— Кончать не умею, хотя, как и ты, наслушалась много чего, — призналась она. — Могу только млеть, пока не надоест. Дальше иду на кухню и пью чай большими кружками.
— А собака идет в свой угол, — вытирая подолом рубашки рот, тихо договорил Дока.
— Своего Джанира я потом угощаю сочными домашними котлетами, — расслышала и снова пропустила мимо ушей подтекст подружка. — Он у меня умница и порядочный.
— Девочки в Москве поступают так же? — заваливаясь в листья конского щавеля, поинтересовался Дока.
— По разному, — не удивилась вопросу Таня. — Кому целует ее дружок, кому собака, а кто согласен на кота–котовича в красных сапогах.
— Это как?
— В полный рост, лишь бы не было последствий.
— А как поступают ребята?
— Как–как… Заладил, какашка, — повела глазами подружка. — Кому опять же помогают домашние зверятки, кому девочки. Тебе не делали?
— Что?
— Ничего. Как–нибудь покажу.
— А если сейчас?
— Сейчас пойдем домой. Подумают еще…
Легко вскочив, Таня надела трусики, застегнула лифчик на груди. Она не поднимала глаз, словно после того, как привела себя в порядок, испытала чувство стыда. Дока тоже старался не смотреть в ее сторону. Все произошло неожиданно, поначалу он и мыслей не имел поступить с нею так же, как с соседскими девочками пару лет назад.
Когда подошли к окраине города с тенистыми садами за невысокими заборами, Таня вдруг спросила:
— Мы продолжим дружбу, или ты меня уже разлюбил?
— С чего это вдруг? — насторожился он.
— Девочки сказали, партнерш ты менял часто.
Он промолчал, сосредоточив внимание на утонувшем в деревьях начале ее улицы. Дорога между огородами с распустившимися фиолетовыми соцветиями на мощных кустах картошки была пустынна.
Все лето Таня провела в их городе. Они встречались почти ежедневно, но ни разу никто не заподозрил обоих в сексуальной близости, хотя уединялись периодически. Отлучки чаще маскировались то походами за чужими цветами, до которых местные девчата были не охочи по причине природной лени, то поездками на попутных машинах в дальний лес за грибами и ягодами. То уединением с обыкновенным рассматриванием карандашных рисунков, Таня рисовала прекрасно. Выписанные ею лица мальчиков и девочек были так красивы, пейзажи глубоки, а натюрморты правдоподобны, что всю жизнь тянущийся к недоступному, Дока замирал рядом с подружкой, не в силах выразить словами свое восхищение. Между ними и правда ничего не было кроме привычных «гляделок» с поцелуями половых органов, теперь с обоих сторон. Но, как в случае с конопатым другом, осторожное посасывание его члена Доке абсолютно не нравилось. Он привык к силовому интенсивному онанизму, а не к боязливым щекотливым пощипываниям. К тому же, вскоре гляделки с поцелуями прекратились сами собой, потому что крепкая дружба переросла во что–то более серьезное. Непонятное и благородное. Пацаны с девчатами завидовали их платонической стойкой любви, взрослые радовались тому, что кобелина Юрон не шастает по трусам вымахавших с потяжелевшими грудями их чад на выданье. За это время Дока настолько сблизился с Таней, что не представлял себе, что будет делать, когда она уедет в Москву. А время разлуки приближалось катастрофически. Скоро и ему придется собирать чемодан для отчаливания в свое ремесленное.
И час пробил. Перед разъездом в разные концы они в последний раз с ватагой пацанов с утра сходили на речку. После того, как Илья — Пророк поссал в нее, вода стала холодной. Они лишь окунулись. Высокая трава с полевыми цветами была скошена, уложена в небольшие копешки. Жаворонки еще трепетно зависали в прохладном уже, кристально чистом воздухе, но в том же воздухе не щущалось больше зноя с кружащими головы медовыми всплесками. В нем появились длинные белесые нити летящей по воле ветра паутины. Когда возвращались домой, Таня задержала Доку, не говоря ни слова, поводила между стожками привявшей травы. Она словно искала место, где можно было бы уединиться. Ему совершенно не хотелось заниматься разглядыванием когда–то заветных пухлых долек, тем более, прикасаться к ним губами. Словно почувствовав его настроение, Таня вдруг прижалась к нему грудью, крепко поцеловала. И бросилась догонять подросших за лето пацанов. Он так и остался стоять между пахучими, аккуратно сверстанными копешками в раздумьях над ее истинными намерениями.
