— Но ты не огорчайся! Подумай: завтра пикник! Сможешь целый день удовлетворять свои антиэгалистические страстишки, и никто тебе ничего не запретит.
Джантифф хотел было заметить, что именно Скорлетта, а не он, постоянно проявляет нездоровый интерес к запретному элитарному пиршеству, но никак не мог подобрать удобное выражение. Вместо этого он откровенно признался:
— Не уверен, что смогу поехать.
Скорлетта вскинула черные брови, взгляд ее стал суровым и неподвижным:
— Что? Отстегнув целую пачку деревянных? Конечно, ты поедешь.
— По правде говоря, я не в настроении.
— Но ты же обещал! — выпалила Скорлетта. — Танзель ждет не дождется твоих фотографий. И я. И Эстебан! Мы на тебя рассчитываем.
Джантифф что-то бормотал, намереваясь возразить, но Скорлетта возражений не допускала:
— Значит, ты явишься, и не будет никаких накладок?
— Такое обращение, вообще-то, мне...
Скорлетта угрожающе наклонилась вперед. Но Джантифф замялся не поэтому — он вспомнил поручение курсара:
— Хорошо, если для вас это так важно, я приду.
Скорлетта расслабилась, откинулась на спинку стула:
— Отправимся сразу после завтрака, так что смотри не проспи и не считай ворон! И камеру не забудь!
Джантифф не знал, как реагировать — любой ответ казался унизительным. Он проглотил последнюю ложку студеля, поднялся и направился к выходу из столовой, чувствуя спиной тяжелый, неподвижный взгляд Скорлетты.
Возвратившись в квартиру, он старался не шуметь. В гостиной было пусто. Джантифф заглянул в спальню. Койка Кедиды была старательно задернута шторой.
Джантифф постоял в нерешительности, вернулся в гостиную. Осторожно отодвинув стул, он сел, облокотился на стол и стал смотреть в стену.
На следующее утро Джантифф проснулся рано. За шторой неподвижно лежала Кедида. Джантифф тихонько оделся и отправился в столовку. Скорлетта прибыла туда же чуть позже и остановилась, загородив дверной проем, в почти величавой позе — чуть расставив ноги в стороны, гордо вскинув голову, поблескивая глазами. Глаза ее рыскали по столам. Обнаружив Джантиффа, она тут же промаршировала прямо к нему. Раздосадованный Джантифф поднял глаза к потолку: почему Скорлетта позволяет себе такую развязность? Та, однако, игнорировала или даже не заметила его недовольство, с ходу опустившись на соседний стул. Джантифф угрюмо косился на нее. Сегодня Скорлетта была не в лучшей форме: явно одевалась впопыхах и, по-видимому, забыла помыться. Когда она наклонилась, чтобы потянуть Джантиффа за рукав, от нее повеяло острым запашком прогорклого жира, заставившим Джантиффа брезгливо отодвинуться. Скорлетта снова ничего не заметила — либо ей было все равно, либо мысли ее были заняты чем-то другим:
— Денек выдался на славу! Не наедайся, оставь всячину на пойло. Чем голоднее будешь, тем больше тебе понравится пикник!
Джантифф с сомнением смотрел на свой поднос. Скорлетта, будто спохватившись, быстро протянула руку и одним движением собрала всю его всячину:
— Ты не умеешь пойло варить. Предоставь это мне.
Джантифф попытался отнять всячину, но Скорлетта уже опустила ее в сумку на поясе.
— Но я голоден! — возмутился Джантифф.
— Сегодня пикник! Слушай, что тебе говорят: не набивай кишки всячиной!
Джантифф отодвинул смолокно и студель подальше от Скорлетты.
— Откуда вы знаете? — проворчал он. — Может быть, мне не по нутру придется ваша жрачка.
— На этот счет не беспокойся! Цыгане прекрасно готовят — нигде в Скоплении не найдешь лучшего стола. Сперва закуски: пастели из мяса с пряностями, пеммикан по-пастушески, рыбные колбаски, блинчики с перцем, борлоки. На первое: пирог со сморчками, чесноком и вареным выменем. Салат из лесной зелени под мускусным соусом, обсыпанный сухариками. На второе: мясо, жареное на углях, с луком и брюквой. Десерт: пирожные в цветочном сиропе. И всё будем запивать настоящим хольсбеймским вином! Как тебе, а?
— Впечатляющее меню. По сути дела, даже удивительно — где они берут все эти ингредиенты?
Скорлетта беззаботно махнула рукой:
— Кто их знает? Их дело — доставать и подавать, наше дело — платить и пировать.
— Надо полагать, чтобы достать мясо, они угоняют скот у фермеров.
Скорлетта нахмурилась, отведя глаза в сторону:
— А зачем во всем этом копаться? Ну, докопаешься, а дальше что? Бери, что дают. Если мясо свежее, сочное — какая разница, откуда оно взялось?
