Глава 17
На следующий день приехал представитель немецких наблюдателей за военными действиями в Испании. Весь такой фон-барон. С первого взгляда было видно его прибалтийское происхождение. Все прибалты чувствуют себя эдакими маленькими пупками земли. Они считают, что только они являются истинными носителями арийской расы, презирая настоящих ариев, к которым, в частности, относятся и русские, и другие славяне, включая пруссов.
– Здравствуйте, господин Казен, – поздоровался он со мной по-русски с тем акцентом, который присутствует у них в русском и в немецком языках, – я барон фон Крюгер из немецкой миссии в Испании. Я слушаю вас.
– Фон Казен, – поправил я его. Если уж ты дворянин, то дворянство своё неси с честью, не позволяй никому ронять его или унижать всяким гончарам, у которых профессия заложена в их родовой фамилии, – я хотел послужить фатерланду на полях сражений с коммунизмом.
– А почему бы вам сразу не поехать в Германию и поступить там на службу? – спросил барон.
– Господин барон, что бы вы сказали немцу, который всё трудное время пересидел во Франции, а потом приехал и сказал – вот он я, любите меня, давайте мне должность и положение, потому что я немец? Вы бы первый спросили меня – а какие у вас заслуги перед Германией? Никаких. Вот, идите и заслужите себе уважительное отношение со стороны остальных немцев, – ответил я Крюгеру.
– Резонно, – сказал барон, – вы пока будете находиться под стражей. Я вас попрошу сделать подробное жизнеописание, чтобы мы могли оценить вас и найти достойное применение вашим способностям и знаниям. И не забудьте описать тот подвиг, за который вы удостоены ордена Франца-Иосифа.
– Проверка началась, – подумал я, – мне не нужно придумывать липовую легенду, моя легенда моя жизнь. Меня никто не торопит. Пустое славословие я отброшу, напишу так, чтобы компетентным органам было легче отбирать факты, которые требуют проверки, которые легче всего будут проверены и интерес к моей персоне подтвердит, что полковник Миронов своё задание выполнил, а я приступил к выполнению своего постоянного задания.
Я писал почти два дня, отрываясь только для приёма пищи. Я был помещён не в тюремную камеру, а в чистенькую комнату и питание было вполне даже сносным. Если кого-то интересует, что я написал в своём пояснении к истории своей жизни, то я адресую вас к моей первой книге «Комиссарша», где моя жизнь до этого момента изложена достаточно подробно.
Целую неделю я жил взаперти. Каждый день ко мне приходил Крюгер для уточнения тех или иных деталей в моём жизнеописании.
На исходе первой недели моего заключения ко мне заглянул человек с внешностью бухгалтера, роста примерно 170 см, спортивная фигура, короткая стрижка «бокс с чубчиком», маленькие, глубоко посаженные глаза, нацеленные в глаза собеседника.
– Это вы Казен? – резко и коротко спросил он.
– Фон Казен, – поправил я его.
– Для меня просто Казен или никак, – коротко сказал он.
– Хорошо, я просто Казен, – согласился я.
– А я просто Мюллер, – сказал он, – не из мельников, а из мусорщиков. Так что вы можете делать?
– Я могу делать всё, что нужно для Рейха, – сказал я.
– А если вам прикажут мыть полы и чистить сапоги офицерам? – спросил он.
– Если нужно для Рейха, то грязной работы не бывает, – так же коротко ответил я.
– И интеллигентность не возмутится? – спросил Мюллер, сверля меня своими ледяными глазками.
– Управляемая интеллигентность не взорвётся, – ответил я.
– А по мне, так нужно всех интеллигентов запереть в шахту и эту шахту взорвать, – сказал Мюллер.
– Можно сделать и так, – согласился я, – а затем вырастить новую интеллигенцию.
– Ну-ну, – сказал Мюллер и вышел.
– Кто это? – спросил я у Крюгера.
– Как кто? – удивился он. – Это сам любимчик Гиммлера и Гейдриха, бригадефюрер Гестапо-Мюллер.
– Надо же? – так же искренне удивился я.
Моё удивление, естественно, донеслось до Мюллера и явилось, как мне кажется, одним из элементов моей искренности и надёжности в плане того, что я не человек, засланный вражескими разведками.
Если бы я готовился к внедрению, то уж я бы знал, кто такой Мюллер и о его манере разыгрывать этакого простачка, усыпляя бдительность собеседника, чтобы потом нанести разящий удар. И то, что он был заядлым шахматистом и не гнушался посидеть в дежурке, сыграть партейку с дежурным офицером. Его неуверенная вначале игра всегда сбивала с толку партнёра, заставляла его расслабиться, как с неопытным игроком, и тут же соперник получал неожиданный мат. Не будь Мюллер в гестапо, его могло бы ожидать неплохое шахматное будущее.
