки к лесу. На ходу обернулся, посмотрел на мост — там уже образовалась традиционная пробка, и во главе ее поперек полосы стояли полицейский «уазик» и «Скорая».
Макс дал большой крюк по лесу прежде, чем оказался на дороге, пошел краем, на обочину не совался, старался держаться в стороне. Шел без остановок, хоть и кружилась голова, подкашивались ноги, и пару раз он едва не упал. Держаться на ногах помогал холод, облепившая тело мокрая одежда и понимание того, что если он сейчас остановится, то уже не сможет сделать ни шага. Три километра до «Арии», два, один… он прошел их как в тумане и думал только об одном: ждет ли его Юлька. Хорошо, что она уедет, ничего не узнав, не надо ей этого, обойдется. Сейчас главное — дойти и хоть немного отлежаться перед Москвой, сегодня они будут далеко. Он глянул на часы: погружение они пережили благополучно, только циферблат чуть запотел изнутри, и по времени получалось, что с последнего разговора с девушкой до этой самой минуты прошло всего сорок с небольшим минут. Он успеет, она еще там, в мотеле, она ждет его, и скоро он снова ее увидит.
Тетенька на «ресепшен» «Арии» вытаращила на Макса глаза, но ничего не сказала. Оглядела с ног до головы, но сдержалась от лишних вопросов, и Макс был ей за это благодарен.
Девушки в номере не было, впрочем, в шкафу лежала ее сумка, а на тумбочке — расческа и заколка для волос, и Макс почувствовал что-то вроде облегчения: она здесь, она ждет его и сейчас вернется. Вечером они будут далеко отсюда, а сейчас, пока есть время, надо привести себя в порядок. Лицо, конечно, само за себя все скажет, но тут можно соврать что-нибудь типа «защищал старушку от грабителей». И хорошо, что сейчас рано темнеет и никто не будет разглядывать его в упор.
Макс стянул с себя мокрые тряпки и пошел под душ, отмылся и даже почувствовал что-то вроде прилива бодрости. Оглядел себя в зеркало, подумал, что с таким лицом надо долго и тихо сидеть дома, и вернулся в комнату, но Юлька все еще не вернулась. Болели ссадины, кружилась голова, ныли ребра, Макс лег на кровать, закрыл глаза и подумал, что девушка непременно разбудит его, когда вернется. И проснулся от стука в дверь.
Долбились настырно и громко, по голосу было понятно, что там двое. Макс посидел на кровати, соображая, что происходит, поднялся и открыл дверь. Это оказалась вчерашняя тетенька и ее сменщица, та самая, что он видел первый раз, когда приехал с Юлькой в этот мотель. Тетеньки притихли, и кудрявая пенсионерка заявила, что номер оплачен только по сегодняшний день, что расчетный час уже минут пятнадцать как наступил и Макс может выметаться на все четыре стороны.
— Хорошо, — сказал он и только сейчас сообразил, что проспал почти сутки, что Юльки нет, что ее сумка так и стоит в шкафу со вчерашнего дня и что девушка не вернулась. И уже не вернется, что она все поняла правильно и ушла, немного не дождавшись его, и где она сейчас — кто знает? И что бы там с ней дальше ни произошло — она свободна, она сама себе хозяйка и сама выбирает, как жить. Вернее, уже выбрала.
Макс немного посидел на кровати, приходя в себя и привыкая к новому чувству, знакомому и забытому одновременно: он снова свободен, снова один и никому не нужен на этом свете. На душе было пусто и паршиво, болели ребра и голова, хотелось пить. Макс оделся и спустился вниз, отдал женщине ключ и уже собрался выйти, как передумал. Попросил у пенсионерки телефон и по памяти набрал Юлькин номер, ни на что, по большому счету, не надеясь. «Аппарат абонента выключен», — донеслось из трубки. Макс положил ее и попрощался с женщиной. Та кивнула — ей было некогда, она смотрела маленький телевизор: показывали сериал.
Макс вышел из мотеля и остановился на дороге. Идти он мог куда угодно, снова без работы и без денег, свободный и ничей, снова мог возвращаться к жизни, лишенной смысла и предсказуемой, как дождливый день. Дождь, кстати, снова пошел, в пыль падали тяжелые холодные капли, поднимался ветер. Макс перебежал дорогу и пошел по обочине к городу. По пути проверил карманы, и в них, разумеется, ничего не оказалось. Все имущество, считай, было на нем: одежда, обувь, часы и кольцо, что, по словам Левицкой, стоило бешеных денег. Макс снял его и убрал в карман джинсов, чтобы не мешалось и не мелькало перед глазами — смотреть на него почему-то было неприятно и тоскливо одновременно.
