Вишневский, драматург: «Поделом Демьяну, пусть не халтурит. Это урок истории: «не трогай наших». История еще пригодится, и очень скоро. Уже готовится опера «Минин и Пожарский — спасение от интервентов».
Луговской, поэт: «Постановление вообще правильное, но что особо ценно, это мотивировка. После этого будут прекращены выходки разных пошляков, осмеливавшихся высмеивать русский народ и его историю».
Трауберг, режиссер, автор кинокартины «Встречный»: «Советское государство становится все более и более национальным и даже националистическим».
Клычков, писатель: «Кому дали на поругание русский эпос? Жиду Таирову да мозгляку Бедному. Ну что можно было кроме сатиры ожидать от Бедного, фельетониста по преимуществу? Но кто-то умный человек и тонкий человек берет их за зад и вытряхивает лишнюю вонь».
Олеша, писатель: «Пьеса здесь главной роли не играет. Демьян заелся, Демьяну дали по морде. Сегодня ему, завтра другому. Радоваться особенно не приходится».
Лебедев-Кумач: «Нужно убрать ту матерщину со сцены и из поэзии, которую разводит Демьян и делает эту матерщину официальным языком советской поэзии. Но, наверное, ему сейчас же после кнута дадут пряник, а набросятся на кого-то другого: нельзя обижать своего человека».
Эйзенштейн, заслуженный деятель искусств и режиссер кино: «Я не видел спектакль, но чрезвычайно доволен хотя бы тем, что здорово всыпали Демьяну. Так ему и надо, он слишком зазнался... Во всем этом деле меня интересует один вопрос, где же были раньше, когда выпускали на сцену контрреволюционную пьесу?»
Орбели, академик, директор Эрмитажа: «Какие выводы? Постановление замечательное. Бить, однако, надо не столько Таирова, сколько Демьяна Бедного. Нельзя добивать Таирова. Возмутил меня Мейерхольд. Это хулиганское выступление. Это гаерство».
Рошаль, заслуженный деятель искусств, кинорежиссер: «Ничего не понимаю. Не знаю, за что теперь браться. Оказывается, что вообще нельзя ставить никакой сатиры».
Сегодня трудно сказать, понимали или не понимали руководители НКВД, что в этом донесении многие имена — из когорты крупных талантов. Звезды нашей культуры обрадовались возможности продемонстрировать свою неприязнь лакею власти Бедному, но, к сожалению, по наивности своей отбрасывали мысль, что и на них готовятся компроматы, что подавляющему большинству из них предстоит пройти длинный путь страха, арестов, лагерей и расстрелов. Более того, в длинном списке Дьявола появится и горемыка Демьян.
Возможно, читатель, я перегружаю и без того тяжелый груз документов прошлого. Но этот груз не вынешь из сердец честных людей. «Мы все уголовники, ибо молчали», — поет Александр Новиков сегодня. «Я не вовремя сделался советским», — говорил Борис Пастернак. «Тревожит меня мысль — я очень изоврался», — напишет Аркадий Гайдар.
Покаяния, покаяния, покаяния.
А доносы текут своим чередом. И все Сталину. Публикую их с несущественными сокращениями. Они относятся к 1938 году.
СПРАВКА НКВД ДЛЯ СТАЛИНА О ПОЭТЕ ДЕМЬЯНЕ БЕДНОМ
«Демьян Бедный (Ефим Алексеевич Придворов) — поэт, член Союза советских писателей. Из ВКП(б) исключен в июле с.г. за «резко выраженное моральное разложение».
Д. Бедный систематически выражает свое озлобление против Сталина, Молотова и других руководителей ВКП(б)... «Зажим и террор в СССР таковы, что невозможна ни литература, ни наука, невозможно никакое свободное исследование. У нас нет не только истории, но даже и истории партии. Историю гражданской войны тоже надо выбросить в печку — писать нельзя. Оказывается, я шел с партией, 99,9 процентов которой шпионы и провокаторы. Сталин — ужасный человек и часто руководствуется личными счетами. Все великие вожди всегда создавали вокруг себя блестящие плеяды сподвижников. А кого создал Сталин? Всех истребил, никого нет, все уничтожены. Подобное было только при Иване Грозном».
Говоря о репрессиях, проводимых советской властью против врагов народа, Д. Бедный трактует эти репрессии, как ничем необоснованные. Он говорит, что в результате, якобы, получился полный развал Красной Армии: «Армия целиком разрушена, доверие и командование подорвано, воевать с такой армией невозможно... Может ли армия верить своим командирам, если они один за другим объявляются изменниками? Что такое Ворошилов? Его интересует только собственная карьера»...
