До завтрака я успела прочесть еще с десяток страниц, но почти ничего интересного не обнаружила. Почти — потому что один факт меня все-таки заинтересовал. Благодатный Эрих вынудил Алексию Лерой отдать ему некий амулет, о назначении которого никому не сказал ни слова. Денно и нощно носил он амулет под одеждой, но однажды все-таки утратил его.
Дело было так. Эрих возвращался из Лероя в столицу в сопровождении отряда королевских воинов. Разумеется, на ночь они останавливались на постоялых дворах и в тавернах, но часть пути пролегала через разоренные земли. Не то, что приличного постоялого двора — жалкой хибары, уцелевшей от пожара, можно было не встретить за целый день пути. Тогда отряд располагался на ночевку под открытым небом. Кашеварили воины сами, а спали, завернувшись в плащи, но для Благодатного всегда сооружали постель из одеял. Однажды вечером Эрих решил искупаться перед сном в небольшом лесном озере. Стояла удивительная для северных краев жара, и глава Храма пожелал освежиться, покуда будет готовиться ужин. Он разделся, нырнул, а когда вынырнул, то цепочки с амулетом на его шее уже не было.
Пропажу Эрих обнаружил уже на берегу. У озера отряд задержался еще на два дня. Воины ныряли, обшаривали дно, но амулет исчез бесследно. Сквозь прозрачную толщу воды были видны лишь камни и коряги, да еще деловито сновали туда-сюда рыбки.
— Не могла ведь она обратиться в рыбу? — тоскливо спросил Благодатный.
— Кто? — поинтересовался один из ищеек.
— Проклятая ведьма Лерой!
Ищейки и воины встревожено переглянулись. Похоже, рассудок Эриха не выдержал ниспосланных ему испытаний. В рыб, равно как и в птиц, и в животных не могли обращаться даже Сумеречные.
Вскоре стало ясно, что опасения оказались оправданными. Эрих принялся расхаживать по берегу, выкрикивать проклятия, грозить кулаком кому-то невидимому, а затем упал ничком и разрыдался. Но уже к следующему утру Благодатный пришел в себя, но сделался замкнут, нелюдим и подозрителен. Если прежде еще были в его окружении люди, искренне полагавшие себя его друзьями, то вскоре подобных заблуждений уже ни у кого не осталось. А после того, как Благодатный отправил на костер по обвинению в ереси своего первого помощника, прочие служители стали предпочитать держаться от Эриха подальше. Если ему случалось войти в общую трапезную, все разговоры мигом стихали. Когда Эрих шел по коридору, все встреченные им на пути вжимались в стены и опускали глаза. А еще у Благодатного появилась странная привычка — он то и дело подносил руку к груди и пытался нащупать некий предмет, но только разочарованно морщился и иногда шипел сквозь зубы:
— Ведьма! Проклятая ведьма! Думаешь, перехитрила меня?
Сам он ни разу не уточнил, о ком говорит, а смелости поинтересоваться ни у кого не хватило. Автор же манускрипта — вероятно, кто-то из ближайшего окружения Благодатного — был уверен, что Эрих видит в такие мгновения перед внутренним взором лицо Алексии Лерой.
— Ты веришь в эти небылицы? — снисходительно спросил Мартин.
— Я не знаю. С одной стороны, и Эрих, и Алексия существовали в действительности. И по воспоминаниям многих современников, Эрих действительно сильно переменился после окончания войны, но это вполне объяснимо. Нет ни одного источника, повествующего о том, каким образом удалось провести Черту, но все сходятся, что Благодатный вложил в нее свои жизненные силы. Разумеется, такой подвиг не прошел для него даром. С другой стороны, об утерянном амулете не упоминается вообще нигде. И о роли Алексии Лерой не повествуют даже семейные предания. Я вообще не припоминаю ни одной семейной легенды, которая была бы связана с ней. Помнишь, как мы боялись по ночам подниматься в северную башню, чтобы не увидеть призрак прабабушки Береники? Или вот еще та история о двоюродном дедушке Огюсте, который так много выпил вина на осеннем празднике, что перепутал конюха со священником и попросил у него благословения — мы все слышали ее неоднократно. А ни о Георге, ни о его супруге почти ничего не известно. Но и этому тоже можно найти объяснения.
— Основным из которых будет одно: манускрипт — фальшивка. Не знаю, сам ли Фиоре ее состряпал, или ему кто-то продал эту ерунду за солидные деньги, но на правдивость столь сомнительной рукописи я бы не рассчитывал.
