Буш-Яновская не успела проронить ни слова, как гречанка выскочила из остановившейся машины и в три прыжка оказалась около странных людей, которые толпились вдоль зданий.
Сами дома были вызывающе огромны, с непривычной для земного взгляда архитектурой — сплошные прозрачные арки, в коих, словно жидкость в реторте средневекового алхимика, во все стороны циркулировали кабины лифтов, напоминающие шарики ртути. Бессистемные же группы людей, обосновавшихся на тротуарах рядом со стеллажами, заваленными чем-то разноцветным, смотрелись на их фоне словно мезальянс между юным женихом и престарелой невестой.
— А действительно — что это? — наконец поинтересовалась и Александра Коваль.
Лейтенант была весьма озабочена предстоящей миссией, чтобы замечать то, что творится вокруг. Прилет на совершенно незнакомую планету не нарушил ее настрой, но вот Фаина выбить из колеи — сумела.
— Как — что?! — удивился сержант, явно — местный уроженец: его внешность и повадки чем-то неуловимым отличали его от приезжих. — Торговые ряды…
Тем временем гречанка вклинилась в самую гущу народа, протолкалась к прилавку и, ухватив какой-то красновато-желтый шарик, стала его разглядывать и нюхать. Причем даже на расстоянии было видно ее неподдельное изумление:
— Буш-Яновская! — завопила она, поднимая шарик над головой, а вокруг нее уже суетился растерянный продавец. — Это персик, Буш-Яновская! Это настоящий, живой персик, Буш-Яновская! Это рехнуться можно, Буш-Яновская!
Торговец и окружающие не знали, кататься им со смеху, наблюдая за чокнутой дикаркой, или вызывать полицию.
Тем временем Фанни переключила свое внимание на другие фрукты и овощи, криками восторга информируя сидящих в машине коллег о своих открытиях:
— Лейтенант! Капитан! Черт возьми! Это же манго! А этого я вообще не знаю! Яблоки! Не синтетика, не в супермаркете, не из теплиц! Бананы! — она размахивала желтой связкой с видом древнего шамана, служащего какому-нибудь фаллическому культу. — Oh-h-h my got! Они все живые и дешевые, как черт знает что! А какой аромат, будь я проклят… та… проклята!
На лице сержанта-водителя отчетливо читался вопрос: «Она что, свихнулась?!»
— Паллада! Вернись в машину! — наконец не выдержала и рявкнула Полина.
— Девушка, брось мечтать! Это же… Эльдорадо! Эльдорадо! Чтобы я покинула рай?!
Оценивший ситуацию торговец расторопно совал в руки гречанке пакеты, наполненные фруктовым ассорти и неизменными курортными сувенирами. Фанни, не глядя, бросила ему кредитку и, бурно выражая радость, унесла трофеи в автомобиль.
Салон тут же наполнился благоуханием свежайших плодов. У Александры едва не потекли слюнки.
— Едем, — сквозь зубы вымолвила Полина, и сержант тут же подчинился приказу. — Возможно ли затемнить стекла, сержант? Так, чтобы ничего не было видно и изнутри? — Буш-Яновская бросила уничтожающий взгляд на Фаину, однако гречанка тут же сунула ей под нос лиловую гроздь винограда.
— Все это растет на кустах и деревьях? — высасывая ягодки отвергнутого капитаном лакомства, приступила к допросу Паллада.
— Конечно… э-э-э… сержант, — водитель старался не отвлекаться, но троглодитские восторги землянки завораживали бедного колумбянина. Мало того: Буш-Яновская сразу поняла, что Фанни ему понравилась. Так и до аварии недалеко.
— Что, прямо под открытым небом?! Вот так вот — безо всякой защиты и очистки?!!!
— Фанни, поумерь пыл, а! — морщась, попросила Полина. — Конечно, без защиты и очистки: на Колумбе не было Завершающей! Уясни это и успокойся!
— Черт возьми! Да у нас такая гроздь потянет на треть моего жалования, а тут…
— Матка Боска! — воздевая глаза к небесам, почти простонала капитан. — Да успеешь ты нажраться этих фруктов!
«Странные у них взаимоотношения, — в то же самое время анализировала лейтенант Коваль, глядя то на радостно поглощавшую виноград и персики Палладу, то на сумрачную Буш-Яновскую, которая при всех безобразиях, чинимых младшей по званию гречанкой, не спешила ту одернуть. — А уж не лесбиянки ли они? Это многое бы объяснило. Насколько я их всех помню, эта сухарь-Полина не потерпела бы такого ни от кого даже три года назад…»
— Я знаю, чем займусь, когда уйду в отставку, — облизывая липкие от фруктового сока пальцы, подытожила Фанни. — Это просто преступление — не наладить поставки этого добра отсюда к нам! Они же тут по нему ходят! Вообрази, Поль: я своими глазами видела мусорник, куда они сбрасывали некондиционный товар! Представляешь, чуть-чуть поддавленную клубнику — в молекулярку! Вандалы!
