Ангелочек. Время любить - Мари-Бернадетт Дюпюи 13 стр.

Ей нравилось, когда он терял голову, когда его взгляд затуманивался, дыхание становилось прерывистым, что предвещало пик наслаждения.

— Мадемуазель Лубе, можно я поднимусь по этой улице галопом? По той, что ведет к колокольне? — спросил Жан-Рене Саденак.

Анжелина вздрогнула. Они уже выехали на площадь с фонтаном, около которого двое детей играли в серсо, подталкивая деревянный обруч палочкой. Лошадь резко взяла в сторону, чтобы не наехать на них, и Анжелине пришлось крепче обхватить Жана-Рене за талию.

— Нет, дальше я пойду пешком, — заявила Анжелина, обеспокоенная тем, что станут говорить о ней люди, если увидят в таком положении.

После тягостной сцены с отцом, свидетельницей которой была слишком болтливая Жермена, Анжелина хотела демонстрировать всем примерное, может, даже чересчур примерное поведение. «Папа, несомненно, велит своей жене держать язык за зубами, но разве можно быть уверенной, что она послушает его? Теперь моя мачеха презирает меня», — говорила себе Анжелина.

Жан-Рене Саденак, не слезая с лошади, помог ей спуститься на землю. Анжелина повесила свой саквояж на плечо и, отойдя на пару шагов от лошади, сказала:

— До завтра, мсье. Я приеду навестить вашу супругу.

— Но мы не увидимся, мадемуазель. Я работаю с шести утра и до самого вечера. Впрочем, я доверяю вам и знаю, что застану Сидони и сына в добром здравии.

Он одарил Анжелину задорной улыбкой и развернул лошадь. Анжелина быстро пошла в сторону тенистой улицы Нобль.

«Сегодня вечером я пойду на свидание с Гильемом, — думала она. — Я хочу услышать, что он хотел мне сказать, только и всего!»

Гильем уже был там. Он стоял в тени старой полуразрушенной риги, ставшей свидетельницей их страстных свиданий. Увидев Гильема в свете фонаря, Анжелина чуть не бросилась прочь. Она испугалась при одной только мысли, что они одни. Ей также не давали покоя воспоминания об их такой недолгой любовной связи. Не выходя из своего укрытия, Гильем знаком велел ей поторопиться. На нем, высоком и хорошо сложенном, был длинный плащ из коричневого драпа. Лошадь, привязанная внутри здания, нервно била копытом.

— Я боялся, что ты не придешь, — сказал Гильем, когда Анжелина подошла ближе. — Взошла луна. Нам надо быть осторожными — нас не должны заметить.

— Боишься лишиться репутации примерного мужа и хорошего отца? — тут же набросилась на него Анжелина. — У меня мало времени, да и тебе надо возвращаться в мануарий.

— Анжелина, — прошептал Гильем, обнимая ее за плечи. — Поставь же свой фонарь. Сегодня утром, после мессы, нам не удалось поговорить откровенно.

— В самом деле, — с иронией откликнулась Анжелина. — Чего ты от меня хочешь, Гильем? Полагаю, нам не о чем говорить. Ты женат, у тебя есть сын, а скоро появится второй ребенок.

— У меня не было выбора, маленькая чертовка, — оборвал Анжелину Гильем. — Но я ни на минуту не забывал о тебе.

Молодая женщина застыла, готовая сопротивляться. Непосильное бремя горя, которое причинил ей этот человек, породило яростную ненависть и всколыхнуло все ее обиды.

— Лжец! Подлый лжец! — крикнула она ему в лицо. — Ты бросил меня, хотя обещал вернуться и жениться на мне. Если бы не почтальон, я никогда не узнала бы, что ты отправился на острова, вступив в столь желанный союз с девушкой твоего круга. Можешь себе представить, что я пережила? Как страдала? И ни одного письма, ни одного привета от тебя! Если бы ты послал мне весточку, хотя бы для того, чтобы попросить прощения!..

Анжелина предпочла умолчать о своей стычке с Эжени Лезаж, матерью своего любовника, поскольку их ссора трагическим образом привела к смерти этой дамы, у которой было больное сердце. Тем не менее именно так Анжелина узнала о свадьбе Гильема.

Он обнял Анжелину и прижал к себе, хотя и не пытался поцеловать. Молодая женщина не знала, что делать. Она так долго мечтала о возвращении Гильема! В ее мечтах Гильем так же обнимал ее — как самое драгоценное сокровище.

— Поверь мне, Анжелина, я рассказал родителям о своих чувствах к тебе. Я хотел объявить о помолвке и жениться на тебе, только на тебе одной, — произнес он на одном дыхании. — Но едва я назвал твое имя, как моя мать словно обезумела. Она кричала, что ты никогда не войдешь в нашу семью, она осыпала тебя жуткими оскорблениями. Чуть позже мой отец поведал мне, что по вине твоей матери, Адриены, умерла моя сестра. Я ничего не знал об этой печальной истории. В то время я учился в пансионе.

