— Меня всё время мучает одна мысль, — признался Валька. — Почему бы им не показаться нам? Каковы бы они ни были на вид, мы смогли бы объясниться. На пальцах, в конце концов.
— Не знаю, — задумчиво сказала Даша. — Возможно, у них нет пальцев. А возможно, они изучают нас и вступят в контакт, только когда будут полностью готовы. Например, когда выучат нашу речь. Или обычаи. Может статься, у них есть закон или ритуал, предписывающий начинать контакт лишь по истечении определённого срока. В общем, не знаю. Зато знаю, что смертельно устала и хочу спать. Вот же я дурёха, сотню раз уже могла помечтать о кровати и постельном белье. Но сейчас уже поздно идти их искать, сил нет. Похоже, придётся ложиться в чём есть прямо на пол. Если это, конечно, пол, а не днище или там переборка.
Валька, выругав себя за то, что тоже не догадался растолковать похитителям, насколько необходима людям кровать, расстелил дублёнку и, замотав шарф в ушанку, бросил её в головах.
— Ложись, — сказал он, — какую-никакую подушку я смастерил. А шубкой своей накроешься. Давай-давай, я пока подежурю.
— И сколько же ты будешь дежурить?
— Не беспокойся. Сколько надо.
— Нет уж, — решительно сказала девушка. — Никаких жертв нам не нужно, мы и сами жертвы. И вообще, мне страшно, так что спать будем рядом. Только сначала отвернись, мне надо раздеться.
Валька послушно отвернулся к фонтану. Расшнуровал, наконец, ботинки, стащил носки, наскоро их простирнул и с наслаждением подставил под струю ноги. Потом, услышав «можно», неловко потоптался рядом с импровизированным спальным мешком и, наконец, стараясь действовать осторожно и аккуратно, в три приёма улёгся. А мгновением позже стало темно.
— Они потушили нам свет, — сказал Валька. — Надо же, до чего деликатные.
Даша не ответила. Валька прислушался к её ровному дыханию и, боясь разбудить, минут десять пролежал без движения. Затем устроился поудобнее и сам не заметил, как провалился в сон.
Пробудившись, Валька разлепил глаза и несколько секунд ошалело смотрел на рассыпающий брызги фонтан и омывающуюся в его струях обнажённую девушку. Затем поспешно перевернулся на другой бок и, уняв невесть откуда появившуюся дрожь в голосе, громко сообщил, что проснулся.
Смущённого девичьего визга заявление, однако, не вызвало.
— Лежебока, — насмешливо сказала за спиной Даша. — Всё, можешь поворачиваться. Я подумала, что раз нам предстоит находиться здесь вдвоём неопределённо долго, то можно пренебречь некоторыми условностями. В общем, вставай, соня, умывайся и приводи себя в порядок, а завтрак я уже заказала. За качество, правда, не ручаюсь. Кроме того, я проделала ещё кое-какую работу.
— Какую же? — Валька, помедлив, решил всё же освободиться от брюк и, оставшись в трусах и в майке, зашлёпал к фонтану.
— Помедитировала. А фактически прочитала господам инопланетянам лекцию об образе жизни цивилизованного белого человека. Включая его привычки, связанные со сном, отдыхом, гигиеной, приёмом пищи и освобождением от неё. А также о том, как выглядит человеческое жилище. И поселения, в которых люди привыкли жить.
— Что-то результатов пока не видать, — проворчал Валька и решительно сунул голову в фонтанную струю.
— Думаю, за нашими хозяевами не заржавеет. Видимо, они не могут синтезировать пищу и менять облик вещей у нас на глазах. Наверное, метаморфозы и синтез связаны с выделением энергии, поэтому нас оберегают от возможных последствий. Впрочем, не исключено, что отнюдь не оберегают, а не желают показывать, как они это делают.
За хозяевами и на самом деле не заржавело. Открыв крашеную на этот раз жёлтым дверь, Валька ахнул. Стен больше не было кроме тех двух, что огораживали площадь с фонтаном. А был вместо них бескрайний малахитовый луг, и алые капли цветов на нём, и аккуратный домик в два этажа, с флигелем, мансардой и покатой черепичной крышей.
— Искусственная, — Даша опустилась на корточки и теперь перебирала травинки. — На глазах у неё были слёзы. Искусственная трава. И цветы. А я чуть было не поверила…
Валька, сжав зубы, пошагал напрямик к дому. Трава ложилась под ногами, мягкая, ворсистая, неживая. И было нехорошо на душе, словно его надули, нет, не его, их обоих.
