И мир ускользнул от нее окончательно. Аня не провалилась в забытье, не потеряла сознание, она просто выпала за границы реальности, упиваясь невозможно яркими и сильными чувствами, рождающимися в ее душе. Михаил обнимал ее и шептал что-то нежное…
Потом и он куда-то исчез, и Аня вдруг поняла, что лежит, свернувшись калачиком на кожаном сиденье. Уснула? И даже не заметила?
В теплом салоне никого не было, машина стояла у тротуара возле какого-то дома. Почему они остановились? И куда делись все?
Она не успела заволноваться: Михаил и Андреи вернулись, и они поехали дальше. Очень хотелось стряхнуть с себя сонливость — нельзя же спать в такой момент! — но почему-то никак не получалось. Так уже было однажды, когда она напилась снотворного — хотела проснуться и не могла. Ну и ладно… Аня положила голову на колени Михаилу и снова провалилась в забытье.
Ее разбудил холодный ветер.
Она открыла глаза. На руках у прекрасного принца. Оказывается, Михаил вытащил ее из машины, а она и не заметила… Вот стыдуха!
— Просыпайся, Анечка, — проговорил Михаил, нежно улыбаясь, — а то проспишь самое интересное.
А самое интересное уже начиналось.
Аня так и не сумела проснуться окончательно, с ней творилось что-то странное. Ведь она не пила снотворного, только шампанское, да и то не слишком много, не могло ее так развезти от двух-трех бокалов! Руки и ноги были ватными, перед глазами плыло, даже немного подташнивало. Мысли путались, и Аня не сразу поняла, где они находятся и что собираются делать.
Михаил легко и бережно нес ее на руках через сугробы, Аня прижималась к нему, с наслаждением вдыхая его запах — аромат дорогого одеколона и сладкий запах его кожи. Михаилу, конечно, было холодно на ветру в распахнутом пальто, и Аня совсем не ощущала его тепла; показалось даже, что тело Михаила совсем холодное, и ей захотелось прижаться к нему плотнее, чтобы согреть.
А потом она, видимо, снова уснула — невзирая на холод и сильный ветер. Потому что ей вдруг почудилось, будто они летят. Несутся по воздуху куда-то вверх, и ветер треплет их волосы и полы одежды. На мгновенье Аня увидела скользящую рядом незнакомую белокурую девушку с красивым, но совершенно застывшим, словно неживым лицом и леденящим взглядом призрака, и окончательно уверилась, что спит. Различить, где сон, а где реальность, стало совсем сложно.
Аня подняла голову и разглядела шпиль здания, к которому они летели. Это была не Останкинская телебашня, а высотка Университета. Не самое высокое строение в Москве, но все равно впечатляет. И особенно впечатляет способ, которым они попадут на крышу. Они просто взлетят туда! Аня хихикнула про себя. Такие приключения она даже в детстве не выдумывала, а ведь ей всегда казалось, что у нее богатая фантазия.
Еще минута, и они приземлились на крохотной площадке у шпиля башни, на самой верхотуре. Ветер тут буквально сбивал с ног, и негде было укрыться. Аня изо всех сил схватилась за Михаила, и тот прижал ее к себе.
Его друзья уже были здесь. Варя, Жорж, Андрей. И та невесть откуда взявшаяся блондинка, похожая на фарфоровую куклу. Все стояли рядом, всем было весело, и никто не боялся высоты. Ну еще бы, раз уж они умеют летать, то и падать им не страшно.
А вот Ане было страшно. Она зажмурилась, у нее кружилась голова. Даже противный вязкий туман, окутавший ее мозг, не мог заглушить страх. Опять захотелось проснуться и убедиться наяву, что эти невероятные события всего лишь плод ее воображения. Просто она замерзла. Уснула на лавочке. И происходит то, что обещают книжки: она умирает. Смерть явится к ней тихо и незаметно и не будет неприятной… А утром Аню найдут. А когда опознают, все пожалеют о том, что не ценили ее и не пытались понять… Все, даже Сашка…
— Не бойся, — прошептал ей на ухо Михаил, — ну же. Я тебя держу.
