— Я тронут вашей запоздалой заботой, — спокойно произнес Луиджи. — Давайте поторгуемся, Виолетта. Я обменяю свое прощение на поцелуй. Я вовсе не похотливый тип, но видеть вас так близко, любоваться вашими очаровательными губками и не припасть к ним — это делает меня просто больным.
— Боже! Вы слишком торопитесь! — запротестовала Анжелина.
— Перестаньте взывать к Богу. Он часто остается глух к человеческим мольбам, хотя, признаюсь вам, присматривал за мной при посредничестве славного священника.
— Вы неверующий? У вас нет ни стыда ни совести!
— Это зависит от обстоятельств, — признался он. — Ну, так что насчет поцелуя, который отпустит вам все ваши грехи?
— Ни в коем случае! — отрезала вдруг испугавшаяся Анжелина, которую не оставляла мысль о том, что ей предстояло сообщить Луиджи. — Поцелуй всегда имеет последствия. Ну, разве только в щечку.
— Идет, — нежно произнес Луиджи.
Анжелина поспешно поцеловала Луиджи, смущенная запахом его кожи и волос.
— Мы в расчете? — немного кокетливо спросила она.
— Буду пока довольствоваться этим. Так что такого важного вы хотели мне сообщить? Сейчас подходящий момент. Нет назойливых свидетелей, нет ничего, кроме луны, звезд и ароматов этого сада.
— Да, я думаю, момент подходящий. Вы должны внимательно меня выслушать, поскольку я затрудняюсь объяснить вам…
— Подождите! — воскликнул Луиджи, перебивая Анжелину. — Мне кажется невероятным, что мы вот так сидим вместе, дружески разговариваем. Вам не давали покоя угрызения совести. Меня же обуревала ненависть к вам, к вашей красоте, к вашим фиолетовым глазам. Увы! Я убеждал себя, что бесполезно искать встречи с вами. Я был готов сожительствовать с некой Долорес, которая приютила меня в Барселоне. Но судьба распорядилась иначе. Судьба, но с моей помощью. Еще один вопрос. У вас по-прежнему живет эта большая белая собака?
— Спаситель? Да. И он не оценил вашей ночной серенады.
— А этот ребенок, который плакал на руках девушки… Он и она — это ваши родственники?
Попавшая в затруднительное положение Анжелина осознавала, что Луиджи ничего не знает о ее жизни. Ей показалось уместным кое-что объяснить.
— Дом принадлежит мне. Я унаследовала его от матери. В конце осени я получила диплом акушерки и теперь практикую в своем родном городе. Чаще всего меня называют повитухой. Девушка — это Розетта, моя служанка, но она мне и сердечная подруга, и сестренка. Я в прямом смысле подобрала ее, когда она просила милостыню на паперти. Но о трагической судьбе этой девушки я расскажу вам в другой раз. Луиджи, этот медальон…
— А ребенок? — настаивал Луиджи. — Это ее ребенок?
Анжелине показалось, что она стоит на краю бездонной пропасти, пропасти лжи, ловушки, в которую уже бросалась несколько раз очертя голову, что приносило ей только неприятности.
— Нет, это не ее ребенок, — тихо ответила она. — Это мой крестник. Я расскажу вам о нем, но позднее. Подождем до следующего воскресенья.
Луиджи молча смотрел на небо. Кое-что в высшей степени заинтриговало его. Он встречался с Анжелиной раз пять или шесть, причем каждый раз в напряженной обстановке. Они либо ссорились, либо обменивались колкостями. Но теперь молодая женщина была другой. «Ее поведение коренным образом отличается от того, что я сохранил в своих воспоминаниях. Я чувствую, что она доверяет мне, что питает ко мне удивительную нежность. Почему?» — думал он. Впрочем, она по-прежнему была красивой, очаровывала Луиджи.
