Как только у Розетты появилась возможность излить снедавший ее гнев на человека, которого она презирала всей душой, она тут же успокоилась.
— Сегодня этот негодяй вновь приходил к мадемуазель Энджи, — сообщила Розетта. — Дайте мне вон ту тряпку, чтобы я не обожглась, беря противень.
Розетта улыбнулась, глядя на две большие булки с золотистой корочкой. От их запаха в пустом желудке Луиджи заурчало.
— Полагаю, эти деликатесы предназначены для воскресного обеда. Очень жаль! — посетовал он.
— Не портите себе кровь! Я дам вам кусок сливового пирога и стакан сидра, — успокоила его Розетта. — Я-то знаю, как себя чувствуешь, когда сводит живот. Если бы не мадемуазель Анжелина, я по-прежнему побиралась бы, жила случайными подачками. Она самая лучшая женщина на свете.
Заинтригованный Луиджи сел за стол. Наблюдая за действиями Розетты, он явно любовался ею.
— А что вы думаете о Жерсанде де Беснак? — спросил он.
— Вы хотите, чтобы я разоткровенничалась с вами. Но я вовсе не простофиля! И ничего лишнего я вам не скажу.
Розетта сновала по кухне, от камина к шкафу и от раковины к буфету. Шмыгнув носом, она в конце концов решила высказать все, что думала.
— Мадемуазель Жерсанда — достойная дама. И очень щедрая. Она не считает деньги, она бросает их на ветер. Да, она любит тратить деньги. Знаете, сколько раз она совала мне в карман фартука серебряные монетки, чтобы я могла отослать немного денег сестре? А однажды, когда мы — мадемуазель, Анжелина и я — ездили в Сен-Годан, я обедала в ресторане. Да, мсье! Не в харчевне и не в таверне, а в прекрасном месте с серебряными приборами и красными скатертями. Я попробовала абрикосовый шербет… А еще мадемуазель Жерсанда иногда меня целует, а потом у нее на глазах выступают слезы…
Луиджи покачал головой. Он наверняка проникся бы симпатией к старой даме, столь очаровательной и достойной, если бы она не была его матерью, сознательно бросившей своего сына.
— Розетта, вы знаете мою историю? — после непродолжительного молчания спросил Луиджи.
— Да. Мадемуазель Анжелина часто мне рассказывала ее. Я ее наперсница, и даже младшая сестренка, как она говорит. Я все о вас знаю. Я даже знаю, что у вас есть родинка в самом низу спины.
Щеки Розетты зарделись. Она рассмеялась, хотя из ее глаз продолжали литься слезы.
— Ой, простите меня. На меня все так давит! У меня нервы на пределе. Не сердитесь на нее, на вашу маму, она ведь так раскаивается! С тех пор как я поселилась в городке, я часто бываю на улице Нобль. И уверяю вас, мадемуазель Жерсанда все время ждала вашего возвращения. Вот так! Но ешьте же!
Розетта уже поставила перед Луиджи тарелку с куском пирога и стакан сидра. От всего сердца поблагодарив девушку, Луиджи попробовал пирог.
— О! Какое яство! — воскликнул он. — Я польщен!
Розетта тоже села. Опершись локтями о стол, она смотрела на Луиджи, но не видела его, полностью погрузившись в свое горе. Луиджи внимательно посмотрел на нее. Его растрогала эта миловидная девушка с темными волосами, заплетенными в косы, курносым носом, блестящими карими глазами.
— У меня есть еще вопросы, — сказал он, сжимая стакан. — Увы! Если я задам их вам, вы обвините меня в грязных намерениях. Но поймите меня, барышня, я всего-навсего акробат, свободный в своих действиях и желаниях, к тому же один-одинешенек на всем белом свете. У меня никогда не было семьи. И вдруг у меня появляется мать, которая начинает тыкать мне в лицо свое богатство, словно морковку в морду осла. А Анжелина, с которой у нас общие злоключения, запрещает мне уезжать. Я чувствую себя немного растерянным.