* * *Участковый не торопился, он основательно устроился за столом, положил на него свой портфель, бумаги и теперь перебирал их, перекладывал так и этак и даже сверял написанное. И в сотый раз оглядывал кухню, не оценивающе и вовсе без интереса, а просто тянул время. Макс подпирал стенку между мойкой и холодильником и молча ждал, когда и, главное, чем все это закончится. Цель визита была более чем благовидной — искали Маринку. Безутешные родители алкоголички, давно не получавшие от доченьки вестей, всполошились, накатали заявление, и полиция вяло отрабатывала версии исчезновения. А чего тут отрабатывать, когда все понятно, и Макс сам рассказал, что видел, правда, немного. Допилась-таки Маришка до чертей и сбежала из дому, бежала быстро, в том самом халате и резиновых сапогах, убежала и больше не вернулась. То ли рогатые ее достали, то ли люди «добрые» постарались, но уже почти два года не было от Маринки ни слуха ни духа.
Квартира соседей пустовала месяца полтора, потом в ней появился Вовочка: смиренный, исхудавший, без усов и волос, с умиротворенным выражением лица. Он первым делом затеял в квартире ремонт, выкинул кучу старья, а потом на место Маринки привел себе таджичку. Та, как мышка, тенью сновала по подъезду и всегда подглядывала в глазок, когда Макс уходил или возвращался домой. Но жили соседи теперь тихо, если и пили, то совершенно бесшумно и почти не напоминали о своем существовании.
— Так когда, вы говорите, видели гражданку Алтынову в последний раз? — рассеянно спросил участковый.
И Макс добросовестно повторил:
— Давно, еще в прошлом году. Она ушла из дома, и больше я с ней не встречался.
— Хорошо. — Участковый взял со стола исписанный от руки лист, перевернул его, сравнил с предыдущими показаниями и положил обратно. Макс ни словом, ни видом не выдал своего нетерпения, благо времени у него было полно. Сегодня суббота, народ массово отдыхает, работа начнется в понедельник с пяти утра, ведь самая востребованная электричка на Москву уходит в половине шестого, и многие, не доверяя безобразной организации движения общественного транспорта, предпочитают вызывать такси. Едут компаниями, заранее договорившись, машина обойдет несколько адресов, прежде чем поедет на вокзал. Два-три рейса можно успеть сделать, потом поток желающих резко схлынет — и можно отдыхать до вечера, аж до девяти часов, когда офисный люд двинет обратно по домам, чтобы назавтра повторить все сначала. И так пять дней в неделю почти два года — Макс прикинул в уме срок и удивился сам себе. Это ж надо, как быстро они пролетели, он и не заметил! Зато заработок постоянный, хоть и небольшой, и клиентами постоянными оброс, уже без звонка каждое утро их от подъезда забирает. А один мужик даже с работой, хоть и временной, помог, пристроил Макса на лето в бригаду шабашников, что дачные домики строили. Правда, лето уже закончилось, но на заработанное можно запросто протянуть до весны, до нового сезона, и электричку на Москву опять же никто не отменял.
А вот Маринку он, если по-честному, в последний раз видел немного раньше, чем ментам сказал. После того как домой вернулся, пришлось к себе в окно лезть, по газовой трубе и балконам, чем Маринку чуть ли не до смерти напугал. Она вечерком подышать на балкон вышла, выпить рюмочку-другую на свежем воздухе, а тут он, злой и грязный, с разбитой физиономией. Вот тогда у Маришки в голове что-то и замкнуло, когда она соседа увидела, но, судя по выражению лица, не признала. «Богатым буду», — подумалось тогда Максу, а тетка решила, что это за ней курьер из преисподней пожаловал. Поорала, сколько положено, рюмку с балкона уронила, в комнату спряталась, наглухо дверь за собой закрыв. Потом еще поорала, когда Макс стекло у себя разбил и в квартире оказался, потом затихла. А потом пропала, тело бренное утратив, зато душу бессмертную сохранив.
— Понятно, — сказал участковый, — и после этого ни разу не встречались?
— Ни разу, — ответил Макс, — вот зуб даю. Не видел.
И посмотрел на второго, что стоял в дверях кухни. Представился тот капитаном Артемьевым, но почему-то уступил место младшему по званию старшему лейтенанту и остался стоять. Молча стоял, причем давно, минут сорок уже, просто слушал, проникаясь трудной судьбой Маринки Алтыновой, но не вмешивался. И выглядел малость по-другому, чем-то отличался от плотного чернявого участкового, и не только тем, что был без формы, в отличие от коллеги. Среднего роста, подтянутый, волосы короткие, на висках седина пробивается, но видно, что себя в форме держит, и спокойный, не дерганый, одет просто. Но только смотрел чуть более внимательно, чем требовал обычный в общем-то визит, и хоть в разговоре не участвовал, но Макс чувствовал, что тот ловит каждое его слово.