И страх тут же исчез. Аня решилась оглядеться и замерла от восхищения. Как же это здорово — смотреть на город с высоты птичьего полета!
Михаил протягивал ей очередной бокал с шампанским. Аня послушно выпила. А потом еще и еще… За Новый год. За их сказочную, чудесную встречу. За любовь.
Потом Михаил поцеловал ее в шею и вдруг так больно укусил, что Аня вскрикнула, попыталась вырваться. Но боль тут же исчезла, а от места, где к коже прижимались губы Михаила, концентрическими кругами по всему телу растеклось наслаждение. Аня растворилась в блаженстве и забыла даже, что находится на продуваемой всеми ветрами крохотной площадке. Забыла, что за ними наблюдают славные, но не знакомые ей ребята. Во всем мире остались только она, Михаил… и их волшебный поцелуй.
Но Михаил вдруг выпрямился, а совсем рядом Аня увидела лицо давешней блондинки. В ее взгляде был такой голодный, хищный блеск, что Аня невольно отпрянула. И красавица вдруг тоже поцеловала Аню в шею! Это было так странно, так возмутительно! Аня хотела запротестовать, но почему-то у нее не оставалось сил.
Они все целовали ее по очереди… Варя, Жорж, Андрей… Все целовали ее в шею…
Вокруг Ани разливалась тьма, в которой плавали разноцветные круги, уши будто заложило ватой. Она еще пыталась сопротивляться, но, кажется, только в мыслях, тело же совершенно не слушалось. Ане показалось, что на губах Жоржа она увидела кровь.
Кровь, которую тот сразу же слизнул.
2
Мишель позвонил в дверь в ту минуту, когда Софи и Олюшка закончили наряжать елку.
На полу стояли два старинных фанерных чемодана, из которых Олюшка аккуратно доставала игрушки — каждая завернута в слой папиросной бумаги, слой ваты и поверх еще и в тряпочку — разворачивала и подавала госпоже. Софи парила вокруг елки, выискивая лучшее место для деревянных щелкунчиков, грибков и лебедей из ваты, стеклянных самоварчиков и гроздьев винограда, корзинок с цветами и человечков, сделанных из папье-маше, для выцветших картонажей, для драгоценных хрустальных ангелов, купленных каких-то десять лет назад в Праге. И для самого дорогого ее сердцу воскового ангелочка с крылышками из слюды, который украшал елку еще в доме ее родителей.
Софи похитила этого ангелочка, тайком пробравшись в родной дом в свое первое после обращения Рождество. Князь потом очень на нее сердился: нельзя приходить к родным после смерти! Это — нарушение Закона. Конечно, Князь не стал ее наказывать, ведь тогда Софи была его возлюбленной, его обожаемой наложницей, и он простил бы ей что угодно. И все же он был недоволен. А Софи неловко оправдывалась: если бы кто-то ее увидел, ее наверняка приняли бы за привидение, она ведь нарочно оделась в белое платье и распустила волосы, прежде чем проникнуть в дом. Просто ей очень хотелось перед праздником побывать среди родных. Пусть даже они все спали и не знали, что она тут. Хотелось что-нибудь забрать на память о своей жизни… Но удалось взять лишь один сувенир: игрушку с елки. Любой другой вещи могли бы хватиться и заподозрить в воровстве прислугу. А такого Софи допустить не могла.
Она повесила посеревшего от времени воскового ангелочка на самое видное место. Лет семьдесят назад, в Лондоне, заметив, как стремительно выцветает ее любимец, Софи отдала его антиквару, чтобы тот покрыл игрушку для сохранности особым лаком. Воск — не такой прочный материал, как хотелось бы.