Глава 18
После визита Мюллера моё узилище превратилось в моё жилище. Охрана исчезла. Я оказался в общежитии немецкой миссии. Кто и чем там занимался, не известно и вообще рекомендовалось никуда не совать свой нос, что надо, то мне скажут. Похоже, что меня куда-то уже определили с испытательным сроком.
Местный портной из испанцев подогнал мне серый костюм. Рубашка и туфли были впору. Шёлковый темно-синий галстук и светло-коричневая мягкая фетровая шляпа сделали меня похожим на сотрудника любого дипломатического представительства, которые продвигались к Мадриду вслед за наступающими частями генерала Франко.
Сотрудники миссии с любопытством поглядывали на меня, но никто не проявлял инициативы вступить со мной в контакт. Как я понимал, мне тоже не следовало вступать в контакт с ними, чтобы не ставить себя и их в неловкое положение.
Мне определили место в кабинете Крюгера. Первое задание – обобщить сводки с фронтов и подготовить доклад с выводами. Я сидел в кабинете и чувствовал себя пешкой на шахматной доске Мюллера. Мне предоставили свободу и доступ к документам, чтобы я быстрее проявил себя как возможный сотрудник или как возможный агент вражеской разведки. Сводки были военными, с потерями сторон, состоянием материально-технического обеспечения и прочим военными цифрами.
Для военного такие цифры много говорят. Сделай я такие же выводы, как и военный человек, то сразу бы последовал вопрос, откуда у меня такие специальные военные познания? Тут наитием и интуицией не отделаешься. Следовательно, мне нужно найти политическую составляющую, предположить дальнейший ход развития событий и пути достижения конечного результата.
Военные успехи даются фалангистам нелегко и путём больших потерь как с одной стороны, так и с другой стороны. По моим математическим подсчётам, потребуется не мене двух лет упорной борьбы, чтобы одержать победу. Кроме того, республиканцев поддерживает мировое общественное движение. Я предложил то, что не сделало руководство Белого движения – сменить политические лозунги франкистов. Землю отдать крестьянам. Созыв Учредительного собрания. Всеобщие выборы в парламент. Национальное примирение. И ещё некоторые предложения по контрпропаганде. По поводу моего доклада ничего не сказали. Зато сказали, что я могу свободно передвигаться по городу, и что мне положены деньги за работу.
Мне в городе совершенно ничего не было нужно, это ещё один из вариантов моей проверки. Всё, что мне нужно, я купил в лавке при миссии.
Зато я с Крюгером стал присутствовать на допросах военнопленных интербригадовцев в качестве переводчика. Когда при мне здоровые фалангисты били пленных, не желавших отвечать на вопросы, я тут же представлял моего отца или полковника Борисова, которых так же на Лубянке бьют чекисты. Но совершенно другие чувства у меня вызвал допрос сбитого русского лётчика.
Молодой парень лет двадцати пяти держался на допросе с честью русского офицера. Ничего не поделаешь. Стал офицером, а честь к тебе сама прилипла и ничего ты с нею сделать не можешь. Правда, партия может помочь забыть о всякой чести для борьбы с идейными врагами. На все вопросы лётчик отвечал одно по-французски – Je n'ai pas compris la question – я не понял вопроса. Я переводил вопросы на все известные языки, но в ответ слышал только одно – не понимаю вопрос. Крюгер совсем раздухарился. Достал из кармана пистолет, начал махать им перед носом лётчика и кричать по-русски, что всех русских свиней нужно расстреливать без суда и следствия…
Лётчик схватил пистолет Крюгера за ствол и повернул в сторону его указательного пальца, находящегося в спусковой скобе. Я слышал хруст выламываемого пальца, дикий крик Крюгера, выстрел в Крюгера, выстрел в меня, в одного из охранников, бросившихся на русского. Я просто спасал свою жизнь, то прыгая в сторону, то пригибаясь от выстрела, но я успел схватить русского за руку, и подоспевший охранник помог мне его обезоружить. Пленного увели. Я подошёл к Крюгеру, прихрамывая от нестерпимой боли в спине и там, где спина переходит в другой орган.
Прибежавшие санитары стали разрывать на Крюгере одежду и бинтовать его. Вошедший испанский офицер сказал мне, что и я, кажется, ранен.
