Благодаря распространенной вере в то, что духи умерших по-прежнему сохраняют материальную оболочку и даже испытывают голод и жажду, в некоторых епархиях появился обычай приносить на могилы еду и съедать ее там, так как умерших, считалось, можно подкрепить и утешить легкой закуской. Этот обычай особенно соблюдался у гробниц мучеников. По-видимому, его смешивали с неким неясным языческим суеверием насчет того, что душам предков необходимы жертвы в виде еды и питья, чтобы их умилостивить. Святой Амвросий (миланский епископ, проповедник, один из четырех великих латинских учителей церкви. — Пер.) особенно запрещал такие проявления язычества, и в своих «Признаниях» он рассказывает нам, как святая Моника (354–430; мать Блаженного Августина, епископа Гиппонского, автора книг о вере и церкви. — Пер.) отказалась от этого давнего обычая. «Одно время моя мать приносила в молельни, воздвигнутые в память о святых, сырные лепешки, хлеб и вино, как это было принято в Африке. Но церковный сторож запретил ей делать это. А как только она узнала, что это запретил епископ, она столь благочестиво и послушно согласилась с этим, что я сам удивился тому, что ее так легко можно было заставить скорее винить обычай своей собственной родины, нежели подвергнуть сомнению это распоряжение. Ведь не вино дурманило ее рассудок и не любовь к нему возбудила в ней ненависть к правде, как это происходит со многими женщинами и мужчинами, которые, попробовав вина, отказываются от трезвости, отвергая глоток воды. Но она, принеся корзинку с обычными сластями, которые она собиралась отчасти съесть, а остальное раздать, никогда не позволяла себе выпить больше маленькой бутылочки вина, сильно разбавленного водой, как она любила, которое она благочестиво пила по глоточку. А если было много молебнов в честь усопших святых, которых следовало почтить подобным образом, она по-прежнему несла с собой все ту же бутылочку, содержимое которой становилось тепловатым, но она ходила с ней во все подобные места и делилась ее содержимым с теми, кто оказывался рядом; ведь она приходила туда в поисках молитвы, а не удовольствий.
Поэтому, когда она обнаружила, что этот обычай запрещен распоряжением самого известного проповедника и самого набожного прелата Амвросия даже для тех, кто стал бы соблюдать его благоразумно, чтобы не дать возможности пойти в разгул тем, кто слишком любил пить вино, и чтобы эти празднования годовщин смерти предков не очень походили на языческие, она впредь охотно стала воздерживаться от вина и вместо корзинки с фруктами научилась теперь нести в места молебнов за мучеников душу, полную простых молитв. Она могла раздать бедным все, что у нее было, чтобы достойно отпраздновать причащение тела Господня в тех местах, где по примеру Его страстей эти мученики были принесены в жертву и увенчаны терновыми венцами».
Есть еще одно упоминание об этом в De Ciuitate Dei святого Августина, где врач говорит о «почестях, которые христиане воздают мученикам»: «…все религиозные действия проводят там, во время торжеств, посвященных памяти великомучеников, но не делают жертвоприношений умершим или Богу. Есть такие, которые устраивают пирушки до этого времени, несмотря на то что истинные христиане этого не делают. Но этот обычай соблюдается не везде: есть такие, которые осаживают их, молятся и уводят их, чтобы накормить или раздать кое-что нуждающимся: все это они делают лишь с одним желанием, чтобы эта еда была освящена достоинствами мучеников именем Бога Великомучеников».
Хотя, конечно, первоначальное значение этого обычая полностью забыто и утрачено, в давние времена принести еду на могилу означало накормить умершего, чтобы, утолив свой голод, он не вышел из нее в облике вампира и не начал охотиться на живых.
В наши дни в Греции похороны обычно заканчиваются раздачей пищи и вина, и некоторую толику этого следует отдать и покойнику. Эти пиры у могил называются «макариа», и такой обычай можно проследить до глубокой древности. Французский путешественник XVII в. Соннини де Манонкур в своем произведении «Путешествия по Греции и Турции» (II. С. 153) рассказывает об этих пирах, устраиваемых у места погребения, «в которых они стремятся заставить участвовать и покойника». Нельзя сказать, что этот обычай неизвестен в Англии, что явствует из следующего сообщения в «Дейли экспресс» (среда, 21 марта 1928 г.). Под заголовком «Пиры для покойников. Древний обряд ведет к судебному процессу» мы читаем:
«Протест местного совета против обычая класть пищу на могилу, что является прегрешением, привел к любопытной акции, которая в настоящий момент внесена в список уголовных дел. Это деяние рассматривается в суде господином Юстисом Ивом в суде лорд-канцлера.