Вечером Дока подошел к заветному бревну в числе самых последних. Среди девчат Тани не оказалось. Не подошла она и через полчаса, через час. Он забеспокоился, стал оглядываться на залитые электрическим светом окна ее дома. Потом не выдержал, сунулся сам к скрипучим воротам. Внутри посторного двора взобрался по ступенькам крепкой лестницы, постучал по лудке двери, ведущей в дом. Открыла тетка, высокая интеллигентная женщина. Запахнув вязаную кофту, быстрым взглядом окинула Доку с ног до головы:
— А, Юрон. Ты почему не пришел провожать Таню?
— Как провожать? — отропел Дока. — Куда?
— Домой, — всплеснула руками тетка. — Разве вы не договорились?
— У нее же была еще неделя, — не своим голосом просипел он.
— Была, никто ее не гнал, — пожала плечами женщина. — Но вот решила уехать сегодня. Пришла с речки, собрала вещи и часам к пяти мы проводили ее на вокзал. Не договорились, что–ли, горе–влюбленные? Или поругались?
— Мы не ругались никогда, — опустил голову Дока, опять не находя причины тому, что про все знающие ребята и в этот раз ни о чем не предупредили. Он взялся за перильца. — Извините.
— Адрес дать? — участливо спросила женщина.
— У меня есть. Рисунки ее тоже. — не оборачиваясь, буркнул он.
Больше Таню Маевскую Дока никогда в жизни не видел, хотя оба пытались наладить переписку в течении лет трех. Не единожды судьба заносила его и в саму Москву. И каждый раз случались события, из–за которых не было возможностей заглянуть к подружке, живущей по заветному адресу, всегда лежащему в кармане рубашки. В письмах она писала, что ходит в балетную школу, учавствует в театральных постановках уже на взрослой сцене. Потом послания закончились. В один из приездов в столицу от постового милиционера Дока услышал, что в ихнем районе улицы с таким названием не существует. В адресе что–то напутано. Впрочем, может, и была, да в связи с недавними постановлениями могли переименовать. Дело, мол, не хитрое — Москва тогда здорово расстраивалась. Дока перестал искать свою первую любовь, он понял, что дороги у них разошлись. Навсегда.
Глава третья
— Печальный финал, — обнимая пальцами хрусталь, с грустью в приятном голосе сказала молодая женщина. Помолчала. Затем подняла бокал, отпила несколько маленьких глотков рубиновой терпкой жидкости. В ямочке между ключицами ненадолго забился небольшой родничок. Задержав бокал над столом, полюбовалась разноцветными всполохами внутри, вспыхивающими от лучей заходящего солнца. Посмотрела на мужчину. — Первая любовь почти всегда оставляет в человеке светлый след. Он у тебя остался? Луч из детства, скажем так, хотя бы изредка тебя согревает?
Мужчина, наконец, решился вытащить сигарету из пачки, осторожно размял по всей длине. Движение не прошло бесследно, женщина едва уловимо усмехнулась. Прикурив, он раздул щеки, подержал дым во рту. Затем резко и широко раздвинул губы с похожим на «па» звуком. Только после этого бросил испытующий взгляд серых глаз на собеседницу:
— Почему ты решила, что все рассказанное произошло со мной? — отметил, что вопрос заставил ее немного напрячься. — С самого начала я хотел развенчать твои предубеждения, но ты с таким любопытством впитывала мои фантазии, что ничего не оставалось, как просто подыгрывать. В первую очередь, самому себе.
— Что ты хочешь этим сказать? — не отрывая пальцев от хрусталя и не подимая глаз, тихо спросила женщина. — Не желаешь признаваться, что сожалеешь о том, что не трахнул тогда эту девочку? У тебя бы все равно ничего не получилось, даже если бы она сама там, между стожками, затащила тебя на себя. Хочешь узать причину?
С пристальным вниманием мужчина продолжал следить за выражением лица молодой женщины. Он как бы сам в точности не знал, куда приведет канва раскрученного им здесь, за столом из карельской березы, сюжета. В свете этого не ведал ответа и на, опять по канве, возникшую загадку, связанную с внезапным отъездом Татьяны в Москву. Вопрос о том, что она осталась девственницей, тоже не давал покоя. Но стоял на втором месте после бегства тринадцатилетней подружки. Ведь тогда, по идее, он бы долго не мог найти самого себя, не то что вообще думать о сексе. Не испытывал бы влечения даже к привычному онанированию. До отъезда в ремесленное училище каждый вечер подходил бы к отшлифованному ребячьими задницами бревну, издали прищуривая веки в надежде в сумерках рассмотреть знакомую поджарую фигурку в коротком платьице и в белых носочках. Поторчав немного, обойденный вниманием и пацанами тоже, направлялся бы под окна ее дома. Не дождавшись Тани нигде, забредал бы в ночной луг, долго стоял бы молча под дождем из крупных звезд, возвращаясь обратно лишь под утро… Наверное, так было на самом деле. Если это не сон.