К этому времени, и я почувствовал сильное жжение в области лопатки и ягодицы. Пуля из пистолета сорвала кожу на лопатке и пронзила мягкие ткани, разорвав на мне пиджак и попортив брюки. Кровь лилась по моей левой ноге, вызывая головокружение и чувство тошноты.
Глава 19
В себя я пришёл в больничной палате. Рядом с надрывом храпел Крюгер. Я лежал на животе с острой болью в пояснице. Каждое движение вызывало боль, а поменять положение я не мог. На тумбочке стоял колокольчик, но и до него я не мог добраться. Кое-как я высвободил из-под себя правую руку и стал ею двигать тумбочку. Вошла дежурная медсестра, спросившая по-немецки, как я себя чувствую и не нужно ли мне что. Мне многое было нужно. В частности, повернуться на правый бок, ну, и разное там.
Через несколько дней нахождения в лазарете нас на самолёте отправили в Берлин. У Крюгера был сквозное ранение в бок, он вылечивался быстро. Я тоже шёл на поправку, испытывая некоторые неудобства при одевании и при вежливых предложениях: немен зи платц.
В Берлине нас встретили как героев. У меня сразу при сравнении нас героями в памяти щёлкнула солдатская поговорка ещё времён Первой мировой войны: ерой, а у ероя геморрой. Это я про себя. Ранение уж больно неудобное, ни себе посмотреть, ни другим показать.
Указом фюрера германской нации Адольфа Гитлера барон фон Крюгер и фон Казен унд Либенхалле награждены серебряными испанскими крестами. Крест примерно такой же, как и орден за Военные заслуги. Крест ласточкин хвост со свастикой в центральном медальоне и с перекрещёнными по центру мечами с германскими орлами на лезвиях и рукоятях мечей. По ордену сразу видно, где был военнослужащий и за какие заслуги получен крест. Мне приказом оберкоммандовермахт было присвоено звание лейтенанта, и мы оба были награждены бронзовыми знаками за ранение. Вроде бы ничего особенного не произошло, а смотри ж ты какие почести. Мне становилось многое понятно о том, почему офицеры так добросовестно исполняют свой долг. Потому что добросовестное исполнение хорошо поощряется.
Ещё через несколько дней я был вызван к бригадефюреру Мюллеру.
– Здравствуйте, дорогой Казен, – вежливо приветствовал он меня, – поздравляю вас гражданином и офицером Великой Германии, а также с первым орденом.
– Благодарю вас, господин бригадефюрер, – отчеканил я по-военному.
– Присаживаетесь, господин Казен, – предложил Мюллер, – будет у нас разговор. Первое. Мне нравится ваша смелость. В нашем деле она нужна. Второе. Вы не виляете, что тоже важно в нашей работе, хотя и приходится проявлять гибкость. Ваш аналитический доклад мне понравился. Согласен с многими положениями его, но у нас нет стремления как можно быстрее закончить конфликт в Испании. Пусть воюют. Мы готовы воевать до последнего испанца, шутка. Испания – это полигон, где мы отрабатываем новые элементы тактики, проверяем наше оружие и даём боевой опыт армейским офицерам и нашим сотрудникам. Ваш доклад приобщён к вашему делу. Третье. Мы вас достаточно хорошо проверили, но это не значит, что мы вас не будем проверять и дальше. Мюллер верит только самому себе. За вас уцепится разведка, но вы нужны мне для решения важных вопросов государственной тайной полиции Германии в заграничных вопросах. Я человек ревнивый и могу обидеться, если вы вдруг предпочтёте работать в чистой разведке. Они уважают интеллектуалов. Что вы скажете по поводу моего предложения? Я могу вам дать время на раздумья. Вот вам три минуты, как раз принесут кофе.
– Я буду рад служить с вами, господин бригадефюрер, – сказал я, встав со стула.
– Иного ответа от вас я и не ожидал, – сказал мой новый шеф, скрывая чувство торжества. Мюллер всегда сам подбирал сотрудников, которые входили в его окружение, не беря тех, кто превосходил его по уровню образования и опыта. Он всегда любил быть первым. Образование не играло сильно большой роли, потому что у Мюллера было среднее образование, как и у большинства лидеров Третьего рейха. – Вот вам бумага, пишите рапорт на моё имя с просьбой ходатайствовать перед рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером о причислении вас к государственной тайной полиции Германии. Подпись. Число. Пока решаются все вопросы, вы немного отдохнёте, долечите свои раны и поедете в центр подготовки СС, где пройдёте ускоренный офицерский курс. В отношении вас будут сделаны особые распоряжения, чтобы на тело не наносились знаки о принадлежности к СС. И ещё одно напутствие. Купите книгу нашего фюрера Адольфа Гитлера «Майн кампф» и проштудируйте её как Библию. Хайль Гитлер!
