Человек со звезды - Сергей Абрамов 3 стр.


Теперь о Зойке.

Наши самые прогрессивные в мире ученые давно уверили советский народ, что наука о неопознанных летающих объектах — по-ихнему, по-буржуазному: уфология — и не наука вовсе, а нечто вредное, что отвлекает трудящихся Запада от каждодневной классовой борьбы. Впору применить к ней известный по другим наукам термин — продажная девка империализма. А посему советский народ твердо знает, что летающие тарелки — бред, милые игры рефракции, обыкновенный обман зрения. И художественные фильмы о них — даже с маркой «фантастика» — наши киношники не снимают: нет в СССР пришельцев, нет и не было, в отличие от шпионов, всегда толпами наводнявших наши города и веси.

Далее. Помня о засилии шпионов, огромное большинство простых граждан никогда их живьем не видело, а посему, точно зная об их наличии, малость абстрактно себе их представляло. Все больше по карикатурам в «Крокодиле» или по фильмам — здесь наши киношники на высоте! — о работе доблестных контрразведчиков.

Но вот сумасшедших-то у нас в державе — пруд пруди. Всяк, кто хоть чем-то отличается от среднестатистического уровня, — псих. Ату его! Вот почему Зойка ни на миг не поверила, что Свен — пришелец, не взбрело ей в голову, что он — шпион, а вот то, что она из жалости клюнула на явного психа — это у нее сомнений не вызвало. Причем советский человек, как правило, психов не боится, привык он к ним, притерся и, когда встречает, старается немедленно от них отделаться. Возвращаясь к определению среднестатистического уровня нормальности, автор смеет утверждать, что каждый наш человек неоднократно бывал в шкуре сумасшедшего то в ЖЭКе, то в магазине, то в исполкоме, то в милиции и тэ до и тэ пэ.

Вот почему Зойка Свена не боялась, он лишь — как всяк сумасшедший надоел ей до зла горя, и она — как и всяк нормальный — спешила от него избавиться.

— Тринадцать часов, говорите? — ласково размышляла она, моя посуду. Немного, немного… Но с другой стороны — тоже срок… А у вас в Москве дела?

— Дела, — радостно отвечал сумасшедший, уловивший, что его судьбой заинтересовались, что ее вот-вот устроят.

— В министерстве, в главке? Фонды, дефицит?..

— Не понимаю. — В голосе Свена звенела явная боль: ну не ведал он таких богатых слов, не слыхивал в своем Краснококшайске. — Мне нужно большое скопление разных людей.

— И только-то? — Зойка повесила чашки на крючки и обернулась. — Идите в любой универмаг. В ГУМ, в ЦУМ, в «Детский мир». Скопление — больше нигде в мире.

— Это магазины? — сообразил догадливый псих.

— Точно. Я вас довезу, хотите? — Что не сделаешь ради любимой цели обрести покой.

— Не надо. Магазины не подходят. Ограниченность целей, жесткая общность интересов, тревога, агрессивность, эмоциональный шумовой фон. Не получится… Нужно много людей, разных, и чтоб у каждого — свой вектор цели, дискретность шагов, вариативность методов.

Понесло, подумала Зойка. Если сейчас он — уже псих, то раньше был еще каким-нибудь физиком-химиком-кибернетиком. На том крыша и поехала.

— Придумаем, — ласково сказала она. — Попейте пока «Липтону», а я оденусь. И придумаем вместе… — Пошла в ванную комнату, вдруг оглянулась, засмеялась: — А вообще-то вам мой отель во как подойдет! Все есть: и векторы, и дискретность, и вариативность. А уж людей-то!..

Ну кто ее за язык тянул? Кто вообще тянет нас за язык, когда общеизвестно: молчание — золото? Не потому ли и рупь у нас золотым запасом не обеспечен, что разменяли мы наше молчание на медные пятачки?

