«…Русские будут сбиты с ног, как до сих пор ни один народ! И большевистский призрак скоро исчезнет!»
И тут же вслед его категорическое, как обычно, суждение об итальянцах, своих партнерах:
«Я думаю, что итальянцы ныне самый ненавистный народ во всей Европе»
(12 июня).После просмотра фильма о культурной жизни Америки он записывает:
«Безобразие! Это не страна, а пустыня цивилизации. И они хотят принести нам культуру… Впрочем, наша высшая культурная миссия состоит в том, чтобы победить американцев»
(27 мая).Геббельс предан своему суверену Гитлеру, карабкается изо всех сил, чтобы заслужить его похвалу, одобрение, и копит их в дневнике. В то же время он со злобной ревностью поглядывает на каждого, кто может приблизиться к его господину, оторвать и себе листок от венка. Он старается представить своих соперников в самом невыгодном свете перед лицом истории, к которой, надо думать, апеллирует дневник. В этой тетрадке, охватывающей всего лишь полтора месяца, достается министру иностранных дел Риббентропу, Борману, с которым он позже находит контакт, профсоюзному фюреру Лею. Улетевшему в Англию Гессу: «Борман рассказывает мне о Гессе. Он был суррогатом из мании величия и скудоумия». Поносятся дуче, Антонеску, Павелич, Маннергейм…
Геббельс расчищает площадку для триумфального постамента, на который взойдет фюрер лишь в его сопровождении.
Он мстителен. Признавая «долю правды» за жалобой ОКВ[16] по поводу усилившейся пропаганды СС, плохо влияющей на армию, он тут же в долгу не остается:
«Я жаловался на Браухича. Он тоже слишком настойчиво бьет в собственный барабан».
Дневник Геббельса — в сфере каждодневных дел министра пропаганды третьей империи. В мае — июне 1941 года это сфера подготовки к нападению на Советский Союз, начало войны.
Геббельс — один из немногих посвященных в готовящуюся операцию «Барбаросса» и активный ее участник.
«Дрожу от возбуждения, — записывает он 5 июня. — Не могу дождаться дня, когда разразится шторм».
Первые отголоски подготавливаемого нападения появляются в дневнике 24 мая. Геббельс направляет своего представителя к Розенбергу, которому предназначался пост министра по делам оккупированных восточных территорий, для согласования действий в готовящейся операции.
«Р.[17] должна быть разложена на составные части», «на Востоке нельзя потерпеть существования такого колоссального государства.
…У нас прекрасная погода, но нет времени для отдыха. Вечно звенящий телефон приносит новые и новые известия. Напряженная и возбужденная жизнь. Пожалеешь, когда это кончится.
Небольшая прогулка в лесу. Строится новый норвежский домик. Он будет стоять на весьма идиллическом месте.
Просматривал новые цветные фильмы. В этом деле мы далеко ушли…
Гаральду[18] все время снится Крит. Там на юге все обстоит хорошо».
25 мая.
«С Гуттерером и Таубертом совещались о подготовке против Р. Тауберт довольно много сделал в этом направлении. Имеются в виду 13 рот пропаганды, в каждом важном городе будет выделен пропагандистский отряд из состава роты, с задачей пропагандистского обслуживания населения. Объемистая и тяжелая задача, однако мы готовимся к ней вовсю…
Мы опубликовываем первый довольно оптимистический доклад о Крите. Он подействует в народе как приятная сенсация. В Лондоне господствует глубокий пессимизм по вопросу о Крите. После того как они убрали авиацию, там потеряны все надежды.
В США также похоронное настроение, Москва поражена смелостью этой операции — друзья, какие звуки! — мы лишь тихонько развертываем всю пропаганду. Господам англичанам мы ничего не подарим».
Он сейчас занят — активной дезинформацией, распространением ложных слухов о якобы готовящемся вторжении в Англию, чтобы замаскировать истинные намерения Германии.
25 мая
«Посеянные нами слухи о вторжении действуют. В Англии царит исключительная нервозность.
Относительно России удалось успешно переменить характер информации. Множество «уток» мешает загранице понять, где правда и где ложь. Так и должно быть. Такова необходимая нам атмосфера».
26 мая.