Кусающий губы сержант все-таки не утерпел и прыснул от смеха.
— А вас, прошу прощения, как звать? — с надменным видом переключилась на него гречанка.
— Мейге Даан, сержант Мейге Даан…
— Я сказала что-то смешное?
— Фанни, успокойся! — вмешалась Полина, чувствуя перемену в настроении Фаины.
— Нет, сержант… — Даан давился смехом, еще не восприняв вопрос Паллады как угрозу и не расценив должным образом предостерегающий тон капитана.
— А что, сержант Мейге Даан, на Колумбе принято таращиться на сиськи незнакомых приезжих женщин? Так, сержант? Может быть, мы выйдем и поговорим, сержант?
«Точно лесбиянки!» — мелькнуло у Александры.
Сержант тут же перестал скалиться и начал бормотать что-то в свое оправдание.
— Так вот, самец Мейге Даан, запомните: мы не колумбянки. Возможно, здесь это и поощряется, но если вы прилетите на Землю…
— Да заткнись, Паллада!
— Я заткнусь, — Фанни вытащила сигарету и раздраженно помяла ее. — Я заткнусь, конечно, заткнусь. Но правду не задушишь, — с этими словами она прикурила, а затем вовсе высунулась в приоткрытое окно. — Эй! Привет, Колумб!
Им вслед таращились изумленные пешеходы…
* * *Колумб, Даниилоград, тот же день.
— Какого дьявола ты устроила все это представление?
Оставшись tete-a-tete в номере служебной гостиницы, агенты переодевались для выезда в Управление.
Паллада только хмыкнула в ответ.
— Ты хорошо разбираешься в картах, но не стоит играть в такие игры на старте. Это мое мнение.
— Она уже никуда не денется, капитан, — Фанни, стоя в одних трусиках перед зеркалом, явно любовалась своим отражением и вертелась так и эдак. — Во-первых, на ней висит убийство «синта». Во-вторых, отсюда улетим либо мы, либо она. Сейчас это игра в «поддавки». Будет доставать — нашлю порчу. На пару неделек — думаю, ей хватит.
— Ты чего на парне оторвалась? — Полина проверяла, не забыто ли что-нибудь важное, но среди распакованных и валяющихся по всему номеру чемоданов царил полный хаос. Ошибиться было нетрудно.
— Мне не понравилось, как этот кретин пялился на меня!
— Свою ревность, капитан, прибереги на другой случай, ладно? — Буш-Яновская усмехнулась. — И заруби себе на носу: не делай того, чего не делаешь обычно!
— Поконкретнее, пожалуйста!
— Поконкретнее? Пожалуйста! Мужик взбесится, если на него засмотрится девушка?
— Если она хотя бы не страшна, то нет.
— Тогда какого, спрашивается, черта?! И не надо стучать кулаком по плечам парней, когда хочешь им что-то сказать. Не надо сушить волосы так, будто это помело. Не надо закидывать ногу лодыжкой на коленку, особенно если ты в юбке.
— О, Мадонна Мия, сколько условностей! Лучше бы уж Джоконда обошлась без гипноза…
— В общем, не веди себя так, чтобы окружающие принимали нас за гомосексуалисток.
— А-ха-ха-ха! — залилась Паллада. — А лейтенант в этом уже почти уверена, дарлинг! Ну что ж, в другое время, в другом месте я бы не отказалась…
— О, небо! За что мне в напарники всегда достаются идиоты?! Я уже готова, а ты голая. Может, поспешишь? Или так и будешь нарциссировать?
— Ваша честь, я протестую! Это не нарциссизм, а вуайеризм!
— Тьфу! Протест отклоняется! У тебя пять минут.
Чертыхаясь, Фанни все-таки влезла в неудобный мундир.
— Сто лет его не надевала! У вас тут есть терморегулятор?
— Да.
— Где активируется?
— Там же, где и у вас! — язвительно заметила Полина, подбочениваясь. — Ты можешь побыстрее?!
Гречанка придавила специальные скрытые вставки на бортах мундира, и терморегулятор заработал.
— Я знаю, что раздражаю тебя, но придется потерпеть…
Они летели в странном, движущемся по зданию во всех направлениях, лифте и наблюдали за городом с огромной высоты, невидимые снаружи в этой «ртутной капельке».
— Ты меня не раздражаешь, — ответила Буш-Яновская. — Но я немного… как бы это сказать… не привыкла так работать.