И она берегла ангелочка пуще всех своих драгоценностей…
Софи питала сентиментальную привязанность к елочным игрушкам. Каждая напоминала ей определенный период жизни, вернее — нежизни, потому что от коротенькой восемнадцатилетней жизни Софи Протасовой остался только восковой ангелочек. И вот за время своего существования в качестве вампира Софи накопила основательный багаж из памятных вещей, в том числе из елочных игрушек. Германия, Австрия, Чехия, Франция, Италия, Англия, снова Франция — Софи немало попутешествовала и везде покупала игрушки. И все возила с собой. Да что там: в тысяча девятьсот двадцатом году, когда Князь решил покинуть Россию и призвал своих Птенцов последовать за ним, все паковали драгоценности, наряды, книги и украшения, а Софи вывезла огромную шляпную коробку, заполненную елочными игрушками. И почти все эти игрушки были с ней до сих нор.
Во Франции Софи привыкла наряжать елку перед католическим Рождеством и следовала этой традиции из года в год, даже когда вернулась в Россию. Но сегодня впервые получилось так, что вечером тридцать первого декабря Софи проснулась и осознала, что елка не украшена и даже не доставлена, потому что она забыла распорядиться. И что нового наряда у нее тоже нет. А ведь Новый год нужно непременно встречать в новом наряде! И хотя Софи сама была виновата — сколько раз за последние дни Олюшка напоминала, что нужно поставить елку, нужно посетить портниху или хотя бы пройтись по магазинам готового платья! — все равно Софи огорчилась. Ей захотелось стать маленькой. Чтобы за нее все решили: и елочку украсили, и новый наряд приготовили. Она даже всплакнула… Но потом заботливая Олюшка привела к ней замечательного донора, молодого, полного сил, и смотрел он на Софи с восторженным обожанием новичка, лишь недавно узнавшего о существовании немертвых и еще не привыкшего к лицезрению их светящейся красоты.
Олюшка вообще была идеальной слугой.
Слуги крови — так называют их вампиры. Человек, смертный, с которым вампир связывает себя особым обрядом, похожим на обращение нового Птенца-вампира, то есть — обменом кровью… но без смерти обращаемого.
Слугой может быть только человек, которому вампир доверяет безмерно. И конечно, только человек, безгранично верный вампиру. Он стережет убежище господина в дневное время, сопровождает гроб с его телом при дневных переездах. Слуга сильнее обычного человека и исцеляется от ран быстрее, потому что обменивается кровью с господином. У людей-доноров вампиры только берут кровь, хотя и к донору подчас могут привязаться настолько, что оставляют его рядом с собой навсегда, уже в качестве Птенца, на что, собственно, все доноры и надеются. А для слуги крови вампир регулярно отворяет собственные вены, поит его своей кровью, укрепляя связь. Почти всегда вампир может читать мысли своего слуги и даже видеть то, что видит слуга… Вообще-то слуга не в силах скрыть что-либо от господина. Если вампир захочет, он просто сокрушит разум слуги и возьмет все мысли, всю память — всё!
Но, разумеется, Софи ничего подобного с Олюшкой делать не собиралась. Госпожой она была деликатной и читала только те мысли и образы, которые Олюшка сама ей адресовала. Софи и Олюшка были почти подругами. Почти — потому что между господами и слугами истинной близости все-таки не бывает: истинная близость может быть только между равными. Это Софи поняла еще в детстве, когда сама была человеком. И это касается не столько вампиров и слуг крови, сколько вообще господ и слуг. Софи была рождена повелевать. Олюшка была рождена прислуживать… И все же отношения у них сложились куда теплее, чем у многих вампиров и их слуг.
Насытившись, Софи повеселела и вспомнила, что у нее в гардеробной висят три вечерних платья, которые она ни разу не надевала, так что они вполне могут считаться новыми, хоть и не были куплены нарочно к празднику. Оставалось решить, в каком она встретит этот год: в золотистом, чернильно-лиловом или в платье модного, но немного сомнительного цвета — цвета розового шампанского. И еще Софи вспомнила, что в нынешние времена достаточно позвонить по телефону, и тебе через час доставят прекрасную пушистую елку, выросшую где-нибудь в Дании. Что и было проделано. Потом выяснилось, что Олюшка все-таки записала госпожу к парикмахеру, который вот-вот приедет… Так что настроение у Софи стало совсем новогоднее.
