Мама слишком занята своими переживаниями, отец занят тем, чтобы успокоить маму, и только Алекс предоставлен сам себе. Он машет рукой проплывающей мимо Кьяре и вправе ожидать ответного жеста. Но палец сестры намертво прилип к губам, что это означает?
Он должен молчать о сигаретах — вот и все объяснение.
Но Кьяра не смотрела на брата, жест был предназначен кому-то другому.
«Другой» нашелся через мгновение, стоило Алексу обернуться и пошарить глазами по окрестностям. «Другим» оказался толстый Джан-Франко, один из Кьяриных воздыхателей. Не самый удачливый, в регулярных встречах с ним Кьяра замечена не была. Обычно он ждет ее в каком-нибудь укрытии: за углом, за изгородью, на той стороне улицы, где нет солнца. Джан-Франко всегда околачивается где-нибудь поблизости от Кьяры, если не помогает своему отцу в баре. Благо, работы в «Carano» невпроворот, оттого Джан-Франко и не успел стать навязчивым, как все остальные парни, неожиданно превратившиеся из друзей в ухажеры.
Кьяра смотрит на толстяка, как на пустое место.
И не было никаких предпосылок к тому, чтобы угол зрения изменился. Джан-Франко вовсе не тот человек, кому можно послать прощальный взгляд, но… других людей поблизости нет, до отхода следующего автобуса на Тренто — ровно сутки, станция пустынна. Есть только Джан-Франко, стоящий за колонной. Эта колонна — зеркальное отражение колонны, за которой Кьяра курила сигарету и размышляла о miss Otis (той самой, что сожалеет о пропущенном обеде). И сам Джан-Франко — зеркальное отражение Кьяры, даром, что зеркало кривое. Кьяра — грациозная красавица, а Джан-Франко — жирдяй, на лице у Кьяры нет ни одного прыща, а у Джан-Франко их миллион. У Кьяры тонкие пальцы с аккуратными (слава пилочке!) ногтями, ногти Джан-Франко пострижены кое-как и обрамлены заусенцами. А пальцы — толстые и растопыренные, вечно мешающие друг другу.
Один из них — указательный — лежит сейчас на губах толстяка. Это и есть зеркальное отражение.
Алекс поражен в самое сердце. Указательный палец на губах — не что иное, как тайна. У них с Кьярой тоже есть тайна (пачка сигарет в сумке с бахромой), но это — секрет для малолеток, Кьяра не сопроводила его появление никаким жестом.
Что за тайна может быть у Кьяры и Джан-Франко?
Они ни разу не ходили вместе даже в кино, Кьяра предпочитает темную сторону улицы солнечной, она никого и никогда не ждет, что же произошло?
Джан-Франко вместе с толстым указательным пальцем исчезает так же внезапно, как и появился: не замеченный никем, кроме Алекса. Всю дорогу от автобусной станции до дома Алекс строит самые фантастические предположения, но и в них невозможно представить Кьяру рядом с Джан-Франко. Разве что… Две недели назад он вместе с родителями ездил в Виареджо к тете Паоле, а Кьяра не поехала, такое бывало и раньше. Так было последние два года, с тех пор как Кьяра посчитала себя взрослой, перестала мечтать об Америке и Бразилии, забросила свой нежно любимый португальский и делала все, что ей вздумается, и мама ей не указ… Они уехали к тете Паоле, а Кьяра осталась, да!
Быть может, тогда все и произошло, в их отсутствие?
Кьяра неожиданно подружилась с Джан-Франко, и вместе они произвели на свет какую-то тайну.
Именно к таким выводам пришел двенадцатилетний Алекс, вышагивая следом за родителями. Хорошо бы подстеречь Джан-Франко и порасспросить его о Кьяре. Дело затрудняет лишь то, что Алекс никогда толком не общался с толстяком. Нельзя же считать общением кивки при редких встречах. Со всеми остальными ухажерами сестры Алекс на короткой ноге. Раньше, когда они были мальчишками не старше нынешнего Алекса, никто не обращал на него внимания в лучшем случае. А то и вовсе обзывал «клопом» — в худшем.