— Как странно! — произнес он наконец. — Поскольку вы обещаете рассказать мне так много, я склонен думать, что мы будем часто встречаться или, по крайней мере, в течение продолжительного времени, чтобы я смог выслушать все ваши истории.
— Да, мы будем встречаться. А теперь я должна вам рассказать вот о чем. Луиджи, на обратной стороне медальона, который был прикреплен к бархатной обшивке футляра для вашей скрипки, выгравированы инициалы.
— Знаю. Но я не прорицатель, и эти буквы, переплетающиеся между собой, ничего мне не говорят.
Анжелина заколебалась. Она не хотела, чтобы Луиджи слишком сильно волновался, но все же продолжила:
— Это, несомненно, инициалы одного из ваших родителей!
— Полагаю, да… Виолетта, сжальтесь надо мной! Оставим эту тему! Скажите лучше, что сделало вас такой нежной и любезной? Это требует вознаграждения. Я умираю от желания подарить вам поцелуй. В худшем случае в щеку или в другое место.
Луиджи подвинулся к Анжелине. Она, не видя его лица, догадалась, что он смотрит на нее с мольбой, и чуть не уступила.
— Не сейчас! Будьте серьезны! — Она вздохнула.
Анжелина машинально взяла Луиджи за руку и сжала ее. Ошеломленный, он наслаждался этим ее неожиданным порывом.
— Как бы вам это сказать? Луиджи, заклинаю вас, не подвергайте мои последующие слова сомнению.
В этот момент произошло событие, вполне обычное для повседневной жизни повитухи. На улицу Мобек въехала повозка и остановилась перед воротами дома Анжелины. Она прислушалась, раскрыв рот от неожиданности.
— Черт! Это приехали за мной! — воскликнула Анжелина.
— В такой час? — удивился Луиджи.
— Дети появляются на свет в любое время суток. Увы, я должна идти. Как они удивятся, увидев, что я бегу по улице!
— Кто «они»?
— Те, кто сейчас барабанит в ворота, — ответила Анжелина, вставая. — Луиджи, прошу вас, не уезжайте из города. Потерпите немного. Теперь я должна запрячь кобылу в коляску. Вы можете расположиться в конюшне. Там есть пустое стойло с чистой соломой. Обещайте, что будете там, что не исчезнете, когда я вернусь.
Все больше и больше удивляясь, Луиджи не отрывал от молодой женщины страстного взора.
— Какой мужчина не уступит подобной просьбе? Если понадобится, я буду ждать вас сто лет.
Анжелина ушла, благословляя этот сад, раскинувшийся буквально в двух шагах от ее дома, куда легко долетали уличные шумы.
— Иду! Я уже здесь! — крикнула Анжелина, глядя на черный фаэтон, запряженный серыми лошадьми.
Мужчина, стучавший в ворота, обернулся. Это был Гильем Лезаж.
— Гильем!
— Слава Богу, ты здесь! — воскликнул он с таким облегчением, что было очевидно: его совершенно не интересует, откуда она появилась.
— Что случилось? — спросила Анжелина.
Гильем был слишком хорошо воспитан, чтобы поднять среди ночи такой шум без веской на то причины.
— Леонора! Прошу тебя, поехали! Она так мучается, она потеряла столько крови… Мой отец послал за доктором, но я доверяю только тебе. Поедем, прошу тебя!
Перед Гильемом тотчас предстала повитуха, собранная, ответственная, спокойная.
— Сейчас возьму саквояж и чистый халат, — сказала Анжелина. — На каком месяце беременности твоя жена? Когда я ее видела, она, скорее всего, была на пятом или на шестом месяце.
— Начинается восьмой месяц, если верить доктору, у которого мы были на прошлой неделе.
— Ну что ж, это немного успокаивает меня. Я соберусь быстро. Следи за лошадьми, они явно нервничают.
— Только побыстрее, прошу тебя!