— И Благодатный предупреждал меня, чтобы я не доверяла Пабло, — припомнила я. — Хотя словам самого Благодатного я склонна верить еще меньше. Не сомневаюсь, он будет меня расспрашивать о разговоре с Фиоре.
Мартин нахмурился.
— Думаешь, за тобой следят и нас видели в трактире?
— Вполне вероятно. Но рассказывать Францу о манускрипте я не собираюсь. Надо будет придумать иную причину нашей встречи.
— Скажи, будто Фиоре просил у тебя денег на новую экспедицию, — предложил Мартин.
Я покачала головой.
— Благодатный не поверит. Сокровищница разграблена, о существовании тайника я якобы не подозреваю. Есть еще банковские счета, но мне необходимо восстанавливать Лерой. К тому же я не знаю, насколько богат сам Пабло. Вдруг он финансирует свои путешествия из собственного кармана. Конечно, он упоминал о том, что ему выгодна дружба с Каролиной, но и сам он может обладать немалым состоянием. Франц сразу поймет, что я лгу. А ложь порождает подозрения.
— Ну тогда сообщи, что Фиоре пригласил тебя на свидание.
— И выбрал столь странное место, как трактир у рыночной площади? Да еще попросил захватить с собой друга? Несколько странно, ты не находишь?
— Мало ли чего мог нахвататься Фиоре в своих странствиях, — не сдавался Мартин. — Может, для него это нормально — отношения и с мужчиной, и с женщиной одновременно. Мы-то с тобой по миру не странствовали. Но ты права: для нас такой вариант не подходит. А если сказать, что Пабло интересовался уцелевшими ценностями рода Лерой, хотел уговорить тебя что-нибудь продать ему? Он ведь не знает подробностей нападения и может полагать, что Сумеречные не тронули сокровищницу.
— Неплохой вариант, — подумав, согласилась я.
Это был наихудший из всех возможных вариантов, только мы еще об этом не знали.
— Значит, Фиоре интересуют артефакты? — Благодатный даже не пытался скрыть, насколько он взволнован.
— Да, он так сказал. Я подумала, что это может оказаться любопытным для вас, потому и поспешила прийти.
— Вы поступили правильно, милая моя Рина. Весьма, весьма благоразумно.
— Скажите, — я немного замялась, — а Фиоре богат? У него действительно хватило бы денег на покупку?
Глава Храма бросил на меня быстрый взгляд.
— Во время своего первого визита вы упомянули, что сокровищница разграблена. Или я неверно вас понял?
Осторожно подбирая слова, я ответила:
— Да, вы правы. Но меня интересует, мог ли Фиоре попытаться обмануть меня? Иными словами, не мошенник ли он?
— Нет, в денежных вопросах он порядочен, — сказал Благодатный более мягким тоном. — Не припоминаю случая, чтобы кто-либо жаловался на него. Отец оставил ему внушительную сумму, которую Пабло и тратит на свои прихоти. Странствует, вместо того, чтобы жениться и вести достойную жизнь при дворе.
Вот, значит, как. Что бы ни было от меня нужно Фиоре, это не деньги. Интересно.
Франц, как оказалось, разделял мой интерес.
— А вы не припомните, милая моя Рина, вдруг наш путешественник спрашивал о каком-то определенном артефакте? Быть может, он даже описал вам некий предмет?
Слова Благодатного меня насторожили. Он явно знал об артефактах моего рода что-то такое, чего не знала я. Неужели он подразумевал ту самую утрату Эриха? Или Францу нужна была иная ценность? Если рукопись не была поддельной, то упоминание о медальоне Алексии вполне могло содержаться и в одной из книг библиотеки Храма.
— Нет, Фиоре не спрашивал о чем-либо конкретном. Он просто сказал, что готов купить у меня какой-нибудь из уцелевших артефактов. Вроде бы он собирает разные старинные диковины. Но сокровищница опустела, так что мне пришлось отказать ему. Полагаете, он мог искать некую ценность, принадлежавшую моим предкам?
— Не знаю, не знаю, — задумчиво отозвался Благодатный. — Быть может, он просто рассчитывал приобрести недорого какую-нибудь редкость. К сожалению, теперь нам этого не узнать. А все же хотелось бы выяснить, что именно ему известно?
— Что именно ему известно — о чем? — резко подавшись вперед, спросила я.
Франц вздрогнул и перевел на меня взгляд. Последнюю фразу он определенно произнес не для меня — просто размышлял вслух.