«Вчера: на Крите высадились новые войска. Мы наносим там ужасные потери английскому флоту. Черчилль дорого заплатит за свое сопротивление…
Для наших информации снова достаточно материала и заграничных откликов. Самое главное — правильно использовать материал о Крите. Теперь мы можем снова ударить, где нам хочется. Это просто приятно…
Мы бьем в барабан что есть мочи. Пускаем в ход всякую старую заваль. Вечером еще много болтал. Хорошее, плодотворное воскресенье».
27 мая.
«…Риббентроп — партнер с отнюдь не джентльменскими манерами. Он путает политику с торговлей шампанским; ему важно околпачить противника. Но со мной это ему не удастся!»
29 мая.
«С Борманом я вполне могу договориться. Он делает все, что я хочу. У нас опять спор с министерством иностранных дел. Теперь по вопросу пропаганды против США. Министерство иностранных дел мечтает ничего не делать по этому вопросу, но этим мы в конце концов ничего не добьемся…
В Москве занимаются разгадыванием ребусов. Сталин, по-видимому, понемногу разбирается в трюке. Но в остальном он по-прежнему зачарован…
Антонеску хочет заменить своих генералов штатскими. Многого они не стоят.
Божественное лето! Тихо, прекрасный вечер. Но не радуешься этому».
31 мая.
«Операция «Барбаросса» развивается. Начинаем первую большую маскировку. Мобилизуется весь государственный и военный аппарат. Об истинном ходе вещей осведомлено лишь несколько человек. Я вынужден направить все министерство по ложному пути, рискуя, в случае неудачи, потерять свой престиж.
За дело!
14 дивизий направляется на запад. Понемногу развертываем тему вторжения. Я приказал сочинить песню о вторжении, новый мотив, усилить использование английских радиопередач, инструктаж рот пропаганды по Англии и т. п. На все дано две недели. Уходит много времени, денег, энергии, но окупится. В министерстве посвящены в тайну только Хадамовский и Фиш[19].
Если не проболтаются, а на это, учитывая небольшой круг посвященных, можно рассчитывать, то обман удастся.
Марш вперед!
Наступает напряженное время. Мы докажем, что наша пропаганда непревзойденная. Гражданские министерства ни о чем не подозревают. Они работают в заданном направлении. Интересно будет, когда все взорвется».
«Магда[20] жалуется опять на сердце. Беспокойство о Гаральде ее извело. Она показала мне новую обстановку замка. Скоро все будет готово, очень удачно получилось. Только бы не подвел водопровод. Хочу вскоре переехать.
Немного поболтал с Магдой. Мне ее очень жаль. Мы поправим ее состояние».
Почти вся материковая Европа уже либо под пятой фашистской Германии, либо в союзе с ней. Одна Англия мужественно воюет с Германией.
После многодневного упорного сопротивления англичан победа, одержанная в сражении за Крит, распаляет Геббельса.
3 июня.
«Прекрасный день! Великолепные успехи! Я счастлив и радуюсь жизни. Я пишу свою передовую, как говорится, сплеча.
Божественное солнце. Одурманивающий день троицы.
После обеда гости… Много болтали на военные темы. Победа на Крите воодушевила и воспламенила сердца. Для германского солдата нет ничего невозможного».
4 июня.
«…Моя статья о Крите — блестяща. Больше ничего интересного в официальном мире.
Могу заняться техническими вопросами…
Какой прекрасный июнь! Хочется где-нибудь у моря лежать на солнце и забыться. Когда-нибудь позже, может быть, удастся…
В мае мы потопили 746 тысяч тонн. Это навряд ли улучшит положение Англии. Я изучаю доклад о военно-экономическом потенциале обеих враждующих групп. Объективно составленный документ. Для Англии абсолютно безутешный. Почти во всех областях мы имеем колоссальное превосходство, даже если прибавить США. Британская империя медленно, но верно идет к гибели…
Вечером разговор по телефону с детьми, они ликуют и празднуют».
Теперь — на Советский Союз. Нападение должно быть произведено внезапно. И Геббельс всячески маскирует истинный замысел.
Над Англией сбрасываются листовки, демонстративно передвигаются на запад дивизии, раздувается миф о близком вторжении в Великобританию. Мы действуем, пишет Геббельс, «во имя всеобщей суматохи» (5 июня).