Это было сродни молитве, которую Анжелина хорошо знала, крик души мужей в такие моменты: «Быстрее, прошу вас!» Гильем ничем не отличался от мужчин, которые просили Анжелину оказать столь важную услугу, всецело полагаясь на ее знания и опыт.
— Мадемуазель Энджи, — взволнованно заговорила Розетта, когда молодая женщина вошла в кухню. — Я встала, услышав шум на улице. Так вы нашли Луиджи?
— Да, но сейчас я должна ехать с Гильемом. Велика вероятность того, что его жена родит сегодня ночью.
— Что?! — возмущенно воскликнула Розетта. — Так это он устроил весь этот бедлам?
— Розетта! Не задавай мне больше вопросов! У меня нет времени тебе отвечать. Не удивляйся, если увидишь в конюшне странного типа. Я сказала Луиджи, что он может там переночевать.
— Ну, вы даете! А почему вы не предложили ему лечь в углу двора на охапке сена? В конце концов, мы вполне могли бы найти ему местечко и в доме, этому мсье де Беснаку.
— Замолчи! Он еще ничего не знает! — поспешно сказала Анжелина, которая уже к этому моменту собрала все, что ей было необходимо. — До свидания, Розетта. Занимайся Анри, если к утру я не вернусь домой.
— Хорошо. Я буду все делать как обычно. Пойду еще подрыхну.
— Посплю! Надо говорить «посплю»! — поправила ее Анжелина и побежала к Гильему.
Как и все мужья, снедаемые беспокойством, Гильем пустил лошадей в галоп. Сидя на заднем сиденье экипажа, Анжелина смотрела, как перед ее глазами мелькают тополя, растущие по берегам Сала.
«Сейчас я приеду в мануарий Лезажей, о чем я так мечтала в то время, когда была влюблена в этого человека. Сколько раз я любовалась этим маленьким замком на вершине холма! Боже, до чего я была доверчивой!»
Бешеный галоп, которым ее бывший любовник заставил мчаться лошадей, не способствовал разговору. Молодая женщина готовилась осматривать Леонору, как любую другую свою пациентку, надеясь, что новой трагедии не произойдет.
Как и все мужья, снедаемые беспокойством, Гильем пустил лошадей в галоп. Сидя на заднем сиденье экипажа, Анжелина смотрела, как перед ее глазами мелькают тополя, растущие по берегам Сала.
«Сейчас я приеду в мануарий Лезажей, о чем я так мечтала в то время, когда была влюблена в этого человека. Сколько раз я любовалась этим маленьким замком на вершине холма! Боже, до чего я была доверчивой!»
Бешеный галоп, которым ее бывший любовник заставил мчаться лошадей, не способствовал разговору. Молодая женщина готовилась осматривать Леонору, как любую другую свою пациентку, надеясь, что новой трагедии не произойдет.
«Когда-то эти люди обвинили маму в смерти их дочурки. Наверняка Оноре Лезаж не одобрит моего приезда. Ну что ж, я не боюсь этого господина, который относится ко мне с таким презрением».
Анжелина чувствовала себя сильной, способной противостоять всему миру, и собственная решимость приводила ее в замешательство. «Это благодаря Луиджи. Мне удалось попросить у него прощения, и он простил меня. Господи, как мне было хорошо с ним!»
Фаэтон резко остановился. Анжелина увидела, что они находятся около каменного крыльца дома, почти все окна которого были освещены. К фаэтону бросился слуга, чтобы позаботиться о взмыленных лошадях.
— Быстрее! Я боюсь худшего! — бормотал Гильем, помогая Анжелине выйти.
Анжелина посмотрела Гильему прямо в глаза и спросила:
— Твой отец знает? Ты сказал, что привезешь меня?
— Да, разумеется. Сначала он отказывался, но потом смирился. На кону жизни моей супруги и нашего ребенка. Не время вспоминать старые обиды.
