Они носились по долине взад-вперед и наискось, преодолевая ревущую ярость ветра, Иггельд соорудил из шкур плотные мешки, нагрузил камнями, так и бегали наперегонки. Черныш сперва противился, комично изгибался и пробовал задней лапой сорвать тяжелый груз, но Иггельд в конце концов сумел убедить наивного и доверчивого ребенка, что ему так красивее, что все его с этим грузом любят больше, и Черныш смирился, бегал с мешком камней на спине, который стараниями Иггельда становился все тяжелее и тяжелее.
Правда, увеличивая нагрузку, он следил, чтобы подрастающий дракончик не таскал сам по себе палки, а затем бревна. А если таскал, чтобы захватывал их только коренными зубами обеих челюстей. У молодых драконов привычка хватать клыками нижней челюсти, что вытягивает ее, потому все смотрители в первую очередь следили, чтобы прикус у драконов был правильным. Страшное и восхитительное зрелище, когда огромные страшные зубы, способные дробить не только кости быков, но и каменные валуны, красиво перекусывают листок так, словно разрубывают острейшим мечом.
При смыкании клыки и резцы челюстей дают ту знаменитую хватку дракона, из-за которой их в старину ценили во время Великой Битвы молодых богов со старыми. Тогда только драконы сумели переломить ход тысячелетней войны, после чего тцары и князья начали давать денег на разведение и воспитание драконов, посылать им стада скота на прокорм, хотя по-прежнему велели держаться с драконами подальше от городов и сел.
Да, Апоница прав: размеры, рост, сила – все это зависит от того, какие родители. Но Апоница и не прав в том, что ориентироваться надо только на родителей. Если даже человека слабого и хилого можно в каменоломне превратить в здоровяка с грудами мышц, то дракон куда больше зависит от того, чем кормят, чему учат, как нагружают. Прав Апоница только в одном: невозможно оставлять все двенадцать детенышей, ведь дракониха может давать приплод через каждые два года, и если всех оставить жить, драконами уже через сотню лет был бы заселен весь мир. Но это другое, это не к нему, есть же люди, что спокойно могут убивать даже людей, а он не может раздавить даже муравья или жука, если тот его не кусает… но даже если укусит, он такого муравья осторожно снимет и посадит на дерево или на листок.
Что драконы могут сильно меняться, он узнал из рассказов самих же смотрителей драконов, знатоков всех легенд, историй, сказаний, бывальщин, подлинных случаев. Самое простое изменение – на жарком юге, как гласят летописи, драконы уже во втором поколении полностью освобождаются от толстого подкожного жира, с которым здесь уже рождаются, высоко в горах у них легкие втрое больше, чем у тех, кто живет в подножьях, а у драконов, что живут и даже спят на снегу, между костяными плитками выросла длинная и очень плотная шерсть.
Драконы, что рождаются и живут среди драконов, ничем от них не отличимы, но те драконы, с которыми люди общаются, он сам видел, стали совсем иными по привычкам, образу жизни. Значит, очень много зависит от того, в каких условиях дракон живет, чему и как его учат, в каком направлении развивают.
Апоница, конечно, жалел о потере такого умелого и работающего только за хлеб смотрителя за драконами, но сам же, похоже, сумел обратить это себе на пользу, теперь приезжал часто, привозил еду, теплые вещи, даже прихватывал на запасных конях вязанки дров – все пригодится в холодную зиму. И наблюдал, советовал, но не настаивал, когда Иггельд что-то не выполнял или делал по-своему.
Прошло два года, в город доходили слухи о чудаковатом мальчишке, что сдружился с драконом и живет с ним в горах, вместо того чтобы жить с людьми. Многие посмеивались, поговаривали, что едва у парня появится интерес к женщинам, он придет в город. И уже не уйдет, здесь за эти годы подросли очень горячие девушки.
