Я отхлебывал кисло-сладкий напиток из глиняной чаши, смотрел на подпирающую небо башню, на фиолетовое дрожанье костров, на молчаливых людей возле них, и мне казалось, что время, как исполинская возвратная волна, стягивает меня с берега сущего, настоящего туда, в мерцающие глубины бывшего, что можно еще стать и дружинником князя Святослава, и мстителем Евпатия, и успеть к дымящейся рассветной дубраве у Непрядвы, чтобы увидеть, как два богатыря - один в лисьем малахае, с хищной улыбкой насильника, другой - в черным смерчем развивающейся рубахе и с нательным медным крестом - сшибутся, ударят друг друга копьями и оба падут с коней мертвыми....
Меня вернул из прошлого крик с вершины башни за пропастью.
Жрец, до той минуты застывший как изваяние, поднялся, раскинул руки с привязанными к ним перьями, двинулся по крутым ступеням к башне. Его поддерживали колдуны. Все трое запели.
Под их суровое однообразное пение костры гасли один за другим - их накрывали толстыми циновками, и пламя мгновенно укрощалось. Погас костер и за пропастью. Воцарилась тьма, лишь тлел огонек сигареты Розетти, но вот и он исчез.
Мы с Виктором сидели недалеко от мэра. Я воспользовался темнотой, придвинулся к нему, спросил еле слышно:
- Извините, о чем они поют?
- Духов лунных заклинают. Пока не подымутся на самый верх башни, - дыша мне в ухо, отвечал мэр. - Я вам буду переводить как сумею, а вы все перескажете другим, попозднее.
- Спасибо за доверие, - сказал я, нащупал его руку и потряс в знак признательности.
- Кто готовится в путь над бездной, в чьих рукахосиянная весть? спрашивал жрец речитативом, видимо, уже с вершины башни.
- Властительница Лунного Огня, - отвечал молодой голос из-за пропасти.
- Кто несет на крьглах знак преображенья богини бессмертной?
- Хранительница Лунной Благодати.
- Чьи волосы - струны света, ростки зеленых побегов, струи молодых ручьев?
- Властительницы Лунного Огня.
- Чьи слезы - дождь, живительный и благодатный?
- Хранительницы Лунной Благодати.
- Кто линию смерти и жизни, зла и добра, света и тьмы прочерчивает на камне Вселенной?
- Властительница Лунного Огня...
Всех вопросов и ответов запомнить было невозможно, тем более в переводе на английский. Наконец, после некоторого молчания жрец прокричал с высоты каким-то задушенным голосом:
- Лети же, лети к нам, твоим ратникам, вещая дева света, Властительница Лунного Огня!
...И я увидел, как над нами, во тьме, в той стороне, где другая башня, явилась вдруг светящаяся человекоптица. Она медленно махала фосфоресцирующими руками-крыльями, столь же медленно приближаясь к нашей башне. Подобие сияющего хитона плескалось между крыльями, лицо мерцало лунной белизной с голубыми ободьями вокруг глаз, а над головой она несла тонкий серп молодой луны. Зачарованный, я хотел потеребить Виктора, этого сурового реалиста, не верящего в чудеса, но его рядом не оказалось: должно быть, передвинулся поближе к Стаматычу.
Было тихо. Доносился глухой далекий шум реки со дна пропасти, над которой парила Властительница Лунного Огня. Я сосчитал про себя до ста пятидесяти, прежде чем загадочная летунья достигла башни и скрылась в ней.
Тем временем в небесах над башней обозначился новолунный серпик, точь-в-точь такой, какой несла она.
Все племя лунных ратников запричитало, запело. После долгого песнопенья разом вспыхнули костры, кроме единственного, за пропастью.
Как только костры запылали, я начал переводить взгляд от башни к башне. Я надеялся заприметить канат, по которому, опьяненная отваром гравейроса, только что прошествовала Хранительница Лунной Благодати, но не увидел ничего.