Опять, опять нас понесло невесть в какие высоты…

А Зойка и не поняла, что сказала, заперлась в ванной, плескалась, потом физиономию раскрашивала, пела что-то из репертуара крутых ресторанных мальчиков, а когда явилась на свет Божий, то Свен уже стоял у дверей, весь из себя такой аккуратный, такой подтянутый, такой причесанный и — вот странность-то! — побритый. И сандалии застегнуты.

— Я готов.

Ну прямо юный пионер значит первый!

— Куда?

— В отель.

— Как в отель? Зачем?

— Вы же сказали. Я проанализировал. Мне подходит.

Кто меня за язык тянул, запоздало подумала Зойка, с волчьей тоской подумала: как теперь от него избавиться?.. Убить? Трахнуть по голове чайником и — с концами? Кто его хватится, раз он с другой планеты?

— Вам подходит, мне — нет. Вы что, думаете — я туда развлекаться иду? Я туда работать иду. И остальные там — работают, а не ля-ля разводят.

— Постояльцы тоже? — скромно спросил Свен.

Интересное кино: слово «фонды» ему, видите ли, неведомо, а позабытое «постояльцы» — нате вам…

— Все, — подбила бабки Зойка, — дружба врозь. Переночевали, чайку похлебали — всего вам доброго. Пора и честь знать. Тринадцать часов — срок и верно небольшой, сами разберетесь, — открыла дверь, ручкой пополоскала. — Прошу вас, сэр.

Сэр, конечно, вышел, но на площадке застрял, ждал, пока Зойка с замком возилась, топтался в своих сандаликах, кудахтал жалобно:

— Как же так… я один не смогу… нет, я понимаю, я надоел… но срок, правда, мал… я должен успеть… это важно для Вселенной… и для Земли…

Пой, ласточка, злорадно думала Зойка, сбегая по лестнице, выскакивая на вольный простор Девятого проезда, «здрасьте, здрасьте!» — теткам на лавочке, летящей походкой по асфальту — к Шереметьевской, к гнездовью таксомоторов, к свободе, к свету. И что с того, что Свен не отставал, что вякал про Вселенную, про сжатые сроки? У всех сжатые. У нее, что ли, растянутые? Сейчас директор про двенадцатый этаж узнает и в сжатые сроки вмажет ей по служебной минус полпремии за квартал.

И тут Свен произнес довольно странную фразу, которую Зойка и не старалась, а услыхала:

— А хотите, ваш директор сегодня не придет? Заболеет.

Зойка даже остановилась на миг, хотя у продуктового маячил зеленый огонек, который в любую секунду мог погаснуть.

— Что значит — заболеет?

— Тиф. Или чума.

— Нет, это слишком, — глупо, потому что всерьез отреагировала она на явно провокационную реплику.

— Согласен. Слишком. Ваш вариант? Грипп?

— Грипп — это ничего… — И спохватилась: ее же на раз покупают, а она, соответственно, на раз покупается. Рявкнула: — Кончайте нести чушь! — и пошустрила к огоньку.

А Свен не отставал, понял, что зацепил-таки нужную струночку, и не отпускал ее, бренчал не переставая:

— Честное слово. Вы приезжаете. У директора — сильный грипп. Температура — сорок и пять десятых по шкале Цельсия. И проблема двенадцатого этажа больше не стоит. Все в ваших прекрасных руках.

Ишь как заговорил — «в прекрасных руках»! Телепат проклятый. Неужели он все слышит?.. Может, не думать? Нет, совсем не думать не выйдет… А если он и вправду инопланетянин?..

— Я и впрямь инопланетянин, — точь-в-точь мысль повторил. Как доказательство оной.

— Директор еще не все. — Зойка невольно включилась в игру, навязанную Свеном. — Есть еще зам.

— И у зама грипп.

— У двоих сразу? Подозрительно.