В отношении социалистической реконструкции сельского хозяйства Д. Бедный также высказывал контрреволюцион
но ные суждения: «Каждый мужик хочет расти в кулака, и я считаю, что для нас исключительно важно иметь энергичного трудоемкого крестьянина. Именно он — настоящая опора, именно он обеспечивает хлебом. А теперь всех бывших кулаков, вернувшихся из ссылки, либо ликвидируют, либо высылают опять... Но крестьяне ничего не боятся, потому что они считают, что все равно: что в тюрьме, что в колхозе».
После решения КПК об исключении его из партии Д. Бедный находится в еще более озлобленном состоянии. Он издевается над постановлением КПК: «Сначала меня удешевили — объявили, что я морально разложился, а потом заявят, что я турецкий шпион». Несколько раз Д. Бедный говорил о своем намерении покончить самоубийством».
СПРАВКА НКВД ДЛЯ СТАЛИНА О ПОЭТЕ М. С. ГОЛОДНОМ
«Голодный Михаил Семенович, 1903 года рождения, кандидат ВКП(б) с 1932 г., поэт, член ССП. М. Голодный является кадровым троцкистом, активно участвующим в подпольной контрреволюционной работе и входящим в террористическую группу.
В 1927 году М. Голодный совместно с писателями Малеевым (репрессированный троцкист), Уткиным и Светловым по поручению Сосновского организовал выпуск нелегальной троцкистской газеты «Коммунист», приуроченный к 7 ноября 1927 года. В этот же период Голодный нелегально распространял в списках ряд написанных им контрреволюционных стихотворений («О верном сыне Троцкого», «Каземат» и др.).
В 1928 г. Голодный вместе с Уткиным и Светловым организовывали платные вечера поэзии в Харькове и других городах. Сборы с этих вечеров поступали в распоряжение подпольного троцкистского «Красного креста». Отмежевавшись затем формально от троцкистов, Голодный продолжал двурушничать.
В 1929 г., будучи связан с троцкистским центром, Голодный организовывал у себя на квартире троцкистские сборища, во время которых обсуждались вопросы о борьбе против партийного руководства. Его квартира служила явочным пунктом для приезжавших троцкистов с периферии».
СПРАВКА НКВД ДЛЯ СТАЛИНА О ПОЭТЕ М. А. СВЕТЛОВЕ
«Светлов (Шейнсман) Михаил Аркадьевич, 1903 года рождения, исключен из ВЛКСМ как активный троцкист. Входил в троцкистскую группу Голодного — Уткина — Меклера...
...В 1933 году Светлов, используя свои связи с предательскими элементами из работников ОГПУ, содействовал улучшению положения находившегося в ссылке троцкиста-тер- рориста Меклера и продолжал встречаться с ним после освобождения Меклера из ссылки. Семьям арестованных троцкистов Светлов оказывал материальную поддержку. Участие Светлова в троцкистской организации подтверждается также показаниями террориста Шора.
В литературной среде Светлов систематически ведет антисоветскую агитацию. В 1934 году по поводу съезда советских писателей Светлов говорил: «Чепуха, ерунда. Созовут со всех концов Союза сотню, другую идиотов и начнут тягучую бузу. Им будут говорить рыбьи слова, а они хлопать. Ничего свежего от будущего союза, кроме пошлой офи- циальщины, ждать нечего».
По поводу репрессий в отношении врагов народа Светлов говорил: «Что творится? Ведь всех берут, буквально всех. Делается что-то страшное».... В антисоветском духе Светлов высказывался и о процессе над участниками правотроцкистского блока: «Это не процесс, а организованные убийства, а чего, впрочем, можно от них ожидать? Коммунистической партии уже нет, она переродилась, ничего общего с пролетариатом она не имеет...»
СПРАВКА НКВД ДЛЯ СТАЛИНА О ПОЭТЕ И. П. УТКИНЕ
«Уткин Иосиф Павлович, 1903 года рождения, беспартийный, поэт, член ССП. Уткин примкнул к троцкистской организации в 1927 году...