«Подружился», – это слово заинтересовало Апоницу, он отметил его как ключевое, как самое точное слово, почему дракон все еще не сожрал своего хозяина, почему так охотно выполняет его команды, почему старается понравиться, искательно заглядывает в глаза и даже надоедает требованиями: ну прикажи мне что-нибудь, ну пошли куда-нибудь и вели принести, я очень хочу, чтобы ты увидел, какой я послушный и как тебя люблю!
Апоница приехал не один, Иггельд с удивлением и испугом увидел на крупном, совсем не рабочем коне высокую фигуру Ратши. Апоница помахал издали, крикнул:
– Ты пока спрячь или придержи дракона, а мы привяжем коней ненадежнее!
– Как вы добрались? – спросил изумленный Иггельд.
– С трудом, – признался Апоница.
– Но там же не проехать на лошади с вьюками!
– Вьюки в самом узком месте пришлось перенести на руках, – признался Апоница, – а потом снова на коней.
Ратша спрыгнул, небрежно бросил повод Апонице, сам с любопытством рассматривал Иггельда. Иггельд решил про себя, что Ратша изменился, но не понял чем: все те же раздутые мышцы, толстые руки, шея как у быка, сильное мужественное лицо…
За спиной послышался быстрый топот, Иггельд, не оборачиваясь, вскинул руку и сказал громко:
– Ко мне!.. Рядом!.. Спокойно!
Черныш, уже размером с молодого бычка, с готовностью остановился рядом, торопливо сел на толстый зад, выпуклые глаза уставились в незнакомого человека. Не смея сойти с места, он вытянул шею, стараясь если не дотянуться до Ратши, то хотя бы лучше уловить от него запахи.
Ратша заметно напрягся, не двигался, Апоница же привязал и успокаивал коней, те дрожали и роняли пену, крикнул жизнерадостно:
– Ты заметил, как он вырос?
– Еще бы, – ответил Ратша. – Эта долина поставила перед выбором: умереть или нарастить мускулы.
– А какие бревна он таскает! – сказал Апоница.
– Представляю, – ответил Ратша.
Иггельд, смущенный, подошел, Апоница его обнял, а Ратша похлопал по плечу. И снова на Иггельда повеяло изменениями, причину которых не мог уловить.
– А как грызет, – добавил Апоница, – бревно толщиной в ногу перекусывает за раз!
Ратша отстранил Иггельда, с удивлением посмотрел на его рот.
– В самом деле?
– Ну да, – заверил Апоница. – Я не представляю, каким он станет, когда отрастут крылья!
– Крылья? – удивился Ратша еще больше. Понял, засмеялся: – Ну ты и старый дурень!.. Что ты мне все о драконе?.. Дракон, конечно, подрос, но ты посмотри на самого Иггельда!.. Он почти догнал меня, а какие плечи, какие руки!.. А грудь, посмотри на его грудь!
Он с силой потыкал вытянутыми пальцами Иггельду в грудь. Ощущение было таким, словно с силой били тупым концом копья. Иггельд натужно улыбался, понял, с подсказкой Ратши, что именно показалось в богатыре странным: последний раз, когда виделись, он смотрел на Ратшу снизу вверх, а теперь почти глаза в глаза. Хотя, конечно, у него никогда не будет таких могучих рук, таких широких плеч и такой выпуклой груди, что будто укрыта латами из толстой меди, а вдобавок поверх еще и широкие пластины стального панциря, что на самом деле не панцирь, а все его же собственные груды мускулов. Сейчас Ратша в тонкой полотняной рубашке, а кажется, что в панцире, а каким будет, когда в самом деле наденет… Иггельд представил и содрогнулся.
Апоница засмеялся, сказал с некоторой неловкостью:
– Ты прав… но Иггельд меня поймет, мы ничего не замечаем, кроме своих драконов. Иггельд, приглашай к своему очагу, мы кое-что привезли. Твой дракон вино пьет?.. Правильно, еще мал. Ратша, да не тронет тебя этот зверь. Он еще ребенок, пока даже лягушек боится.
