— Погоди трошки, — засипел разморенный шкипер. — Плесни ковш холодной воды. Да на голову поливай, тебе говорят! Совсем не терпит она у меня, для того и чепчик натянул.
Наконец Мартыныч сполз с полка, окатился водой, обессиленный, привалился спиной к стенке. Теперь, возле окна, на свету, стал заметен извилистый багровый шрам на его левом боку. Будто кто огромный ухватил однажды шкипера поперек туловища своей лапой, жамкнул разок-другой и оставил на боку следы.
— Чего смотришь? — проследил шкипер за Витькиным взглядом. — Раньше не видел? Фашистский подарочек. Во время штурма Пиллау под Кенигсбергом так шарахнуло, что ребро долой и ранение в голову, контузия: каменной стенкой придавило. Потому и голова у меня ни солнца, ни жары не терпит. Не успел после школы юнг войну начать, она уж кончилась. Долго я по койкам, по госпиталям валялся. Восемнадцать лет — и уже инвалид. До сих пор ранение дает о себе знать. Особенно зимой — одна маета от бессонницы. Врачи уж рукой на меня махнули, ничего не могут поделать. А я сам себе главное лекарство назначил — работу на свежем воздухе.
Мартыныч поднялся, еще раз окатил голову, снова присел рядом с Виктором.
— Вот, говорят: работа, работа, будь она неладна! А что без нее человек? Нуль. Не сразу я это понял, с годами пришло. И понял тогда, когда смысл в своем деле почувствовал… На днях ты спрашивал, стоит ли нам торопиться? Днем раньше, днем позже — какая разница? Я на это так скажу. Возьмем обыкновенный якорь. Зачем он нам, если цепь свободно на палубе лежит, за килевой брус не прикована? Такая снасть все равно не удержит. А с обратной стороны, на дьявола нам прикованная цепь, если на ней нет якоря! Значит, оба конца зависят друг от друга, и треба, чтобы они друг на друга работали. Смекаешь? Я больше двадцати лет на воде, восемь из них — в изыскательской партии. Узнал я, что нас ниже Сысольска поведут, и сразу понял — зачем. Раз лето безводное — глубины малые. Так? Только так. Какое нам задание дадут? Конечно, поставят на трудный перекат разбивать прорезь для землечерпалки… И вот ты на день или на два позднее начнешь работать. Землечерпалка позднее закончит прорезь. Из-за малых глубин день-два не пойдут большие суда или пойдут с недогрузом. Верховой бумкомбинат вовремя не получит позарез нужного оборудования или материалов. По той причине комбинат не выпустит лишний десяток тонн бумаги. Дальше уж сам цепочку тяни. Вместо бумкомбината можешь что-нибудь другое подставить. И вдруг случится, что назад до самого себя вытянешь. Ось так!
Мартыныч прихлопнул ладонью по колену.
— Ну, Витя, хватит сидеть. Теперь ты полезай.
У Виктора в голове уже вовсю колотились звонкие молоточки, но он плеснул в лицо полный ковш холодной воды и с отчаяньем вспрыгнул на полок — будь что будет! С треском взорвалась вода на раскаленных чугунинах. Волны пара заклубились под печью, заволокли баньку. Когда шкипер взмахнул веником и припечатал им по Витькиным лопаткам, за окном ослепительно сверкнуло. Виктор зажмурился. Вслед за мелочно-холодной вспышкой ударил гром. Ударил раскатисто, казалось, над самой головой.
— О-го-го! — метнулся шкипер к окну. — Вот когда ее прорвало! — И начал обрабатывать веником огрубевшее за лето молодое Витькино тело.