— Не знаю, не знаю, — задумчиво отозвался Благодатный. — Быть может, он просто рассчитывал приобрести недорого какую-нибудь редкость. К сожалению, теперь нам этого не узнать. А все же хотелось бы выяснить, что именно ему известно?
— Что именно ему известно — о чем? — резко подавшись вперед, спросила я.
Франц вздрогнул и перевел на меня взгляд. Последнюю фразу он определенно произнес не для меня — просто размышлял вслух.
— Как вы полагаете, Рина, может ли Фиоре что-либо знать о содержимом сокровищницы дель Лерой?
— Откуда бы? — я постаралась спросить как можно более удивленно, хотя подобная абсурдная мысль уже не единожды приходила мне в голову.
— Вот и я так думаю, — медленно произнес Благодатный. — Откуда бы?
И устремил мне в лицо тяжелый немигающий взгляд, от которого мне стало не по себе.
***
Этот сон даже более странный, нежели предыдущий. Снова беззвездная ночь, снова незнакомая местность, только не облетевший лес, а опустевший сад. Возле покрытой серебристой изморозью каменной скамьи горит одинокий фонарь. Я смотрю на тусклый круг желтого света, прикасаюсь, словно зачарованная, к холодной резной спинке. От тепла моих пальцев изморозь тает, и темно-серый камень влажно поблескивает там, где я провела рукой. Сегодня ветра нет, и тишина, неестественная, мрачная, давит на меня и вселяет страх.
— Ты пришла.
Негромкий голос за спиной заставляет меня вздрогнуть и обернуться. В темноте я могу разглядеть лишь силуэт — мужской, судя по росту и ширине плеч.
— Кто ты? — мой голос дрожит.
Пальцы с силой сжимаются на камне, но холода я не чувствую. Я и боюсь, что незнакомец шагнет ко мне, и хочу этого.
— Кто ты? — повторяю и понимаю, что вот-вот сорвусь на крик.
Я не вижу его лица, но чувствую, что он усмехается. Я забавляю его — одинокая, беззащитная, из последних сил старающаяся сохранять спокойствие. Злость поднимается во мне темной волной, сметает настойчивые возражения здравого смысла, и я спрашиваю в третий раз:
— Да кто ты, Сумрак тебя подери, такой?
Он смеется низким хрипловатым смехом.
— А ты смелая. Смелая, но безрассудная.
Его голос звучит почти нежно. Опасная нежность, предостерегающая, подобная мягкой кошачьей лапе, в которой прячутся острые когти. И хищник передо мной явно крупнее домашней кошки. Я вскидываю голову, гордо задираю подбородок, крепко сжимаю зубы. Я не боюсь тебя, видишь?
— Подойдешь?
Он играет со мной. В его голосе проскальзывают бархатистые нотки, такие завораживающие, такие соблазнительные. Желание шагнуть к незнакомцу, увидеть наконец его лицо становится почти нестерпимым.
— Иди ко мне, — зовет он.
Пальцы медленно, нехотя разжимаются, оставляя нагревшийся от тепла моей руки камень. Я напряженно всматриваюсь в полумрак и делаю первый осторожный шаг… И просыпаюсь.
***
Этот сон не напугал меня так, как первый. Теперь я уже твердо считала странные сновидения связанными с манускриптом и утром испытывала даже небольшую досаду: очень уж мне хотелось рассмотреть лицо незнакомца. А еще меня не покидала уверенность, что приснившиеся мне места существуют в действительности. Вот только где? И отчего они показались мне знакомыми? И я не была уверена, что Пабло Фиоре знает ответы на эти вопросы.
Помимо воли мысли мои то и дело возвращались к незнакомцу из сна, оттого-то я и проглядела опасность, подкравшуюся ко мне наяву. Посетив банк, я решила немного пройтись и выпить горячего шоколада в кондитерской. Будь я более внимательна, то смогла бы через витрину рассмотреть недавно вошедшую в модное заведение пару: Изабеллу и ее сына. Но я в который раз вспоминала диалог с незнакомцем, потому толкнула дверь и вошла, не заглядывая. И тут же оказалась вырвана из грез знакомым голоском:
— Дорогая, дорогая Северина! Я как чувствовала, что мы непременно встретим вас! Фернан собирался уже уходить, но я уговорила его задержаться. Присоединяйтесь к нам, прошу!
