Целый месяц работа элеватора то и дело не ладилась. Техник, правда, разгадал причину аварий, но поймать ни Жору, ни Вову, ни Андрея не мог. Техник боялся Штейнера, слёзно жаловался своему другу Глайзеру, и тот обещал ему помочь.
— Теперь за нами во́ как следить будут! — гордился Жора.
Но комендант неожиданно объявил, что весь двенадцатый барак переводится на рытьё канав. Ребята поняли, что они победили техника и он с ними расправился: послал на более тяжёлую работу.
Однако это только усилило стремление Вовы, Андрея и его близких товарищей к организации сплочённого коллектива, к совместным действиям, к началу хотя и слабой, но определённо выраженной борьбы с врагом. Тайно начиналось зарождаться сопротивление непокорённых маленьких советских героев, ненавидящих фашистских поработителей.
9. «МЫ ЕЩЕ РАССЧИТАЕМСЯ…»
В конце лета в лагере распространился слух, будто ожидается приезд каких-то важных гостей. Одни доказывали, что это выдумка, другие уверяли, что сами слышали разговор двух полицейских. Толки усилились, когда однажды комендант лагеря Штейнер отдал приказ «навести чистоту» на площадке и в бараках, а после обеда выстроить всех во дворе для осмотра.
Ребят заставили скрести грязь и плесень со стен и нар, мыть полы, мести двор и зарывать старые помойные ямы. Когда «чистота и порядок» были наведены, всем было приказано помыться.
В лагере не было ни бани, ни умывальников. Обычно каждый для себя набирал воду из болота котелком, кружкой или старой консервной банкой — умывались кто как сумеет. Теперь ради приезда важных гостей били наспех сколочены длинные узкие ящики, похожие на корыта. Эти издевательские «умывальники» были придуманы Глайзером, чтобы выслужиться перед комендантом Штейнером, показать ему, что и он, Глайзер, смотрит на русских подростков, как на скот, как на дикарей. Ящики умывальников установили на деревянных козлах возле болота. Мальчики принесли старый пожарный насос и, сбросив рукав в болото, начали качать воду. Насос, поминутно засорялся. Ящики медленно наполнялись мутной жижей, в которой кишело множество всяких козявок.
Умываться подходили по очереди, группами. Добравшись до корыт, подростки впервые за много дней мыли голову, старательно размазывая грязь на лице, шее, руках. Хотелось плескаться без конца — так дорога и приятна казалась всем эта жёлтая, вонючая влага.
День выдался жаркий. Нещадно палило солнце. В прозрачном воздухе над землёй дрожали серебряные паутинки. Пахло болотной гнилью. Несмотря на жару, в воздухе тучами кружились комары. В пасмурные дни, и особенно по ночам, от них нигде не было спасения. Тело каждого было изъедено и расчёсано до крови, а в этот тихий знойный день муки невольников усилились томительным ожиданием.
Кончилась так называемая баня, и всех выстроили для унизительного осмотра. От нестерпимой духоты у многих кружилась голова, темнело в глазах.
Вова и Жора тихо перешёптывались, поглядывая на ворота лагеря. Там, за колючей изгородью, — свобода. Вова не мог, да и не хотел об этом забыть и снова подумывал о побеге. Толя будто ничего не слышал. Он стоял в первом ряду, молчаливый, угрюмый. Его пошатывало, ныла плохо сраставшаяся кость руки. Он ещё продолжал болеть, но на смотр ему приказали выйти.
— Вобла плывёт! — сказал Вова.
Все, кто услышал эти слова, подняли голову и посмотрели в сторону ворот. Воблой ребята прозвали коменданта лагеря.
Действительно, Штейнер не шёл, а плыл. Тощий, длинный, в сером костюме, сшитом на военный лад, с железным крестом, в начищенных хромовых сапогах с какими-то негнущимися голенищами, он было похож на оловянного солдатика. Поднявшись на подмостки, комендант заложил руки за спину и застыл на месте. Только голова его медленно поворачивалась на длинной шее. Штейнер придирчиво оглядывал собравшихся на лагерном дворе. И с каждой секундой выражение довольства сходило с его лица. Наконец, резко повернув голову туда, где стояли инструктора, охранники и полицейские, Штейнер поманил кого-то.
Коротконогий, коренастый, но юркий Глайзер в три прыжка оказался рядом со Штейнером.
— Бездельники! Дармоеды! — визгливо крикнул комендант. — Я приказал приготовить их, а вы что выставили напоказ? Что?
— Мы заставили их помыться, господин лейтенант, — растерянно сказал помощник.
— Почему, я вас спрашиваю, — продолжал Штейнер, не слушая Глайзера, — почему они стоят, как распаренные? Почему вы не заставили их привести себя в надлежащий вид, переодеться?