— Вы вовсе не один-одинешенек! Вот так! Но, по сути, вы рассуждаете здраво. Потому что жизнь порой проделывает с нами странные штучки. Вы всем довольны, вы не знаете горестей, и тут вам на голову сваливается черепица. И все. Вы больше не можете смеяться, вы перестаете чувствовать себя сильным. Но, в конце концов, мсье Луиджи, на что вы жалуетесь? Вы были бедным, никто вас не любил. А сейчас вы разбогатели, да еще нашли маму!
— Если рассуждать так, как рассуждаете вы, то я должен радоваться, — помрачнев, согласился Луиджи. — Но утро вечера мудренее. Возможно, завтра я приму какое-нибудь решение. А Анри, этот маленький мальчик, крестник Анжелины, чей он сын?
Не ожидавшая этого вопроса Розетта так и подпрыгнула. Немного подумав, она осторожно ответила:
— Об этом вам лучше спросить Анжелину. Не мое это дело. И вообще я ничего не буду говорить о малыше. Но я его очень люблю. Он такой миленький! С каждым днем он говорит все лучше и лучше. А какой он хитрый! Можно сказать, я его няня.
— Хорошо. Буду довольствоваться этими сведениями. Перейдем к мсье Лезажу, этому негодяю. Кто он?
— Не прикидывайтесь дурачком! Вы угрожали ему ножом. Мадемуазель Энджи рассказала мне.
— А! Теперь я понимаю, о каком ужасном типе вы говорите, — ответил Луиджи. — Ну, не буду больше докучать вам, Розетта. Вообще-то я немного беспокоюсь за вас, ведь вы такая грустная.
Розетта встала. Ей хотелось продолжить разговор, ведь присутствие Луиджи помогало ей забыть о своем горе.
— Я вовсе не грустная, — возразила она. — Я живу под крылом ангела…
Очарованный этими столь поэтичными словами, Луиджи молчал. Заходящее солнце заливало комнату оранжевым светом. И тут он понял, что он никуда не убежит, что поживет какое-то время вместе с Розеттой, Анжелиной и Жерсандой де Беснак, ведь каждая из них была для него загадкой. Все они были такими разными, каждая со своими секретами и мечтами, спрятанными в глубине сердца.
— Мое дорогое дитя, — сказал Луиджи, не спеша направляясь к выходу, — я обдумаю ваши слова на свежем воздухе.
Он взял скрипку и сыграл печальную мелодию, грядя на огненный шар, заливавший своим светом горизонт над туманной долиной. Розетта слушала мелодию, забившись в угол около потухшего очага. Музыка бередила ей душу, ранила в самое сердце.
И девушка беззвучно расплакалась.
Глава 9 Любовная греза
Сен-Лизье, в тот же вечерАнжелина вернулась домой с наступлением ночи. Она нашла Луиджи под сливой. Он лежал, исписывая графитовым карандашом тетрадь нотами. Рядом стояла свеча. При малейшем порыве ветра пламя колыхалось. Молодая женщина заметила, что в кухне нет огня.
— Где Розетта? — спросила она.
— Пошла спать, — проворчал он. — Послушайте! Из-за вас я потерял мысль.
Анжелина устала и к тому же была расстроена. Без всяких церемоний она села на сухую траву в метре от Луиджи.
— Луиджи, вы ужинали?
— Да, некоторое время назад. После куска пирога и стакана сидра Розетта подала мне рагу, картошку и сало. Роскошный ужин! Эта таверна мне нравится. Пожалуй, я возьму здесь пансион.
— Вас, судя по всему, даже не волнует состояние здоровья мадемуазель Жерсанды! — возмутилась Анжелина. — Кто угодно поинтересовался бы этим!
— Я не кто угодно, а ее сын. Ну, и как чувствует себя эта дама?