— Действительно, — Джантифф поднялся на ноги. Скорлетта задумчиво следила за ним:
— Ты куда?
— Домой. Нужно поговорить с Кедидой.
— Поторопись, мы уже уходим. Я буду ждать внизу. И не забудь камеру.
С упрямой решительностью Джантифф направился к себе в квартиру. Койка Кедиды все еще была задернута шторой. «Если она не поспешит, то пропустит завтрак, — подумал Джантифф. — А она и вчера ничего не ела».
— Пора вставать! — позвал он. — Кедида! Ты спишь?
Ответа не было. Джантифф подошел, отодвинул штору. Постель Кедиды пустовала.
Джантифф в замешательстве глядел на аккуратно сложенное одеяло. Они разошлись в коридоре? Может быть, Кедида принимает душ? Зачем же было прятать прибранную постель? Джантифф вздрогнул, пораженный ужасным подозрением. Он распахнул дверь стенного шкафа — самого нового платья и сандалий Кедиды не было. Он покопался в ящике, где Кедида держала талоны. Пачка талонов исчезла.
Джантифф бросился вон из квартиры, спустился в лифте и, не обращая внимания на пронзительные возгласы Скорлетты, выбежал из общежития. Очутившись на магистрали, он стал поспешно пробираться через толпу, игнорируя яростные проклятия, озираясь по сторонам, присматриваясь к шеренгам голов — не мелькнет ли где-нибудь знакомый золотистый локон?
Добравшись до Дисджерферакта, он пустился со всех ног к павильонам забвения — обгоняя одних, едва уклоняясь от столкновения с другими — и, уплатив талон за вход, прошел на огороженную территорию Парка смерти.
На Трибуне прощания, взывая к немногочисленным слушателям, рыжеволосый самоубийца самозабвенно декламировал оду. Кедиды поблизости не было; в любом случае, она не стала бы произносить речи. Ладья ароматов? Джантифф заглянул в увитый цветами дворик у пристани. Шестеро незнакомцев молча ждали своей участи. Джантифф подбежал к Дворцу нирваны и принялся лихорадочно сновать по сводчатой галерее, окружавшей полупрозрачные стены, переливавшиеся золотисто-радужными бликами. Прикладывая ладони к стеклам, вглядываясь внутрь, он то и дело узнавал мимолетные отражения: вот порхнуло, рассыпаясь остроконечными осколками, яркое платье, вот ниоткуда появилась рука, ищущая проход в хрустальном лабиринте, и — вдруг, на мгновение — знакомый обворожительный профиль! Джантифф бешено колотил по стеклу:
— Кедида!
Призмы сместились, повернулись — лицо, обернувшееся было к Джантиффу, пропало в темно-золотом блеске.
Джантифф стучал, вглядывался, звал — тщетно.
— Ее уже нет, — прозвучал раздраженный голос. — Пойдем, тебя все ждут.
Обернувшись, Джантифф увидел Скорлетту.
— Не могу понять, — бормотал он. — Показалось, что это она...
— Хочешь знать наверняка? Проще простого, — буркнула Скорлетта. — Пошли к билетеру.
Подхватив Джантиффа под локоть, она заставила его подойти к турникету и, нагнувшись к окошку будки, спросила:
— Сегодня утром кто-нибудь из Розовой ночлежки был? Унцибал 17–882.
Билетер провел пальцем по списку:
— Освободилось место в квартире Д-6 на девятнадцатом этаже.
Скорлетта повернулась к Джантиффу:
— Она здесь была. Ее больше нет.
— Бедная Кедида!
— Да, все это печально, но у нас нет времени распускать нюни. Ты камеру не забыл?
— Оставил в квартире.
— А, чтоб она провалилась! Почему ты никогда не можешь подумать о других? Из-за тебя все уже скачут, как на иголках!
Джантифф молча последовал за Скорлеттой. Неподалеку ждал Эстебан.
— Кедида прошла через призмы, — сообщила Скорлетта.
— Жаль, — покачал головой Эстебан, — весьма прискорбно. Она всегда была такая веселая. Но пора двигаться, время не ждет. Куда делась Танзель?
— Я ее в общаге оставила. Нам все равно возвращаться за камерой Джантиффа.
— Что ж, встретимся у перекрестка магистрали с потоком Тамба, на северной площадке.
— Прекрасно. Дай нам двадцать минут. Джантифф, пошли!
Когда они вернулись в Розовую ночлежку, Джантифф чувствовал непривычное приятное опьянение, даже легкое головокружение. «Вот еще! — с удивлением думал он. — Чему это я обрадовался? Кедида, драгоценная Кедида — опозорилась и погибла... Это потому, что она так и не стала моей. Она не могла мне принадлежать, а теперь я свободен. Теперь я поеду на пикник, опознаю четвертого заговорщика, а потом... Потом я навсегда покину Аррабус, без оглядки... Интересно, что это Скорлетта с ума сходит по моей камере? Странно. В высшей степени подозрительно. Тут что-то не так».