— Мама не виновата. Она даже спасла жизнь твоей матери, ведь та носила в своем чреве уже мертвого и к тому же очень крупного младенца.

— Ты знаешь?

— Разумеется! Мой отец рассказал мне об этом после похорон твоей матери. Я также узнала, что Лезажи презирают Лубе, следовательно, у меня мало шансов увидеться с тобой снова. К чему ворошить прошлое, Гильем? Слишком поздно.

— Любить никогда не бывает поздно, Анжелина! — резким тоном возразил Гильем. — Поставь себя на мое место. У моей матери было слабое здоровье, и я считал своим долгом щадить ее. Отец предложил мне заключить этот выгодный брак, брак по расчету. Я согласился, чтобы обрести спокойствие и уехать далеко, поскольку должен был отказаться от тебя. Но вчера, увидев город на горном склоне, тенистые деревья за дворцом, я задрожал от сладостного предвкушения, поскольку понял, что вновь обрету тебя. А ты стала еще красивее, моя дорогая малышка! К тому же ты не вышла замуж, и это согревает мое сердце. Я был уверен, что ты ждешь меня. Я это знал.

Анжелина, рассердившись, высвободилась из его объятий.

— Какой же ты тщеславный, Гильем! — воскликнула она. — Я ждала тебя? Нет, я устала тебя ждать. Ты взял меня девственницей, ты приобщил меня к разврату, усыпив мой стыд лестью и дешевыми комплиментами! Но хуже всего то, что в день своего отъезда ты дал мне денег! Я плакала от стыда и горечи, когда поняла, что ты в некотором роде заплатил мне за услуги. Возможно, ты рассчитываешь начать все сначала, спать со мной на земле, пользоваться мною вволю и возвращаться к своей милой Леоноре. Я ни за что не стану снова твоей любовницей! Ни за что! Мое ремесло требует, чтобы я была добродетельной, и я старалась быть таковой, но только не из-за верности трусу и хаму.

Возмущенная, дрожавшая от негодования, Анжелина взяла фонарь и собралась уже уйти.

— Нет, останься! — попросил он ее. — Анжелина, ты не могла до такой степени измениться!

— Нет, могла! Ты покинул восемнадцатилетнюю девушку, которая верила твоим обещаниям. Но такой девушки больше не существует. Я даже уверена, что сейчас ты пытаешься меня соблазнить из-за гордыни, из-за своей порочности.

Гильем бросился к Анжелине и закрыл ей рот страстным поцелуем, крепко обнимая одной рукой. На Анжелине была шелковая шаль и хлопчатобумажная блузка, поэтому Гильем мог другой рукой ласкать ей грудь.

— Моя красавица, моя дорогая! — шептал он. — Только ты одна можешь меня удовлетворить, свести с ума.

Анжелина вновь почувствовала его теплые сладострастные губы, скользившие теперь по ее затылку и шее. У Анжелины закружилась голова, в ее памяти всплыли воспоминания, связывающие ее с Гильемом, воспоминания об инстинктивном ответе ее тела на ласки любовника. Гильем почувствовал, что она готова сдаться, и удвоил свои усилия.

— Анжелина, я по-прежнему тебя люблю! Ты моя! Ты преследовала меня в моих снах!

После этих слов Гильем издал жалобный стон и упал на колени. Ловким движением он поднял верхнюю и нижнюю юбки и прижался лбом к низу живота Анжелины. Анжелина выронила фонарь. Стекло разбилось, пламя погасло.

— Нет, нет! Остановись! — простонала она.

Гильем разорвал ее батистовые панталоны — его била лихорадочная дрожь, и он был не в состоянии по-другому снять их. И тут же с животной жадностью он припал губами к ее интимному цветку, от которого, по его словам, исходил запах теплого меда. Анжелина опустила руки на голову Гильема, пытаясь оттолкнуть его. Но он упорствовал в своем стремлении.

Потрясенная Анжелина стонала, уступая мужчине, который ласкал ее женскую плоть. Вдруг она, задыхающаяся, напряглась, а низ ее живота задрожал от непроизвольных спазмов. Гильем пил из этого потаенного источника, сраженный пьянящим наслаждением. Он не спешил выбираться из-под ее юбок. И тут Анжелина пришла в себя. Она осознала, что сейчас произошло.

— Боже мой! Уходи! — пролепетала она.

Гильем не спеша поднялся. Было слишком темно, и они не могли видеть выражения лиц друг друга.

— Ну? Только посмей мне сказать, что ты больше меня не любишь! — прошептал он.

— Мне сказать нечего, — вздохнула она. — Уходи! Это больше никогда не должно повториться. Оставайся в мануарии вместе со своей женой, которой ты, похоже, изменяешь.

