– Черт! – выругался он.
– Глушим мотор, Род? – прокричал Локарт.
– Черт, нет. Может, тут где-то еще эти стрелки-идиоты попрятались, да и ночевать тут нам не с руки. – Родригес вытащил кусок ветоши и гаечный ключ. – Посмотри там сзади, Том.
Локарт оставил его заниматься своим делом и обеспокоенно огляделся, прикидывая, где можно было бы укрыться на ночь. У другого края площадки Жан-Люк невозмутимо мочился на поваленное дерево, пожевывая сигарету.
– Смотри не отморозь, Жан-Люк! – крикнул он и увидел, как тот в ответ добродушно поводил струйкой туда-сюда.
– Эй, Том! – Джордон махал рукой, подзывая его к себе.
Локарт тут же поднырнул под хвост вертолета и подошел к механику. Его сердце на мгновение остановилось. Джордон снял осмотровую панель со своей стороны. В фюзеляже зияли два пулевых отверстия, прямо над топливными баками. Господи Иисусе, опоздай мы на долю секунды, и баки бы рванули, подумал он. Если бы я тогда не толкнул вниз рычаг общего шага, мы бы все уже были на том свете. Это как пить дать. Если б не толкнул, куски наших тел валялись бы сейчас по всем окрестным скалам. Главное – за что?
Джордон дернул его за рукав и показал пальцем еще раз, следуя направлению пуль. На колонке несущего винта сверкала еще одна царапина.
– Чтоб я сдох, если знаю, как этот кретин не попал по этим долбаным лопастям, – прокричал он; красная шерстяная шапочка, в которой он ходил постоянно, была натянута на самые уши.
– Видно, наше время еще не пришло.
– Чего?
– Ничего. Обнаружил еще что-нибудь?
– Пока ни хрена. Ты сам-то в порядке Том?
– Конечно.
Внезапно раздался громкий треск, и все испуганно обернулись, но это оказалась лишь огромная ветвь дерева, обломившаяся под тяжестью снега.
– Espèce de con, – грязно выругался Жан-Люк по-французски и пристально посмотрел в небо, отчетливо понимая, как быстро потемнеет кругом, потом, в ответ на свои мысли, пожал плечами, закурил еще одну сигарету и отошел, притопывая замерзшими ногами.
Джордон со своего бока других повреждений не нашел. Минуты текли. Родригес все еще бормотал и чертыхался себе под нос, неловко засунув одну руку глубоко в чрево отсека. Позади него остальные сгрудились в кучку и наблюдали за ним, стоя на безопасном расстоянии от лопастей винта. Было шумно и неуютно; света пока хватало, но это было ненадолго. Им оставалось лететь еще двадцать миль, и в этих горах никакой навигационной системы у них не было, кроме небольшого приводного радиомаяка, который иногда работал, а иногда нет.
– Ну, давай же, черт возьми, – пробормотал кто-то.
Да уж, подумал Локарт, пряча свою тревогу.
В Ширазе улетавшая группа из двух пилотов и двух механиков, которых они подменяли, торопливо помахала рукой на прощанье и бегом бросилась к 125-му – восьмиместному двухмоторному реактивному самолету, который их компания использовала для перевозки пассажиров или специальных грузов, – тому самому, на котором прилетели сюда через залив из международного аэропорта Дубая, возвращаясь после месячного отпуска, Локарт и Джордон – из Англии, Жан-Люк – из Франции, а Родригес – с сафари в Кении.
– Черт, куда это они так торопятся? – спросил тогда Локарт, глядя, как маленький самолет закрыл дверцу и покатил прочь.
– Аэропорт до сих пор так и работает только частично, все бастуют, но ты не беспокойся, – ответил Скот Гаваллан. – Им просто нужно успеть взлететь, прежде чем этот въедливый сукин сын – ко всякой дыре затычка, – который сидит в диспетчерской вышке и мнит себя даром Господа иранской службе управления полетами, отменит их разрешение на взлет. Нам бы тоже лучше сматываться отсюда побыстрее, пока он и нас не начал мочалить. Грузите свое хозяйство.