— Господин лейтенант, мы не догадались, — сознался коротконогий.
— Переодеть!
— Так точно, переодеть!
— Всем надеть чистое. У кого нет — оставить в бараках, и пусть не высовывают рыла… Вы поняли, Глайзер?
— Так точно!
— И сейчас же дать команду на зарядку. Они должны иметь бодрый вид. Вы понимаете, Глайзер, мне нужно показать товар лицом…
Штейнера заботила мысль о том, как взять подороже за каждого подростка, которого он продаст фирмам или частным лицам. Сделка сулила солидный барыш. «Пока доставят добавочный инвентарь и машины для добычи торфа, я прекрасно могу использовать лишних шалопаев и лодырей на стороне, — размышлял комендант. — Но, конечно, если они будут выглядеть так, как этот, например, — взгляд Штейнера упал на Толю, — то кто же их возьмёт?
Глайзер подал команду. Её подхватили инструктора:
— Шагом арш!
— От-ста-вить!
— Шаг назад!
— Как шагаешь, свинья! — раздавалось всюду.
Слышался тяжёлый топот ног по раскалённому солнцем гравию и шумное дыхание ребят, изнемогающих от зноя.
Взгляд коменданта привлекла группа мальчиков, стоявших около двенадцатого барака. Штейнер не спеша сошёл с подмостков и направился к ним:
— Что произошло?
— Балбесы, господин комендант, — отвечал надзиратель. — Ничего не понимают, как скоты.
— Не понимают? А вы на что? — язвительно спросил: Штейнер. — Вы-то понимаете, что нужно делать в таких случаях?
Надзиратель смутился и не ответил.
Штейнер шагнул к Толе, который стоял, опустив голову, и царапал гравий носком рваного ботинка.
— Как стоять!
Толя вздрогнул, поднял голову, вытянулся.
— Шагать вперёд!
Толя сделал шаг и замер.
— Шагать туда! — указывал Штейнер рукой назад. — Почему ты шагать с правой нога?
— Я… я ошибся.
— О-о… ошипся!.. Почему ты ошипся? Много русский лень?
Худое, жёлтое лицо Толи покрылось каплями холодного пота. Он хотел сказать, что болен, но ясно понимал, что оправдываться бессмысленно.
Штейнер слегка нагнулся, вытянул длинную, покрасневшую шею, присел, поднялся и сказал:
— Так давай…
«Айн, цвай! Айн, цвай!» — отсчитывал Штейнер в такт приседаниям Толи. На пятом или шестом приседании у Толи потемнело в глазах, подкосились ноги, и он, покачнувшись, беспомощно опустился назад. Но всё-таки Толя не упал и, оттолкнувшись здоровой рукой от земли, снова с трудом поднялся. Ребята с жалостью и тревогой смотрели на Толю, а он едва держался на ногах, покачиваясь из стороны в сторону, тяжело дыша. Из задних рядов вырвалось:
— Звери!
— Вставайт прямо! — Штейнер толкнул сухим, костлявым кулаком в грудь Толи.
Мальчик потерял равновесие. Теперь он наверняка упал бы, но кто-то подхватил его и помог устоять. Толя ничего не видел. Глаза заволокло горькими слезами обиды.
— Я болен. Я не могу больше… — проговорил он хрипло.
— Молчать! — заорал Штейнер.
— Господин комендант, он правда болен! — не выдержав, крикнул Вова.
Штейнер мельком бросил злой взгляд на Вову и ударил Толю по лицу. Мальчик, как сноп, повалился наземь. Штейнер со злобой ударил его сапогом в бок.
Толя застонал.
Глаза Жоры загорелись злыми огоньками. Он сжал кулаки и подался вперёд. Казалось, вот-вот он бросится на коменданта. Но кто-то схватил его за руку и прошептал:
— Стой!
Жора обернулся и увидел бледное лицо Вовы. Слёзы катились по его щекам, губы вздрагивали, и весь он трясся, как в ознобе. По рядам пронёсся ропот негодования. И тут мальчики увидели: собрав последние силы, Толя приподнял окровавленную голову, медленно встал на ноги и плюнул прямо в лицо коменданту.
Ребята, ахнули. В этот же миг тяжёлый удар Штейнера свалил Толю на землю. Взбешённый комендант, крича что-то по-немецки, топтал упавшего мальчика своими большими начищенными сапогами. Толя тяжело дышал и хрипел. Потом он как-то странно вытянулся.
Тяжело дыша и разрывая зубами потухшую сигару, комендант пошёл к выходу. Ребята бросились к Толе, но охранники уже подхватили его и понесли куда-то за бараки.
Жора, до боли сжимая кулаки, с дрожью в голосе шептал:
— Обожди, гад!.. Мы ещё рассчитаемся с тобой!