— Кого подозревать? Бога? Природу? — смотри-ка, не без иронии спросил Свен, малость уже задыхаясь: скорости, предложенные земной женщиной, оказались высоковатыми для залетного пришельца. — Не хотите грипп — пусть у зама будет острое кишечное отравление. Грибов поел. Несвежих… — За ночь русский его язык стал совсем русским, осталась только склонность к рубленым фразам.

— Какие грибы? Он, насколько я знаю, за грибами не ходит.

— Ходит тайно. Ходит жена. Купил на рынке. Съел маринованные. Выбирайте…

Тут они ненароком до такси и добежали, никто его не перехватил. Зойка открыла дверь.

— Прощайте, Свен. Конечно, славно, если б все ваши инопланетные штучки сбылись временно, но…

— Почему «но»? — Лицо у Свена было ну просто несчастным: еще чуть-чуть и расплачется. — Не «но», а правда. Зоя, хотите пари? Мы едем в отель. Вы узнаете, что у директора грипп. А у зама отравление. И на работу они в ближайшие… — тут он глянул на часы, на дешевенькие, «Ракета» называются, совсем даже не инопланетные, хотя, конечно, мимикрия, — тринадцать часов не придут. Если я соврал, то исчезну сразу. Навсегда.

— А если не соврали?

— Тогда вы проведете меня в отель. И не станете мешать.

Фарцовщик он, что ли?..

— Зоя. — Свен сузил глаза, и они ощутимо кольнули Зойку. Может, в сердце кольнули, а может, в печень. Где-то внутри. — Зоя, если я могу заставить людей заболеть, зачем мне быть фарцовщик? Пусть им будет другой Свен…

— Фарцовщиком, — машинально поправила Зойка. Спохватилась: — А откуда вы… — И опять-таки спохватившись: расспрашивать сейчас — себе в убыток: — Договорились. Поехали. — И дверцей хлопнула.

Все-таки слаба баба! Купили ее на недорогую, но сильно блестящую цацку — в переносном смысле, конечно. В каждой из наших милых и шибко передовых женщин живет Эллочка-людоедка, для кого волшебный блеск бендеровского ситечка порой куда дороже приземленного гласа разума.

Но то, что Свен — телепат, сомнений нет!

Еще в такси спросила:

— Паспорт у вас есть?

— Нет, — растерялся Свен.

— А какой-нибудь документ? Удостоверение? Права? Пропуск на работу?

— Ничего.

— Как же вы в отель пройдете?

— Я не вор.

— Это на лице не написано. Для наших церберов каждый клиент — ворюга. Особенно если без документов. Ладно, что-нибудь придумаем.

И придумали.

Подъехали не к главному входу, а к заднему, где с ночи разгружались фургоны с продуктами для ресторана. Там торчал завпроизводством, принимал ко накладной помидоры, заметил Зойку, и не преминул поинтересоваться:

— Что это вы с тыла, Зоя Александровна? Контрабанду тащите?

— Ее, — лаконично, не вдаваясь в объяснения, отрезала Зойка. Но тоже не преминула подколоть вопрошающего: — А помидорки-то с гнильцой. Лев Наумович. Отравить гостей вздумали?

— Где с гнильцой, где? — засуетился завпроизводством, но Зойка уже проскочила мимо грузовика, и Свен за ней мышью скользнул. Черной лестницей поднялись на второй этаж, по пустому в этот час коридору — к приемной шефа. Зойка на Свена кивнула:

— Стоять здесь. Ждать.

Он солдатом застыл у стены — в карауле за сильно запыленной с Нового года стенгазетой «За отличное обслуживание», а Зойка мощно ворвалась в приемную.

— Говоров у себя?

Секретарша Мария Демьяновна, крыса крашеная, дама приятная во всех отношениях, не терпящая Зойку за наглость и отсутствие мужа, вскинула на нее скорбные глаза:

— Увы, нет, не спешите, Зоя, Сергей Степанович заболел.