Показался жрец, один, без колдунов. Он грузно спускался по ступеням. В правой руке он держал длинный блестящий нож, в левой - обезглавленного петуха.
Жрец отвесил поясной поклон вождю, распорол петушиное брюшко, запустил руку вовнутрь, вынул сердце и съел.
Лунные ратники возликовали. Некоторые ударились в пляс. Застучали барабаны. Стали раздавать варево из котлов.
- Ну как, Виктор? - спросил я Голосеева, который и вправду передвинулся к Стаматычу.
- Во! - Он поднял большой палец. - Эти куй, замечу тебе, объедение. Я своего уплел мигом, вместе с травой. Вот тебе и морская свинья. Жду теперь добавки.
И ни слова о полете призрачной птицы! Не характер - кремень.
В голове у меня шумело. Я ощущал во всем теле необыкновенную легкость, Казалось, поднимись я сейчас на башню, шагни в пропасть - и легко воспаришь, едва взмахивая руками. Такое чувство бывает иногда во сне, особенно в детстве, когда я зависал как жаворонок то над полем цветущего клевера, то над глухими заводями Ельцовки, то над родной деревней. Помнится, я отчетливо, до мельчайших подробностей, различал с высоты не только грядки в огородах или пасущихся на косогоре коз, но по необъяснимому свойству сонно - г о зрения, даже головки тыкв, похожие на выводок цыплят, даже рыбешек, резвящихся на плесе, даже мышейполевок возле прошлогодней скирды, даже начинавшие чернеть ягоды смородины у нашего плетня. Позже, в Автоакадемии, я увидел фотографию во всю стену. С высоты нескольких сотен километров спутник запечатлел старт планетолета "Иван Ефремов" к Сатурну. На фото были хорошо различимы мельчайшие детали степного пейзажа: красные чаши тюльпанов, змеи, греющиеся на камнях, суслики возле своих норок - шагов за триста от стартовой площадки. Вот и начали сбываться сны детства, подумалось тогда...
- Приезжайте весной, - шепнул мне мэр. - Весною празднество ничуть не скучней. - Тут он мечтательно посмотрел на луну и вздохнул. - Намного веселей.
Хотя бы потому, что на него допускаются и лунные ратницы. Представляете; между башнями растягивают сеть, куда ловят первые лучи новорожденного солнца.
Розетти в самых изысканных выражениях поблагодарил вождя за сверхневероятнейший, как он выразился, подарок - зрелище летящей Лунной Девы и попросил в виде особой милости познакомить нас с ней. Если будет на то добрая воля владыки лунных ратников, он, Розетти, готов прокатить ее в своей колеснице, даже свозить в Ла-Пакуа, в прекрасный дансинг.
- Я выслушал тебя, восседающий в колеснице, - отвечал вождь и бросил взгляд на телохранителя с винчестером. - Желание твое невыполнимо. Властительница Лунного Огня не открывает свой лик чужеземцам.
Даже если чужеземец случайно ее увидит, узнает ее небесную тайну, ему несдобровать. Он неукоснительно найдет смерть. На линии света и тьмы. В ночь лунного затмения.
- На линии света и тьмы... В ночь лунного затмения... - ошарашенно повторил Розетти.
И здесь в первый и в последний раз подал голос жрец:
- Это так же невозможно, как одному из вас, восседающих в колесницах, подарить верховному владыке лунных ратников, - поясной поклон в сторону владыки, - свою колесницу. Вашей колеснице негде бегать среди наших скал, в нашем лунном свете. Лунная Дева умрет в вашей тьме.
Жрец величественно повернулся и вскоре скрылся в башне.
Чтобы как-то сгладить неловкость, я спросил вождя, часто ли навещает лунных ратников светозарная дева.