Иггельд возразил:
– Никого уже не боится! Но в самом деле он очень дружелюбный. А злобности его придется учить особо, хотя мне почему-то очень не хочется.
Он оглянулся, взмахнул рукой.
– Черныш, свободен!.. Гуляй!
Они пошли к пещере, сзади прогремел тяжелый топот. Апоница и Ратша, хоть и привыкшие к виду драконов, в испуге шарахнулись в стороны, видя несущуюся за ними вприпрыжку гору мускулов, закованную в костяной панцирь.
Иггельд оглянулся, огромная туша дракона едва не сшибла с ног. Он прикрикнул, Черныш с готовностью отпрыгнул. Он смотрел на своего старшего друга, учителя и самого лучшего в мире папочку, который совсем недавно носил на руках, преданно, с любовью и обожанием.
Ратша переводил дух, стараясь сделать это как можно незаметнее, Апоница уже пришел в себя, с сомнением покачал головой.
– Знаешь, пора его в котлован.
– Он не опасен! – взмолился Иггельд.
– Сейчас. А завтра?
– И завтра не опасен!
– Я говорю не про собственно завтрашний день, – уточнил Апоница. – Это все-таки зверь. Если разъярится, то… гм, чуть не сказал, что здесь все сметет и всех пожрет! Но здесь только ты. Будешь рисковать дальше?
Иггельд пропустил их впереди себя в пещеру, обернулся и показал Чернышу кулак. Дракончик съежился и виновато припал к земле. В пещере Ратша с любопытством огляделся, руки его размеренно вытаскивали из мешка сыр, сушеную рыбу, краюху хлеба.
Апоница оглянулся на светлую нору входа, там мелькнул и пропал темный силуэт.
– Как только увидишь, – велел он, – что в поведении начинается всякое… тут же в загон. Нет, прямо в котлован!
– А что должно начаться?
– Всякое, – ответил Апоница с неопределенностью. – Любой детеныш дракона смотрит на человека как на что-то более сильное. Но даже подросток начинает сомневаться… со временем, верно? А молодой дракон вскоре сам пробует подчинить себе хозяина. Понимаешь, слишком уж заметна разница между человеком и драконом. Разве тебе не зазорно было бы подчиняться… крысе? Подрастая, ты не попробовал бы поменяться с нею ролями?
Иггельд задумался.
Глава 5
В Городе Драконов, он помнил, все дракозники постоянно твердили о необходимости все увеличивающихся нагрузок для молодых драконов и никак не могли придумать, как же эти нагрузки совместить с жизнью в котловане. Потом, когда в самом чувствительном к боли месте приживается железный штырь и когда можно уже сидеть на спине и гонять по тесному котловану, а затем уже взлетать, как раз и начиналось спешное наращивание мышечной массы, но даже Иггельд своим детским умом понимал, что время упущено.
Сейчас же он каждый день бегал с драконником по долине.
Тот быстро уставал, скулил, Иггельд тут же останавливался: нельзя дитятю подвергать чрезмерным нагрузкам, иначе перестанет слушаться, но после короткого отдыха снова убегал, манил, и драконник, у которого силы восстанавливались быстро, с азартом догонял хозяина.
Пробовал взбираться на Черныша верхом, тот пришел в неописуемый восторг, начал носиться и скакать, а когда Иггельд свалился, бросился к нему и едва не зализал до смерти, умоляя: ну давай еще! Давай залезай мне на спину, побегаем, я тебе покажу, как я умею быстро!