Схватив Анжелину за руку, он потащил ее в вестибюль, не прибавив больше ни слова. Они стали подниматься по большой каменной лестнице, устланной красным ковром, который был закреплен медными поперечинами. Анжелина мимоходом заметила кричащую роскошь интерьеров, типичный для Второй империи декор, позолоту, тяжелые драпри и инкрустированную мебель.
— Гильем, у твоей жены отошли воды? — спросила Анжелина, когда они шли по коридору, в который выходило множество дверей.
— Нет. Боли начались внезапно, без всякой причины, — ответил Гильем. — Это здесь. Клеманс, моя невестка, не отходит от Леоноры. Две служанки тоже.
Гильем толкнул створку двери, инкрустированную слоновой костью и украшенную позолотой.
Анжелина, надевая халат, смотрела на огромную кровать под балдахином. На ней лежала Леонора, бледная, с полузакрытыми глазами. Служанки в черных платьях и белых передниках стояли поодаль. На лицах обеих женщин застыл ужас. Клеманс, жена старшего брата Гильема, сидела на стуле. Перебирая четки, она тихо молилась.
— Мадам, — обратилась повитуха к роженице, — вы можете говорить? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вам помочь.
Леонора открыла глаза и встретилась с сочувственным взглядом Анжелины Лубе, взглядом с отблесками драгоценного камня. Она застонала.
— Гильем, — проговорила она, протягивая руку к мужу, — я не хочу, чтобы эта девица находилась здесь! Где доктор? Твой отец обещал мне, что приедет доктор.
Несмотря на слабость и регулярные схватки, Леонора Лезаж, похоже, была полна решимости выгнать незваную гостью из своей комнаты.
— Гильем, вели ей уйти. О! Боже, как мне больно! Как мне плохо!
Леонора мотала своей белокурой головкой из стороны в сторону, а ее тело извивалось под простынями.
— Послушай, дорогая! Не веди себя как ребенок, — резко оборвал ее Гильем. — Мадемуазель Лубе пользуется прекрасной репутацией. Я непременно хочу, чтобы она тебя осмотрела и поставила свой диагноз. Доктор скоро приедет. Лучше выслушать два мнения, проконсультироваться с двумя компетентными людьми.
Анжелина терпеливо ждала. Она не имела обыкновения заниматься будущей матерью, если та не соглашалась. Подобные случаи уже были в ее практике. Некоторые пациентки без всяких оснований отказывались от ее помощи, полагаясь на опыт матери, бабушки или соседки, якобы способных правильно принять роды.
— Схватки становятся все более частыми, — сказала вдруг ровным голосом Клеманс Лезаж. — Увы! Думаю, что ребенок начал выходить. Совсем недавно крики Леоноры были просто душераздирающими.
— У нее все еще идет кровь? — спросила повитуха, ибо это был очень важный момент.
— Нет. Кровотечение прекратилось, — ответила молодая женщина с ничем не примечательным лицом и тонкими губами, каштановые волосы которой были тщательно уложены над ушами.
— Мне надоела эта комедия! — взорвался Гильем. — Вы обе, выйдите отсюда!
Гильем обращался к служанкам, которые мгновенно исполнили его приказание. Властным жестом он сдернул простыню и одеяло, под которыми на боку лежала его жена. Ее длинная ночная рубашка из розового батиста была пропитана кровью.
— Мадам, позвольте все же мне вас осмотреть, — мягко сказала Анжелина. — Позвольте ради вашего ребенка, маленького невинного существа, который доставит вам столько радости, если выживет. Как прошли ваши первые роды?
Леонора злобно посмотрела на Анжелину и ничего не сказала.
— Тогда не возникло никаких проблем, — ответил вместо нее Гильем. — До срока оставалось примерно три недели, и ребенок весил три килограмма. Но мы нашли хорошую кормилицу, и он быстро стал набирать вес.