Оказалось, это случается один раз в году. Да, лишь раз в году из башни Смерти Луны переносит она лунный огонь в Лунную Колыбель. Этой ночью людей по всей Земле подстерегают великие несчастья и беды, если они не принесут жертву Властительнице Лунного Огня. Малые злоключения нависают над смертными во все остальные новолуния и полнолуния. Злоключения можно отвести разжиганием костров с добавлением в пламя лунника - сухой лунной травы, барабанным боем, поеданием живого сердца жертвы. Так повелось исстари, с тех самых пор, как лунные ратники прилетели на Землю. Это произошло ровно 62 тысячи лун тому назад.
Я призадумался: 62 тысячи лун - это около 5 тысячелетий! Вот в какие непредставимые, догомеровские дали времен уходил обряд пришествия Хранительницы Лунной Благодати.
- Значит, в ночь прилета лунной синьориты надо обязательно отведать сердце петушка? - спросил, улыбаясь, Виктор.
- Надо съесть живое сердце, - тихо отвечал вождь, проведя по губам тыльной стороной ладони. - Еще при моем деде дед моего жреца съедал не петушиное сердце. Дед моего жреца.
Мы замолчали. Я взглянул на часы. Было около полуночи. Луна поднималась все выше, чуть высвечивая вечные снега вершин. Пора было возвращаться в город.
Вождь с телохранителями проводил нас к машинам.
Здесь мэр передал вождю несколько ящиков с вином и провизией, топор и двуручную пилу. Они быстро о чемто переговорили, затем обнялись. Старый вождь заплакал.
- Зачем он плачет? - спросил Розетти. - Это я, болван, причинил ему горе. Будь я проклят со своим змеиным языком, черт меня дернул сболтнуть насчет поездки в дансинг. Разрази меня гром с Везувия!
Мэр сказал:
- Он плачет, потому что Властительница Лунного Огня отняла у него единственного внука. Три года тому назад он упал в пропасть. А за год до этого погиб его сын. А ведь лунным ратникам предписано выбирать вождя только из рода верховных владык. Вот старик и зовет меня к себе, предлагая должность Держателя Лунного Пера, с тем чтобы после отлета его души я стал вождем. А какой из меня вождь при врожденном пороке сердца и неукротимой страсти к рулетке?
Мэр сказал:
- Он плачет, потому что Властительница Лунного Огня отняла у него единственного внука. Три года тому назад он упал в пропасть. А за год до этого погиб его сын. А ведь лунным ратникам предписано выбирать вождя только из рода верховных владык. Вот старик и зовет меня к себе, предлагая должность Держателя Лунного Пера, с тем чтобы после отлета его души я стал вождем. А какой из меня вождь при врожденном пороке сердца и неукротимой страсти к рулетке?
Как выяснилось, вождь был его дядей.
Я вытащил из багажника прозрачную коробку с точной копией "Перуна" - в десятую часть натуральной величины, поставил у ног вождя, снял крышку и объяснил, что это наш общий подарок владыке лунных ратников.
Вождь заулыбался, потер в задумчивости лоб.
- Прозорлив и многомудр мой великий жрец, - изрек наконец вождь. Большой колеснице негде бегать среди наших острых скал. А детенышу колесницы бегать не надо. Пусть детеныш всегда стоит возле моего трона. Рядом со священным камнем, упавшим с вершины небес. При прадеде моего деда.
Он радовался, как дитя, этот глубокий старик.
Но главная радость ждала его впереди.
- О владыка, детеныш колесницы тоже умеет бегать. И даже лазить по скалам. Надо только за ним присматривать. На этой доске - цветок с четырьмя лепестками. - Я протянул вождю пульт дистанционного управления. Нажмешь верхний красный лепесток - детеныш бежит вперед, зеленый - назад, оранжевый - влево, синий - направо. А в центре доски - глаз, он всегда примечает, куда бежит детеныш. Скатится к ручью - видно ручей. Заберется на холм - видишь его на холме.
С помощью мэра вождь тут же позабавился маневрами нашей модели. Не скрою: давно я не встречал таких довольных вождей.
- Далеко ли может убежать детеныш колесницы? - спросил вождь.