Иггельд сваливался после пятого скачка, потом после десятого, но даже когда научился держаться дольше, все равно это не дело, пожаловался Апонице, а тот привез старую упряжь для драконов. Вместе подлатали, подшили, а когда прилаживали на Черныша, Апоница в изумлении крутил головой. Ведь еще не дракон, только дракончик, а грудь настолько широка, что ремни без всякого запаса на последнюю дырку. Что дальше? Это уже не дракон, а что-то чудовищное…
Черныш с подозрением обнюхивал широкие ремни, Иггельд закрепил на толстой, как бревно столетнего дуба, шее, поближе к загривку, еще один ремень – широкий и толстый, протянул под грудью. На загривке укрепил свернутое втрое старое одеяло, получилось подобие седла. Пара ремней быстро и ловко застегивается на его собственном поясе. Теперь прыжки Черныша уже не сбросят со спины, а чтобы соскочить самому – достаточно одного движения большим пальцем.
Дракон, успокоившись, с удовольствием принял новую игру. Теперь не надо смирять себя, можно нестись во всю мочь, останавливаться на полном скаку, подпрыгивать, поворачивать так резко, что собственный хвост начинает крутить тело волчком.
Апоница отошел в сторону, вообще укрылся за выступом скалы. Иггельд, побледнев, сказал Чернышу, хорохорясь:
– Сейчас попробуем твою полную скорость!.. А то все черепашишься…
– Не сразу, – выкрикнул Апоница. – Не сразу!
– Да, – ответил Иггельд, – конечно…
Его отшвырнуло, и, если бы не ремни, упал бы на землю, а дракон выскользнул бы, как мокрая молния, но сейчас отяжелевший Иггельд видел только мелькающие вокруг камни, выступы скал, именно вокруг, потому что Черныш ухитрялся носиться не только боком, но и чуть ли не вверх брюхом. Ветер свистел в ушах, рвал волосы, а от мелькания в глазах стало дурно. Донесся вопль Апоницы:
– Смиряй!.. Смиряй, пока не поздно!
Иггельд уперся ногами покрепче, перед глазами все мельтешит, Черныш несется вдоль каменной стены, на ходу игриво задевая ее костяным боком, чешется, закричал во весь голос:
– Прямо!.. На простор!.. Прямо!
В подтверждение приказа он начал дергать ремни, довольно бестолково, но Черныш мгновенно понял, понесся, как Иггельд и велел, хотя вряд ли дергал верно. Апоница с облегчением вздохнул, глядя им вслед. Черныш носился кругами, долина для него уже мала, хотел выскочить через горловину, но ветер с такой силой ударил в морду, что Черныш ошалел, выпучил глаза, зарычал в ответ. Ветер вбил в пасть мешок воздуха, рык перешел в хрип, дракон даже попытался лапой достать из пасти этот злой и недобрый ветер, что вот так ни за что напал, из груди вырвался визг. Иггельд поспешно похлопал его по спине, постучал ногой, приказывая повернуть обратно. Черныш еще показал ветру острые клыки, мол, не боюсь, после чего все же повернулся и понесся огромными прыжками обратно.
Иггельд едва сумел остановить его возле пещеры, Апоница сидел на камне и, откинувшись на скалу, подставил лицо солнечным лучам, глаза закрыты. Так, с закрытыми глазами, сказал ровным голосом:
– Ого, все еще слушается?.. Иггельд, на сегодня хватит. Дай свиненку отдохнуть.
– Да он не устал, – возразил Иггельд. – Вон как скачет! Дрожит весь, так побегать хочется!
Они сорвались с места, Апоница лишь усмехнулся вслед.
* * *Чуть ли не к вечеру Иггельд свалился, едва живой от усталости, мрачный, в ссадинах, молча и долго жадно пил, наконец пожаловался сорванным голосом:
– Эта тварь совершенно не слушается!
Апоница вскинул брови, глаза его весело блеснули.
– Вот как? А ты же доказывал, что он не устал!
– Он и сейчас не устал, – возразил Иггельд. – Но слушаться перестал.
– Мне показалось, что он тебя обожает.
– Может, и обожает, – ответах Иггельд хрипло, – но когда сам захочет.
– Эх, – сказал Апоница с сожалением, – у тебя много любви к драконам, но мало выдержки. Ты же сам знаешь, что легко приучить слушаться любого, пока он сыт и весел, и трудно, если устал.