– А как же таможня?
– Все еще бастует, старина. Вместе со всеми остальными. Банки тоже закрыты. Ладно, через неделю-другую все образуется.
– Merde[2], – выругался Жан-Люк. – Французские газеты пишут, что Иран – это полная catastrophe[3]: с одного боку Хомейни со своими муллами, армия готова устроить переворот хоть завтра, коммунисты всех раскачивают, заводят до упора, правительство Бахтияра бессильно, гражданской войны не избежать.
– Да чего они там во Франции знают, старина, – мимоходом заметил Скот Гаваллан, помогая им перетаскивать вещи в вертолет. – Фран…
– Французы-то знают, mon vieux[4]. Все газеты в голос твердят, что Хомейни с правительством Бахтияра никогда дел иметь не будет, потому что Бахтияр – ставленник шаха, а всем, кто связан с шахом, конец. Крышка. Этот старый факир-огнеглотатель уже сто раз говорил, что не станет работать ни с кем, кого назначил шах.
– Я тут три дня назад в Абердине виделся с Энди, Жан-Люк, – сказал Локарт, – и он настроен оптимистично: мол, теперь, когда Хомейни вернулся, а шах сбежал, в Иране все скоро опять придет в норму.
Скот просиял.
– Во, слыхал? Уж если кто и знает, так это Старик. Как он там, Том?
Локарт ухмыльнулся в ответ.
– Отлично, все такой же неугомонный. – Энди они называли Эндрю Гаваллана, отца Скота, президента и исполнительного директора компании S-G. – Энди говорил, что у Бахтияра армия, флот, ВВС, полиция и САВАК, так что Хомейни придется как-нибудь договариваться. Иначе – гражданская война.
– Господи, – пробормотал Родригес, – а какого черта мы тогда вообще назад приперлись?
– Деньги.
– Bullmerde![5]
Все рассмеялись: Жан-Люк был убежденным пессимистом. Потом Скот заметил:
– Да какая, к дьяволу, разница, Жан-Люк? Нас ведь здесь пока еще никто ни разу не трогал, а? При всей этой кутерьме нас по-настоящему никто не пытался достать. Все наши контракты – с «Иран Ойл», а это правительство, будь там Бахтияр, Хомейни или Генерал Кто Угодно. Неважно, кто у власти, им всем нужно скорее возвращаться к нормальной жизни. Любому правительству нефтедоллары нужны будут до зарезу, так что без вертолетов им не обойтись, без нас им не обойтись. Черт возьми, не идиоты же они!
– Нет, но Хомейни фанатик, и ему на все наплевать, кроме ислама, а нефть – это не ислам.
– А как же Саудовская Аравия? Эмираты, ОПЕК тот же, ну? Они ведь мусульмане, а цену каждому баррелю знают. Да черт с ним, со всем этим, лучше послушайте! – Скот широко улыбнулся. – «Герни Авиэйшн» ушла со всей территории Загросских гор и полностью сворачивает деятельность в Иране. Под ноль!
Это привлекло внимание каждого из них. «Герни Авиэйшн», огромная американская вертолетная компания, была их основным конкурентом. Если «Герни» уйдет, работы прибавится вдвое, а все иностранные сотрудники S-G в Иране получали зарплату по премиальной системе, которая была привязана к доходности иранских операций.
– Это точно, Скот?
– Точно, Том. У них с «Иран Ойл» по этому поводу столько крику было, что только держись. В конце концов «Иран Ойл» им говорит: ладно, хотите уходить – уходите, но все вертолеты переданы по лицензии нам, так что они останутся, и все запчасти! Ну, «Герни» им и говорит: да подавитесь вы. Закрыла свою базу в Геше, все вертолеты законсервировала и отчалила.
– Я в это не верю, – покачал головой Жан-Люк. – У «Герни» по контрактам здесь должно быть полсотни машин, даже они не могут себе позволить просто взять и списать такое их количество.