«Директивы о пропаганде против Р.: никакого антисоциализма, никакого возвращения царизма, не говорить открыто о расчленении русского государства (иначе озлобим настроенную великорусски армию)… Колхозы пока сохранять, чтобы спасти урожай».
«Директивы о пропаганде против Р.: никакого антисоциализма, никакого возвращения царизма, не говорить открыто о расчленении русского государства (иначе озлобим настроенную великорусски армию)… Колхозы пока сохранять, чтобы спасти урожай».
6 июня.
«Вчера: взаимное отсутствие налетов. Мы потерпели потопление нескольких судов. Не очень серьезно, но неприятно. Англия за это также поплатится…
Доклад из Румынии: Антонеску без народа. Я это предсказывал. Его иностранная политика не встречает одобрения… Растущая ненависть к немцам. Все это следовало предполагать…
Борман получил свое вознаграждение — ранг имперского министра и членство в Совете обороны».
7 июня.
«Мы форсируем тему вторжения. Пока не видно настоящего успеха. Все молчат.
…Слухи о предстоящем нападении на Украину. Довольно-таки обоснованные. Мы должны применять более надежные способы обмана.
Я энергично возьмусь за это».
Накануне 6 июня Геббельс получил программу территориального раздела России:
«Азиатская часть Р. не подлежит обсуждению. А европейская будет прибрана к рукам. Сталин ведь сказал недавно Мацуоке[21], что он азиат. Вот, пожалуйста!»
(7 июня).Геббельс вовсю готовится к новой войне. Он «завинчивает гайки», где только может. Запрещает показ заграничных фильмов в «Кабаре комиков», куда на просмотр «собираются все критиканы». Готовит «новые мероприятия против берлинских евреев». Обрушивается на ту часть прессы, которая недостаточно превозносит успехи германского оружия, обзывая ее «мещанской прессой». Вмешивается в вопросы сохранения военной тайны во всех берлинских министерствах. «Придется беспокоить даже гестапо».
У него самого в министерстве то шпион, то заподозренный им в шпионаже. «Я приказываю за ним следить». Записи Геббельса свидетельствуют о его постоянной тесной связи с гестапо.
Он препятствует Лею выступать с обещаниями новых послевоенных социальных программ, чтобы не возбуждать в народе аппетит к миру. Вместе с тем он снимает существующий запрет на танцы.
«Это нужно, чтобы по возможности замаскировать нашу следующую операцию. Народ должен верить, что мы теперь «напобеждались досыта» и ничем больше не интересуемся, как только отдыхом и танцами»
(10 июня).Через два дня он снова записывает:
«Проработал с Глассмайером новую программу радиопередач. Теперь полностью переключаемся на легкую художественную программу. Снят также запрет с танцев. Это все в целях маскировки».
Геббельс решает ослабить антиникотиновую пропаганду, чтобы не задеть солдат-курильщиков, не вносить в народ «воспламеняющиеся вещества».
«Война скрывает в себе и без того достаточно естественных воспламенителей. Поэтому я приказываю немного прикрутить слишком резкую антицерковную пропаганду. Для этого достаточно будет времени после войны»
(17 июня).С упоением раскрывает он свою провокационную кухню:
«Совместно с ОКВ и с согласия фюрера я разрабатываю мою статью о вторжении. Тема «Остров Крит в качестве примера». Довольно ясно. Она должна появиться в «Фелькишер беобахтер» и затем быть конфискована. Лондон узнает об этом факте спустя 24 часа через посольство Соединенных Штатов. В этом смысл маневра. Все это должно служить для маскировки действий на Востоке. Теперь нужно применять более сильные средства… Во второй половине дня заканчиваю статью. Она будет великолепной. Шедевр хитрости»
(11 июня).Статья написана, санкционирована фюрером, «с надлежащим церемониалом направляется в «Фелькишер беобахтер». Конфискация произойдет ночью».
Смысл трюка в том, что статья, рассматривающая операцию по овладению Критом, содержит явный намек на поучительность опыта этой операции для предстоящего якобы вторжения в Англию. А конфискация номера должна убедить: Геббельс выболтал истинные намерения.