К приходу Мишеля ее волосы были убраны в сложную прическу. Она определилась с платьем в пользу лилового. Выбрала украшения с переливчатыми александритами, чудесно подходившими к платью. И получила от Олюшки подтверждение, что выглядит прекрасно.
Полюбоваться на себя в зеркало Софи, увы, не могла.
То, что вампиры якобы не отражаются в зеркалах, — легенда. Просто раньше зеркала делали из серебра, а потом — на основе серебряной амальгамы. Вампиры не переносят серебра, поэтому не держат зеркал в своих домах. Это было замечено Охотниками и донесено до сведения прочих смертных. Потом, правда, серебро перестали использовать при изготовлении зеркал… Однако существовала еще одна причина, по которой вампиры старались разбивать зеркала даже в тех домах, куда приходили охотиться.
Известно, что взгляд вампира гипнотизирует, завораживает добычу. Вампиры так охотятся — все, за исключением самых жестоких, которым нравится страх и боль добычи. И среди молодых вампиров бытует поверье, будто можно поймать самого себя взглядом в зеркале, да так и остаться — завороженным, неподвижным, не способным убежать от лучей рассвета. Правда это или нет, никто проверять не стремился. Вроде бы, старые вампиры в это не верили. Но, возможно, они лучше умеют контролировать свою магию?
Впрочем, Софи и не нужно было зеркало. Ведь она могла читать мысли Олюшки и видеть себя ее глазами. Так что Софи не сомневалась: сегодня она прекрасна.
Софи ждала Мишеля одновременно с радостным нетерпением и легким раздражением. Ее чувства к нему вообще были противоречивы, и Софи даже сама для себя не решила, рада ли она, что у нее есть такой верный поклонник — больше ста лет влюблен и не утратил чувство за семьдесят лет разлуки! — или Мишель все-таки действует ей на нервы, потому что назойлив, все еще сохранил некоторый налет вульгарности и вообще не ее круга.
При жизни Мишель Онучин был разбойником с Хитровки, под его началом ходила целая ватага. А Софи Протасова была дочерью действительного статского советника, аристократкой, представленной ко Двору.
И все же, когда раздался звонок в дверь, Софи обрадовалась. Постоянное, привычное, неизменное — ого, знаете ли, приятно. Мишель уже двадцать лет являлся к ней под Новый год с каким-нибудь необычным подарком и непременно с живыми цветами. Каких он только не приносил ей: корзины ландышей, мимозы, сирень, пармские фиалки, орхидеи, даже подснежники. Конечно, в нынешнюю эпоху все это добыть, привезти и сохранить куда легче, нежели сто лет назад, что несколько умаляет уникальность такого подарка… Но ведь все равно приятно!
Сегодня в тщательно укутанной корзине опять были орхидеи. Невзрачные, мелкие, блеклые, они благоухали так густо, так сладостно и пьяняще, что Софи и Олюшка долго стояли, склонившись над цветами. Наконец Олюшка заявила, что у нее разболелась голова, и ей немедленно нужно пойти подышать морозом. Схватила шубку и выбежала.
Мишель и Софи остались вдвоем. И Софи в который раз почувствовала неловкость: она совершенно не знала, о чем с ним говорить. В тысяча девятьсот девяностом, когда Софи в свите Князя вернулась в Москву, все ее встречи со старыми знакомыми были окрашены ностальгией: прежняя вражда забылась, и было радостно вместе вспоминать прошлое. Что-что, а прошлое вампиры всегда любили вспоминать. Многие только и живут воспоминаниями. И Мишель — ужасно, до ненависти раздражавший Софи в приснопамятном девятьсот девятом году, когда он нагло за ней ухаживал, пытаясь воспользоваться тем, что Князь взял себе другую наложницу, — тот самый Мишель теперь казался почти родным и почти другом. Почти. Потому что все-таки — не ее круга… И даже воспоминания у них были не то чтобы общие. Все же Софи всегда состояла при Князе, а у Мишеля был другой Мастер.