Не потащим же мы с собой в горы этого клопа!
Теперь все изменилось, теперь они здороваются с Алексом за руку и просят передать сестре:
— записки;
— мягкие игрушки и брелоки, которыми можно бесплатно разжиться по акции в супермаркете;
— билет в кино;
— приглашение покатать шары в боулинге;
— букетик цветов, нарванных в оврагах за К.; после того, как подержишь его в руках, ладони окрашиваются в зеленый цвет, а от запястья к локтю бегут крошки-муравьи.
Обычно ухажеры дарят Кьяре горечавку, ярутку или примулу, изредка и по большим праздникам — безвременник и первоцвет. И, к вящему удивлению Алекса, никто — никто! — не удосужился презентовать ей ложные нарциссы. Что, если корень проблемы в этом? Что, если Джан-Франко преподнес Кьяре букет ложных нарциссов и тем самым склонил ее на свою сторону — темную сторону улицы?
Все это полная фигня.
У ложных нарциссов слишком легкие лепестки, чтобы выдержать груз тайны, дело совсем в другом, совсем. Алексу очень хочется поговорить с Джан-Франко, и он не спит полночи, придумывая предлог для беседы. Так ничего и не придумав, он засыпает, а утром просыпается со счастливой мыслью: лучшего предлога, чем сама Кьяра, нет!
…Джан-Франко находится там, где ему и положено быть: в недрах отцовского «Carano». Целых полчаса, стоя у витрины, Алекс пытается привлечь внимание толстяка, он машет ему рукой, тычет пальцем в стекло, а потом — в самого себя, что должно означать: «у меня к тебе разговор». Джан-Франко лишь кивает в ответ, он не торопится выйти, тем более что в широкие окна бара бьет солнце, и, выйдя, несчастный парень тут же оказался бы на солнечной стороне.
Ну что ж, Джан-Франко, посмотрим, у кого раньше закончится терпение!
Терпение заканчивается у солнца: минут через двадцать оно скрывается за высокой башней ратуши, солнечная сторона улицы погружается в тень, и Алекс, облегченно вздохнув, снова начинает подпрыгивать и подавать знаки толстяку.
— Чего тебе? — хмуро спрашивает Джан-Франко, появившийся на пороге бара.
Всем своим видом он показывает, что тратить время на разговор с двенадцатилетним мальчишкой не собирается. Но Алекса так просто с толку не собьешь.
— Привет, Джан-Франко!
— Что тебе нужно?
— Есть разговор.
— Я занят. Давай в другой раз.
— Это… насчет Кьяры.
Прыщи на лице Джан-Франко вспыхивают подобно светлячкам, все оттого, что толстяк и Алекс стоят на темной стороне улицы. Если бы солнце не ушло за ратушу, место светлячков заняли бы божьи коровки, очень милые насекомые, Алекс всегда относился к ним с симпатией. Божьи коровки не раз улетали в небо, к своим деткам, — и не без помощи Алекса. Но отправить к облакам целый миллион ни у кого не хватит времени и сил. Пусть уж остаются светлячками.
Толстые пальцы Джан-Франко хватают его за шиворот рубашки, и через минуту Алекс оказывается за углом бара, в маленьком тупичке, заваленном картонными коробками и пластиковыми ящиками из-под пива. Здесь еще темнее, чем на улице.
— Ну?!
Мириады светлячков ослепляют Алекса, он щурится и потирает шею.
— Кьяра просила передать тебе привет.
— Правда?
— Ага. Так и сказала: «Передай привет Джан-Франко».
— Это все?
— Эээ… еще она сказала, чтобы ты помнил об уговоре.