— Доктор нашел, что она очень слаба и взволнована. Ее сердце бьется нерегулярно. Он прописал ей шафранно-опийную настойку, хотя я возражала. Сейчас, разумеется, она спит.
— Сон часто восстанавливает силы, — ответил Луиджи, убирая в сумку тетрадь и карандаш. — Она оправится после всех этих переживаний.
— Какой вы холодный, безжалостный! — сказала потрясенная Анжелина. — В вашем голосе не слышно ни капли сочувствия, в ваших глазах нет ни искорки беспокойства. Я так разочарована…
Рассеянно кивнув, Луиджи произнес:
— Жерсанда де Беснак для меня — посторонняя женщина. Я никогда раньше не видел ее. В ее обществе я провел час, вернее, около часа. Я не могу сочувствовать или беспокоиться о ней.
— Но она ваша мать! — воскликнула Анжелина.
— Скажем так: женщина, родившая меня. Я предпочитаю такую формулировку. А теперь выслушайте меня внимательно, Анжелина. Я вернулся сюда вовсе не потому, что надеялся найти свою семью. Один друг, мой единственный друг на всем белом свете, ответил на мое письмо, которое я написал ему из Барселоны. Буду с вами честен: я просил у него денег. И он, великодушный человек, прислал мне кругленькую сумму, сообщив при этом, что меня больше не обвиняют в тех чудовищных преступлениях, в которых даже вы подозревали меня, если не сказать больше. Этот человек живет в Арьеже. Он настоятель аббатства Комбелонг, что расположено в нескольких километрах отсюда. Можете себе представить, как я обрадовался, узнав, что меня больше не считают беглым преступником. Я мог бы остаток своих дней провести в объятиях Долорес, но отец Северин просил, чтобы я навестил его в последний раз. Разве я мог отказать ему? Он очень пожилой человек, а я люблю его всей душой.
Ошеломленная молодая женщина смотрела на Луиджи так, словно видела его впервые. Ей казалось, что он наконец раскрыл свою душу, сбросил маску беззаботного и речистого акробата. Он говорил прямо, бесхитростно. И это выбивало ее из колеи.
Ошеломленная молодая женщина смотрела на Луиджи так, словно видела его впервые. Ей казалось, что он наконец раскрыл свою душу, сбросил маску беззаботного и речистого акробата. Он говорил прямо, бесхитростно. И это выбивало ее из колеи.
— Значит, вы вернулись не ради меня? — разочарованно спросила она.
— Ну почему же? Я не лгал вам, Анжелина, я действительно все это время думал о вас. Я должен был вас увидеть, убедиться, что вы действительно существуете, вы, с вашими медно-золотистыми волосами и фиолетовыми глазами. Я надеялся соблазнить вас. Это была прелестная любовная греза, растаявшая по воле судьбы.
— Боже мой! Зачем же так драматизировать? — удивилась Анжелина.
— Позвольте мне закончить. Я рассчитывал, что своим обаянием сумею завоевать прелестное, хотя и холодное, отстраненное создание. Но я столкнулся с сестрой милосердия, преисполненной нежности ко мне, которая смотрит на меня так, словно я с Луны свалился. Я был не просто доволен, я был счастлив, признаюсь вам. Но в тот момент, когда я вырвал вас из когтей негодяя, когда надеялся получить поцелуй в качестве награды, вы сообщили мне нечто невероятное. Моя мать живет в этом городке и ждет меня! Я все как следует обдумал. Ваша любезность, ваша признательность были адресованы Жозефу де Беснаку, блудному сыну, по которому скучала старая эгоистка.
— Я не позволю вам оскорблять мадемуазель! — воскликнула Анжелина.
— Да перестаньте называть ее «мадемуазель»! Это вызывает неприятие. Зовите ее мамой, поскольку она стала для вас второй матерью. Вообще-то это многое меняет и могло бы изменить наши отношения.