Когда они распахнули окно, молнии змеились уже далеко. И громы ходили вкруговую, в отдалении. Было темно, как в поздние сумерки. Сверху рушилась сплошная стена воды. Не было видно ни неба, ни речной поверхности. Внизу, там, где отвесные дождевые струи схлестывались с бегущей водой, все дымилось и яростно кипело. Стремительный поток катился вдоль борта по палубе, спотыкался у отверстий-стоков, с шипением пенился, завивался узкими воронками и проваливался вниз. Пахло распаренным деревом, влажным песком, мокрыми отцветающими лугами.
Виктор высунулся по пояс, перевалился через подоконник, блаженно подставляя под хлесткие струи пылающее лицо и ловя их широко распахнутым ртом. Ему казалось, что он не просто отпарил на себе застарелую грязь, смыл накопившуюся усталость, а освободился от чего-то невидимого, словно снял путы, до сих пор стягивавшие его.
— Хватит! Закрывай окно! — скомандовал шкипер. — Сильно настудим. После нас еще людям мыться. Давай-ка лучше на палубу, под дождичек. Баб там нет. Вон какой ливень. Да и как Харитон гутарит: «Бабы стыдиться — не видать детей».
Гроза неистово бушевала. Наконец-то она нагнала их, опрокинула сверху тонны воды, заложила уши отчаянным шумом.
— Сейчас оденемся — и бегом ко мне. Жинка кое-чем угостит! — кричал, наклонясь к Витьке, шкипер. Он радостно скалился, как маленький, приплясывал на палубе, соорудив из огромных ладоней фиговый листок.
Небо сплошь было затянуто тучами. Сквозь дождь катер виднелся еле-еле, под кормой чуть белел бурун от винта. Лишь сзади, откуда пришла гроза, небосвод уже очистился. И где-то далеко в тех краях распласталась пологая сочная радуга.
13
Обычно Виктор просыпался и вставал под звуки затяжного кашля. Как многие застарелые курильщики, Харитон по утрам подолгу надсадно кашлял и тут же засмаливал натощак привычную самокрутку. Виктор никогда всерьез не курил, поэтому был очень чувствителен к табачному дыму и остро улавливал запах махорки даже сквозь хорошо прошпаклеванную переборку.
Но сегодня в смежной каюте было на удивление тихо. Не слышалось даже Настиной робкой возни. Виктор глянул на часы: самое время для подъема. И тут только вспомнил, что и с вечера не было слышно Харитона. Как это он сразу внимания не обратил? «Что-то неладно», — с тревогой подумал Виктор.
Вообще последние эти дни Старцеву достались не дешево. Он уж не раз пожалел, что отправил Веньку в город. Вполне можно было повременить, съездить туда на неделю позднее. Но опять же кто знал, что все так обернется…
До предполагаемого переката партию немножко не довели. Поступило срочное задание: выдать документацию на подготовку подводной траншеи для прокладки нефтепровода в районе пристани Полозове. Хотя объем работы невелик, попотеть пришлось всерьез. Обычные промеры поперек реки. Затем — продольные профили, по течению, чтобы вычертить поперечные сечения траншеи в разных ее точках. С грехом пополам — не хватало рабочих рук — с основным заданием справились. Землечерпалка еще на подходе, а Виктор с Любой уже закрепили прорезь на местности створными колышками. Оставалось еще одно, совсем непредвиденное: произвести поплавочные наблюдения, определить скорости и направление течения по всей ширине — от берега до берега. Решили начать эту работу сегодня же.
На корме все в сборе. Кроме Харитона. На вопрос Виктора Настя плаксиво сморщилась, махнула рукой и отвернулась. Шкипер отвел техника в сторону, сказал с усмешкой:
— Забег грека на водокачку, как говаривал когда-то наш командир. Загулял десятник. По правде, с ним это редко бывает. Но тут дело такое — считай, три месяца магазина не видели. Вот он терпел, терпел, да вчера после работы и подался в поселок нефтяников.