...Разгром троцкистских организаций вызвал резкое озлобление у Уткина. Он заявляет, что все процессы над троцкистами «инсценированы», что идет поголовное «истребление интеллигенции», в литературе царит «зажим» и «приспособленчество». «Идет ставка на бездарное, бездумное прошлое. Талант зачислен в запас. Это истребление интеллигенции, и при этом изничтожили тех, кто думает, кто мыслить способен и кто поэтому сейчас не нужен. Европа смеется над такой конституцией, которую сопровождают такие салюты, как расстрелы. Интеллигенция это не приемлет».
Антисоветские настроения Уткина в последнее время углубились. Ниже приводятся высказывания Уткина, относящиеся к первой половине августа: «Пытаться понять, что задумал Сталин, что творится в стране, — происходит ли государственный переворот или что другое, — невозможно».
...Враг не смог бы нам причинить столько зла, сколько Сталин сделал своими процессами... Когда я читаю газеты, я говорю: «Боже, какой цинизм, мрачный азиатский цинизм в нашей политике».
Наступила очередь и «верных солдат партии». Бывшим руководителям РАППа и литературного сектора Коммунистической академии Авербаху, Киршону, Макарьеву, Динамо- ву, Чумандрину, Селивановскому, Мазнину, Пикелю и другим тоже вменили в вину организацию терактов против лидеров партии и государства.
В Ленинграде «обнаружили» очередную писательскую «троцкистскую террористическую организацию». За участие в ней арестовали и приговорили к высшей мере наказания или различным срокам заключения поэтов Корнилова, Кали- тина, Лившица, Дагаева, Заболоцкого, Берггольц, десятки писателей, переводчиков. В январе 1940 года был расстрелян по сфальсифицированному обвинению в шпионаже и участии в террористической организации писатель Бабель. Такая же участь постигла литературного критика, бывшего эмигранта, Мирского (Святополк-Мирского). Печально известны кампании травли в 1940 году, связанные с именами Авдеенко, Леонова, Катаева, Ахматовой и других.
Репрессии в отношении творческой интеллигенции продолжались и во время войны. Режим без устали трубил о монолитном единстве общества и массовых подвигах. Действительно солдаты дрались героически, не жалея себя. Они сражались против оккупантов. Однако о едином порыве говорить не приходится. Более 5 миллионов солдат и офицеров оказались в плену. Около миллиона военнослужащих было осуждено на фронте за разные проступки, а то и по самодурству, в том числе 157 тысяч расстреляно. На стороне Германии воевала власовская армия, в советском тылу были сформированы десятки повстанческих групп. На оккупационные власти работали тысячи полицаев — граждан СССР.
Сталин хорошо знал об этом, но свое спасение видел только в продолжении террора. Семьи военнопленных репрессировались. Продолжались аресты и расстрелы по политическим мотивам. В августе 1941 года был осужден к 20 годам лагерей и погиб в заключении академик Луппол. В 1943 году умер в тюрьме академик Вавилов — выдающийся ученый-ге- нетик. В годы войны репрессировали писателя Овалова, искусствоведа Сахновского, солиста оперы Большого театра Головина, руководителя Государственного джаз-оркестра СССР Варламова, певца Козина. По указанию Сталина в марте 1943 года арестовали и осудили кинодраматурга Кап- лера, поскольку в него влюбилась дочь «вождя» Светлана. В Литературном институте «выявили» антисоветскую группу студентов — приверженцев «необарокко». В лагере оказался будущий литературовед Белинков, написавший, по мнению следствия, подозрительную дипломную работу. В 1943 году развернулась атака против Довженко, Асеева, Зощенко, Сельвинского.
Верно, что война против агрессора объединяла людей, но она же их побуждала к серьезным размышлениям и оценкам происходящего, срывала маски лжи и лицемерия в поведении властей. Сталину регулярно доносили о настроениях интеллигенции. Приведу текст спецсообщения от июля 1943 года.
«Новиков-Прибой А. С., писатель: «Крестьянину нужно дать послабление в экономике, в развороте его инициативы по части личного хозяйства. Все равно это произойдет в результате войны... Не может одна Россия бесконечно долго стоять в стороне от капиталистических стран, и она перейдет рано или поздно на этот путь...»
Уткин И. П., поэт: «У нас такой же страшный режим, как и в Германии... Все и вся задавлено... Мы должны победить немецкий фашизм, а потом победить самих себя... Всякую самостоятельность бюрократия, правящая государством, убивает в зародыше. Их идеал, чтобы русский народ стал единым стадом баранов. Этот идеал уже почти достигнут...»
Никитин М. А., писатель: «Неужели наша власть не видит всеобщего разочарования в революции? Неужели не будут предприняты реформы после войны? Так больше нельзя».