В вестибюле общежития Скорлетта сухо приказала:
— Сбегай за камерой. Я найду Танзель, встретимся здесь.
Джантифф оскорбленно заложил руки за спину:
— Скорлетта, будьте добры, поймите наконец, что никто вам не давал никакого права мной распоряжаться!
— Да-да. Не теряй времени, нас давно ждут.
Поднявшись в лифте на девятнадцатый этаж, Джантифф зашел в квартиру, открыл сейф — защищенный замком металлический ящик в стене — и вынул фотографическую камеру. Подбрасывая ее на ладони, несколько секунд он размышлял, после чего открыл камеру, вынул кристалл памяти и положил его в сейф, а в камеру вставил запасной кристалл из сейфа.
В вестибюле его ждали Скорлетта и Танзель. Взгляд Скорлетты тут же сосредоточился на камере. Она по-военному кивнула:
— Порядок. Можно идти, наконец.
— Скорей, скорей! — чтобы у взрослых не осталось ни малейшего сомнения в необходимости торопиться, Танзель выбежала на улицу, повернулась, подпрыгнула, побежала обратно. — Флиббит улетит без нас!
Скорлетта мрачно рассмеялась:
— Ну уж нет, без нас Эстебан никуда не денется. Без нас ничего у него из этого пикника не выйдет!
— Все равно пошли скорей!
Унцибальская магистраль струилась на восток, Танзель восторженно трепала языком:
— Смотрите, вокруг миллионы, миллионы людей, а на пикник едем только мы одни! Здорово, правда?
— Так говорить немножко неэгалистично, — упрекнула ее Скорлетта. — Правильнее было бы выразиться: сегодня наша очередь ехать на пикник.
Танзель скорчила капризную, легкомысленную гримасу:
— Как ни выражайся, едем-то мы, а не кто-нибудь другой!
Скорлетта не сочла нужным отвечать. Джантифф наблюдал за проказами Танзели отстраненно, будто издали. Чем-то она напоминала Кедиду — несмотря на то, что волосы у нее были черные, коротко подстриженные, кудрявые. Кедида тоже вечно болтала глупости и бесхитростно веселилась... На глаза невольно навернулись слезы — Джантифф смотрел в небо, где веером распустились в блаженном свете Двона вереницы перистых облаков. Где-то там, в сиянии вечного утра, витал бестелесный дух Кедиды — таково, по меньшей мере, было учение правоверных квинкункциев, к каковым формально относились родители Джантиффа. Если бы он мог в это верить, как было бы замечательно! Джантифф старался различить в облаках хотя бы намек на знамение, но видел только торжествующие перламутровые переливы — гордость Виста.
— На что это ты уставился? — прозвучал голос у самого уха.
— На облака.
Скорлетта подвергла небеса пренебрежительной инспекции, не обнаружила ничего достойного внимания и промолчала.
Танзель обернулась, протянула руку вперед:
— Вот уже латераль Тамба! Эстебан ждет на северной площадке, и с ним все остальные.
Внезапно вспомнив о своем поручении, Джантифф насторожился и пристально пригляделся к спутникам Эстебана. Их было восемь человек: четверо мужчин и четыре женщины. Джантифф узнал только Сарпа. Широкоплечего грузного субъекта, выходившего из квартиры, когда Джантиффа «разбудили» в спальне, среди них не было.
Эстебан не позаботился представить своих знакомых. Всей компанией они продолжали мчаться на восток по Унцибальской магистрали. Не обнаружив среди собравшихся черноволосого громилу, Джантифф снова впал в апатию и ехал поодаль от других. Пару раз он даже подумывал о том, чтобы ускользнуть — разумеется, незаметно — и вернуться в Розовую ночлежку. Но что там делать, в опустевшей квартире? Идея потеряла привлекательность. Джантифф заметил, что Скорлетта и Эстебан тоже ехали в стороне от основной компании и, чуть наклонившись друг к другу, о чем-то долго серьезно говорили. Время от времени они оборачивались, поглядывая на Джантиффа. Несомненно, разговор шел именно о нем. Джантифф почувствовал неприятный холодок — в конце концов, он не был среди друзей.
Джантифф стряхнул безразличие и занялся изучением попутчиков. Никто не обращал на него особого внимания — за исключением Сарпа, то и дело бросавшего лукаво-издевательские взгляды, вдохновленные, надо полагать, вестью о призматической эвтаназии Кедиды.