— Ну, старый козел! — вскипел Виктор. — Допрыгается. — А сам скоропалительно соображал: что же это получается? Они с Любой двумя инструментами засекают местоположения поплавков. Помощники-сигнальщики для них тоже найдутся. А кто с катера поплавки на пусковом створе будет бросать? Ведь тут моторист нужен. И вообще дело ответственное…
— Слушайте, Петр Григорьевич, — просительно начал Виктор, но шкипер не дал ему договорить.
— Да брось ты по батюшке меня навеличивать. Зови уж по-старому Мартынычем. Привычней как-то… Меня просить не надо. Нужно так нужно. Не впервой.
— Так я как раз о том, что не впервой, — заторопился Виктор. — Вон и раньше. «Мартыныч, понаметывай». Вы: «Пожалуйста». Ну, я считал, что так и должно быть. И только теперь, дурья башка, понял, что вы за это ни копейки не получаете — так, за здорово живешь. В изысканиях принимать участие вы совершенно не обязаны. А доплачивать за это не позволяет закон. У вас и так полторы ставки.
— Мало ли чего мы не обязаны… Ладно, хватит языком работать. Отправляюсь на пусковой створ. Только проверю, есть ли на катере горючее.
Уже хотели отчаливать, когда на верху берегового откоса показался десятник. Спускался он напрямик, оставив в стороне тропку и ничуть не заботясь о том, чтобы сухая земля не сыпалась ему в открытые летние туфли.
— А-а, явился! — злорадно отметил вслух Виктор и, ободренный согласием шкипера, довольный тем, что вполне обойдутся сегодня без Харитона, крикнул в сторону катера: — Мартыныч, поехали!
Но шкипер почему-то не торопился запускать мотор и даже не выглянул из каютки. Видно, заело у него там. Так решил Виктор. А Харитон в это время загнанно взбежал по трапу. Как ни в чем не бывало поздоровался со всеми.
— О-хо-хо, лета мои, годики. Чуть кошти не раштряш, пока бежал. Ну, думаю, начальштво тут вшех чертей на мою голову шкликает. Но ушпел. Ушп-е-ел… Шшаш я, одним моментом, только робу натяну.
— О-хо-хо, лета мои, годики. Чуть кошти не раштряш, пока бежал. Ну, думаю, начальштво тут вшех чертей на мою голову шкликает. Но ушпел. Ушп-е-ел… Шшаш я, одним моментом, только робу натяну.
Выходной костюм десятника был изрядно помят и запылен. На пиджаке заметны сухие травинки. Видимо, немножко не смог ночью до берега дотянуть, заночевал в придорожных кустах.
— Можете не торопиться, Харитон Васильевич, — с нарочитой медлительностью протянул Виктор. — Для переодевания и приведения в порядок у вас в запасе, как говорится, целая вечность. До работы я вас сегодня не допускаю.
— Это как же так?! — растерялся десятник и даже очки с переносья сдернул, захлопал редкими ресницами. — Я ничего не нарушил. К выходу не опождал.
— А вот так. Дело предстоит очень серьезное. И к нему в вашем сегодняшнем состоянии я вас вправе не допустить.
— Да я ж на катере… Ш жавяжанными глажами.
— Речь не о том. О пуске поплавков.
— Виктор Захарович, — подал голос шкипер и посмотрел на техника с улыбчивым прищуром: дескать, не шебутись зря, поначалу меня выслушай да спусти все на тормозах. — Хай буде так: Харитон з мотором, я з поплавками. Вдвоем сподручней.
В голосе Мартыныча всего в меру: и почтительности к нему, Виктору Старцеву, и заботы о Харитоне, и доброго дружеского совета, и обычной шкиперской независимости. Виктор подумал, поворчал для порядка и потом только смилостивился, небрежно махнул в сторону десятника рукой: мол, что с тобой сделаешь, давай переодевайся поскорей.
Десятник радостно метнулся в каюту, на ходу распахивая пиджак. Мигом появился а привычной парусиновой куртке на одном плече. Приплясывая, поправлял на ноге домашний кожаный тапочек. Виктор заметил, как просветлела лицом Настя. Даже невозмутимая Люба одобрительно сказала что-то, наклонившись к Асие.