Соловьев Л. В., писатель: «Надо распустить колхозы, тогда положение изменится. ...Русский народ несет главное бремя войны, он понес неслыханные жертвы. А что он получит в случае победы? Опять серию пятилеток, голод, очереди. Перспектива у нас грустная, и не хочется думать о том, что будет завтра...»
Бонди С. М., профессор: «Для большевиков наступил серьезный кризис, страшный тупик. И уже не выйти им из него с поднятой головой, а придется ползать на четвереньках, и то лишь очень короткое время».
Федин К. А., писатель: «...Все русское для меня давно погибло с приходом большевиков; теперь должна наступить новая эпоха, когда народ не будет больше голодать, не будет все с себя снимать, чтобы благоденствовала какая-то кучка людей (большевиков)».
Пастернак Б. А, поэт: «Я не хочу писать по регулятору уличного движения: так можно, а так нельзя. А у нас говорят — пиши так, а не эдак... Я делаю переводы, думаете, от того, что мне это так нравится? Нет, от того, что ничего другого нельзя делать... У меня длинный язык, я не Маршак, тот умеет делать, как требуют, а я не умею устраиваться и не хочу. Я буду говорить публично, хотя знаю, что это может плохо кончиться».
Толстой А. Н., писатель: «В близком будущем придется допустить частную инициативу — новый НЭП, без этого нельзя будет восстановить и оживить хозяйство и товарооборот...»
Гладков Ф. В., писатель: «Подумайте, 25 лет советская власть, а даже до войны люди ходили в лохмотьях, голодали... В таких городах, как Пенза, Ярославль, в 1940 году люди пухли от голода, нельзя было пообедать и достать хоть хлеба. Это наводит на очень серьезные мысли: для чего же было делать революцию, если через 25 лет люди голодали до войны так же, как голодают теперь...»
Пришвин М. М., писатель: «...Одной из величайших загадок и тайн жизни надо считать следующее явление... Население войны не хочет, порядками недовольно, но как только такой человек попадает на фронт, то дерется отважно, не жалея себя... Я отказываюсь понять сейчас это явление...»
В октябре следующего, 1944 года очередной донос Сталину:
«Асеев Н. Н.: «Слава богу, что нет Маяковского. Он бы не вынес. А новый Маяковский не может родиться. Почва не та. Не плодородная, не родящая почва. ...Ничего, вместе с демобилизацией вернутся к жизни люди, все видавшие. Эти люди принесут с собой новую меру вещей. Важно поэту, не разменяв таланта на казенщину, дождаться этого времени».
Зощенко М. М.: «Мне нужно переждать. Вскоре после войны литературная обстановка изменится, и все препятствия, поставленные мне, падут. Тогда я буду снова печататься. Пока же я ни в чем не изменюсь, буду стоять на своих позициях».
Чуковский К. И.: «...Я живу в антидемократической стране, в стране деспотизма и поэтому должен быть готовым ко всему, что несет деспотия. По причинам, о которых я уже говорил, т. е. в условиях деспотической власти, русская литература заглохла и почти погибла... Зависимость теперешней печати привела к молчанию талантов и визгу приспособленцев — позору нашей литературной деятельности перед лицом всего цивилизованного мира».
Федин К. А.: «Смешны и оголенно ложны все разговоры о реализме в нашей литературе. Может ли быть разговор о реализме, когда писатель понуждается изображать желаемое, а не сущее? Все разговоры о реализме в таком положении есть лицемерие или демагогия. Печальная судьба литературного реализма при всех видах диктатуры одинакова... Горький — человек великих шатаний, истинно русский, истинно славянский писатель со всеми безднами, присущими русскому таланту, — уже прилизан, приглажен, фальсифицирован, вытянут в прямую марксистскую ниточку всякими Кирпотиными и Ермиловыми. Хотят, чтобы и Федин занялся тем же! ...Не нужно заблуждаться, современные писатели превратились в патефоны. Пластинки, изготовленные на потребу дня, крутятся на этих патефонах, и все они хрипят совершенно одинаково... Пусть передо мной закроют двери в литературу, но патефоном быть я не хочу и не буду им. Очень трудно мне жить. Трудно, одиноко и безнадежно».
Илья Эренбург: «Вряд ли сейчас возможна правдивая литература, она вся построена в стиле салютов, а правда — это кровь и слезы».
Шпанов Н. М.: «Мы живем среди лжи, притворства и самого гнусного приспособленчества».