По-прежнему ожидая согласия Леоноры, Анжелина стояла около кровати. Сложившееся положение тяготило ее. Она думала, что эта молодая мать, капризная с виду, вероятно, наслушалась сплетен о ней или о ее матери Адриене Лубе. «Оноре Лезаж осмелился ударить маму и подать на нее жалобу, — вспоминала она. — Гильем не придает значения этому давнему делу, но я готова спорить, что его жена считает меня опасным созданием, неспособным… Или же есть другая причина!»
В конце концов Клеманс сочла необходимым вмешаться. Положив четки на прикроватный столик, она встала и склонилась над Леонорой.
— Леонора, будьте разумны! Я живу в этом краю вот уже три года и уверяю вас, что здесь мадемуазель Лубе любят и уважают за ее знания и талант акушерки. Вовсе не по-христиански жертвовать ребенком из-за глупых предрассудков.
Неожиданно для всех Леонора залилась слезами и едва слышно прошептала «да».
— Приступайте, — добавила она, закрыв глаза и переворачиваясь на спину.
Это слово было обращено к Анжелине, которая не стала терять времени. Клеманс явно была настроена помогать ей. Она молча протянула Анжелине большую чистую простыню, чтобы та приступила к осмотру, памятуя о стыдливости Леоноры. Гильем отошел от них и встал у окна.
— Ребенок скоро выйдет, — сообщила повитуха. — Мужайтесь, мадам. Он идет ягодицами, и одна ножка уже высвободилась. Сейчас вам надо тужиться.
— Нет, нет! Мне больно, мне очень больно! — простонала пациентка. — И еще слишком рано. Он не должен выйти.
— Природа решила по-другому, мадам, — вздохнула Анжелина. — Успокойтесь, у него есть шанс. Он достаточно хорошо сформировался, чтобы сосать вашу грудь.
Женщина в ужасе закричала:
— Что? Кормить ребенка! Да никогда!
Ее муж нахмурился. Сделав властный жест в сторону двери, словно охватывая весь край, Гильем внятно произнес:
— Мы найдем кормилицу. Леонора, дорогая, а теперь следуй советам Анжелины! Я пойду поставлю отца в известность и распоряжусь на кухне.
— Да, мне нужен кипяток, холодная вода и чистое белье, — сказала молодая повитуха. — Пеленки готовы?
— Сейчас я этим займусь, — откликнулась Клеманс Лезаж. — На комоде есть мыло и холодная вода.
Леонора смирилась с тем, что ей предстояло вот-вот родить. У нее не было выбора, но интонация, с какой Гильем произнес имя повитухи, болью отозвалась в ее сердце. Эта красивая девица с фиолетовыми глазами была ее соперницей. Леонора знала об этом с момента помолвки, поскольку будущая свекровь была несдержана на язык. За два месяца до своей внезапной смерти Эжени Лезаж выплюнула скопившийся яд, рассказав, как помешала младшему сыну сделать чудовищную глупость.
— Этот простофиля хотел жениться на дьяволице, на рыжей простолюдинке! — доверительно сообщила она. — Ее мать, Адриену, все считали ведьмой. К тому же она убила моего ребенка в моем же чреве, я в этом не сомневаюсь.
Суеверная Леонора верила всему, что ей говорили. Ее детство прошло на острове Реюньон, где почти все местные жители были язычниками. Там она часто слышала рассказы о колдовстве и порче.
— Мадам, — сказала Анжелина, — расслабьтесь, иначе у нас ничего не получится. Следите за тем, что происходит с вашим телом, и помогите вашему ребенку.
Такие неуместные слова возмутили пациентку, которая рожала своего сына Бастьена, крича во весь голос и извиваясь.
— Расслабиться? — выдохнула она. — Какая же вы дура! Я не могу, мне больно!
Анжелина была возмущена до глубины души. Ей захотелось ударить эту несносную молодую женщину, посмевшую ее оскорбить.