Я бросила взгляд на заставленный тарелочками с пирожными столик. Что-то сомнительно, чтобы Фернан собирался покинуть свою родительницу: Изабелла тщательно блюла фигуру, справедливо полагая, что хрупкость и изящество ей к лицу. Значит, угощение предназначалось для молодого человека.
Изабелла ткнула острым локтем сына в бок.
— Фернан! Поприветствуй же нашу дорогую Северину!
Флегматичный рыхлый блондин с крупным носом и близко посаженными небольшими светло-голубыми глазами нехотя процедил:
— Счастлив вас видеть, госпожа дель Лерой.
— Взаимно, — фальшиво улыбнулась я. — Простите, но я заглянула ненадолго — хотела заказать меренги к ужину.
Изабелла не поверила в мою ложь. На розовых губах появилась куда более радостная — и более фальшивая — улыбка, нежели у меня, и дама нежно пропела:
— Ах, дорогая, куда вам спешить? Прошу вас, присаживайтесь, составьте нам компанию. А мы развлечем вас новостями. Слышали, что произошло с тем неприятным молодым человеком?
— Простите, вы о ком?
— Ну как же! О недавнем госте ее высочества.
Заинтригованная, я опустилась на стул, который придвинул мне с кислым выражением лица Фернан.
— Так что же случилось с господином Фиоре?
— Ничего, — удивленно ответила Изабелла. — А почему с ним должно что-то случиться?
Я растерялась.
— Но вы ведь сами только что сказали, что знаете некие новости о нем.
Моя собеседница досадливо поморщилась.
— Ах, нет же! Я говорила о поэте, помните такого? Он еще читал на редкость глупые стишата. Я еще тогда сказала вам, что давненько мне не приходилось слышать этакой ерунды.
Я бросила на Изабеллу изумленный взгляд. Неужели память столь сильно подводит ее? О бездарности поэта упомянула Матильда, а заклятая подруга тут же обвинила ее в вульгарности. Но красивое лицо Изабеллы было столь безмятежно, что я даже усомнилась в том, что правильно запомнила события.
Арамеус был мне неинтересен, так что рассказ о его похождениях и о том, что поэта застал некий богатый старикашка в пикантной ситуации со своей супругой, я слушала невнимательно. Фернан все то время, что его маменька пыталась втянуть меня в разговор, флегматично поглощал пирожные. Очень скоро все тарелочки на нашем столе опустели, причем сладкоежка умудрился незаметно слопать и мой заказ.
— Но самое поразительное, — завершила повествование о злоключениях Арамеуса Изабелла, — что ее высочество только посмеялась над этой историей. Представляете, Северина? Каролина осудила бы кого угодно, но своему любимцу готова все спустить с рук. Хотя надо признать, что он — весьма привлекательный мужчина. Многие молодые женщины без ума от него, что уж говорить об увядающей даме?
У меня не было ни малейшего желания обсуждать отношение принцессы к поэту, и я принялась спешно придумывать предлог, чтобы покинуть кондитерскую — тем более, что десерта меня все равно лишили. На мое счастье, дверь распахнулась, впуская нового посетителя. Мартин сдержанно поприветствовал Изабеллу и ее сына и уже хотел устроиться за нашим столиком, как я вскочила.
— Как хорошо, что ты пришел! — преувеличенно радостно воскликнула я. — Я как раз обнаружила чудесную ткань для обивки тетушкиных кресел. Как раз такую, как она хотела. Вот только не помню, тетушка предпочитает розовые или сиреневые оттенки? Давай ты тоже взглянешь?
К чести Мартина, он не стал удивленно спрашивать, к чему тетушке менять обивку на купленных совсем недавно креслах. Равно как и недоумевать по поводу того, что я именно у него интересовала любимыми цветами тетушки. Напротив, он кивнул и абсолютно серьезно сказал:
— Конечно, данный вопрос требует основательного подхода. Пойдем, я хочу сам оценить ткань.
И мы покинули раздосадованную Изабеллу. Фернан, по-моему, не обратил на наш уход ни малейшего внимания. Перед ним еще красовались остатки пирожного.
***
Я иду по длинному коридору, освещенному лишь призрачным лунным светом. Я знаю, что на стенах висят светильники, которые должны ярко гореть всю ночь, но сегодня чья-то рука так кстати загасила их. Это хорошо — в полутьме у меня больше шансов остаться незамеченной.
Я стараюсь ступать как можно осторожнее, чтобы звук моих шагов не потревожил тишину. Поравнявшись с окном, приподнимаюсь на цыпочки и, ухватившись за узкий подоконник, выглядываю наружу.