Валька взбежал на крыльцо, толкнул входную дверь. Внутри было так же светло, как снаружи. Уронив руки, Валька отрешённо глядел на то, что намедитировала Даша. Комната во всю ширь. Чёрный глянцевый пол. Массивная, крытая белым кровать у дальней стены. Низкий стол посередине, и два уродливых стула по бокам. На столе аляповатая мешанина из того, что считается здесь за съестное. Потолка нет, над головой решето из продольных и поперечных балок, над ними крыша. И всё.
— Бутафория, — тихо сказала неслышно подошедшая Даша. — Она прижалась к Вальке сзади, положила руки на плечи, и он почувствовал её дыхание на затылке. — Не знаю, чего я ждала. Но когда увидела… Этот луг, цветы, домик. Даже небо, оно стало похоже на настоящее. И я подумала… Подумала, что нас вернули на Землю.
Даша за спиной всхлипнула.
— Гады они, эти пришельцы, — зло сказал Валька. — То, что они с нами затеяли, похоже на издевательство. Как кошка с мышью.
— Ладно, — Даша обогнула Вальку и подошла к столу. — Надо поесть. Боже, как же не хочется пробовать эту гадость.
«Гадость», однако, по сравнению со вчерашней заметно улучшилась. Отвратительной на вкус снеди не оказалось вообще. В худшем случае пища была безвкусной, в лучшем — вполне съедобной и даже сытной.
— Пойдём отсюда, — сказал Валька, покончив с завтраком. — Давай устроим экскурсию. Надо обойти нашу тюрьму, возможно, найдём что-нибудь интересное. А возможно, и обнаружим тюремщиков, должны же они где-то находиться.
Экскурсия заняла часов пять, а то и все шесть. Обратно к фонтану возвращались, едва волоча ноги. Тюремщиков обнаружить не удалось. Да и вообще не удалось ничего обнаружить кроме той самой глухой серой стены, которую Валька назвал тюремной оградой.
— Зона, — сказал он. — Зэков, правда, всего двое, зато охраняют на совесть, не сбежишь.
— И диаметр этой зоны километров так семь, — подытожила Даша. — Каков же должен быть их корабль, если они позволяют себе использовать такое огромное пространство для того, чтобы содержать двух жалких пленников.
— Да уж, — протянул Валька. — Давай вернёмся, — он запнулся и улыбнулся виновато, — чуть не сказал «домой». Я, пока бродили, тоже немного помедитировал.
В результате Валькиной медитации в доме появился потолок и лестница на второй этаж. Стол подрос, стулья превратились в кресла, а пол стал матовым.
— Ещё я заказывал вторую кровать, — смущённо сказал Валька. — Только, наверное, недостаточно чётко её представил.
— Что ж, придётся спать на одной, — улыбнулась Даша. — Можно валетом. Но если ты обещаешь себя прилично вести, то можно и не валетом.
Прилично себя вести Вальке удалось с трудом. Первые полчаса он проворочался, сражаясь с отчаянным желанием протянуть руку и коснуться Дашиной кожи. Вскоре это желание превратилось в навязчивую идею. Тогда Валька уселся на кровати, свесил ноги на пол и принялся с ожесточением грузить пришельцев плодами своего воображения.
Пускай попотеют, злорадно думал Валька, на память воспроизводя Спасскую башню Кремля и устанавливая её напротив Третьяковки. А вот вам Ленинградский вокзал, слабо, а? Валька приткнул вокзал слева от башни. Ага, едва ГУМ не забыл. Да, кстати, пора бы уже нам разжиться шмотками. Валька навалил у входа в ГУМ гору пиджаков, украсил её брюками, сдобрил рубахами и носками. Покончив с мужской одеждой, перешёл к женской, но, сотворив с десяток нарядов, решил, что недостаточно компетентен. Ничего, Дашка завтра компенсирует. Что ещё… Бассейн перед домом — обязательно. Клумбу с цветами, искусственными, так искусственными. Ага, деревья. Ёлки, берёзы, тополя, что там ещё есть… баобабы.
Одарив напоследок пришёльцев макетом Останкинской телебашни, Валька принял горизонтальное положение и с чувством выполненного долга наконец заснул.