Постным тоном подчеркнула, что, не исключено, Зойка и виновата в хвори директора, довела начальника, стерва…

— Тиф? Чума? — деловито осведомилась Зойка, внутренне замирая от предчувствия ожидаемого ответа.

И тот не замедлил быть:

— Не вижу повода для глупых шуток. У Сергея Степановича сильный грипп с высокой температурой.

— Сорок и пять десятых?

— Откуда вы знаете? — с подозрением, с ревностью.

— Сердце подсказало, — как с ней, с мымрой, еще разговаривать? — А где Кочерженко?

— Товарищ Кочерженко тоже захворал. У него отравление.

— Говорила я ему: не ешьте грибов, беда будет. Не послушался… Как будем жить дальше, Мария Демьяновна? — последний вопрос из ряда риторических.

Мария Демьяновна так его и расценила:

— Вам решать. Вы у нас теперь за начальство. Временно…

Столько яда в голосе, могла бы — ужалила. Но это кого другого, а не Зойку.

— Тогда вы сидите на телефонах, отвечайте на звонки, а я пошла делом заниматься, — вроде бы намек на то, что сидение «на телефонах» — никакое не дело, а так, пустое колыхание воздуха.

Мария Демьяновна хотела достойно отбрить наглую, но не успела: Зойка из приемной исчезла. Нуль-транспортировка. И возникла рядом со Свеном, который уже прочел передовую и штудировал статью о междуэтажном соцсоревновании. На стенгазете, кстати, пыли больше не имелось, исчезла, казенная гуашь сияла радугой. Свен поймал мимолетный взгляд Зойки, объяснил виновато:

— Почитать хотелось, а сквозь пыль плохо видно. Ну что? Как здоровье начальников?

— Здоровье — обвал, — невпопад, но торжественно сказала Зойка. Знаешь, Свен, я тебя боюсь.

«Боюсь» прозвучало как «уважаю». Да и то верно: если женщина в интимной обстановке — под стенгазетой, например, — говорит, что боится вас, и говорит сие нежно-высокопарно (такое сочетание вполне возможно), но при сем свой страх никак не проявляет, не бежит опрометью, не запирается в дамском туалете — значит, вы ее круто заинтересовали, чтоб не сказать больше. Что же до Зойки, то она и впрямь была восхищена прозорливостью Свена. Она уже легко забыла, что он — псих. Она помнила только — желала помнить! — что он телепат, а он теперь проявил и редчайшие качества прорицателя, предсказателя ближайшего будущего, этакий кассандризм. Зойка даже готова была молвить Свену нечто приятное, такое вот, например:

— Еще чуть-чуть, Свен, и я поверю, что вы — инопланетянин.

Ничего себе комплиментик, а?.. Но для Свена, который с прошлого вечера из роли пришельца не вылезал, жил в ней по единственной в мире системе К. С. Станиславского, а единственный же в мире зритель ему: «Не верю! Не верю!» — для Свена такой комплимент должен был бальзамом на душу пролиться.

Но он не пролился. Свен с достоинством кивнул и подтвердил:

— Еще немного, и вы поверите. Так. Но это не значит, что я выиграл пари.

— Выиграли, — без всякой обиды согласилась Зойка. — Чем могу, сэр?

Весьма любопытны Зойкины перескоки с «вы» на «ты» и обратно. Ничем внешне не мотивированные, они тем не менее отражали на текущий (откуда и куда? из прошлого в будущее, как положено, или куда-то вбок, если предположить причуды нуль-транспортировки?) момент Зойкины высокие чувства. «Ты» — это гамма от презрительного неуважения, взгляда свысока, похлопывания по плечу до восхищенного дружелюбия, лихого панибратства, замешенного на откровенной приязни. «Вы» — это отчужденность, холодность, безразличие и — одновременно — настороженность, кошачья опасливость и, к слову, тоже неуважение и пренебрежительность.