– Все равно мы на прошлой неделе уже три рейса сделали, которые раньше обслуживала исключительно «Герни».
Жан-Люк перебил ликующие возгласы:
– А почему «Герни» вдруг ушла, Скот?
– Наш бесстрашный вождь в Тегеране думает, что у них духу не хватило, не выдержали давления или не захотели упираться. Если разобраться, Хомейни свою злобу изливает в первую очередь именно на Америку и американские компании. Мак-Айвер считает, что они спасают, что можно спасти, а для нас это просто здорово.
– Мадонна, если они не смогут вывезти свои вертолеты и запчасти, влипнут по самую макушку.
– Нам-то что гадать, зачем да почему, старина, наше дело простое, бери да летай. Если упремся и не двинемся с места, получим все их контракты и заработаем вдвое больше в одном только этом году.
– Tu en parles mon cul, ma tête est malade!
Они все захохотали. Даже Джордон знал, что означала эта фраза: «Скажи это моей заднице, голова-то болеет».
– Не переживай, старина, – сказал Скот.
Локарт убежденно кивнул; он стоял на площадке, горный холод до него еще не добрался. Энди и Скот правы, скоро все опять станет нормально, должно стать, думал он. Английские газеты так же были убеждены, что теперь ситуация в Иране быстро нормализуется. Если только Советы открыто не вмешаются. А их предупредили. Так что в Иран не полезут ни американцы, ни Советы, и иранцы теперь смогут сами и по-своему улаживать свои дела. Это правда: кто бы ни пришел к власти, им срочно понадобится стабильность и доходы, а это означает нефть. Да. Все будет хорошо. Она в это верит, а если она верит, что все будет чудесно, как только шаха свергнут, а Хомейни вернется, то почему бы и мне в это не верить?
Ах, Шахразада, как же мне тебя не хватало этот месяц.
Из Англии позвонить ей было невозможно. Телефоны в Иране и так никогда особенно хорошо не работали в силу огромной перегруженности линий – результат слишком скорой индустриализации. Но за последние восемь месяцев, с тех пор как начались беспорядки, из-за практически постоянных забастовок работников телефонных компаний связь как внутри страны, так и на международных линиях становилась все хуже и хуже, пока не перестала работать почти совсем. Когда Локарт был в штаб-квартире компании в Абердине, где он проходил очередной регулярный медосмотр, ему, после восьми часов непрерывных попыток, удалось послать ей телекс. Он отправил его на имя Дункана Мак-Айвера в Тегеран, где она сейчас находилась. В телексе, впрочем, много не скажешь: скоро увидимся, скучаю, люблю…
Милая моя, теперь уже скоро, а по…
– Том?
– А, Жан-Люк? Что там?
– Скоро снег пойдет.
– Да.
Жан-Люк, узколицый, кареглазый, с крупным галльским носом, был худым, как все пилоты, которые каждые шесть месяцев должны были проходить медосмотр с пристрастием у врачей, для которых избыточный вес не имел оправданий в принципе.
– Кто в нас стрелял?
Локарт пожал плечами.
– Я никого не видел. А ты?
– Тоже нет. Надеюсь, какой-нибудь спятивший одиночка. – Жан-Люк в упор посмотрел на него. – В какой-то момент мне показалось, что я снова в Алжире – эти горы от тех не сильно отличаются, – опять в ВВС, опять воюю с феллагами и ФНО[6], будь они прокляты. – Он раздавил окурок каблуком. – Побывал я на одной гражданской войне, мало не показалось. Но у меня тогда хоть были бомбы и пулеметы. Не хочется мне оказаться гражданским, который влип еще в одну, и которому не на что больше положиться, кроме как на свое умение быстро сматываться.
– Это был просто спятивший одиночка.
– Думаю я, нам придется иметь дело с целой прорвой спятивших одиночек, Том. У меня с самого отлета из Франции на душе паршиво. За тот месяц, что нас не было, тут все стало только хуже. Мы-то с тобой на войне побывали, а большинство остальных – нет. Мы беду носом чуем, ты и я, и мой мне говорит, что нам здесь придется очень туго.