По пробуждении Даши рядом не оказалось. Валька слез с постели и немедленно увидел вторую кровать — в изголовье той, на которой спал. Была она раза в три меньше первой, хотя и одной с ней высоты.
— Поставка произведена с опозданием, — вслух отчитал невидимых благодетелей Валька, — заказ был сделан ещё вчера, хреново работаете.
Как был, босиком, он пошлёпал на выход и застыл в дверях, поражённый плодами ночных трудов. Луг исчез. На его месте теперь громоздилось с полсотни Спасских башен вперемешку с неменьшим количеством музеев, вокзалов и универмагов. Исполинские деревья росли из окон, подпирали стены и венчали купола.
— Новый архитектурный стиль, — прокомментировала из бассейна Даша. — Символизм с элементами кубизма и постимпрессионизма.
— Новый архитектурный стиль, — прокомментировала из бассейна Даша. — Символизм с элементами кубизма и постимпрессионизма.
— Придётся перестраивать, — устыдился Валька. — Кто знал, что у них отсутствует чувство меры.
— Боюсь, что оно отсутствует не у них. Ладно, архитектор, давай уже, ныряй в бассейн. Он, кстати, вполне удался. А я тебе должна кое-что сказать, приготовься.
— Звучит подходяще, — Валька, зажмурившись, солдатиком прыгнул в воду. — Если не сказать зловеще. Что ж, я готов.
— Понимаешь, Валя, я, кажется, знаю, что происходит. И это вовсе не то, что мы думали. Так вот, никакого контакта не будет.
4. Заповедник— Как не будет!? Почему?
— А вот так. Это не город, Валя, и не приготовления к разговору. И даже не лабораторные опыты. Это всё, — Даша описала рукой полукруг, — зоопарк. В лучшем случае — заповедник.
— В каком смысле?
— В прямом. Изловили пару редких собачек — самца и самку. Поместили их в клетку, заперли. Клетка большая, условия обитания в ней приближены к естественным. Для начала зверей разделили, выяснили, как они находят друг друга. Затем обустроили им собачью будку, накидали туда костей, поставили корыто с водой. А теперь наблюдают за ними, возможно, демонстрируют любопытствующей публике. Учёные пишут отчёты, экспериментируют. Отношение к собачкам — гуманное, их естественные потребности худо-бедно удовлетворяются, инстинкты изучаются, измеряется уровень зачаточных умственных способностей, регистрируется. Вот только разговаривать с ними никто не станет. Да и к чему, пускай себе лают.
— Даша, ты уверена? — Валька не помнил, когда ему было настолько плохо. Даже когда понял, что он в западне, в ловушке, брошенный туда неизвестно чьей злой волей, было не так противно и муторно.
— Практически — да. По-иному происходящее мне не объяснить. Да и нет его, другого объяснения. Нам предстоит находиться здесь до самой смерти. Тогда, возможно, нас заменят на новых. А скорее всего, не заменят: думаю, что полёт к отдалённой планете за парой местных экземпляров для них не слишком рентабелен. Поэтому они и поставили нам колыбель.
— Что поставили?
— Ты разве не видел? Нам прозрачно намекают, что пора размножаться.
— Гадство какое, — сказал Валька в сердцах. — Так вот что это было. Я-то думал, вторая кровать. Вот же суки!
Следующие несколько дней превратились в беспросветный, унылый кошмар. Они автоматически передвигались и механически принимали пищу, почти не разговаривая друг с другом. Даже желание ушло, теперь, засыпая, Валька думал лишь о невидимой камере, через которую наблюдают за ними смотрители зоопарка. Или егеря заповедника, без разницы. Наблюдают и ждут, когда, наконец, собачки займутся случкой. Было тоскливо и пакостно на душе, жить не хотелось.
— Нам надо умереть, — озвучила Валькины мысли Даша. — Мёртвый лев лучше живой собаки, что бы там ни говорили древние. По крайней мере, умереть должен один из нас. Тогда другого, возможно, вернут на Землю. Хотя, чувствую, вряд ли.
— Не позволят нам умереть, — возразил Валька. — Наверняка на этот случай у них что-нибудь предусмотрено.
— Кто знает, не хочу даже думать об этом. С завтрашнего дня я перестаю есть. Нет, даже с сегодняшнего. Насильно заставить меня поглощать эту дрянь они не смогут.
— Что ж, — Валька усмехнулся криво. — Тогда прекращаем поглощать эту дрянь вместе.