Анжелина понимала, что Луиджи прав. Она боялась думать об этом, но Луиджи все расставил по своим местам.
— Честно говоря, я не был готов к этому театральному трюку, — с горечью добавил он.
— Я хотела сделать вас счастливым, поскорее сообщив, что ваша мать жива, что она здесь, рядом! Когда я вам отдала медальон, вы были потрясены. Я заранее радовалась вашей встрече с Жерсандой. Но, судя по всему, все пошло не так. Вы не смогли ее простить. Но, Луиджи, она страдала, что была вынуждена расстаться с вами! Мне известна эта история. Господи, если бы вы знали, как она дрожала, вновь переживая трагические сцены, которые преследовали ее всю жизнь! Объятые пламенем ясли больницы, ее двухмесячный малыш, погибший в огне… Она отправилась на ваши поиски, она любила вас. А сестра, та самая, которая утверждала, будто один младенец пропал, заронила в душу вашей матери сомнение, и Жерсанда жила с надеждой увидеть вас, прежде чем умрет…
— Боже, какая патетика! — прошептал акробат, закрыв глаза. — Из вас получился бы превосходный адвокат. Но признайтесь: меня приговорили к ужасной участи, меня, сироту, не знавшего, что такое отчий дом, не знавшего любви, но главное — любви матери, способной броситься на разъяренного хищника, чтобы спасти своего ребенка, способной на все, лишь бы прижать его к своей груди. Анжелина, если бы у вас был ребенок, смогли бы вы отдать его незнакомым людям сразу же после того, как он появился на свет? Нет, я в этом уверен. Я, как и Розетта, думаю, что вы вся соткана только из достоинств, поэтому родители и выбрали для вас такое имя — Анжелина.
Смутившись, молодая женщина встала. Она поужинала с Октавией, но все же прошла в кухню, чтобы взять несколько желтых слив. Луиджи ждал ее возвращения, гладя рукой лакированную деку своей скрипки.
— Иногда возникают обстоятельства, когда мать думает в первую очередь о благе своего ребенка, — каким-то неестественным голосом начала Анжелина. — Жерсанда хотела уберечь вас от нищеты, в которой жила. Возможно, я поступила бы точно так же, поскольку я отнюдь не ангел. Я такая же, как все, и вам следует об этом знать! Почему мы обязательно должны служить примером для других, быть достойными, мужественными? Все хотят иметь крышу над головой, очаг, еду. Обычные люди не способны на героические поступки. Надо находиться у изголовья кровати рожающей женщины, чтобы осознать, какие страдания она испытывает, одиночество многих из них, горечь, когда ты протягиваешь им нежеланного ребенка. Хотите, я приведу вам пример? Не так давно, в конце весны, меня вызвали в Монжуа, соседнюю деревню. Едва прелестный мальчик появился на свет, как его бабушка сообщила мне, что я должна отвезти его монашкам в Сен-Жирон. В доме царила нищета, жуткая нищета. Муж умер зимой, не оставив семье ни су. На повитуху возложена тяжелая обязанность отдавать брошенных детей религиозным конгрегациям. Как у меня тогда болело сердце!
Анжелина замолчала. Взволнованный Луиджи взял руку Анжелины, поднес ее к своим губам и почтительно поцеловал.
— Словом, у повитухи и священника есть что-то общее.
— Да. Наше ремесло требует образцового поведения, чаще всего отказа от личной жизни, исключительного такта в обращении с пациентками и снисходительности к человеческим слабостям, той самой снисходительности, которой вам так не хватает.
Как ни странно, но Луиджи ничего не сказал об ужасном признании, которое сделала ему Жерсанда де Беснак. Несомненно, если бы Анжелина знала правду о старой даме, она менее сурово отнеслась бы к нему. Она, как и он, была бы поражена, узнав ту чудовищную ложь, которую сочинила мадемуазель, ее вторая мать. Луиджи умолчал об этом также из чувства стыдливости, поскольку считал, что эта отвратительная история касалась только их двоих и никого больше. Таким образом, это было первое, что связывало их как родных людей.