Фанни снова расхохоталась, продолжая разглядывать высившуюся в туманной дымке на горизонте гигантскую фигуру какого-то человека.
Фанни снова расхохоталась, продолжая разглядывать высившуюся в туманной дымке на горизонте гигантскую фигуру какого-то человека.
— Это как сидеть верхом на ванне с химраствором, когда туда залили катализатор? Острые ощущения, правда? Смотри-ка, вот это статуэтка! Интересно, это и есть Великий Конкистадор, или здесь много таких кадавров?
— Это и есть Конкистадор, — смягчаясь, согласилась Полина. — Там восток, следовательно, Город Золотой тоже там.
Гигантская статуя исторического завоевателя, подарившего свое имя этой планете — главная достопримечательность Золотого. Спутник Касторов кажется раем лишь для неопытных. По своей сути Колумб коварен. В точности таков, какой предстала будущая Америка испанским колонизаторам в незапамятные времена. Здесь, конечно, никогда не было аборигенов, столкнувшись с которыми пришельцам пришлось бы или воевать, или мириться. Коварными выходками планеты оказались стихийные бедствия, вызванные или гео-, или гелеомагнитными причинами.
Именно потому создатели колумбянских городов постарались перестраховаться и снизить риск материального ущерба на случай штормов или ураганов.
Во-первых, полуостров Спокойный, основную площадь которого занимает Раек, называется так не для красивого словца. По статистике, в этой зоне была зафиксирована рекордно низкая частота возникновения цунами. Да и от яростных западных ветров полуостров защищает гряда гор, высоте которых могли бы позавидовать марсиане, существуй таковые на свете. По сравнению с величием этой горной цепи даже претенциозный памятник Конкистадору кажется лишь кустиком самшита на фоне пятисотлетней секвойи.
Во-вторых, портовый Даниилоград носит и другое название-топоним: «Город-Бриг». Он служит дополнительной защитой для углубленной в тело полуострова столицы, своеобразным «буфером», волнорезом — на случай гигантской волны. Весь город высечен из скалы и слегка возвышается над Золотым. Со стороны океана Даниилоград и впрямь напоминает очертаниями корабль.
— Поль, обещай, что мы с тобой обязательно побываем у подножия Конкистадора! — с восхищением глядя на монструозное сооружение, ребячливо попросила Фанни.
— Если останется время — обещаю, — с видом строгой мамы отозвалась Буш-Яновская.
Гречанка закусила палец, причмокнула, и они обе, вываливаясь из лифта, засмеялись.
— Пожалуй, я понимаю Фанни! — Полине пришлось сдаться.
— Оу, даже я начинаю понимать ее! «Девушка, брось мечтать: вот он я, а вот она ты!»
— Ну ты, примадонна! Потише! Где наша машина? Ты ее видишь?
— Сейчас найдем! «И незачем нам стоять — время терять у запретной черты!»[18]
Один только постамент грандиозного урбанистического памятника занимает площадь среднего земного города прошлого. Город Золотой лепится вокруг подножия, а кое-где и забирается на него: вокруг немыслимо громадных сапог испанского первопроходца настроены кафе, рестораны, казино, театры и прочие увеселительные заведения, призванные вытягивать кредиты с виртуальных карт и из карманов жителей.
— Че-е-ертова махина! — протянула Фанни, когда путанные подземные шоссе наконец-то выплюнули их автомобиль под самое подножие статуи.
Местные уже давно привыкли к этому монстру. Статую не используют в практических целях: на ней не найти ни обзорных площадок, ни станций-приемников. Полостей внутри тоже нет — Конкистадора исполнили монолитом. Единственное, к чему прибегли городские власти, так это оснастили памятник маяками. Они одновременно и освещают исполина в полутьме, и служат предупреждением для пилотов.
И еще. Дополнительной «шуткой» ваятелей Конкистадора является то, что тень от него, подобно древним солнечным часам, за сутки совершает почти полный круг по всему городу.
В своем послании Алан Палладас говорил о некой макушке шлема, тень от которой, «падая» с моста Белого Кондора, «погружается» в воды реки 999 Проба. Происходит это ровно в полдень — неизменно вот уже на протяжении трехсот лет. Таков возраст Конкистадора. И это было четким указанием на местонахождение груза — то есть, затопленного контейнера с эликсиром метаморфозы.
— Да, вот такой он, наш кнейт! — не без самодовольства, будто и сам принимал участие в проектировании статуи, откликнулся водитель. — Высота — почти тысяча метров!
В такой близости разглядеть Конкистадора невозможно. Он превращается в монструозного вида груду сверкающего на солнце металла, ослепляя и пугая своей неумолимой мощью. У гречанки и ее спутницы появилось стойкое впечатление, будто сейчас все доспехи вместе с обнаженным мечом, на который опирается усталый завоеватель, вдруг рухнут вниз, погребая под собой бедный город.