А Райхана-то, Райхана! Откуда у нее только прыть взялась — она одна оставалась к тому времени на палубе, — подхватила Харитона сзади под мышки. Не успел тот опомниться — ни вскрикнуть, ни подходящую для момента и общества матерщину подпустить, — как уже болтал ногами над палубой катера.
— Шкипер! — смеясь, кричала Райхана. — Держи, старый шайтан! Сам не может — последний сила прогулял!
Уже на катере, освободившись из медвежьих объятий Мартыныча, Харитон было взъерепенился, да вовремя одумался. Видит, все беззлобно смеются вокруг, все обошлось тихо-мирно, тоже расхохотался и полез к мотору.
После, весь день, Виктор так и сяк примерялся к утреннему событию: и осуждал себя, и в то же время одобрял. В конце концов пришел к заключению, что с десятником поступил по всем статьям правильно: и формально, и по-человечески. Особенно важно, что по-человечески. Ведь что в этом Харитоне есть доброго, здравого? За что можно зацепиться? Умение работать. Точнее, желание сработать так, чтобы о нем плохого слова не сказали. Вот и сегодня почему он бежал, торопился на работу сломя голову? Чтоб его не укорили колючим словом. Но что он гульнул — это его не трогало. А вот на работу не выйти — нет уж, дудки! Такого он себе не мог позволить.
Значит, на этой струне и надо играть, подстегивать в Харитоне хорошее, а не разжигать застарелое озлобление. Ведь даже про реку их учили, что она живой организм. В специальной технической дисциплине, называемой совсем по-житейски «Выправление рек», это особо подчеркивалось. Хочешь каким-либо способом спрямить реку, улучшить судоходные условия, изучи прежде всего ее нрав. Тогда только выбирай подходящие меры и используй их так, чтобы они помогали реке улучшать себя. Полузапруду, к примеру, ставь там, где уже начали накапливаться наносы, а не там, где река исподволь и незаметно начала точить, казалось бы, отмелый берег. Простая вроде вещь, сама собой разумеющаяся, а сколько времени пришлось доходить до нее!
14
До Векшинского переката от пристани Полозове недалеко, и Авдонин решил не возиться с буксирным концом, а просто-напросто взять брандвахту «под борт». Шустрый мужик капитан «Кречета». Посмотришь, с виду оброс ленцой, а в работе да и в житейских делах, видать, расторопный. Когда Виктор делал заявку на буксировщик, Авдонина и слыхом было не слыхать. Вовремя его не ждали, а глянь, к вечеру он тут как тут. Подвалил сразу к борту, не приткнулся к корме, как обычно, да еще и поторапливает шкипера:
— Мартыныч, а ну, кругом-бегом! Пока ты чалки отдаешь да возишься со своими грязными сваями — от берега отстегиваешься, я тебя накрепко к своему катеру прикручу.
В общем, шуму наделал много, а сам сразу — шасть на палубу с женщинами позубоскалить. Он всегда так, будто век не бывал, начнет расшаркиваться: и беретик с головы стянет, и коленками играет, вот-вот начнет руки целовать.
Вот и сегодня — ручку крендельком и подлаживается к Асие под бочок. А на корме в это время никого: кто занят делом, кто выскочил на берег к пристани — всегда что-нибудь понадобится позарез в самый последний момент. Асия уж обеими руками отпихивается от капитана. А он облапил ее шутливо, что-то мурлычет на ушко. Виктор обычно и внимания не обращал на такое баловство, а тут вдруг заело его. Не успел понять как — а уже мгновенно очутился рядом, расставил ноги попрочней, упер ладони в бока и спросил Неожиданным для себя самого свистящим шепотом:
— Слушай, схлопотать собрался?