На пятый день голодовки Валька выбрался на ватных ногах на крыльцо. Его мутило от слабости, и он даже не сразу понял, что их клетка изменилась, и изменилась кардинально. А когда понял, лишь безразлично хмыкнул. Построенный сумасшедшим архитектором город исчез. А сама клетка стала и в самом деле похожа на клетку или, скорее, на вольер. Ограждающая стена придвинулась, теперь она была всего в сотне метров. Небо опустилось, и уже видно было, что это вовсе не небо, а лишь затягивающее верх клетки синее полотно. Бассейн пропал, а на его месте теперь дыбилась из земли прямоугольная светло-серая плита. На ней было что-то вычерчено, но Валька не мог разглядеть, что именно — мешала общая слабость и мутный, расплывающийся перед глазами туман.
— Даша, — крикнул он, не оглядываясь. — Они поставили здесь барельеф. Я не могу разобрать, что на нём.
Поддерживая друг друга, они доковыляли до плиты. Валька протёр глаза, с усилием сфокусировал зрение. На барельефе были выбиты шесть фигур. Две большие, во всю высоту плиты, и четыре поменьше. Изображение было выполнено в примитивной манере «Палка-палка-огуречик» — так, как нарисовал бы ребёнок. Фигуры напоминали человеческие, но лишь напоминали: головы были непропорционально большими и длинными, нижние конечности — наоборот, короткими, а верхних и вовсе было не две, а четыре.
— Я так и думала, — тихо сказала Даша.
— Что думала?
Даша внезапно опустилась перед плитой на колени.
— Отпусти нас, — сказала она. — Пожалуйста. Мы ничем не сможем тебе помочь. Мы лишь умрём вместе с тобой. Нам не удастся заменить тех, кого больше нет. Мы другие, не такие, как они. Мы не родим для тебя детей. Если ты не отпустишь нас, мы зачахнем.
— Даша, что с тобой? — прошептал Валька. — Даша, милая, что ты говоришь!? Что ты…
Он осёкся. В ограждающей клетку стене вдруг появилось отверстие. Оно увеличивалось, расширялось, затем приняло форму круга. И застыло, чёрной кляксой на сером холсте.
— Спасибо, — Даша трудно поднялась с колен. — Спасибо тебе, — повторила она. — Пойдём, Валя.
Ухватив Вальку за рукав, Даша потянула его к отверстию. И в этот момент пошёл дождь. Редкие капли падали Вальке на макушку, скатывались по лицу, и были они тяжёлыми, тёплыми и почему-то солёными.
Он плохо помнил, как они выбрались наружу и как ковыляли, утопая в снегу, к пригородной платформе, той самой, на которой ждали тогда последнюю электричку. Как добирались до города, ловили на вокзале такси, а потом сражались со ступеньками лестницы, ведущей на третий этаж к Дашиной квартире, тоже запомнилось плохо.
5. Город— Он был один, — сказала Даша. — Они без сил лежали рядом на узкой тахте после того, как утолили первый голод. — И он никуда не улетал с Земли, он уже не мог улететь после того, как погибла команда. Мы никогда не узнаем, отчего это случилось.
— Те шестеро на барельефе — его команда?
— Да. В нашем понимании этого слова. Видимо, семья — двое взрослых и четверо детей. Я думаю, что у них симбиоз. Обе расы разумные, и одна не может существовать без другой. Он был им и домом, и городом, в котором они жили, и космическим кораблём, которым они управляли. А потом они погибли. Он дотянул до ближайшей обитаемой планеты, приземлился, но взлететь уже не сумел. И тогда он взял нас. Он хотел стать нашим домом, нашим городом. Хотел, чтобы мы его строили. Он делал для этого всё, что мог. Изменял себя, трансформировал, уродовал ради нас. Он в лепёшку ради нас расшибался… А потом отпустил.
— Этот дождь, который пошёл, когда мы уходили, это, получается?..
— Да, он понял, что означает, когда слёзы на глазах. Он так прощался с нами. И плакал.
Валька сполз с тахты. Встал на колени. Взял девушку за руки.
— Даша, когда ты поняла всё это?
— Не знаю. Это просто пришло ко мне. Думаю, что он как-то сумел до меня достучаться. Объяснить. А потом изготовил тот барельеф.
— Почему же ты не сказала мне?
— Я боялась, Валя.
— Боялась меня?
— Тебя. Себя. Нас обоих. Боялась, что мы не сможем уйти. Что мы захотим остаться.