Жора, до боли сжимая кулаки, с дрожью в голосе шептал:
— Обожди, гад!.. Мы ещё рассчитаемся с тобой!
10. В НЕИЗВЕСТНОСТЬ
После «смотра» ребят разогнали по баракам переодеться. Вова плакал, плакал, как маленький. Он и Жора хотели было совсем не выходить из барака — сказать, что у них больше нечего надеть, — но один из мальчиков подал мысль: пожаловаться на коменданта важным господам, которые должны приехать в лагерь.
— Попробуем! — решился Вова и вытер лицо. — Давай одеваться!
— Гады! Гады! — повторял Жора. — Я бы задушил эту вонючую воблу, если бы ты не остановил меня.
— Тебя бы убили, как и Толю, — вздохнул Вова.
— Подожди, мы всё равно рассчитаемся с ним…
Жора помолчал, и как будто одного их желания было достаточно, чтобы уничтожить Штейнера, тихо спросил:
— Уберём его?
— Не знаю. Пожалуй, нам одним ничего не сделать…
Вова первый выбежал во двор. На площадке уже выстроилась колонна девочек из десятого барака. Пробегая мимо них, Вова увидел Люсю. Не останавливаясь, он с тоской произнёс, глядя на Люсю:
— Толи больше нет!
В первую секунду Люся ничего не поняла, но, когда Вова был уже в конце колонны, до её сознания дошёл страшный смысл его слов: «Толи больше нет». Так это его, наверное, тащили сейчас по земле полицейские…
— Я так и знала, — сурово прошептала Шура. — Он ведь совсем был больной. Разве мог он выдержать! — она с ненавистью оглядела лагерь.
Как хотелось подругам забраться сейчас куда-нибудь подальше, поговорить о неожиданной страшной новости! Но раздалась команда:
— Смирно!
У ворот лагеря показались автомашины: легковые, грузовые, автобусы. Во дворе остались только полицейские. Все немцы во главе со Штейнером пошли встречать гостей.
У подмостков поставили письменный стол и стулья в три ряда.
— Что это будет? — пожал плечами Вова.
— Похоже, для зрителей, — предположил Жора.
— Что ж, они смотреть на нас будут, как в театре?
В воротах появилась целая процессия. Впереди шли дамы, и с ними — Штейнер. Сзади — мужчины, толстые, важные, хорошо одетые, в летних костюмах, в шляпах, с тросточками. Дамы сразу же уселись на стулья, обмахиваясь веерами, шляпками, платочками: их беспокоили мухи и комары. Мужчины остановились у первого ряда выстроенных ребят и с любопытством рассматривали их.
— Вобла-то, вобла как юлит перед ними! — сказал Жора.
Но Вова не ответил ему. Он напряжённо думал: зачем приехали сюда эти господа, кто они?
Несколько немцев с помощником коменданта Глайзером подошли к колонне мальчиков из двенадцатого барака. Глайзер приказал выстроить мальчиков в затылок друг другу.
— Подвигайтесь, подвигайтесь! — шипел полицейский, подгоняя цепочку ребят.
У стола стояли Штейнер и толстая высокая светловолосая немка с двойным подбородком и большими бесцветными глазами. Говорила она мало, но твёрдо.
Ребят проводили мимо стола. Немка внимательно оглядывала каждого, всматривалась в лица. Холодный взгляд её остановился на Жоре. Она сделала знак рукой. Штейнер приказал что-то переводчику. Ребят остановили, и Штейнер ткнул пальцем:
— Подходить сюда!
Жора нерешительно подошёл к столу.
— Руки! — приказал Штейнер.
— Показывай руки, болван! — тихо повторил переводчик растерявшемуся мальчику.
Повинуясь приказу, Жора протянул растопыренные пальцы почти к самому носу немки. Штейнер перчаткой ударил его по вытянутой руке. Жора побледнел. Немка шарила острым, колючим взглядом по рукам, лицу и всей фигуре смущённого подростка, оценивая его достоинства и недостатки. Лицо Жоры покрылось крупными каплями пота.
— Повернись!
Жора повернулся кругом.
— Что умеешь делать? — спросил переводчик.
— Ничего!
— Как это ничего?
— Так, не умею, — ответил Жора.
Переводчик передал немке, что мальчик всё умеет делать. Та кивнула и улыбнулась. На лице Штейнера тоже появилась улыбка.
— Отойди в сторону, — приказал переводчик.
Следующим был Вова. Он тоже протянул руки, повернулся кругом и на вопрос «Что умеешь делать?» ответил:
— Всё, что придётся.
— Выходи из строя!
Так, в тягостном молчании, то двигалась, то останавливалась цепочка невольников. Из пятидесяти подростков сорок шесть остались в строю; их увели к бараку. Там их принялись осматривать и отбирать другие «покупатели».