— Сжалься! Ни слова больше о Леоноре! — оборвал он ее. — Она подарила мне сына. Я питаю к ней глубокое почтение. Но ты, ты… Мы должны встречаться, Анжелина.

— Сжалься! Ни слова больше о Леоноре! — оборвал он ее. — Она подарила мне сына. Я питаю к ней глубокое почтение. Но ты, ты… Мы должны встречаться, Анжелина.

Гильем попытался обнять ее за талию, но она, растерянная, отстранилась.

— Гильем, прошу тебя! Я больше не попаду в твои сети. Ты надеялся, что я брошусь тебе на шею, что я буду умолять тебя любить меня и дальше?

— Тем не менее ты прибежала на свидание, — язвительным тоном отметил Гильем. — И, как и прежде, не очень-то сопротивлялась.

— Грязный подонок! — выкрикнула Анжелина, давая ему пощечину. — Признаю, я проявила слабость, мне нет оправдания. Но это послужит мне хорошим уроком. Я буду бегать от тебя, как от чумы, поскольку способна позволить овладеть собой в риге.

— Анжелина, прости меня! — воскликнул Гильем. — Я думал, что можно все начать сначала. Послушай, я признаю свою вину. Да, я должен был тебе написать, но считал это бесполезным. Если бы я это сделал, ты прочла бы слова, полные любви и сожаления. Меня нес поток новой жизни… Это путешествие на корабле, освоение островов, управление плантацией… А ребенок — это был дар небес! Если бы ты знала, до чего он красив, мой Бастьен!

Это были роковые слова, поразившие молодую женщину в самое сердце.

— Твой Бастьен! — с трудом выговорила она.

Анжелина сжала зубы, сдерживаясь, чтобы не бросить Гильему в лицо, что у него есть еще один сын, старший, первенец.

— Разумеется он красивый, — задыхаясь, выговорила она. — Забудь обо мне и возвращайся к своей семье. Наша жизнь такая хрупкая! Она висит на волоске. Не надо все портить, пытаясь увидеться со мной. Мы вели напрасный разговор и зря дали волю своим чувствам. Это грех. И мне стыдно за себя.

— Прощальный поцелуй?

— Только не это!

Анжелина бросилась прочь. Луна освещала подлесок своими голубоватыми лучами. Воздух был пропитан едва уловимым ароматом свежей земли и более стойким запахом, принесенным с соседних лугов, на которых цвели высокие травы.

«Прощай, прощай, Гильем! — повторяла Анжелина, бежавшая по тропинке, которая вела на улицу Мобек через скалистую насыпь, поросшую мхом. — Я храню самый дорогой из всех твоих подарков — моего ненаглядного малыша Анри, моего сына, нашего сына».

Глава 5 Песня Анжелины

Луиджи уже отчаялся получить деньги, которые попросил у своего единственного друга, отца Северина. Он начал сомневаться, что Долорес отправила его письмо.

В то хмурое утро Луиджи играл на гитаре, стараясь вспомнить французские напевы. Без денег, на которые так рассчитывал, он упорно отказывался переезжать в домик в горах, достоинства которого на все лады расхваливала его любовница. В большом каталонском городе становилось все жарче, несмотря на ветер, иногда дувший со Средиземного моря.

Нога Луиджи почти восстановилась. Теперь он мог ходить, опираясь на палку, что ему было совсем не по душе. И поэтому он редко покидал маленькую комнату наверху, из окна которой так долго любовался собором, что мог воспроизвести в воображении каждую архитектурную деталь.

Белые голуби часто садились на подоконник всегда открытого окна. Луиджи кормил их хлебными крошками или кусочками анисового пирога, который ему не нравился.

— Что же это за мелодия? — тихо спрашивал он самого себя. — Я слышал ее в той деревне, в Бьере, в день Святого Иоанна летнего.

Черные глаза Луиджи, в которых играли золотистые искорки, когда он пребывал в хорошем настроении, пристально смотрели в одну точку на стене напротив. Вопреки его воле перед ним возникло лицо Анжелины, такое, каким он часто видел его перед мысленным взором, лицо молодой женщины удивительной красоты, с тонкими, правильными чертами, с околдовывающими глазами. «С глазами цвета весны или осени, — думал Луиджи. — Во время нашей первой встречи я сказал ей, что она украла цвет у апрельских фиалок, у октябрьских бессмертников, у майской сирени. Что за удивительное создание эта Анжелина! Наивная, веселая, но одновременно сильная и строгая. Лучше забыть о ней. Она наверняка вышла замуж. Разве найдется мужчина, который не захочет связать свою судьбу с такой чаровницей? А что я? Я принц ветров и больших дорог».

Луиджи иронично усмехнулся. За прошедшие месяцы его веселость и задор улетучились, уступив место горькой меланхолии.