— Пусть так. Я кажусь вам слишком категоричным, но, повторяю, я не был готов к этому разговору. И уж тем более я не был готов примерить костюм аристократа. Жозеф де Беснак! Я испытал такой шок, услышав, как вы меня представили! Я, сын ветра, принц дорог, считал, что меня бросила цыганская семья. Боже! Да мы портим этот чудесный летний вечер нашим спором. Так что я вам говорил? Ночь источает свои ароматы, множество звезд сверкает на небе, теплая трава такая мягкая, а я, сидя около бесподобной красавицы, даже не заигрываю с ней. Анжелина, что я должен сделать?
— Сложить оружие и проявить немного сострадания к мадемуазель Жерсанде, которая на самом деле очень добрая. Я вовсе не пытаюсь уговаривать вас. Я просто хочу, чтобы вы поняли, до какой степени мне не хватает родной матери. А вы только что обрели свою мать. Забудьте про вашу гордыню. Не будьте таким озлобленным.
— Розетта произнесла передо мной примерно такую же речь, правда, на свой манер. Но эта девушка кажется мне такой грустной! А ведь я считал ее веселой, восхищался ее песенками, которые она беззаботно напевала. Сейчас мне больно смотреть на нее.
Анжелина вытащила заколки, чтобы унять головную боль. Роскошная коса упала на спину молодой женщины. Свеча догорала, но ее золотистый свет еще бросал отблески на безупречный овал лица и печальные фиолетовые глаза Анжелины. Луиджи охватила почти болезненная радость.
— Черт возьми! А ведь вы дьявольски красивы! — воскликнул он.
— Спасибо, — вздохнула Анжелина. — И не тревожьтесь за Розетту. Мы с Жерсандой возили ее в Сен-Годан. Там, после двух лет разлуки, она навестила старшую сестру и младших братьев. С тех пор она и грустит. Мы с ней уже об этом говорили. Она корит себя за то, что ей улыбнулась удача, что она здесь живет в довольстве. Но это пройдет. Я знаю ее. Она хочет во что бы то ни стало быть счастливой и получить образование.
— Анжелина, будьте со мной откровенны. Я умею молчать, когда в этом возникает необходимость. Анри, этот мальчик, которого я увидел на улице Нобль, ваш крестник… Он сын Розетты? Сейчас много развелось негодяев, которые пользуются наивностью девчонок, брошенных на произвол судьбы. Вы приютили их, возможно, сразу после родов. Это делает вам честь, да и Жерсанде де Беснак тоже. Иначе почему Розетта отказалась сказать мне, чей на самом деле этот ребенок?
Настал роковой для молодой женщины момент. Она могла бы прервать разговор, пообещав, что все объяснит чуть позже. Но она решилась, зная, что, возможно, ей придется испытать разочарование, но все же надеялась, что Луиджи не отречется от нее. «Я, как и Луиджи, мечтала о любви, — молнией пронеслось в голове Анжелины. — Но это была безнадежная мечта. Зачем вновь лукавить? И как я могу солгать ему, поскольку речь идет о его приемном брате, о мальчике, который носит его фамилию, об Анри де Беснаке?»
Анжелина задула оплавившуюся свечу. Их с Луиджи окружили синеватые сумерки. Где-то стрекотали сверчки, исполнявшие незатейливую ночную песню, столь привычную, что на них никто не обращал внимания.
— Как тихо, не правда ли? — спросила Анжелина дрожавшим от нервного напряжения голосом. — Желтая роза, которую посадила мама, дарит нам свой аромат. Мята и тмин благоухают. Вы правы, столь чудесные вечера должны быть посвящены пустякам, танцам и веселью. Наши с вами встречи очень странные. Они совсем не такие, какими я их представляла. А вы сейчас такой серьезный, такой благоразумный!