Выдернув сигарету из пачки, женщина прикурила, откинула голову назад. Потревоженный движением натуральный светлый локон по виску переместился на тонкую выгнутую бровь. Она уложила его на место, не отрывая взгляда от мужественного лица собеседника. Во всей ее раскованной позе ощущалось, что она не испытывает чувств к сидящему напротив человеку, в то же время не желает, чтобы он об этом знал. Однако, сейчас она жутко ревновала его к той, из тьмы веков, столичной девочке и ничего не могла с собой поделать.
— Ты влюбился в нее, с первого взгляда. Так бывает, когда в привычной толпе вдруг разглядишь не похожую на других личность, — женщина сделала глотательное движение, покосилась на бокал, на сифон. Снова на бокал с темным французским вином. И затянулась дымом. — А когда любишь, сексуальные проблемы отходят на второй план. Особенно явно это проявляется в подростковом возрасте. Юноши и девушки становятся нервными, непослушными влюбчивыми. Настоящими прыщавыми бестиями, казалось бы, способными на все. И, как ни странно, удовлетворяющими себя сами. Почти все они онанисты. Если подойти к их ложам, от запаха половых выделений начнет кружиться голова. Но если кто–то кого–то полюбил, трусики, как и простынь, могут испачкаться только от ночных поллюций. Я ответила на твой молчаливый вопрос?
— Спасибо. Об этом я не раз думал и сам, — согласно кивнул мужчина. — И еще одно, в твоих рассуждениях я нашел ответ на причину внезапного ее отъезда.
— Ну и…? — подалась вперед собеседница.
— Все очень просто. Как только Таня поняла, что между ними ничего не может случиться по тому простому факту, о котором упомянула ты, она решила уехать, чтобы избавить от лишних мучений в первую очередь себя. Ведь она уже была согласна, чтобы он ею овладел, чтобы пометить его своей меткой, что–ли. На будущее, а там уже, как распорядится судьба. Мы–то знаем, что выбирает женщина.
— О, да. Как верно и то, что выбирает, все–таки, пол сильный.
Снова мелодично зевнул накрытый салфеткой крохотный сотовый телефон. Нажав на прием информации, мужчина выслушал недлинное сообщение, отдал еще более короткое указание. Пощипав подбородок, покосился на взвинченную рассказанной историей собеседницу. Он прекрасно сознавал, что она его не любит и был этому не особенно рад, потому что потратил на признание себя в ее глазах самым лучшим немало времени и средств. Он страстно желал ее, всегда. Не единожды предлагал выходить за него замуж. Она не отказывала ему лишь в одном, в постели. И только. Жить они продолжали порознь, виной было ее не рядовое происхождение. Проклятая столичная элита не подпускала ни на шаг даже миллионеров от перестройки, если у последних отсутствовала достойная родословная. Необходимо было как то увести разговор в другое русло, иначе сидящая напротив прекрасная молодая дама запросто могла оставить его одного в теперь ему принадлежащих роскошных апартаментах. Ее «Пежо» последней модели скромно пристроился в углу двора рядом с его мощным «Лэнд Крузером». Сама она жила в сталинских хоромах близ набережной Москвы реки, на известном всему миру Кутузовском проспекте, недалеко от Васильевского спуска.
Покусав нижнюю губу, мужчина солидно откинулся на спинку плетеного кресла, цыкнул языком между фарфоровыми зубами:
— Кстати, за весь вечер ты ни словом не обмолвилась о том камешке, о котором пытались порассуждать в прошлый раз. Если намерена посмотреть, надо предупредить, чтобы его принесли сюда. Деньги пока есть.
Едва заметно порозовев, женщина кинула на собеседника быстрый взгляд. Помедлив, делано неторопливо поднесла к ресницам серебряные перстни на пальцах. Потрогала камень на одном из них, самом аккуратном
— Не слишком ли это будет дорогой подарок? — как бы уйдя в себя, отрешенно задала она вопрос. — Здесь три карата. Там, кажется, все пять?
— Пять и двадцать пять сотых. Чистой воды.
Мужчина удовлетворенно хмыкнул, судя по ее лицу, уловка достигла цели. Разговор о крупном бриллианте, тоже в серебряной оправе, шел давно, деньги на его покупку он успел списать со всех счетов. Тем более, подарок стоил новой владелицы, она любила все бежевое, холодно серебристое, лунно–притягивающее. Лишь в постели не было никого ее горячее, она представляла из себя тип контрастный, страстный, безумно увлекающийся. Это не была женщина — вамп, ее можно было сравнить с таинственной звездной королевой с огромным солнцем внутри. Одновременно, с начитанной слушательницей, умеющей внимать рассказчику не только умом, но и душой. Она вся представляла из себя того, кто был нужен ему по самой жизни.