До чего же он умный, Алекс! Даже Кьяра не придумала бы фразу лучше: сказать сразу обо всем, ничего толком не сказав, а заодно прощупать толстяка, — ну разве он не молодец?! Теперь осталось внимательно проследить за светлячками: они гаснут один за другим. Через несколько секунд круглое лицо Джан-Франко становится темнее тупичка с коробками, темнее улицы. Даже глаз не различить — вместо них разевают пасти два маленьких оврага. Именно в них обычно живут ярутка и горечавка и целые колонии крошек-муравьев. Но сейчас в оврагах нет ни одного живого существа — только пустота.
— Джан-Франко? — Алекс начинает беспокоиться. — С тобой все в порядке?
— Да.
Там, где находился рот Джан-Франко, теперь простирается еще один овраг — самый глубокий, самый длинный. Ни один цветок не спустится туда добровольно, ни один муравей. А то, что выползает оттуда, не имеет отношения ни к флоре, ни к фауне.
Это всего лишь слово, оно кажется Алексу заляпанным грязью и нечистотами:
— ДА.
— Кьяра хотела тебя увидеть, — Алекс старается не заглядывать в овраг, он даже глаза прикрыл. — Думала, ты придешь попрощаться…
— Слишком много работы в баре. Думаю, она не очень переживала.
О чем говорить дальше, Алекс не имеет ни малейшего понятия. Из оврага все еще тянет сыростью и вонью, но запах постепенно ослабевает. Кажется, толстяку удалось взять себя в руки, непонятно только, зачем он соврал Алексу о вчерашнем дне?
— Она хотела тебя видеть, — упрямо повторяет Алекс.
— Слишком много работы в баре, — Джан-Франко не менее упрям. — Что-нибудь еще?
— Помни об уговоре.
Алекс подносит палец к губам, в точности повторяя жест Кьяры, на Джан-Франко жалко смотреть. И оврага, который так пугал мальчика, больше нет. Его сменяет неглубокая расщелина, быстро зарастающая дроком. Но и расщелина исчезает через секунду, а дрок остается. Вот только плети его стеблей не зеленые, а черные и высохшие; ощущение такое, что вернувшийся на привычное место рот толстяка зашит нитками. Алекс трясет головой, чтобы избавиться от наваждения, и крепко зажмуривается. Когда же он открывает глаза — Джан-Франко больше нет.
…Странно, что об этих двух днях из детства, об отъезде Кьяры, о ее безмолвном прощании с сыном бармена и о последующем с ним коротком разговоре в темном тупичке, Алекс вспомнил только сейчас, вися над бездной. Он мог вспомнить об этом и раньше — когда увидел рисованного Игнасио с пальцем на губах. Он мог вспомнить, а мог и не забывать вовсе.
Но он забыл.
Теперь произошедшее на автобусной станции кажется Алексу чем-то важным, имеющим непосредственное отношение к пикировке Кьяры и Лео. Да и само по себе это событие было не рядовым, ведь его сестра уезжала тогда из К. навсегда. А «навсегда» уезжают лишь единожды в жизни. Так почему Алекс забыл об этом и — главное — как он забыл?
Просто выбросил из головы и все.
Другого объяснения нет. Нет ни в одном из дней после того разговора, как будто его и вовсе не существовало. Солнце заходило за ратушу тысячи раз, темная сторона улицы становилась солнечной и снова окуналась в тень, Джан-Франко стал посещать спорт-клуб и из толстяка превратился в стройного юношу, а затем — в молодого мужчину. Кажется, он бегал по утрам по нескольку часов. Алекс встречал бегущего Джан-Франко на улицах К., но никогда — за его пределами. Это не означает, что сын бармена, впоследствии сам ставший барменом, ни разу не покидал городишко. Он выбирается на пикники, в последний раз это случилось не так давно, Джан-Франко сопровождала сестра и сам Алекс, его будущий родственник. Джан-Франко ездит в Тренто закупать продукты. И в Больцано — прошвырнуться по магазинам мужской одежды: выбор, который предоставляют местные лавчонки, его частенько не устраивает. И в том, и в другом случае компанию Джан-Франко составляет Ольга или кто-нибудь из местных мужчин. Так и есть — бармена редко застанешь в одиночестве.