Сейчас в ее «вы» наличествовали:

во-первых, легкая обида, поскольку Свен принял как должное ее восхищенное удивление на «ты»;

во-вторых, столь же легкое раздражение, рожденное от ослиного упрямства Свена, не разбавленного ни крохой земного юмора: инопланетянин, инопланетянин, сто раз инопланетянин;

в-третьих, напряженное ожидание: что он потребует взамен? не душу ли Зойкину шибко бессмертную?

Да, конечно, еще и страх — в-четвертых.

Все-таки был он, имел незаконное место — подспудно-необъяснимый страх перед Чудом, которое произошло на глазах и которое трудно оприходовать по научному ведомству. Если про телепатию Зойке, повторим, случалось не раз читать даже в солидных изданиях, то прорицательство теми же солидными изданиями начисто отметалось. А тут — налицо. А может — не налицо? Может, тайно позвонил он домой директору и заму, пока по утрянке «Липтон» дул? Позвонил, выяснил все про их здоровье, вернее, про нездоровье, а Зойке выдал как откровение?

Как бы было славно, коль было бы так, та-ра-рара главной па-ра-ра-атак! Еще стихи.

— Чем могу? — повторила она. — Помнится, я не должна мешать. Хотелось бы знать — чему?

— Узнаете, узнаете, — рассеянно заметил Свен.

Он, казалось, был уже совсем в другом месте, он, казалось, куда-то нуль-транспортировался, но взял Зойку за руку, но сжал легонько, и — вот оно, чудо! — Зойке было приятно его прикосновение. Да и не виделся он ей сейчас психом ненормальным, а, наоборот, виделся он ей сейчас мужиком в деле: собранный, готовый, целе — куда? — устремленный, даже красивый, черт вас всех подери!

— Вот что, Зоя, мне нужны сведения.

— Какие? — опала Зойка. — У меня нет сведений, я не знаю никаких сведений.

— Есть. Знаете. Где ваш кабинет?

— Внизу.

— Пошли.

И повел он ее так точно, будто сто раз ходил этой дорогой. Телепат, чему удивляться… И Зойка собачонкой семенила за ним, шла завороженно, как детишки за крысоловом, и лишь одна дурная мысль вилась в ее замороченной голове: какие сведения? если секретные, если план коммуникаций, если численность сотрудников кагэбэ — фиг ему! грудью заслоню, но не сдамся! И фоном: откуда в ее задрипанном отеле секреты? что он имеет в виду?..

Что он имеет в виду, объяснилось быстро и к облегчению Зойки. Прошли по холлу под снайперским обстрелом со всех сторон: кто это, кто это с гордой Зоей Александровной, кто? уж не хахаль ли залетный, тайный? — нырнули в крохотный кабинетик, где еле умещался стол, два стула и непременный несгораемый шкаф. Сели друг против друга.

— Время дорого, — начал Свен. — Ответьте мне: сколько в отеле постояльцев?

— На сегодня… — она придвинула к себе утреннюю сводку, положенную на стол старшей дежурной, — шестьсот сорок шесть.

— Многовато.

Как будто Зойка виновата, что много, что перенаселен отель! Она в ответ и укусила:

— Никого выселить не могу. Даже для вас.

Опять юмора не понял. Зачастил:

— Что вы, что вы, я не о том. Просто, чем больше индивидуумов входит в рабочее пространство, тем сложнее контролировать их стабильность. Это мои заботы, пусть вас они не волнуют.

— Они и не волнуют.

— А персонала сколько? — продолжал допрос Свен.

— Точно не скажу. Кто-то на бюллетене, кто-то в отпуске… Узнать? — потянулась к телефону.

— Приблизительно.

— Человек сто, наверное… А вообще-то больше. У нас посменная работа.

— Я понял… Этажей?

— Двенадцать.

— Комнат?

— Номеров? Четыреста. Есть еще кабинеты персонала, два ресторанных зала, бар, парикмахерская, три магазина… Что-то забыла, наверно…

Назад Дальше