«С Таубертом и Фишем обсудил мероприятия по Востоку. В организационном отношении все в порядке. Английский отдел пропаганды постепенно распускается. Для Р. у меня есть Мало, Мауэр и в первую очередь Пальтцо. Они хорошо делают свое дело. Принял новые аппараты для сбрасывания листовок. В общем, будет отпечатано около 50 миллионов листовок. В имперской типографии. Упаковку производят 45 солдат, которые до начала операции не будут отпущены. Предательство, таким образом, невозможно. Идет работа большого масштаба, и ни один человек об этом ничего не подозревает»
(12 июня).«Вопрос о России становится в мире с часу на час все большей загадкой. Надо надеяться, что она будет разгадана не слишком рано. Мы делаем все, чтобы замаскировать это дело. Но как долго это будет возможным, знают только боги»
(13 июня).«Тема России все больше выступает на передний план. «Таймс» помещает статью, в которой выражаются всевозможные подозрения, и довольно точно»
(13 июня).В пятницу, 13 июня, статья Геббельса появляется в «Фелькишер беобахтер». Все идет по расписанию: ночью номер газеты конфискуется.
«Большая сенсация. Английские радиостанции заявляют, что наше выступление против России просто блеф, за которым мы пытаемся скрыть наши приготовления к вторжению в Англию. В этом и была цель маневра.
В остальном в заграничной информационной политике сплошная неразбериха. Едва ли верят самим себе.
Русские, кажется, еще ничего не предчувствуют. Во всяком случае, они развертываются таким образом, что совершенно отвечают нашим желаниям: густомассированные силы — легкая добыча для пленения.
Во всяком случае, ОКВ не сможет маскироваться слишком долго, так как необходимы также открытые военные мероприятия.
…Я даю Винкелькемперу секретное поручение передать по радио на иностранных языках английское мнение о вторжении и неожиданно на середине прервать эту передачу. Как будто в передачу вмешались ножницы цензуры.
Это тоже будет содействовать тревоге»
(14 июня).И еще записи, помеченные той же датой:
«Восточная Пруссия так насыщена войсками, что русские своими предупредительными налетами могли бы нанести нам большой ущерб. Но этого они не сделают…»
«Моя статья является в Берлине большой сенсацией. Телеграммы несутся во все столицы. Блеф полностью удался. Фюрер этому очень рад. Йодль восхищен».
«Москва публикует опровержение: ей ничего не известно о наступательных замыслах империи. Движение наших войск имеет другие цели. Во всяком случае, Москва якобы совсем ничего не предпринимает против нас. Великолепно!»
«Я приказываю распространить в Берлине сумасбродные слухи: Сталин якобы едет в Берлин, шьются уже красные знамена и т. д. Д-р Лей звонит по телефону, он целиком попался на эту удочку. Я оставляю его в заблуждении. Все это в настоящий момент служит на пользу дела».
«Наш спектакль удался превосходно. Связь с США осуществляется посредством лишь одного кабеля, но этого достаточно, чтобы дело стало известно всему миру. Из подслушанных телефонных разговоров иностранных журналистов в Берлине можно заключить, что все попались на удочку. В Лондоне снова много разговоров на тему о вторжении… Опровержение ТАСС еще резче, чем было в первый раз. Объяснение: очевидно, путем тщательного соблюдения договора о дружбе и утверждения, что ничего на самом деле нет, Сталин хочет показать эвентуального виновника войны. Из захваченных по радио сообщений мы в свою очередь можем заключить, что Москва приводит русский флот в боевую готовность. Таким образом, там уже больше не так беззаботны, как делают вид. Но приготовления ведутся чрезвычайно по-дилетантски. Их действия всерьез принимать нельзя»
(15 июня).В министерстве пропаганды сотрудники, не посвященные в темные замыслы своего шефа, по его словам, опечалены, что он допустил серьезную «ошибку». Геббельс отказывается идти на пресс-конференцию.
«Это выглядит очень демонстративно. Между тем я испытываю новые фанфары для радиопередач. Это очень подходит к обстановке».
К обстановке блефа, мнимой опалы, печальных вздохов сочувствия.
Эти «фанфары» — музыкальное вступление, возвещающее об особой важности радиопередачи. В день, когда германские войска нападут на Советский Союз, они прозвучат вступлением к речи Гитлера, который оповестит мир о новой войне.
Пущенные Геббельсом слухи роятся, сталкиваются, искажаются. И в мире говорят то о войне на Востоке, то о войне против Англии.