Редко. А точнее — никогда.
Это относится ко всем местам, что лежат за пределами К.
Бармен всегда окружен людьми: в «Carano» полно посетителей, Тренто и Больцано по сравнению с их провинциальной дырой самые настоящие мегаполисы, они кишат народом. Мелькание лиц давно должно было утомить Джан-Франко, но нет! Даже в дорогу он прихватывает хотя бы одно лицо. Если Ольга по каким-то причинам не может съездить с ним по делам, он просто откладывает поездку. Алекс знает это от самой Ольги: мой брат — своеобразный человек.
В чем заключается своеобразие, его невеста так и не расшифровала, быть может, потому, что не хочет заострять внимание на странностях брата. Ольга нежно любит Джан-Франко, ничуть не меньше, чем Алекс любит Кьяру. Не исключено, что больше, ведь она осталась здесь, с ним. Да и потом… Бармен не любит одиночества — какая же это странность? Так, черта характера.
То, что действительно странно: Алекс и Джан-Франко сблизились лишь в последнее время, благодаря Ольге. А вовсе не благодаря Кьяре, о которой бармен ни разу не вспомнил за последние пятнадцать лет. До того как стать женихом Ольги, Алекс был просто посетителем «Carano» и не раз болтал с барменом на отвлеченные темы. И имя Кьяры ни разу не всплывало, лишь недавно Джан-Франко вскользь поинтересовался судьбой сестры. И говорил о ней так, как говорят о постороннем человеке.
То, что действительно странно: Алекс сам не заговаривал о сестре с Джан-Франко, он как будто забывал о ее существовании во время их малозначительных бесед, вертящихся вокруг городских сплетен и сплетен мирового масштаба. А ведь Кьяра, с ее страстью к путешествиям, с ее опасной и довольно экзотической профессией, вполне укладывается в этот масштаб. По меркам К., разумеется.
То, что действительно странно: Кьяра и Джан-Франко вспомнили друг о друге почти одновременно, но повели себя по-разному. Джан-Франко снизошел до привета от мифических Лунных любовников (до сих пор доподлинно неизвестно, кто они такие), а Кьяра даже на привет поскупилась. Но это не помешало ей разыскать впоследствии Джан-Франко и притащить его в «Левиафан».
Финал этого восхождения известен. Во всяком случае, Алексу.
Джан-Франко тоже в курсе собственной гибели, но ни о чем не может рассказать. Остается Кьяра, как достучаться до нее, предупредить…
О чем?
О том, что «Левиафан» — проклятое место и лучше не попадать сюда вовсе. Но Кьяра уже здесь! Возможно, ей тоже угрожает опасность. Убивший или убившие бармена могут нацелиться и на нее.
— Кьяра! — снова начинает вопить Алекс, из последних сил пытаясь освободиться от брезентовой удавки. — Ответь же мне, Кьяра!..
То, что происходит потом, логическому объяснению не поддается: мертвый узел ослабел и его легко можно развязать пальцами, на это у Алекса ушло три секунды. Рука снова свободна, о долгом плене напоминает лишь покалывание в ней. Да еще то, что он пока не чувствует пальцев и не может толком держаться за скобу. До сих пор Алекс был пленником ремня, а теперь он свободно повис на металле и вот-вот соскользнет вниз.
Подхватить его удалось в самый последний момент, и Алекс тут же вспомнил: что-то насторожило его в ремне за несколько секунд до того, как сквозь жерло шахты прошло туманное облако. Длина!.. Обрывок брезента показался ему ощутимо длиннее. Так и есть, он длиннее ровно вдвое, и с обоих концов теперь болтаются карабины. В кармане его полушубка лежали две тонких шлеи — не могли же они соединиться в одно целое! Это противоречит здравому смыслу! Алекс — не фокусник, не какой-нибудь Гудини, не Дэвид Копперфилд, как такое могло произойти?