– Да нет, ты просто устал.
– Это, конечно, верно. А Энди действительно так оптимистично настроен?
– Очень. Шлет огромный привет, говорит, чтоб не сбавляли обороты!
Жан-Люк рассмеялся, потом подавил зевок:
– Мадонна, до чего же есть хочется. Что там Скот приготовил к нашему возвращению?
– Натянул над ангаром транспарант «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ».
– На ужин, mon vieux. На ужин.
– Скот говорил, он с ребятами из деревни на охоту ходил, так что у него для твоих заботливых рук припасена задняя нога оленя и пара зайцев – ну, и угли для барбекю будут уже готовы.
У Жан-Люка загорелись глаза:
– Хорошо. Послушай, я привез бри, чеснок – целый килограмм, – копченый окорок, анчоусы, лук, потом несколько кило макарон, томатное пюре в банках, и жена дала мне новый рецепт от Джанни из Сен-Жана, эт-то просто что-то невероятное. И вино.
Рот Локарта наполнился слюной. Кулинария была хобби Жан-Люка, и, под настроение, он творил у плиты с истинным вдохновением.
– Я понабрал банок со всем, что только пришло в голову, в «Фортнум и Мейсон»[7] и привез виски. Хей, я соскучился по твоей стряпне.
И по твоей компании, подумал он. Когда они встретились в Дубае и пожали руки, он спросил:
– Как отпуск?
– Я был во Франции, – произнес Жан-Люк с важным видом.
Локарт тогда позавидовал, как у француза все было просто. Англия ему радости не принесла: погода, еда, отпуск, дети, она, Рождество – все выходило плохо, как он ни старался. Ладно. Я вернулся и скоро буду в Тегеране.
– Ты сегодня готовишь, Жан-Люк?
– Конечно. Как я могу прожить без нормальной пищи?
Локарт расхохотался:
– Как весь остальной мир живет.
Они наблюдали за Родригесом, который по-прежнему работал не покладая рук. Шум реактивных двигателей стал глуше, лопасти хлестали по нему тугими струями воздуха. Локарт показал большой палец Скоту Гаваллану, который терпеливо ждал в кабине. Скот в ответ предъявил свой, потом указал на небо. Локарт кивнул, пожал плечами, потом опять стал наблюдать за Родригесом, понимая, что помочь ничем не может, оставалось только стоически ждать.
– Когда ты отправляешься в Тегеран? – спросил Жан-Люк.
Сердце Локарта забилось быстрее:
– В воскресенье, если снег не пойдет. У меня отчет для Мак-Айвера и почта для них. Я возьму 206-й; весь завтрашний день уйдет на то, чтобы все проверить. Скот сказал, нам надо подготовиться, чтобы мы в любой момент могли начать полеты в полном объеме.
Жан-Люк уставился на него.
– Насири сказал в полном объеме?
– Да. – Насири, сотрудник компании «Иран Ойл», государственной монополии, которой принадлежала вся нефть в стране, и на земле и под землей, был их иранским посредником и директором базы; через него они получали все заказы, он же давал разрешения на полеты. S-G работала по контракту с «Иран Ойл», проводя воздушную разведку, подвозя людей, припасы и оборудование на нефтяные вышки, разбросанные по всему горному массиву, а также занимаясь эвакуацией пострадавших при неизбежных несчастных случаях и чрезвычайных ситуациях. – Из-за погоды я сомневаюсь, что мы будем много летать на следующей неделе, но думаю, на 206-м я должен суметь выбраться.
– Ага. Тебе понадобится проводник. Я тоже полечу.
Локарт рассмеялся:
– Никак не выйдет, дружище. Ты мой заместитель и дежуришь две следующие недели.