– Хайль Гитлер, – я тоже вскинул руку в нацистском приветствии и вышел из кабинета.
Глава 20
Пять месяцев я провёл в центре СС. Изучал администрацию Германского государства, строение национал-социалистической рабочей партии, СС, «Майн Кампф», методику борьбы с врагами рейха, основы диверсионной борьбы, политические партии противостоящих стран Англии, Франции, Польши, СССР, Чехословакии, разведывательные органы этих стран, основы агентурно-оперативной работы в окружении и в условиях лагерей военнопленных и тюремных учреждений.
Через две недели после начала учёбы мне присвоили специальное звание унтерштурмфюрера СС, что соответствует пехотному лейтенанту, переодели в эсэсовскую форму и поставили на специальное довольствие. По окончании курса мне присвоили специальное звание оберштурмфюрера (оберлейтенанта) СС и на мои черные петлицы с серебряной окантовкой и тремя серебряными звёздочками по диагонали добавилась поперечная двойная полоска, вышитая серебряной нитью. Я так понимаю, что это результат моего усердного отношения к изучению программы и учёта моего возраста.
Я не обольщался тем, что всё складывается так хорошо в моём внедрении в государственную машину Германии. Это всё стечение случайностей. Нужно зарекомендовать себя хорошим специалистом, вот тогда можно и будет говорить о том, что я стал настоящим винтиком этой машины.
Ещё через несколько дней я докладывал по всей форме о своём прибытии бригадефюреру Мюллеру.
– Расскажите, господин оберштурмфюрер, что такое социализм, – устроил мне проверку шеф.
– Социализм – это учение о том, как следует заботиться об общем благе. Коммунизм – это не социализм. Марксизм – это не социализм. Марксисты украли это понятие и исказили его смысл. Я вырву социализм из рук «социалистов». Социализм – древняя арийская, германская традиция. Адольф Гитлер, – отчеканил я.
– Браво, господин Казен, – улыбнулся Мюллер, – вы далеко пойдёте, если не будете забегать вперёд своего шефа.
– Так точно, господин бригадефюрер, – отчеканил я. Чему-чему, а чёткости доклада в СС-центре уделяли особое внимание, да и мне, как представителю точных наук тоже были по душе краткие и ёмкие понятия, а не растекание по древу разновариантных мнений по одному и тому же вопросу.
– А сейчас расскажите мне об организации Национал-социалистической немецкой рабочей партии, – сказал Мюллер. – Нам нужно будет вступать в эту партию, если мы храним преданность Рейху и её фюреру.
– НСДАП, – начал я перечислять, – состоит из партийной канцелярии и личной канцелярии фюрера, тридцати трех партийных областей, подразделений партии: Гитлерюгенд, Национал-социалистический союз преподавателей высшей школы, Национал-социалистический студенческий союз, Национал-социалистический женский союз, Национал-социалистический автомобильный корпус, охранные отряды СС, штурмовые отряды СА. Присоединённые союзы и организации…
– Достаточно, дальше можно и не проверять, – сказал Мюллер, – а когда вы собираетесь подавать заявление о вступлении в партию?
– Сразу после вас, господин бригадефюрер, – ответил я.
– Резонно, – сказал начальник гестапо, – вы далеко пойдёте, если не разочаруете меня. Как давно вы не были в Москве? – неожиданно спросил он.
– С первой половины 1918 года, – ответил я.
– И вас не тянуло туда? – спросил Мюллер.
– Человека всегда тянет туда, где он родился, даже если он не принадлежит к большинству населения этой страны, – честно сказал я.
– А не хотели бы вы поехать в Москву? – последовал следующий неожиданный вопрос.
– В лапы к большевикам? – решил я уточнить суть вопроса. – Если это нужно для Рейха, то я, конечно, готов.
– А вот просто так, в гости к кому-нибудь, – Мюллер явно не был удовлетворён моим ответом.
– Знаете, господин бригадефюрер, как это говорят русские – и хочется, и колется, – сказал я, – вроде бы и хочу, а вроде бы и не хочу, потому что ранее родная для меня страна стала уже чужой. В ней сгинул в безвестность мой старший товарищ полковник Борисов, и от моих родителей нет никаких известий. Я бы хотел найти моих родителей и перевезти их в Рейх, чтобы они сами прочувствовали, во что превращается их историческая родина.