— Меня пронзила отравленная стрела, — напевал он. — Любовь попала в плен, по ту сторону Пиренеев… Такая прекрасная любовь, нет, прекрасный предмет любви!

Эти слова эхом отдавались в его душе. Он вспомнил песню, которую слышал июньским вечером в Бьере.

— Да, конечно! Люди пели эту песню на местном диалекте, таком близком к испанскому! Se canto!

Луиджи мысленно перенесся в долину Масса, чувствуя себя свободным бродягой, полным неясных мечтаний. Он начал петь. Его голос звучал твердо и в то же время проникновенно. Но когда в комнату ворвалась Долорес в желтом платье и черной шали, он замолчал.

— Querido mio, к тебе гость! Madre de dios, вставай и приведи себя в порядок! Тебя ждет священник!

— Священник! — воскликнул Луиджи, стремительно вставая. — Как он выглядит, querida[16]? Он старый, лысый, сгорбленный? Нет, до чего же я глупый! Мой дорогой друг отец Северин никогда бы не пустился в путь!

— Он не старый. Это молодой светловолосый священник, красивый юноша, — кокетливо сказала любовница Луиджи.

Луиджи дрожащей рукой пригладил свои черные волосы и поправил рубашку.

— Позови его, быстро! — тихо произнес он. — Я уверен, что он приехал по просьбе отца Северина. Какое чудо, Долорес! Мы теперь сможем спокойно жить в твоей деревне. Но, прошу тебя, оставь нас одних.

Долорес поцеловала Луиджи и танцующей походкой вышла за дверь. Почти тут же в комнату вошел священник. На нем был запыленный коричневый плащ и веревочные сандалии. На груди висел самшитовый крест.

— Луиджи? — спросил он немного удивленно.

— Да, брат мой, к вашим услугам. Прошу прощения за свой наряд, который немного смутил вас, я это вижу. Господи! Я много недель провалялся на этой кровати из-за травмы. У меня очень болела нога. Садитесь на стул.

Брат Захария, который был не священником, а послушником в аббатстве Комбелонг в Арьеже, обвел недоумевающим взглядом комнату. Он увидел гитару, лежавшую на кровати на смятых простынях, столик, на котором стоял графин с красным вином и валялась апельсиновая кожура, одежду, небрежно брошенную на сундук и даже упавшую на пол, и жестом показал, что предпочитает стоять.

— Вы приехали от отца Северина? — радостно спросил Луиджи.

— Да, наш настоятель просил меня выполнить сердечную миссию, как он изволил выразиться. Я должен вручить вам вот это и узнать о состоянии вашего здоровья.

Монах вынул из сумы пухлый черный кожаный кошелек и письмо, запечатанное красной восковой печатью.

— Спасибо! Благодарю вас! — воскликнул Луиджи, тихо смеясь от радости.

— А теперь я оставляю вас, мсье, — сказал брат Захария равнодушным тоном.

— Но куда вы пойдете? Барселона — большой город. Мы можем вас приютить. Когда вы возвращаетесь в аббатство?

Сбитый с толку живостью и радушием Луиджи, брат Захария с трудом сохранял олимпийское спокойствие.

— Я признателен вам за гостеприимство, но мне есть где переночевать. Вообще-то я не скоро вернусь в Комбелонг. Я держу путь в Сантьяго-де-Компостела, что позволило мне оказать услугу отцу Северину.

После этого краткого объяснения брат Захария вышел из комнаты. Тут же появилась Долорес, сгорающая от любопытства.

— Ну, Луиджи? Ты получил деньги?

— Да! Боже, я благословляю весь мир и в особенности отца Северина! Я знал, что он поможет мне. Этот человек заслуживает место в раю, если, конечно, рай существует.

— ¡Madre de dios! Замолчи! ¡Querido mió!

С горящими глазами Луиджи взвесил в руке кожаный кошелек. Он уже мысленно покупал новую одежду, подержанную скрипку, золотые серьги…

Пылкая испанка прижалась к нему и прошептала:

— Ты купишь мне кольцо, как обещал?

— Я всегда исполняю свои обещания, Долорес, — ответил Луиджи, жадно целуя ее. — Завтра мы пойдем гулять на Las Ramblas[17]. Ты наденешь свое самое красивое платье, красночерное. Там магазины тянутся до старого порта. У тебя будет кольцо. Но теперь я хочу прочитать письмо отца Северина. Принеси мне чего-нибудь поесть, я вдруг проголодался.

— Да, querido. Лангустины с рисом хочешь?

Луиджи рассеянно кивнул, держа в руках запечатанный конверт. Едва он дотронулся до толстой бумаги, как его охватило странное волнение. Вдруг он увидел себя там, в тенистой долине, возле древних стен, под благожелательным покровительством старого священника.