– Он не устал!
– Молодому дракону скучно, – сказал Апоница наставительно, – когда его подолгу заставляют повторять одно и то же. У него голова устает раньше, чем ноги. Это старый может выполнять команды до бесконечности, а молодому хочется играть! Вот и делай так, чтобы обучение походило на игру!.. Ты тоже подстраивайся под него…
– Я?
– Если ты умнее, – сказал Апоница с усмешкой, – то тебя это не унизит, а только развеселит. Играя с драконом, научить его слушаться себя беспрекословно – что может быть лучше? Да ты все и так делал играя, а сейчас делаешь вид, что для тебя это новость!
С этого дня Иггельд ежедневно ездил у Черныша на спине, заставляя бегать все дальше и дольше. Все повторялось, хотя теперь дракончик перепрыгивал даже широкие трещины с Иггельдом на своем загривке. Наконец Иггельд приучил его носиться, как ветер, огромными прыжками, он сам на спине и два мешка с камнями по бокам, но быстро взрослеющий Черныш перестает ощущать и такую тяжесть, приходилось то заставлять бегать до изнеможения, то нагружать еще и еще, а потом мчаться по прямой, обгоняя птиц.
Возвращались не раньше, чем Черныш начинал уставать, Иггельд чувствовал, что недалеко до момента, когда дракон перестанет слушаться, и, едва останавливались перед пещерой, хвалил, обнимал, чесал, гладил, чистил уши. Вскоре у Черныша наросли такие мышцы, каких Иггельд не видел даже у самых могучих взрослых драконов. Когда-то это позволит отрастить могучие крылья, а пока он, как бескрылый кузнечик, скакал по камням с такой легкостью, которую никогда бы не показали драконы из питомника.
Но уже не детеныш, а для подростка другие требования: Иггельд часто лупил толстой палкой по спине и груди молодого дракона, а потом и по животу, подавая это все как игру, и у Черныша там в ответ утолщалась кожа, нарастали чешуйки. Теперь ему для прокорма требовалось много мяса, но, хорошо это или плохо, после обильной кормежки Черныш почти полностью терял слух и обоняние, старался забиться в нору и спать, спать, спать…
Крупного оленя теперь съедал целиком за раз, но зато, правда, этого хватало на пару недель. Правда, через неделю готов сожрать второго, но, если не дать, как будто и не чувствовал голода. Несмотря на то что съедал всегда с костями, копытами и шерстью, приходилось долго ждать, когда что-нибудь наконец-то выпадет из-под хвоста. Обычно это случалось на седьмой-восьмой день после кормежки, Иггельд сперва тревожился так, что места не находил, совсем забыл про такую важную мелочь из жизни этих больших ящериц с крыльями.
* * *В первый и даже второй год не было даже намека на крылья, просто крупная такая, толстая ящерица, даже не ящерица, а жаба с нагло выпученными глазами, на третий год наметились бугорки, начали приподниматься. Черныш беспокоился, часто переворачивался на спину и ерзал так, а верх блаженства для него наступал, когда Иггельд чесал по этим выступам палкой или скреб жесткой щеткой.
Затем, когда зуд достиг такой степени, что Черныш не мог заснуть, бугры лопнули, оттуда высунулись жалкие культяпки крыльев. Пока еще толстенькие жилистые пальцы без всякого намека на перепонки, потом медленно пошли в рост, и восхищенный Иггельд понял, что крылья – это всего лишь передние лапы, у которых между пальцами натянуты перепонки. Как у жаб, которым драконы – прямые родственники. Только если у жаб вся мощь в задних лапах, а передние у нее просто жалкие отростки, то у драконов передние разрослись, пальцы вытянулись, перепонки между ними оставались такими же тонкими и прочными, что первым драконам помогало перепрыгивать с дерева на дерево, а потом перескакивать пропасти, а их потомкам уже позволило летать.