Истцом в этом деле является мисс Хоскинс-Абрахолл, которая просит суд не дать городскому районному совету Пейнтона препятствовать ей в соблюдении этого обычая.
Служащие совета вчера были в Лондоне, ожидая рассмотрения дела. Один из них в интервью заявил, что могила, о которой идет речь, на Пейнтонском кладбище — это могила Хоскинс-Абрахолла, бывшего священнослужителя англиканской церкви, который умер около десяти лет назад, и его жены. Мисс Хоскинс-Абрахолл, родственница священнослужителя, имела обыкновение посещать могилу и спускаться в склеп, в котором проводила много часов. Во время каждого своего посещения она приносила еду (курицу, пироги с голубями, фрукты, хлеб, вино и различные лакомства), которую она оставляла на могиле.
Продукты обычно исчезали, и дело приняло такой оборот, что совету пришлось принять меры к тому, чтобы продукты питания больше не оставлялись на могиле.
Мисс Хоскинс-Абрахолл утверждает, что выполняет древний обряд греческой церкви.
Чиновник греческой дипломатической миссии вчера объяснил, что обычай класть на могилу хлеб, являющийся пережитком древней греческой языческой религии, и по сей день сохраняется в греческих деревнях.
Хлеб на большой тарелке кладут в воду и оставляют у тела. „Идея состоит в том, — сказал он, — что есть поверье, будто душе нужна пища и она может найти ее лишь в том месте, в котором когда-то жило тело“».
Через шесть недель стал известен исход дела. Цитирую из «Дейли скетч» от 4 мая 1928 г.:
«Необычные обряды в склепе. „Они явно языческого происхождения“, — говорит господин Юстис Ив.
Дело о необычных обрядах в склепе Пейнтонского кладбища были переданы на рассмотрение господину Юстису Иву вчера в суде лорд-канцлера, когда он выносил приговор мисс Гертруде Р. У. Хоскинс-Абрахолл, которая предпочитает, чтобы ее называли мисс Хоскинс, в ее действии против совета Пейнтона.
Мисс Хоскинс, магистр гуманитарных наук из Дублина, оплатила постройку склепа стоимостью 200 фунтов стерлингов и заявила о своем праве входить в него с целью проветривания и проведения обрядов, которые, по ее словам, проводились на заре христианства.
Господин Юстис Ив сказал, что совет не обладает властью предоставить мисс Хоскинс участок в частное владение в какой бы то ни было части кладбища. Они могли продать ей лишь эксклюзивное право захоронения на нем и право выкопать могилу и построить склеп для тела. Что же касается проведения вышеуказанных христианских обрядов, оказалось, что в течение первых четырех лет после постройки склепа она ежегодно приходила на кладбище и заходила в склеп, принося с собой, по ее словам, обычные вещи: небольшой стульчик, стол, ширму, вазы для цветов и ароматические смолы.
На протяжении 1925–1926 гг. она различными способами пыталась получить доступ к внутренней части склепа, и однажды ей удалось ускользнуть от сторожа и войти в него.
Она принялась зажигать спиртовую лампу и свечи, воскурять ладан и готовить мясо. Внутри склепа царил сильный беспорядок: везде были разбросаны бутылки и бумага, и для ее собственной безопасности сержант полиции проследил, чтобы ее удалили из склепа.
В своем иске мисс Хоскинс утверждает, что она и ее мать являются верующими православной греческой церкви и что проводимые ею обряды были обрядами этой церкви, но во время дачи показаний на свидетельской трибуне она сказала, что это была какая-то ошибка, и признала, что она и ее мать принадлежат к государственной (то есть англиканской) церкви.
Судья сказал, что не может принять ту версию, что обряды христианские по своему происхождению. Они казались явно языческими и несовместимыми с похоронами по обряду государственной церкви.
Мисс Хоскинс не имела права использовать склеп с целью, о которой она заявила, и действия совета, отказавшего ей в доступе в склеп и удалившего ее оттуда, были оправданы. Иск не имел успеха, и дело будет прекращено, а с истца будут взысканы судебные издержки».
Без сомнения, это была невольная шутка о том, что права женщины «не соответствуют обрядам государственной церкви», но кажется немного трудным запретить эти древние ритуалы.