- Он может бежать без передыху одну луну. Но если доску днем держать на солнце, детеныш никогда не устанет. Но доску лучше не ронять.
- Я поручу охранять доску обоим моим колдунам, -торжественно провозгласил вождь. - Колдуны будут держать ее на солнце от восхода до заката. И никогда, пока я жив, не уронят. Благодарствую, восседающий в колеснице. Никто из инородцев так не радовал сердце верховного владыки лунных ратников, как ты.
Какую награду хочешь ты увезти туда? - Он сделал жест в сторону, противоположную сияющим под луною вершинам. - Туда, во тьму?
Ко мне нагнулся Розетти и сбивчиво зашептал:
- Грандиозный момент, синьор Таланов. Надо выклянчить хотя бы одно блюдо, на которых подавали этих зажаренных тварей. Лично у меня блюдо было золотое, я определил по весу, да и на зуб попробовал.
Хотя бы одно, а? Чистейшее золото, клянусь -святым Януарием,
И я вспомнил о гравейросе. Другого такого случая в жизни уже не представится, подумалось мне. Эх, была не была...
Вполголоса я растолковал мэру свою просьбу, но вместо ответа был удостоен долгого тяжелого взгляда.
- Если моя скромная просьба невыполнима, будем считать мне наградой ваш взгляд, - сказал я, глядя прямо в глаза мэру. - Его-то я и увезу туда, во тьму.
Мэр попытался улыбнуться.
- Некоторые награды можно и не успеть получить при жизни, - тихо произнес он. - Во всяком случае, мой отец еще помнил времена, когда за подобную просьбу чужака спокойно прикончили бы на месте.
- В те замечательные времена не было ни таких колесниц, - я показал на "Перуна", - ни их бегающих детенышей. Между прочим, один из детенышей дожидается вас в Ла-Пакуа.
Давно я не встречал столь счастливых племянников вождей.
Владыка лунных ратников удалился с мэром, чтобы вскоре вернуться и объявить, что награда будет мне вручена там, внизу, во тьме.
А Розетти получил награду сразу. Иссиня-черный камень, прожженный слезою Хранительницы Лунной Благодати, и пару живых куй в деревянной клетке.
3. Да не опустеет твой дом, Человече!
На другой день закрутилась привычная свистопляска. В минуты отдыха я не раз вспоминал ночь на линии света и тьмы. Иногда я доставал плоский сосудик из обожженной глины, осторожно вытаскивал деревянную пробку, принюхивался. Пахло скошенным лугом, цветущим анисом, полынным терпким настоем. И сразу накатывала тоска. Хотелось бросить все: безумную гонку по чужой земле, интервью, встречи, речи, поломки, промежуточные финиши, желтые шлемы лидеров - все хотелось бросить - и домой, к родным равнинам, к шуму сосен, к стогам, плывущим сквозь заречные туманы...
Мы выиграли с Виктором "Золото инков". Но то была наша последняя победа.
В Кальяо мы погрузили "Перуна" на теплоход "Таис Афинская", разместились в каютах и вволю отоспались. До отплытия оставались считанные дни.
Как-то вечером, посмотрев в местном кинотеатре широко разрекламированный фантастический боевик "Осада Марса", мы вернулись на теплоход.
- Я заскочу к тебе, если не возражаешь, фантазер.
Через полчасика, ладно? - сказал Виктор и заговорщицки подмигнул.
Он появился, держа в руке жестяную коробку с кинолентой.
- Отгадай, каким боевиком я порадую победителя? - спросил Виктор, потрясая коробкой.
- Финишным боевиком, - отвечал я. - Нас подкидывают в небеса, ты до ушей улыбаешься, из карманов у тебя вываливаются отвертки, реле, контрагайки и все прочее, а я обвил, как удав, кубок, который, как ты точно подметил, переделан из самовара.
- Вот и не угадал. Перед тобою - строго научное кинообвинение. Служителей культа, пользующихся отсталостью народных масс, чтобы одурманивать простаков цирковыми трюками вроде порханья разного рода божеств над глубокими пропастями. Так-то, фантазер.