Он не в состоянии толком рассмотреть ремень, для этого недостаточно света, а фонарик улетел в бездну. Напрасная жертва, ведь достучаться до Кьяры Алексу так и не удалось. К глазам снова подступает темнота, лишь где-то наверху, метрах в пятидесяти (а может, пятистах, верить здешним расстояниям нельзя), проглядывает какое-то мутное светло-серое пятно. Туда ушел туман, туда же нужно подниматься и самому Алексу, ведь другого пути нет. Надежда на то, что за серой мутью его ждет спасение, тоже невелика, но и оставаться здесь бессмысленно. Все было бы совсем по-другому, если бы Кьяра или Лео услышали его. Но связь все это время была односторонней, а теперь пропала и она. Наверное, она пропала раньше, когда именно — Алекс, увлеченный внезапно всплывшими в памяти подробностями отъезда сестры, не заметил. А теперь вынужден констатировать — голоса Кьяры и метеоролога больше не тревожат его ушей.
Треск и шорохи пропали вместе с голосами, в шахте царит оглушающая тишина.
Чтобы хоть как-то противостоять ей, молодой человек ударил ребром ладони по скобе, а потом тихонько постучал по ней ногтями. В обоих случаях звук получился глухим и не отскочил от стен, как можно было предположить: замкнутое и полое внутри пространство всегда выполняет функции гигантского резонатора. Это пространство пожирает не только предметы, но и звуки, — так было с палкой и металлической трубой, то же произошло с верным «Mag-Lit’ом». Единственная связь с реальностью — Кьяра и ее спутник, но, похоже, и этой реальности приходит конец.
В этом можно убедиться, повернув голову.
Стекла больше нет. Нет комнаты, в которой Кьяра курила свои сигариллы, а Лео пытался разлить вино по бокалам и касался ее волос. Вместо них Алекс натыкается на стену, в двух метрах от него — глухая стена!
Теперь ему стало по-настоящему страшно, и никакого объяснения произошедшему не находилось. Окно появилось в стене вместе с туманом — появилось неожиданно и так же неожиданно исчезло. Очевидно, псевдотуман и вправду ядовит, часть отравленных паров забралась Алексу в ноздри и вызвала видения. Пугающе реальные видения, ведь он помнит мельчайшие подробности картинки. Помнит лицо Кьяры, каждую мелкую морщинку на нем, как будто рассматривал сестру сквозь увеличительное стекло. Он помнит осиные глаза Лео и как они потемнели, стоило сестре упомянуть о Джан-Франко. И разговор…
Даже сейчас Алекс в состоянии воспроизвести любой его фрагмент, в этом и заключается ужас ситуации.
Если Кьяра, Лео и комната — всего лишь мираж или плод его собственного воображения, простимулированного ядовитым облаком, то к чему отнести разговор? В нем упоминались вещи, о которых Алекс не знал, не мог знать. Например, болезнь Сэба — боковой амиотрофический склероз, он и понятия не имел ни о ее существовании, ни о симптомах. Или то, что Сэб и кошка Даджи навещают Лео во сне и ведут с ним долгие и вполне осмысленные диалоги. И что идея переселиться в «Левиафан» тоже принадлежала Сэбу, он же подкинул брату название дома. И Кьярины пространные рассуждения о психическом состоянии Лео, и намеки на тайну, которую знает Джан-Франко, но не знает метеоролог, — видение не может быть таким подробным, таким долгоиграющим!
Этот разговор — вовсе не порождение его фантазии, подстегнутой туманом; он действительно состоялся, а Алекс просто подслушал его. Хотя «подслушал» — не совсем точное слово, этот разговор ему вложили в уши едва ли не насильно, нафаршировали голову массой деталей и оттенков, — и захочешь, не отвертишься.