— Это очень большие деньги, — она скрестила пальцы перед лицом, посмотрела сквозь них. — Покупка не станет тебе в тягость?
— Я все продумал.
— Хм…, — женщина выдержала небольшую паузу. — Кстати, ты тоже не сказал, как идут дела с транзитом товарных контейнеров через Данию.
— Только сейчас я дал указание сделку узаконить и скрепить подписями моих помощников, — мужчина поднял бокал. Кивнув женщине, отхлебнул вина. — Воистину, ты приносишь удачу.
— Ну–ну, не стоит меня превозносить. В этом деле я почти ничем тебе не помогла, если не считать единственного телефонного звонка каким–то родственникам в каком–то Копенгагене, — пальцами же отгородилась она от похвалы. — Но если хочешь сделать мне подарок, я не воспротивлюсь. Только решение будем принимать вместе, — с упором на последнее слово договорила она.
— Однозначно, — склонил увенчанную идеальной прической голову мужчина. Загасив окурок, приподнял рукав в редкую темную полоску рубашки. Тускло блеснул платиновый браслет на швейцарских часах с подсветкой. Заметил вдруг, что солнечный диск уже закатился за темный гребень далекого леса. Спросил. — Дорогая, а не пора ли нам подумать об отдыхе? Время перевалило за летнее солнцестояние.
Снизу донеслись осторожные шаги и негромкие голоса заступавшей на смену ночной охраны. Кто–то из них включил матовые лампочки по периметру высокого кирпичного забора. И сразу небо над особняком из густо голубого превратилось в чернильное, без единой пока звездочки на нем. Воздух посвежел, словно весь вечер пробездельничавший ветер ждал, когда мужчина даст команду на отбой. Зябко передернув плечами, молодая женщина вновь зыркнула в спальный проем. Обхватив пальцами осанистую бутыль, плеснула в бокал немного вина. Пригубив, прикурила новую сигарету. Лишь после этого обратилась к собеседнику:
— И все–таки, ты по прежнему намерен утверждать, что первую скрипку в откровениях — иначе их не назовешь — играешь не ты? — не отвечая прямо на вопрос, чтобы успеть замять возникшую было неловкость от упоминания о подарке, лукаво поиграла она зелеными глазами. Поправив на груди жемчужные горошины, притронулась к забавлявшей ее зажигалке. — Твой рассказ абсолютно не походит на выдумку. Слишком все натурально.
— Натурально, говоришь? — Отметив про себя, что натуральнее и прекраснее ее грудей, сексуальными полукружьями выпиравших сейчас из глубокого выреза бежевого платья, он вряд ли встречал, мужчина удовлетворенно хмыкнул, скрестил под креслом ноги. Переспросил. — Тебе действительно нравится эта история? Или всего лишь интересует, кто ее главный герой?
— И то, и другое, — быстро откликнулась женщина. — Мы, бабы, народ любопытный. К тому же, кто из нас не мечтал, я бы сказала — не жаждал — настоящей любви.
— Но там не было, и не будет, настоящей любви. По моему, — развел руками собеседник.
— Для тебя может быть. А по моему, вся история кричит любовью.
Пожевав губами, мужчина всмотрелся в мигающую разноцветными огоньками ночную тьму. Опершись руками о подлокотники жесткого кресла чуть приподнялся, меняя положение тела. Женщина молча следила за ним.
— Хорошо, я продолжу рассказ. Доведу его до конца, — наконец, принял он решение. — Но с одним условием.
— С каким? — женщина напряглась.
— Ты никогда больше не спросишь, кто играет в нем главную роль. И ни разу не заподозришь в этом меня. Договорились?
— Согласна. Но ставлю условие и свое.
— Ну–ну!
— Все измышляемое тобой должно максимально походить на правду.
— По рукам.
— И побольше подробностей. Они хорошо представляются.
— Но проблем. А сейчас в постель, с этой легендой я, кажется, завелся и сам.
— Что и удерживает, — отодвигая кресло, с туманным намеком засмеялась про себя молодая женщина. — С этим у тебя действительно проблем никогда не было …
Где–то на территории широкого двора вспыхнул сигаретный огонек настроившегося бодрствовать всю ночь профессионального охранника. В глубине спальни как бы отозвались тусклым светом над роскошным ложем старинные канделябры. Отсеченная от остальных помещений толстыми кирпичными стенами с крепкой в них дубовой дверью, утонувшая во тьме, для мужчины и женщины она превратилась в продолжение истории с одной лишь разницей. Обстановка располагала без проблем заняться снятием сексуального напряжения, от которого так мучались маленькие герои повествования.