Он расхохотался, а я, ни о чем еще не догадываясь, спросил:
- Дружище, неужто удалось заполучить какие-то кадры о хождении жрецов по канатам?
- Не заполучить, а заснять самолично, - сказал Голосеев. - Притом в инфракрасных беспощадных лучах.
С ними, как ты знаешь, никакое очковтирательство не проходит. Не зря сказано: все тайное становится явным.
Я удивился:
- Когда ж ты успел, пострел?
- А тогда, у лунных ратников.
Оказывается, как только Властительница Лунного Огня явилась вдруг во тьме, в той стороне, где башня Смерти Луны, дотошный Голосеев незаметно пробрался к "Перуну", навел кинопанораму так, чтобы захватить обе башни, задействовал автостоп на 15-минутный максимум и сразу же вернулся назад. Так вот почему я не обнаружил его рядом, когда подобие сияющего хитона плескалось у ней между крыльями, а лицо сияло белизной с голубыми ободьями вокруг глаз...
- И что же ты, смельчак, понаснимал? - спросил я.
- Снимал не я. Я, как и ты, хотя в меньшей степени, подвержен страстям. Снимал бесстрастный прибор.
И прибор, только не огорчайся, ради бога, подтвердил мою правоту в нашем споре. Все твои гравейросы-гравестосы - красивая несуразица. Голосеев снова потряс коробкой, как триумфатор сверкающим скипетром из слоновой кости. - Я вчера проявил и только что прокрутил на мониторе. Нет, не разгуливает по канату размалеванная пташечка. Чудес, как я тебе постоянно твержу, не бывает. Она привязана к кольцу, в кольцо продет канат, и ее тянут веревкой от башни к башне.
А чтобы богиня не крутилась, на кольце сооружена удавка, как у воздушного змея. И заметь, фантазер, едва она долетает, ха-ха, долетает, значит, до башни, как сразу же неведомые силы ослабляют канат, приспускают его в пропасть. И все шито-крыто.
- Вечно ты меня разыгрываешь. Но на этот раз ничего не выйдет, отважный пожиратель куй, - сказал я.
- Прошу к монитору, победитель. - Голосеев присел и галантно показал рукою на дверь: - Прошу.
Убедишься собственными глазами, кто кого разыгрывает. Кстати, когда мы приплывем, я собираюсь показать пленку знакомым телевизионщикам. Очевидное - невероятное! Сенсацию трахнем на всю державу!
- Ты умница, Голосеев, - сказал я как можно спокойней, потому что уже разбухал от беспричинной злости. - Ты настоящий естествоиспытатель. Из тех, кто сдирает кожу с живых лягушек, рефлексы созерцает.
А как же иначе распутать тайну живой материи? Режь, кромсай, зверствуй! Но берегись, несчастный натурфилософ, ер величество тайна мстит за насильственные забавы в ее владениях. Даже тому, кто лучше прочих проходит повороты в горах,
Голосеев расплылся в улыбке до ушей.
- Насчет мести загнул ты здорово. А поощряет ее величество небось только за высокопарные выражения?
- Тогда считай поощрением угрозу гибели на линии света и тьмы, подумав, сказал я. - Не забыл? Всякому, кто узнает тайну Властительницы Лунного Огня.
- Ты обрисовал нечетко контуры призрака, фантазер. Кондрашка должна хватить нечестивца не просто на подступах к вечным снегам, но обязательно в ночь лунного затмения. Сочетание, скажу тебе, редкостное для обитателя равнин. Так что у меня неплохие шансы увеличить количество долгожителей. Вместе с тобою, фантазер. Если не больше прочих рисковать на поворотах.
- Ладно, долгожительствуй, - сказал я. - А мне оставь пленку. Я хочу прокрутить ее один. Без твоих пространных комментариев. Если не возражаешь. И больше не зови меня фантазером. Поднадоело.