– Но я там буду не нужен. На три денька, а? Посмотри на небо, Том. Я должен убедиться, что с нашей квартирой все в порядке. – В нормальные времена Тегеран был местом базирования для всех пилотов с их семьями; пилоты две недели работали, одну отдыхали. Многие выбирали два месяца работы и месяц отпуска дома, особенно англичане. – Мне очень важно попасть в Тегеран.
– Я проверю твою квартиру, если хочешь, и, если ты пообещаешь готовить три ужина в неделю, я тебе потихоньку выкрою два дня, когда вернусь. Ты же только что целый месяц отгулял.
– А, но то ж дома. Теперь я должен подумать о mon amie[8]. Она, конечно же, места себе не находит, когда меня в Тегеране нет, измучилась, целый месяц без меня прожила. И говорить нечего. – Жан-Люк наблюдал за Родригесом. Потом снова поднял глаза на небо. – Мы можем ждать еще десять минут, Том, потом придется разбивать лагерь, пока еще светло.
– Да.
– Однако возвращаясь к вещам более важным, Том, по…
– Нет.
– Мадонна, будь же ты французом, а не англосаксом. Целый месяц ведь! Подумай о ее чувствах!
Родригес со щелчком закрепил панель на месте и вытер руки.
– Дуем отсюда ко всем чертям! – крикнул он и забрался в вертолет. Они быстро последовали за ним. Родригес все еще пристегивал ремень безопасности, чувствуя, как ноют спина и шея, когда они поднялись в воздух и понеслись к своей базе за следующим горным хребтом. Потом увидел, что Джордон пристально смотрит на него. – Ты чего уставился, Долбарь?
– Как же ты залатал этот долбаный маслопровод, приятель? Там же гребаная дырища насквозь.
– Жвачкой.
– Чего?
– Жевательной резинкой. А как же еще, черт подери. Это работало в паршивом Вьетнаме, стало быть, и здесь, черт подери, сработает. Наверное. Потому что у меня ее имелось совсем чуть-чуть, но надо же было что-то делать, чтоб уж потом, черт подери, молиться. И, ради бога, прекрати ты материться, а?
Они благополучно сели на базе, когда снегопад только-только начинался. Работники наземной службы включили посадочные огни, на всякий случай.
База состояла из четырех трейлеров, в которых жили люди, кухни, ангара, вмещавшего их 212-й – четырнадцатиместный вертолет, использовавшийся для перевозки людей или грузов – и два 206-х, и посадочных площадок. Тут же стояли склады с запчастями для буровых установок, мешками цемента, насосами, генераторами и всевозможным вспомогательным оборудованием для вышек, включая бурильные трубы. База располагалась на небольшом плато на высоте две тысячи триста метров над уровнем моря, лесистом и очень живописном, в чаше, наполовину окруженной заснеженными пиками, вздымавшимися на три с половиной тысячи метров и выше. В полумиле от базы находилась деревня Яздек. Жители принадлежали к небольшому племени из числа кочевых кашкайцев, лет сто назад осевшем в этих краях, на пересечении двух небольших караванных путей из тех, что пересекали Иран вдоль и поперек в течение трех, а то и четырех тысячелетий.
S-G содержала здесь свою базу в течение семи лет по контракту с «Иран Ойл», сначала проводя разведку и топографическую съемку местности для прокладки нефтепровода, потом помогая строить и обслуживать нефтяные вышки на близлежащих богатых нефтяных месторождениях. Это было уединенное, дикое и красивое место, где летать было интересно и безопасно, а часы работы были удобными – иранские предписания, действовавшие на всей территории Ирана, допускали проведение полетов только в светлое время суток. Летом здесь было чудесно. Большую часть зимы снег отрезал их от остального мира. Рядом лежали рыбные озера с кристально чистой водой, в лесах было полно дичи. Отношения с жителями Яздека установились отличные. Если не считать почты, снабжение у них, как правило, было хорошее, и они ни в чем не нуждались. И, что для всех них было очень важно, штаб-квартира компании в Тегеране была далеко отсюда, почти все время вне зоны радиосвязи, так что они вполне были предоставлены сами себе – и очень этим довольны.