Мисс Хоскинс не имела права использовать склеп с целью, о которой она заявила, и действия совета, отказавшего ей в доступе в склеп и удалившего ее оттуда, были оправданы. Иск не имел успеха, и дело будет прекращено, а с истца будут взысканы судебные издержки».
Без сомнения, это была невольная шутка о том, что права женщины «не соответствуют обрядам государственной церкви», но кажется немного трудным запретить эти древние ритуалы.
Пьер ле Луайе в своем произведении «Четыре беседы и истории о призраках» рассказывает нам историю о языческом вампире или, скорее, вампире-привидении, который мог причинять вред, хотя его тело было превращено в пепел. Объяснение может быть такое: какой-нибудь злой дух получил возможность навлекать все эти несчастья в качестве наказания за ересь Теодора из Газы, со слугой которого они произошли. Известный греческий гуманист и переводчик произведений Аристотеля Теодор из Газы родился в Фессалонике (современный город Салоники в Греции. — Ред.) в начале XV в. и умер в Южной Италии в 1478 г. Еще в 1429 г. он перебрался в Италию, где превосходно преподавал греческий язык в университетах Сиены, Феррары и Рима. Выучив латынь у Витторино да Фелтре, он посвятил себя переводу трудов Аристотеля на этот язык, что принесло ему самый благосклонный прием при дворе папы римского Николая V (Томмазо Парентучелли), имя которого, как справедливо было сказано, всегда произносится с почтением каждым любителем литературы. Благодаря покровительству известного кардинала Виссариона Теодор получил небольшой приход в Абруцци, и именно в этих отдаленных уголках, где еще долго продолжало существовать язычество, а колдовство удерживало свою страшную власть, и произошли следующие события. На приходской земле вплотную к деревенской церкви стоял небольшой домик, окруженный виноградниками и плодородными полями. Когда здесь поселился приходской священник Теодор, он нанял крестьянина с семьей обрабатывать землю. Однажды, идя за плугом, крестьянин обнаружил погребальную урну огромной древности, в которой, как оказалось после осмотра, хранился пепел после кремации. В ту ночь, когда крестьянин спал, в его снах появился человек с неприятной, зловещей внешностью, который угрожал ему самыми ужасными несчастьями, если тот немедленно не захоронит заново эту погребальную урну на том же самом месте, где она была найдена. Мужчина не обратил внимания на это видение и даже посмеялся над угрозами призрака. Однако несколько дней спустя его сын, крепкий деревенский парень с отменным здоровьем, начал жаловаться на усталость и вялость, которые были отнесены на счет лени. На следующее утро несчастный юноша был обнаружен мертвым; он лежал худой и бледный, как воск, будто из его тела исчезла до последней капли вся кровь. В ту же ночь к его отцу снова пришел во сне призрак, который на этот раз появился не во сне и был уже не костлявым и тощим, а дородным и в отличной форме. И его слова на этот раз были еще более безапелляционными и угрожающими. Он приказал, чтобы погребальная урна была немедленно перезахоронена, добавив, что если это не будет сделано, то и второй ребенок крестьянина быстро захиреет и сойдет в могилу. Охваченный ужасом, крестьянин побежал на заре к своему хозяину, и Теодор поспешил на место и захоронил зловещий сосуд точно в том месте, где он был найден, по языческому обряду, который, без сомнения, понравился призраку. Можно отметить, что в этом примере есть то, что можно назвать классическим пережитком веры в вампиров или, во всяком случае, в духов, которые если, согласно славянским преданиям, не оживляют мертвое тело, то, по крайней мере, действуют как несущие гибель вампиры.
В этой истории перед нами предстает древнегреческое представление о проклятии, преследующем тех, кто либо не позволил захоронить тело, либо потревожил могилу. А причина того, что призрак не принимает облик своего собственного тела, лежит, разумеется, в том, что оно превратилось в пепел, хотя даже в качестве фантома он был способен мстить живым, так как — это наиболее всего вероятно, и я это предположил — Божественное провидение дало этому злому духу всю власть в том месте, на которое он наводил страх. Легко вспомнить, что Сатане было позволено пользоваться своей властью, чтобы причинять страдания святому Иову; и все, что претерпел этот праведник, шло от рук Сатаны: не только владения Иова были опустошены и разграблены, что довело его до нищеты, но и десять его детей были умерщвлены точно таким же способом, каким призрак Абруцци по необъяснимой причине убил старшего сына крестьянина и собирался погубить и второго его ребенка.