Вздохнув, Джантифф принял фаталистическое решение отбыть пикник, как наказание. День только начинался — возможно, еще выпадет случай что-нибудь разузнать. Поравнявшись с Большим Южным проходом, компания перешла на латераль, скользившую на юг через 92-й район по окраинам города и, наконец, по болотистой пустоши, поросшей солончаковой полынью, клочкухой и бордвой. Когда исчезли постройки, кругом не было ни души — кроме пары мальчуганов, пускавших змея и тем самым только подчеркивавших безлюдность унылых просторов.
Скользящая лента поднималась по длинной пологой рампе. Отсюда Унцибал казался уже колоссальной упорядоченной схемой из прорезей и прямоугольных выступов, обесцвеченных расстоянием. Латераль повернула в Сторожевую долину, и Унцибал скрылся за холмом. Вдали, под первыми уступами яйлы, Джантифф увидел скопление длинных приземистых корпусов. Почти одновременно послышался рокочущий, стонущий рев, по мере приближения разделившийся на сотни отдельных шумов: тяжелые глухие удары, скрежет, пронзительный свист, грохот железных колес, гулкий металлический звон и лязг, частые громкие хлопки, похожие на звуки гигантских трещоток, ритмичные гудки и трели выпускаемых газов и пара. По пустоши наискось приближалась высокая ограда из колючей проволоки, внезапно повернувшая и побежавшая параллельно движущемуся полотну. Над изгородью через равные промежутки торчали металлические рогатины. Иногда — видимо, когда пролетало насекомое — между рогатинами с сухим треском проскакивали белые молнии. За оградой тянулась пара длинных конвейеров. Вдоль конвейеров, сгорбившись, стояли люди в грязных комбинезонах — мужчины отдельно, женщины отдельно. Джантифф подошел к Сарпу:
— Что тут происходит?
Сарп взирал на неприглядный промышленный ландшафт с безмятежным, почти покровительственным пренебрежением:
— Увы, Джантифф, перед тобой наши ясли для непослушных детей. Другими словами, Унцибальский исправительный лагерь, гостеприимства коего нам обоим до сих пор посчастливилось избежать. Никогда не зарекайся, однако! Попадешься под руку расчетчикам — они мигом докажут, что ты злостный сексуалист.
Джантифф не верил глазам своим:
— Все эти люди — сексуалисты?
— Ни в коем случае! Тут у нас нарушители всех сортов: и тунеядцы, и симулянты, не говоря уже о бессрочниках — инакомыслящих, предпринимателях и вредителях.
Полюбовавшись минуту-другую на заключенных, Джантифф не мог удержаться от усмешки:
— Убийцы остаются безнаказанными, а инакомыслящих и сексуалистов отправляют на каторгу?
— А как иначе? — торжествовал Сарп. — Убийца в иной ситуации даже полезен — народу-то у нас пруд пруди! А инакомыслящий подрывает равноправие, оно — одно на всех. Так что жалеть их нечего, все они порочили и позорили наше великое общество. Пусть теперь потрудятся на благо оного, сортируя руду для Металлургического синдиката.
Скорлетта обернулась:
— Жалостливый Джантифф! Только сострадает он почему-то всегда всяким выскочкам-извращенцам. Смотри, Джантифф, заруби себе на носу! Тех, кто ополчился на народную власть, у нас в Аррабусе не жалуют: двойная тухта и никакого пойла! Не говоря уже о том, что экстракт из них качают три раза в год. Тебе общага не нравится? А в лагерь не хочешь?
— Мне-то что? — обронил Джантифф. — Я не аррабин.
— Да что ты говоришь? — ласково-издевательским голоском пропела Скорлетта. — А мы-то думали, ты приехал наслаждаться достижениями общества всеобщего благоденствия!
Джантифф только пожал плечами и снова обратился к Сарпу:
— До сих пор я ничего не слышал о Металлургическом синдикате.
— Синдикатом заправляют пять головных подрядчиков. Кому, как не им, учить выскочек равноправию?
Старик издал диковатый смешок — заржал, как лошадь, но тут же поперхнулся:
— Кто в Аррабусе не знает пятерых великих воспитателей? Они у нас равнее всех равных. Комморс, гроссмастер Восточных лесов! Шубарт, гроссмастер Блеля! Фарус, гроссмастер Ламмерланда! Дулах, гроссмастер Фрока! Мальвезар, гроссмастер Льювса! Пять прожженных плутократов. Тоже мне «бесправные придурки»![29] Причем Шубарт — самый отъявленный сукин сын. У него на откупе вся Служба взаимных расчетов.
— Попрошу не выражаться! — строго прервал тираду Сарпа Эстебан. — Не стал бы злословить по адресу Шубарта, любезно предоставившего нам возможность долететь до лугов в долине Ао. В противном случае нам пришлось бы трястись в колымаге.[30]
Приятель Эстебана по имени Доббо шутливо отозвался:
— Почему бы не растрясти кости в старом драндулете? Лучший способ полюбоваться на окрестности!