Но когда Мишель смотрит на нее, у него в глазах появляется почти человеческая страсть. Такое чувство нельзя не ценить.
Софи улыбнулась и еще раз склонилась к корзине:
— Дивный аромат. Невозможно с ним расстаться. Наверное, я сегодня никуда не пойду. Останусь в обществе этих восхитительных цветов.
Украдкой, из-под ресниц взглянула на Мишеля: поверил ли, испугался ли, огорчился ли?
Кажется, не поверил. Улыбается. Догадывается, что в таком наряде и с такой сложной прической Софи захочется куда-нибудь пойти. Да и в самом деле: встречать Новый год дома хорошо, когда есть семья. Птенцы. Близкие. Софи не создала ни одного Птенца, она была слишком слабым вампиром, чтобы дарить бессмертие. Из близких у нее был лишь слуга крови — Олюшка. И хотя Софи любила Олюшку как родную — еще бы, почти сто лет вместе! — она не собиралась проводить с ней праздничную ночь.
И вообще: хотелось чего-то необыкновенного. Хотелось испытать радость, восторг. Хотелось… хотелось почувствовать себя живой!
— Я приготовил для вас сюрприз, Софья Николаевна. Совершенно особенный подарок. Но чтобы получить его, вам придется оставить эти цветы и пойти со мной. Это не вещь, и я не могу принести ее сюда. Это впечатление. И чтобы получить впечатление, придется немножко попутешествовать.
Софи рассмеялась. Впечатление в подарок! Как чудесно! Как празднично, как правильно! Она думала — подарком опять станет какая-нибудь драгоценность или антикварная вещица. Их у нее скопилось множество: ведь Князь не забывал одаривать ее, да и помимо Мишеля у Софи были поклонники. Но впечатление? Никто никогда не дарил ей впечатлений!
— Хорошо, вы меня уговорили. Пойдемте.
Софи надела теплые сапожки, Мишель подал ей шубку. Конечно, она могла выйти в туфлях и открытом платье, это было бы красиво — сверкающие снежинки, осыпающие ее белокурые локоны, белоснежные плечи и чернильный бархат платья. Но нужно притворяться. Соблюдать Закон Великой Тайны. Не выделяться среди смертных.
Софи жила в доме дореволюционной постройки, в огромной отреставрированной квартире. Именно отреставрированной, а не отремонтированной. В ту эпоху, когда эта квартира была коммунальной, большую залу перегородили стеной, разделив на две комнаты. Теперь зале вернули первозданный облик. Даже камин восстановили — но, конечно, он не работал… А вот окна в спальне на всякий случай пришлось замуровать, хотя они выглядели просто занавешенными плотными шторами.
Обитать в окружении людей нравится не всем вампирам. Но Софи считала это и приятным, и безопасным. Хотя сейчас Охотники не свирепствуют, как раньше, но все же лишняя осторожность не помешает. И живущие рядом люди — гарантия того, что Охотники столкнутся с большими сложностями, если захотят ее уничтожить. Огонь им использовать нельзя, взрывчатые вещества тоже, и стрелять нельзя. Да и от любопытства соседей она защищена: люди сейчас хоть и не верят в нечисть, но ощущают ее инстинктивно. Мимо двери в квартиру Софи Протасовой соседи старались проходить побыстрее, на ее этаже вообще не задерживались. Правда, слухи о том, что за массивной бронированной дверью обитает фантастическая красавица, выходящая только по ночам, не утихали. Потому что если кому-то из соседей случалось припоздниться и встретить Софи… В общем, забыть ее они уже не могли. Но Софи и не пыталась заставлять их забыть. Воздействие на память требует усилий. И прилагать усилия приходилось бы слишком часто. В конце концов, какая разница? Все равно никто не верит в вампиров. Зато верят в женщин, ведущих преимущественно ночной образ жизни.