Вова, Жора и ещё двое мальчиков остались стоять неподалёку от стола.
Теперь перед немкой проводили девочек из десятого барака. Вова видел, как подошла к столу Люся, бледная, испуганная, со слезами на глазах. Немка сделала знак рукой. Вова замер от нетерпения. Оглядев Люсю, немка кивнула. Теперь очередь была за Шурой, но она, видимо, не привлекла внимания.
Стоя рядом с Вовой, Люся со слезами на глазах смотрела вслед уходящей подруге.
— Господин комендант! — неожиданно для всех обратился к Штейнеру Жора. — Нельзя ли ещё одну девочку сюда, её подругу? — указал он на Люсю.
Штейнер посмотрел на Люсю, потом что-то сказал по-немецки переводчику.
— Номер? — спросил переводчик.
— Какой номер Шуры? — торопливо спросил Вова у Люси.
— Сто девять.
У неё мелькнула надежда, что Шуру могут вернуть и оставят с ней. Немка, видимо, выбирает самых крепких, здоровых, хотя их очень мало, а Шура выглядит здоровее других.
Комендант охотно вернул к столу «номер 109». Но он понимал, что желания этих русских и даже его, Штейнера, недостаточно. Нужно, чтобы девочка понравилась покупательнице.
Шура снова появилась у стола. Люся делала ей какие-то непонятные знаки. Шура растерялась, не понимая намёков. А Люся просто хотела, чтобы Шура улыбнулась немке. В самом деле, улыбка у Шуры такая, что даже эту фрау заставит обратить внимание. К тому же у Шуры прекрасные зубы, а немка, видно, придаёт этому немаловажное значение. Она у всех смотрит зубы. Штейнер долго убеждал в чём-то немку. Та сдержанно улыбалась ему, но в конце концов произнесла басом одно единственное, зато всем понятное слово «гут». Ребята облегчённо вздохнули — они будут вместе! Шура радостно сжала руку подруги.
Ведь достаточно было этой разжиревшей фрау сказать «нет», и Шуру разлучили бы с подругой, оставили бы в лагере. Она совершенно бесправна — она, отличница учёбы, командир звена, пионерка Шура Трошина, привыкшая сознавать, что имеет право на уважение. А вот теперь с ней обращаются, как с вещью, как с животным. Хуже чем с животным! Комендант ведь никогда не ударит попусту свою собаку, а мальчики говорят, что Толю убил он. Сам убил.
Может быть, Жора догадался, о чём думает Шура. Подняв голову, Шура встретила его серьёзный, полный сочувствия взгляд. Жора сказал что-то Вове, стоявшему между ним и Шурой, и тот, наклонившись, быстро прошептал Шуре:
— Главное — крепко держаться вместе, помогать товарищам и, как бы ни было тяжело, помнить, что ты советский человек.
Шура тоже только взглядом могла поблагодарить Жору за то, что он заметил её слабость и захотел помочь. Да и помог! Если разобраться, то сейчас они всё-таки одержали маленькую победу: остались вместе. Пусть маленькая, но победа!
— Забрать вещи! — приказал полицейский.
Ребята переглянулись. Ведь совсем недавно, несколько минут назад, угроза разлуки была такой близкой, что теперь им страшно было расставаться хотя бы на полчаса. Они нехотя разошлись по баракам.
— Вам повезло: вы хоть не будете дышать этой вонью и есть гнилую капусту, — вздохнул, прощаясь с друзьями, Андрей, тот самый мальчик, который в первый же день нагрубил полицейскому и почти одновременно с Жорой объявил войну «гросс-мясорубке».
— Это ещё неизвестно! — Вова успокаивал Андрея, но втайне и сам надеялся, что жить им будет легче, и сожалел, что Андрей остался в бараке, не пошёл на этот «смотр».
— Ну, уж хуже не будет! — покачал головой Андрей.
— Кто знает! А вдруг там ещё хуже? Что мы тут можем знать! Толя тоже ничего не знал о том, где смерть ждёт его. Только успел обрадоваться, что умыться дали, а вот видишь, нет уже больше нашего Толи…
Ребята утихли. Снова охватила их тоска и страх за будущее.
— Ну, нам пора. Прощайте, ребята! — сказал, наконец, Вова.
— Прощайте!
— До свиданья!
— Может, встретимся ещё?
— Может, и встретимся!
— Если раньше нас домой попадёте, — сказал Андрей Вове, — смотрите, не забудьте рассказать о нас. Узнайте, как называется этот лагерь. Пусть скорее наши приходят.
— Ладно, скажем, — ответил Жора, как будто он и в самом деле уже отправлялся домой.
Вова добавил:
— Ты, Андрей, не падай духом, держись ближе к хорошим и смелым ребятам.