— Интересно, какова здесь вероятность землетрясений… — пробормотала себе под нос Полина, стараясь не смотреть вверх.
Шофер-андроид с насмешливой готовностью откликнулся:
— Не волнуйтесь, госпожа капитан! Основа Конкистадора уходит под землю настолько же, насколько возвышается над нею. Баланс выверен с высокой точностью. Скорее рухнут Кордильанды, чем наш кнейт…
— Кордиль… что? — уточнила гречанка, не слишком внимательно изучавшая перед отлетом географию Колумба.
— Да горы! — андроид небрежно мотнул головой в сторону синевших на горизонте горных кряжей.
— Поразительно… — Полина все-таки взглянула на памятник, но поежилась: — Мне бы вашу уверенность, «синт»!
Шофер очень по-человечески хохотнул:
— Смерти бояться — так лучше из пробирки не высовываться!
— Скоро мы приедем, эй, философ? — вмешалась Фанни. — Ненавижу этот мундир!
— Считайте, что мы уже там.
Буш-Яновская критически оглядела подругу. Мундир ей не по нутру, оказывается! И не удержалась от издевки:
— В старину говаривали: «Плохому танцору всегда яйца мешают!»
— Господь с тобой, Буш-Яновская! — незамедлительно откликнулась Паллада. — Я на них уже даже наступаю!
— Веселая у вас подруга, — подмигнул «синт».
— Веселее не бывает, — вздохнула Полина. — Вы вот ее сейчас высадите и уедете. А я так живу…
И первой, кого увидели в основном здании ВПРУ агенты земного спецотдела, была лейтенант Александра Коваль.
Фанни и Полина переглянулись, но ничего друг другу не сказали…
3. Нападение на Джоконду
Трасса между Санкт-Петербургом и Москвой, 12 июля 1001 года.
«Черные эльфы» — это всегда словно приведенный в полную боевую готовность «плазменник». Им не нужно входить в спецсостояние, дабы умертвить врага: они в этом состоянии живут».
Так говорят об элитном подразделении генерала Софи Калиостро все осведомленные сотрудники ВПРУ.
Входя в любое помещение, пси-агенты ощущают и ведут себя, как дома. Друг с другом, на взгляд постороннего, «Черные эльфы» общаются легкомысленно, ребячливо и не по чинам.
Когда же дело доходит до внешних контактов, то, незаметно для чужого глаза, у них включается отлаженная схема распределения ролей.
Коммуникацию осуществляет главный группы. Обычно это женщина, хотя бывают исключения. Быстро, уверенно, мягко она обнаруживает в биополе собеседника все возможные зоны соприкосновения. Остальная часть группы находится на связи с начальницей, принимая вытянутые данные. И уж только затем, когда «сеть» сплетена, обманчиво милые и симпатичные персонажи начинают работу — слаженно, как единый организм.
Сегодня по распоряжению непосредственной начальницы группа Джоконды Бароччи выехала на место загадочного исчезновения некой курсантки Зарецкой. Так как приказ поступил спустя две с лишнм недели после этого происшествия, пси-агенты не рассчитывали обнаружить что-либо интересное.
Территория все еще была оцеплена. Охраняли эту местность, укрытую невидимым куполом оптико-энергетической защиты, рядовые из Военного Отдела. Не «синты»: московское Управление предпочитало архаичные modus vivendi и modus operandi.
Вокруг шумел майский ветерок и чирикали птички, а в области ОЭЗ висела угнетающая, тяжелая, как пресс, тишина. Даже солнце потускнело, стоило сделать шаг под купол.
Чезаре, Марчелло и Витторио повернулись к своей начальнице, снабжая Джо энергией, необходимой для будущих манипуляций. А энергии ей понадобится много, энергии чистой, дабы не пробыть здесь долее положенного срока.
Джоконда легко перехватила «хлысты» невидимых сил. Где чей — «эльфийке» даже не надо было задумываться, девушка наизусть знала все оттенки каждого.
— Малареда! — тихо сказала она, обращаясь к Витторио. — Концентрарцио сул лаворо! Сентито?[19]
Витторио встряхнулся. Его сознание напряглось неспроста: в этой области все окружающее вопило о проникновении чужеродной сущности. И при этом распознать сущность было невозможно. Внутренний рефери «эльфа» взбунтовался, в работе четверки появились помехи: душа и сердце не могут действовать с полной самоотдачей, когда порожденный разумом въедливый голосок критика шепчет на ухо о невозможности реализации задуманного. Витторио едва не растерял не успевшие набрать силу потоки — столь велико было его смятение.