То, что вера в вампиров жила и была широко распространена среди различных народов Европы, объясняется очень просто. Подобно тому как в современных Греции, Чехословакии и Югославии люди брали дело в свои руки и уничтожали человека, которого считали вампиром, так и в более давние века общественное мнение обычно действовало, не дожидаясь полномочий. Например, у саксов была репутация «дьяволопоклонников», и, когда франкский император Карл Великий покорил их страну, своим капитулярием о саксах от 781 г. он не только обязал каждого из них принять крещение, но и ввиду эксцессов, на которые народный гнев мог бы подвинуть людей против тех, кто продолжал свои магические и языческие занятия, он также вставил в свой закон соответствующие положения.
Рискуя повториться, я подчеркну, что представление о вампирах существовало почти у всех древних народов с той лишь большой разницей, достаточно важной, но не обязательно существенной, что, несмотря на то что настоящий вампир — это мертвец, вампиры в более древних верованиях были обычно призраками, привидениями, но при этом иногда осязаемыми и способными причинить ощутимый вред живым людям, истощая их жизненные силы и выпивая их кровь. В более поздних суевериях самой выделяющейся чертой рассказов о вампирах стала неподверженность разложению тела умершего человека, а в славянских преданиях это неотъемлемая составная часть. Причины этого будут подробно рассмотрены в следующей главе, посвященной современным греческим vrykolakas. Имея большое количество преданий, связанных с греческими погребальными обрядами, и учитывая заметное положение, которое занимает во всей классической литературе их устрашающе-почтительное отношение к умершим, кажется невозможным отрицать тот факт, что многие темные суеверия, сходные с верой в вампиров, были широко распространены. В Риме, как мы уже видели, хотя предание и может быть более смешанным, существовал очень древний и — не будет преувеличением сказать (во всяком случае, в доисторические времена) — очень кровожадный культ душ предков, а праздник Лемурия требовал проведения обряда, не столь уж далекого от ритуалов черной магии. И среди философов-неоплатонистов, и среди новых христиан мы находим любопытные суеверия, связанные с умершими, а вера, которой придерживался Тертуллиан и другие относительно материальности души, почти полностью соприкасается со славянскими верованиями в то, что мертвое тело вампира не возвращается в землю, но неестественным образом не подвергается тлению. Теософ и духовное лицо, без сомнения, в большой степени очищали свои учения от камней преткновения (учение Тертуллиана о воскрешении тела великолепно). Но их психологию нельзя было понять простому народу, для которого многократно отфильтровывались отрывки их наставлений и который принимал их идеи в очень грубой и практичной форме, так что никакие авторитеты не могли служить поддержанию темных суеверий и одобрению занятий колдовством, которые были на самом деле запрещены, строго осуждались и проклинались.
Подобно тому как Симета, Канидия и Эрикто имели прямых потомков в лице Демдайка, Жанны Харвильер и Ренаты Сенджер, хотя и с большими и явными различиями, так и с определенными, заслуживающими внимания отличиями средневековые и современные вампиры, даже вампиры из славянских преданий имеют предков и истоки в Древней Греции и классическом Риме. Необходимо подчеркнуть, как сильно ошибался дон Августин Кальме (монах-бенедиктинец из аббатства Сенон (1672–1757), автор «Трактата о привидениях во плоти, об отлученных от церкви, об упырях или вампирах, о вурдалаках». — Пер.), когда писал о vrykolakas: «L’Antiquite n’a certainment rien vu ni connu de pareil. Qu’on parcoure les Histoires des Hebreux, des Egyptiens, des Grecs, des Latins; on n’y rencontrera rien qui en approche» («Античность, безусловно, не видела и не знала ничего подобного. Бегло просмотрев историю евреев, египтян, греков, римлян, не встретишь ничего близко похожего»).
Глава 2 ВАМПИРЫ В АНГЛИИ, ИРЛАНДИИ И НЕКОТОРЫХ СТРАНАХ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ
Хотя есть свидетельства того, что вампиры были известны в Англии во времена англосаксов, упоминания о них скорее редки и случайны, нежели подробны и последовательны, то есть это образцы фольклора самых дальних краев и областей, полузабытые устные предания (сейчас уже почти полностью исчезнувшие) и существующие некоторые древние обычаи, очевидно бессмысленные, которые соблюдаются при случае благодаря туманным представлениям о том, что тем самым можно оградить себя от какого-то неопределенного несчастья. Все они, по отдельности маловажные и пустяковые, в совокупности свидетельствуют о широко распространенной и глубоко укоренившейся вере в вампиров, даже если такие явления были малочисленны и происходили с большими перерывами.