Асия резко повернулась к Виктору, глянула — и растерянно и удивленно враз. Виктор почему-то запомнил все до мелочей. Потом взмахнула руками, словно собираясь взлететь, да как смажет правой по гладкой авдонинской щеке! Виктор аж вздрогнул.
— Рахмат, — сказала Асия тихо. Отвернувшись от Авдонина, повторила совсем уже шепотом: — Спасибо. — Развернулась круто и побежала вдоль борта, прижав ладони к щекам.
Авдонин растерялся, плечи у него обвисли.
— Да я что?.. Да вы что?.. Посдурели?
Внезапно нахлынувшая на Виктора злость прошла, он затрясся в беззвучном смехе, потом захохотал во всю мочь, хлопнул Авдонина по плечу.
— Ничего, ничего, старина. Иногда бывает полезно.
А с берега уже бежали девчата. Шкипер стоял возле трапа, поторапливал: осталось всего ничего, сходни задернуть на палубу и — прощай-прости, полозовский бережок. Авдонин тоже заторопился на катер: отходить надо, сам небось подгонял Мартыныча.
В чертежке Люба с усмешкой сказала Виктору, необычно долго задержав взгляд на нем:
— А ты, оказывается, рыцарь. Вот не знала. Или опять свой характер проявлял?
С тех пор как уехал старший техник, Виктор с Любой разговаривали мало, лишь о делах: односложно, понимая друг друга с полуслова. Это устраивало обоих, более того, нравилось и тому и другому. А тут Люба явно втягивала в разговор не служебный, а так — по душам. Виктор это понял и по-свойски ответил Любе:
— Какой я рыцарь! Я великий путаник. И про характер, если говорить, у кого он есть, так у тебя. Характер да характерец… Точь-в-точь — Капитолина.
— Ты от первого не уходи. Я ведь с рыцаря начала, Присмотрись к Асие. По секрету скажу: она давно поглядывает на тебя, только воли себе не даёт.
— Вот-вот, я и говорю: совсем как мама Капа. Советы житейские… Ты мне лучше вот что скажи, раз пошло такое дело: как мать-начальница поступила бы с Харитоном вчера, будь она здесь?
— А точно так же. Только бы, пожалуй, выволочку покрупней устроила. И не на виду у всех, перед работой, а после, с глазу на глаз.
Это было сказано спокойно, серьезно, а под конец с таким укором, что Виктор даже растерялся.
Люба догадывалась о состоянии Виктора. Она свое сделала, высказалась — пусть переживает.
— Наши еду-ут! — заполошно закричали на палубе. Дверь распахнулась. В чертежку просунулась сияющая Асия.
— Капитолина Тихоновна едут! Вениамин едут!
Все уже толпились вдоль борта. Приплясывала, била в ладоши Райхана. Торопливо протирал стекла очков Харитон. Шкипер размахивал выгоревшей фуражкой. Даже Карповна бросила камбузную плиту.
Мимо стремительно проходил, оглашая окрестности музыкой, новенький теплоход. На верхней палубе, у самой решетки, стояли мать-начальница и старший техник. Венька приветственно потрясал над головой сцепленными руками. Мама Капа руками подавала знаки: дескать, идите своей дорогой, не беспокойтесь о нас, мы до Полозова остаемся тут. Видимо, на предыдущей пристани им сказали, что брандвахта все еще на месте. Капитолина Тихоновна заранее не договорилась с вахтенным начальником теплохода, чтобы он пристопорил. А сейчас маневрировать как пассажирскому на полном ходу, так и «Кречету» было поздно.
— Капитолина Тихоновна! — все еще кричала вдогонку уплывающим Райхана. И Виктор вдруг почувствовал, что для него «мама Капа» — не просто привычное сочетание слов. И еще он очень позавидовал своей начальнице — не каждого будут вот так постоянно вспоминать, ждать, встречать с такой радостью. Он-то когда-нибудь достигнет этого?